адения
Германии на Польшу в борьбу вступят Англия и Франция, "а через пару  месяцев
и Соединенные Штаты". Пока Германия будет обороняться на западных  границах,
Англия и Франция, полагал дуче, смогут обрушиться  на  Италию  всеми  своими
силами. В таком случае Италии придется принять на себя всю тяжесть  войны  и
дать Германии возможность уладить свои дела на Востоке...
     Зная обо всем этом, Гитлер утром 25 августа направил послание Муссолини
и весь день с нарастающим нетерпением ждал  ответа.  Накануне,  сразу  после
полуночи, Риббентроп, который весь вечер рассказывал фюреру о своем  триумфе
в Москве, позвонил Чиано, чтобы предупредить его  "по  настоянию  фюрера"  о
"необычайно сложном положении из-за польских провокаций"  {Нельзя  забывать,
что "польские провокации", о которых Гитлер и Риббентроп  кричали  во  время
встреч и дипломатических переговоров с англичанами, французами,  русскими  и
итальянцами в те дни, а также  новости,  которые  подавались  под  кричащими
заголовками в прессе, контролируемой нацистами, от начала до конца  являлись
выдумкой самих немцев. Большинство провокаций в Польше творилось немцами  же
по прямому приказу из Берлина. В трофейных  немецких  документах  тому  есть
масса подтверждений. - Прим. авт.}. Из записи Вайцзекера  ясно,  что  звонок
был сделан с целью "не дать итальянцам возможности говорить о непредвиденных
событиях".
     К тому моменту, когда посол Макензен передал письмо Гитлера  дуче  -  в
15.20 25 августа в Палаццо Венеция в Риме, - дуче уже знал, что до нападения
Германии на Польшу осталось совсем немного, В отличие от  Гитлера  Муссолини
был уверен, что Англия и Франция немедленно вступят в войну, что приведет  к
катастрофическим для Италии последствиям, поскольку ее ВМС заметно  уступали
английскому Средиземноморскому флоту, а  итальянская  армия  по  численности
уступала французской {Днем раньше, 24 августа, Чиано посетил  короля  в  его
резиденции  в  Пьемонте.   Стареющий   правитель,   оттесненный   Муссолини,
презрительно отзывался об итальянской армии. "Армия  находится  в  плачевном
состоянии - так, по словам Чиано,  сказал  король.  -  Даже  оборона  границ
неудовлетворительна. Я сам тридцать два раза выезжал  туда  с  инспекцией  и
убежден, что французы пройдут сквозь  пограничные  заслоны  довольно  легко.
Офицеры итальянской армии обладают низкой квалификацией, а вооружение у  нас
устаревшее" (Чиано. Дневник, с. 127).  -  Прим.  авт.}.  Согласно  донесению
Макензена, отправленному в Берлин  в  22.25,  в  котором  он  описывал  свою
встречу с  Муссолини,  дуче  дважды  внимательно  прочитал  послание  в  его
присутствии, потом сказал,  что  "полностью  согласен"  с  оценкой  Гитлером
германо-советского пакта и  с  тем,  что  "вооруженный  конфликт  с  Польшей
неизбежен". В конце встречи, как писал Макензен, Муссолини  заявил,  что  он
безоговорочно рядом с нами.
     Но в письме  Гитлеру,  содержание  которого  не  было  известно  послу,
Муссолини писал совсем другое. Текст письма срочно продиктовал  Аттолико,  к
тому времени уже вернувшемуся в Берлин,  Чиано.  Около  шести  часов  вечера
Аттолико прибыл  в  канцелярию,  чтобы  лично  вручить  это  письмо  Адольфу
Гитлеру. Шмидт, при этом присутствовавший, вспоминает, что письмо  произвело
на Гитлера эффект разорвавшейся бомбы. После выражения  "полного  одобрения"
германо-советского пакта и понимания причин конфликта  с  Польшей  Муссолини
переходил к главному: Что касается практического отношения Италии (слово это
было выделено самим Муссолини) к возможным военным  действиям,  то,  на  мой
взгляд, его можно сформулировать так: если Германия  совершит  нападение  на
Польшу и конфликт останется локальным, то Италия предоставит Германии  любую
политическую и экономическую помощь, которая от нее потребуется.
     Если Германия нападет на Польшу {В немецком переводе письма  Муссолини,
обнаруженном  в  архивах  министерства  иностранных  дел,  слово  "Германия"
зачеркнуто, а наверху впечатано "Польша", так что получается:  "Если  Польша
нападет..." В итальянском оригинале, опубликованном после войны  итальянским
правительством, в этом месте написано: "Если Германия  нападет  на  Польшу".
Странно, что нацисты фальсифицировали даже секретные документы, хранящиеся в
их архивах. - Прим. авт.} и  союзники  последней  нападут  на  Германию,  то
должен предупредить Вас заранее, что для меня это будет  невыгодный  момент,
чтобы проявить военную инициативу, учитывая состояние военных  приготовлений
Италии, о которых мы заблаговременно неоднократно информировали Вас,  фюрер,
и герра фон Риббентропа.
     Тем не менее наше вмешательство может произойти  незамедлительно,  если
Германия обеспечит нас военными и сырьевыми поставками, которые позволят нам
сдерживать удары Англии и Франции, направленные главным образом против нас.
     На наших встречах мы планировали начало  войны  на  1942  год.  К  тому
времени в соответствии с разработанными планами я был бы готов  к  войне  на
суше, на море и в воздухе.
     Я придерживаюсь мнения, что чисто военные меры, которые уже приняты,  и
меры, которые будут приняты позднее, смогут сдерживать - в Европе и в Африке
- значительные французские и английские силы.
     Как Ваш верный друг, я считаю  своим  святым  долгом  сказать  Вам  всю
правду и предупредить заранее о реальном положении вещей. Если  я  этого  не
сделаю, то это может привести к печальным для всех нас последствиям.  Такова
моя точка зрения. Поскольку в ближайшем будущем мне предстоит созвать высшие
правительственные органы, то мне хотелось бы знать и Вашу точку зрения.

     Муссолини

     {Вероятно, считая, что письмо Муссолини явилось  недостаточной  пилюлей
Гитлеру,  некоторые  немецкие   авторы,   в   большинстве   своем   очевидцы
драматических событий тех дней, приводят вымышленный текст этого письма дуче
фюреру. Эрих Кордт, один из  антинацистов-заговорщиков,  который  возглавлял
секретариат министерства иностранных дел,  первым  привел  этот  вымышленный
текст в своей книге "Иллюзия и реальность", выпущенной в  Штутгарте  в  1947
году. Кордт не включил  его  во  второе  издание  книги,  но  другие  авторы
продолжали цитировать текст первого издания. Этот текст фигурирует  в  книге
Петера Клейста "Между Гитлером и Сталиным", выпущенной в 1950 году, и даже в
английском переводе мемуаров Пауля Шмидта, вышедшем в Нью-Йорке и Лондоне  в
1951 году. Подлинный же текст письма был опубликован в Италии в 1946 году, а
его  английский  перевод  был   включен   в   сборник   "Нацистско-советские
отношения", выпущенный госдепартаментом в  1948  году.  Д-р  Шмидт,  который
находился рядом с Гитлером, когда Аттолико передал ему  письмо,  утверждает,
что оно звучало так: "В один  из  самых  мучительных  моментов  своей  жизни
должен сообщить вам, что Италия  не  готова  к  войне.  Согласно  тому,  что
говорят ответственные начальники служб, бензина  у  итальянских  ВВС  хватит
только на три недели боевых действий. Так же обстоит дело с  поставками  для
армии и с сырьем...  Войдите,  пожалуйста,  в  мое  положение".  Удивительно
интересно  о  подделке  текста  письма  рассказывается  в  книге  Нэмира  "В
нацистскую эру". - Прим. авт.}

     Итак, хотя Россия стала теперь дружественной и нейтральной  и  не  надо
было опасаться, что с ней придется воевать, союзница Германии  по  Стальному
пакту пыталась из него выйти -  и  это  в  тот  самый  день,  когда  Англия,
кажется,  бесповоротно  связала  себя,  подписав   договор   с   Польшей   о
взаимопомощи на случай нападения Германии. Гитлер  прочитал  письмо  дуче  и
холодно сказал Аттолико, что ответит на него немедленно.
     "Итальянцы ведут себя так же, как в 1914 году" - такие слова услышал от
Гитлера Шмидт после того, как Аттолико удалился. В тот  вечер  в  канцелярии
недобро  поговаривали  о  "неверности  партнера  по  оси".  Но   слов   было
недостаточно. Через десять  часов  -  в  18.30  25  августа  немецкой  армии
предстояло обрушиться на Польшу, а на 4.30 утра 26  августа  было  назначено
вторжение. Немецкому диктатору предстояло принять решение: то ли твердо идти
вперед, то ли после получения новостей из Лондона и Рима отложить  агрессию,
то ли вообще отменить ее.
     Шмидт, провожавший Аттолико из кабинета Гитлера, столкнулся с генералом
Кейтелем, который спешил к фюреру. Через несколько минут Кейтель выбежал  из
кабинета, крикнув своему адъютанту:
     "Приказ о выступлении нужно снова задержать!"
     Гитлер,  загнанный  в  угол  Муссолини  и  Чемберленом,  быстро  принял
решение. "Фюрер испытал сильное  потрясение",  -  отметил  Гальдер  в  своем
дневнике. Далее идет такая запись:
     "19.30  -  ратифицирован  договор  между  Польшей  и  Англией.  Военные
действия не начинаются. Передвижения войск прекратить пусть даже на границе,
если не найдется другого выхода.
     20.35  -  Кейтель  сообщает  о  том,  что  приказ  выполнен.  Кана-рис:
ограничение телефонной связи с Англией и  Францией.  Подтверждение  развития
событий".
     Немецкий морской журнал дает более развернутое  объяснение  задержки  с
указанием причин:
     "25   августа.   Операция   "Вайс",   уже   начавшаяся,   должна   быть
приостановлена   в   20.30   из-за    изменений    политической    ситуации.
(Англо-польский договор о взаимопомощи, подписанный в  полдень  25  августа,
информация от дуче о том, что он  будет  верен  своему  слову,  но  вынужден
просить о поставках сырья в большом количестве.)"
     Трое из числа главных обвиняемых на Нюрнбергском  процессе  представили
каждый свою версию. Риббентроп заявил, что  после  того,  как  "услышал"  об
англо-польском договоре и  узнал  о  ведущихся  военных  приготовлениях  для
нападения на Польшу (как будто он не знал об этом раньше!), он  "немедленно"
пошел к Гитлеру  и  потребовал  отменить  нападение,  с  чем  "Гитлер  сразу
согласился". Это, разумеется, неправда.
     Показания  Кейтеля   и   Геринга   представляются   более   правдивыми.
"Неожиданно я был вызван в канцелярию к  Гитлеру,  -  вспоминал  Кейтель  во
время допроса в Нюрнберге, - и он сказал мне:
     "Немедленно все прекратите. Срочно свяжитесь  с  Браухичем.  Мне  нужно
время для переговоров".
     То, что Гитлер до последнего момента верил, будто путем переговоров ему
удастся найти выход из создавшегося положения, подтверждается  в  показаниях
Геринга, данных во время предварительного  следствия  в  Нюрнберге:  "В  тот
день, когда Англия официально дала гарантии Польше, фюрер  позвонил  мне  по
телефону и сказал, что остановил  запланированное  нападение  на  Польшу.  Я
спросил, сделал ли он это на время или вообще отменил нападение. Он  сказал:
"Нет, я попытаюсь выяснить, сможем ли мы избежать вмешательства Англии".
     Предательство Муссолини в последний  момент  было  тяжелым  ударом  для
Гитлера, но  из  свидетельства,  приведенного  выше,  явствует,  что  именно
подписание  Англией  договора  о   взаимопомощи   с   Польшей   так   сильно
подействовало  на  немецкого  фюрера,  что  он  отложил  срок  нападения  на
последнюю. И все-таки странно, что после того, как посол Гендерсон в тот  же
день еще раз предупредил  его,  что  Англия  будет  воевать,  если  Германия
нападет на Польшу, и что британское  правительство  торжественно  подкрепило
свое слово письменным договором,  Гитлер  все  еще  был  уверен,  по  словам
Геринга, будто сможет "избежать вмешательства Англии".  Вероятно,  опыт  его
встреч с Чемберленом в Мюнхене  позволял  ему  думать,  что  премьер-министр
опять сдастся, если подбросить ему выход из положения. Опять- таки  странно,
что  человек,  который  ранее  так  хорошо  ориентировался  в  международной
политике, не  знал  о  переменах,  произошедших  во  взглядах  Чемберлена  и
английского правительства. В конце концов, Гитлер сам  спровоцировал  их  на
это.
     Для  того  чтобы  остановить  немецкую  армию   вечером   25   августа,
потребовались усилия, поскольку часть соединений уже находилась на марше.  В
первый корпус генерала Петцеля, дислоцированный в Восточной Пруссии,  приказ
пришел в 9.37 вечера, и только отчаянные усилия нескольких  офицеров  штаба,
которые  срочно  отбыли  в  передовые  части,  помогли  остановить   войска.
Моторизованные колонны корпуса генерала Клейста,  в  темноте  подходившие  к
польской границе, были  остановлены  только  на  границе  штабным  офицером,
который  прилетел  туда  на  легком  разведывательном  самолете.   Некоторые
подразделения получили приказ уже после того, как началась  перестрелка.  Но
поскольку немцы постоянно провоцировали стычки на границе, польский  главный
штаб, вероятно, не подозревал, что  происходит  в  действительности.  В  его
сводке от 26 августа говорится,  что  "немецкие  банды"  перешли  границу  и
атаковали блокгаузы и таможенные посты автоматным огнем и ручными  гранатами
и что в одном случае это "было регулярное армейское подразделение".

       Ликование и замешательство заговорщиков

     Сообщение о том, что вечером 25 августа  Гитлер  отменил  нападение  на
Польшу,  вызвало  ликование  среди  заговорщиков  абвера.  Полковник  Остер,
сообщая  об  этом  Шахту  и  Гизевиусу,  воскликнул:  "Теперь   с   Гитлером
покончено!"  На  следующее  утро  адмирал  Канарис   был   настроен   весьма
оптимистично. "Гитлер не перенесет этого удара, - заявил он. - Мир спасен на
ближайшие двадцать лет". Оба эти  человека  считали,  что  более  нет  нужды
сбрасывать немецкого диктатора, что с ним и без того покончено.
     В течение нескольких недель, по мере того как роковое лето приближалось
к концу, заговорщики, как они  сами  себя  называли,  были  очень  заняты  -
правда, трудно понять, чем именно. Герделер, Адам  фон  Тротт,  Гельмут  фон
Мольтке, Фабиан фон Шлабрендорф и Рудольф Пехель - все ездили в Лондон,  где
поставили в известность не только Чемберлена и Галифакса, но  и  Черчилля  и
других британских лидеров, что Гитлер планирует напасть на  Польшу  в  конце
августа. Эта немецкая оппозиция фюреру могла собственными глазами убедиться,
что со времен Мюнхена Британия, во  главе  которой  стоял  Чемберлен  с  его
неизменным зонтом, в немалой степени изменилась. Кроме того, они не могли не
заметить, что условие, которое они ставили год назад,  собираясь  сбрасывать
Гитлера, - заявление Англии и Франции о том, что  они  выступят  на  стороне
Польши, если Германия на нее нападет, - выполнено. Чего же они могли желать?
Из записок, которые они оставили,  понять  это  невозможно,  и  складывается
впечатление, что они  сами  этого  толком  не  знали.  Хотя  ими  руководили
благородные  помыслы,  они  находились  в  замешательстве  и   страдали   от
собственного бессилия. Гитлер  крепко  держал  в  руках  Германию  -  армию,
полицию, правительство, население, - и они не могли придумать ничего такого,
что ослабило бы эту хватку.
     15 августа Хассель нанес визит доктору Шахту на его  новой  холостяцкой
квартире в Берлине. Отставной  министр  экономики  только  что  вернулся  из
шестимесячной поездки в Индию и Бирму. "Шахт считает, -  записал  Хассель  в
своем дневнике, - что нам ничего не остается,  как,  широко  раскрыв  глаза,
ждать, что события будут развиваться так, как было предопределено". В тот же
день Хассель,  о  чем  также  свидетельствует  дневниковая  запись,  говорил
Гизевиусу, что он "тоже за то, чтобы отложить непосредственные действия".
     Но  какие  "непосредственные  действия"  следовало  отложить?   Генерал
Гальдер, который, как и Гитлер, желал разгрома Польши, в тот момент  не  был
заинтересован в свержении диктатора. Генерал Вицлебен,  который  должен  был
год назад руководить  войсками  при  свержении  Гитлера,  теперь  командовал
группой армий на западных границах  и,  следовательно,  не  мог  предпринять
никаких действий в Берлине, даже если бы хотел.  А  хотел  ли  он?  Гизевиус
навестил его в его штаб-квартире и застал слушающим Лондонское радио.  Очень
скоро он понял, что генералу просто интересно, что происходит вокруг.
     Что  касается  генерала  Гальдера,  то   он   был   занят   разработкой
окончательных планов нападения на Польшу,  так  что  у  него  не  оставалось
времени на предательские мысли, направленные против Гитлера. На  допросе  26
февраля 1946 года в Нюрнберге он очень неопределенно, как и другие вероятные
противники  нацистского  режима,  отвечал  на  вопрос,  почему   ничего   не
предпринимал в последние дни августа, чтобы сместить фюрера и таким  образом
спасти Германию от вовлечения  в  войну.  "Не  было  такой  возможности",  -
говорил он. Почему? Потому что генерала Вицлебена перевели на Запад,  а  без
Вицлебена армия действовать не могла.
     А  простые  немцы?  Капитан  Сэм  Харрис,  допрашивавший   Гальдера   с
американской  стороны,  напомнил  ему  его  же  собственное  замечание,  что
немецкий народ был настроен против войны, после чего спросил:  "Если  Гитлер
бесповоротно встал на путь войны, почему в преддверии нападения на Польшу вы
не обратились к  поддержке  народа?"  Гальдер  ответил:  "Простите,  но  это
вызывает улыбку. Когда я слышу,  как  применительно  к  Гитлеру  употребляют
слово  "бесповоротно",  мне  хочется  возразить,  что  ничто   не   казалось
бесповоротным". И начальник генерального штаба стал объяснять, что  даже  22
августа, когда на встрече в Оберзальцберге Гитлер сообщил  своим  генералам,
что он "бесповоротно" принял решение напасть на Польшу и воевать,  если  это
будет необходимо, с Западом, он,  Гальдер,  не  поверил,  что  фюрер  так  и
поступит. В свете записей в дневнике Гальдера, относящихся к  тому  периоду,
это заявление действительно удивляет. Но подобной точки зрения придерживался
не только Гальдер, но и другие участники заговора.
     А где же был генерал Бек, предшественник Гальдера на  посту  начальника
генерального штаба сухопутных войск, признанный  руководитель  заговорщиков?
Гизевиус сообщает, что Бек отправил письмо  Браухичу,  но  главнокомандующий
сухопутными войсками даже не ответил на него.  Потом,  пишет  Газевиус,  Бек
имел беседу с  Гальдером,  который  согласился  с  тем,  что  большая  война
обернется катастрофой для Германии, но полагал  при  этом,  что  "Гитлер  не
допустит большой войны", а следовательно; в  данный  момент  нет  нужды  его
свергать.
     14 августа Хассель обедал наедине с Беком, после чего описал в дневнике
свои настроения:
     "Бек  -  человек  культурный,  привлекательный  и   интеллигентный.   К
сожалению, он очень низкого мнения о тех, кто стоит во главе армии.  Поэтому
он не видит, где мы могли бы  укрепиться.  Он  твердо  убежден  в  том,  что
характер политики третьего рейха порочен".
     Устремления Бека и тех, кто его окружал, были высоки и  благородны,  но
никто из этих благородных людей ничего не сделал, чтобы остановить  Гитлера,
когда он готовился втянуть Германию в войну. Возможно,  задача  была  не  из
легких, а возможно, в тот момент ее уже поздно было решать, но никто из  них
даже не попытался это сделать. Разве что генерал Томас. В  продолжение  идей
своего меморандума, который он лично зачитал шефу ОКВ в середине августа, он
прибыл к нему в воскресенье 27 августа и, согласно его собственному  отчету,
"представил ему графическое  подтверждение  статистических  данных,  которые
наглядно  показывали  огромное  военно-экономическое   превосходство   стран
западной демократии и те беды, которые мы будем иметь в  результате  этого".
Кейтель с несвойственной ему смелостью предъявил эти материалы  Гитлеру,  но
фюрер заявил, что не разделяет опасений генерала Томаса  по  поводу  мировой
войны, особенно теперь, когда Советский Союз на его стороне.
     На этом и закончились попытки заговорщиков помешать  Гитлеру  развязать
вторую мировую войну, если не считать вялых поползновений доктора Шахта,  на
которых хитрый финансист  строил  свою  защиту  в  Нюрнберге.  Вернувшись  в
августе