рьбы в  Лихтерфельде,  на  окраине  Берлина,  в
казармах бывшего кадетского  училища,  где  когда-то  началась  его  военная
карьера.
     Напряженность в Берлине усиливалась еще и вследствие распространявшихся
слухов о заговорах и  контрзаговорах.  Генерал  фон  Шлейхер,  не  привыкший
пребывать в скромной безвестности и  забывший,  что  он  уже  не  пользуется
доверием  Гинденбурга,  генералов  и  консерваторов  и  поэтому   не   имеет
какого-либо веса, снова начал вмешиваться в политику. Он был связан с  Ремом
и Грегором Штрассером; до Гитлера дошли  сведения,  что  Плейхер  вынашивает
план в случае осуществления которого он станет вице-канцлером,  заняв  место
своего старого врага Папена, Рем - министром обороны а СА сольются с армией.
По Берлину распространялись десятки списков будущего кабинета;  в  некоторых
из них Брюнинг фигурировал как министр иностранных дел,  а  Штрассер  -  как
министр экономики. Разговоры эти были по большей части беспочвенны,  но  они
лили воду на мельницу Геринга и Гиммлера, жаждавших покончить с Ремом и  СА,
а заодно свести счеты со Шлейхером и недовольными консерваторами.  Намеренно
сгущая   краски,   они   передавали   эти   разговоры   Гитлеру,   возбудить
подозрительность которого особого труда не составляло. Геринг и шеф  гестапо
преследовали цель не только перетрясти СА, но и ликвидировать левую и правую
оппозицию, включая лиц, в  прошлом  выступавших  против  Гитлера,  но  потом
прекративших активную политическую деятельность.  В  конце  мая  Брюнинга  и
Шлейхера предупредили, что их хотят убить. Первый тайно  покинул  страну,  а
второй отправился на отдых в Баварию, но в конце июня возвратился в Берлин.
     В первой половине июня Гитлер имел  с  Ремом  объяснение;  беседа,  как
потом рассказал он в рейхстаге, длилась почти пять  часов  и  затянулась  до
полуночи.  Это  была,  по  словам  Гитлера,  "последняя   попытка"   достичь
взаимопонимания с ближайшим товарищем по движению: "Я сообщил  ему,  что  из
бесчисленных  слухов  и  множества  заявлений  старых  верных  партийцев   и
руководителей СА вынес  впечатление,  что  несознательные  элементы  готовят
всегерманскую  большевистскую  акцию,  которая  не  принесет  ничего,  кроме
неслыханных бедствий... Я умолял его в последний раз добровольно  отказаться
от безумия и использовать свое влияние, чтобы предотвратить события, которые
в любом случае закончатся только катастрофой".
     По словам Гитлера, Рем, уходя, "заверил,  что  сделает  все  возможное,
чтобы поправить положение". На деле же, как утверждал впоследствии фюрер, он
начал вести приготовления к его (Гитлера) ликвидации,  В  этих  словах  было
мало правды. Хотя история с чисткой, подобно истории с  поджогом  рейхстага,
очевидно, так и останется невыясненной, все говорит за то, что шеф СА  и  не
помышлял
     Об  устранении  Гитлера.  К  сожалению,  захваченные  архивы   содержат
сведений о чистке не больше, чем о поджоге рейхстага. Похоже, что и в том  и
в другом  случае  компрометирующие  документы  были  уничтожены  по  приказу
Геринга.
     Каким бы ни был характер долгой беседы ветеранов нацистского  движения,
фактом является то, что через день-два после нее Гитлер  приказал  отпустить
штурмовиков на весь июль в отпуск, запретив им на это время носить форму,  а
также устраивать парады и учения.
     7 июня Рем объявил, что берет отпуск по  болезни,  однако  не  преминул
выступить с резким предупреждением:  "Если  враги  СА  надеются,  что  после
отпуска штурмовики не вернутся в строй или вернутся  лишь  частично,  то  мы
позволим им немного помечтать. Ответ им будет дан  в  тот  момент  и  в  той
форме,  какие  будут  сочтены  необходимыми.  СА  были  и  остаются   уделом
Германии".
     Перед  отъездом  из  Берлина  Рем  пригласил  Гитлера  на  совещание  с
руководителями СА, намеченное на 30 июня в курортном городке Бад-Висзе, близ
Мюнхена. Гитлер  охотно  согласился,  и  встреча  действительно  состоялась,
только не при тех обстоятельствах, на которые, возможно, рассчитывал Рем. Да
и Гитлер, пожалуй, этого не предвидел. Ибо, как признал потом фюрер в  своей
речи в рейхстаге, он "долго колебался, перед тем как  принять  окончательное
решение... Я все еще лелеял тайную надежду, что смогу избавить движение и СА
от  позора  разногласий  и,  может  быть,  отвратить  беду   без   серьезных
конфликтов".
     Он добавил: "Надо признать, что в последние дни  мая  стали  выявляться
все более и более тревожные факты". Но так ли это? Позже  Гитлер  утверждал,
что Рем и его сообщники готовились захватить Берлин и взять его под  стражу.
Но если это правда, то  зачем  понадобилось  руководителям  СА  всем  скопом
уезжать из Берлина и, что еще важнее, зачем сам Гитлер  покинул  Германию  в
столь  критический  момент,  предоставив,   таким   образом,   верхушке   СА
возможность в его отсутствие взять власть в свои руки? Дело в  том,  что  14
июня Гитлер вылетел в Вену на  первую  встречу  (за  ней  последовало  много
других) со  своим  коллегой  -  фашистским  диктатором  Муссолини.  Встреча,
кстати, прошла неважно: Гитлер, в грязном плаще и помятой шляпе,  чувствовал
себя неловко рядом с искушенным дуче, облаченным в  великолепную,  увешанную
орденами   черную   фашистскую   форму,   и   посматривавшим    на    фюрера
покровительственно-высокомерно. Гитлер возвратился в  сильном,  раздражении.
17 июня, в воскресенье,  он  созвал  в  городке  Гера  (Тюрингия)  совещание
руководителей партии, чтобы рассказать о  встрече  с  Муссолини  и  обсудить
ухудшающуюся обстановку в стране. Так совпало, что в  то  же  воскресенье  в
старом  университетском  городе  Марбурге  состоялось  еще  одно  совещание,
которое привлекло к себе гораздо большее внимание и способствовало тому, что
критическая ситуация достигла апогея.
     Дилетант Папен, которого Гитлер и Геринг  грубо  столкнули  на  обочину
политической жизни, но который формально все еще оставался вице-канилером  и
пользовался доверием Гинденбурга, набравшись мужества, выступил с  публичным
осуждением крайностей режима - того самого режима, который он  так  усиленно
навязывал Германии. В мае  он  провожал  больного  президента  в  Нейдек  (в
передний раз он видел своего защитника живым). Озабоченный,  но  Уже  слабый
фельдмаршал  проговорил  тогда:  "Плохи   дела,   Папен.   Постарайтесь   их
поправить".
     Ободренный этими словами, Папен принял приглашение выступить 17 июня  в
Марбургском университете. Текст речи был практически  составлен  его  личным
консультантом Эдгаром Юнгом, блестящим  мюнхенским  адвокатом  и  писателем,
протестантом  по  вероисповеданию,  хотя  некоторые  идеи  были   подсказаны
Гербертом Фон Бозе, одним из секретарей вице-канцлера, и Эрихом  Клаузнером,
руководителем организации "Католическое действие" (за это сотрудничество все
трое  вскоре  поплатились  жизнью).  Это  было  смелое  и   благодаря   Юнгу
выразительное по языку и сдержанной" по тону выступление.  В  нем  прозвучал
призыв   к   окончанию   революции,   прекращению    нацистского    террора,
восстановлению элементарных норм  поведения,  предоставлению  хоть  каких-то
свобод, в  первую  очередь  свободы  печати.  Обращаясь  к  д-ру  Геббельсу,
министра пропаганды, Папен сказал:
     "Откровенные, открытые дискуссии сослужили бы немецкому народу  большую
службу, чем печать в ее нынешнем  положении.  Правительство  должно  помнить
известный афоризм "Только слабые не терпят критики"... Не пропаганда  делает
человека великим... Тот кто хочет иметь тесную связь и единство  с  народом,
не может не считаться с его мнением. Нельзя бесконечно держать его в узде..,
Никакая  организация,  никакая  пропаганда,  как  бы  хорошо  она  не   была
поставлена,   не   может   сама   по   себе   гарантировать   доверие.    Не
подстрекательством... и не угрозами  в  адрес  беззащитной  части  нации,  а
только советуясь с народом можно заслужить его доверие и  преданность.  Люди
же, которых третируют как слабоумных, доверия не окажут... Пришло время всем
нашим соотечественникам объединиться во  имя  братской  дружбы  и  взаимного
уважения, дабы не  мешать  работе  серьезных  людей  и  заставить  фанатиков
замолчать".
     Весть об этом выступлении, едва оно  закончилось,  разнеслась  по  всей
Германии; на кучку нацистских главарей, собравшихся в  Гере,  она  произвела
впечатление разорвавшейся бомбы. Геббельс принял  экстренные  меры  с  целью
замолчать, насколько это возможно, содержание речи: запретил  намеченные  на
вечер того же дня радиопередачи с ее записью, запретил упоминание  о  ней  в
печати, приказал полиции конфисковать уже вышедший номер газеты  "Франкфурте
цайтунг", в котором приводились выдержки из нее.  Но  и  усилий  всемогущего
министра пропаганды оказалось недостаточно, чтобы помешать немецкому  народу
и внешнему миру узнать  содержание  дерзкой  речи.  Папен  предусмотрительно
разослал текст своего выступления иностранным корреспондентам и дипломатам в
Берлине; кроме того, несколько тысяч экземпляров, отпечатанных в  типографии
газеты Папена под названием "Германия", было распространено тайно.
     Гитлер, узнав о речи Папена в Марбурге, пришел в ярость. Выступив в тот
же день в Гере, он осудил "пигмея, который воображает, что может несколькими
фразами остановить гигантское обновление жизни народа". Папен в свою очередь
разозлился, что на его речь наложен запрет. 20  июня  он  спешно  приехал  к
Гитлеру и заявил, что не потерпит запрета, наложенного  "младшим  министром"
на речь которую он произнес как "доверенное лицо президента", и тут же подал
в отставку, добавив, что "немедленно доложит обо всем Гинденбургу".
     Эта угроза обеспокоила Гитлера; фюрер  знал,  что  президент  недоволен
сложившейся ситуацией и подумывает об объявлении чрезвычайного  положения  и
передаче власти военным. Чтобы выяснить нить насколько  она  велика,  он  на
следующий же день, 21 июня, вылетел в Нейдек  для  встречи  с  Гинденбургом.
Прием, который был ему там оказан, лишь  усилил  его  тревогу.  Взглянув  на
встречавшего его генерала фон Бломберга, фюрер сразу  заметил,  что  с  лица
министра  обороны  исчезло  привычное  выражение  подобострастия.   Бломберг
преобразившийся  вдруг  в  сурового   прусского   генерала,   резким   тоном
информировал Гитлера, что фельдмаршал поручил  ему  заявить:  если  нынешняя
напряженная обстановка в стране не будет в ближайшее время ликвидирована, то
президент  объявит  военное  положение  и  передаст  власть  армии.  Гитлеру
разрешили пройти к Гинденбургу на несколько минут. В  присутствии  Бломберга
президент повторил свой ультиматум.
     Для нацистского канцлера дело принимало скверный  оборот.  Под  угрозой
оказались не только его расчеты занять президентский пост; передача власти в
руки  военных  означала  бы  конец  его,   фюрера,   и   конец   нацистского
правительства. Возвращаясь в тот же день в Берлин, он, должно  быть,  думал:
если хочешь выжить, то выбор всего лишь один. Он должен выполнить  обещание,
данное армии: запретить СА,  приостановить  революцию,  продолжения  которой
требовали штурмовики.  Было  ясно,  что  на  меньшее  армия,  поддерживаемая
почтенным президентом, не согласится.
     И тем не менее в ту последнюю неделю июня  Гитлер  все  еще  колебался,
надо ли ему столь круто поступать с руководителями СА, перед которыми он был
в большом долгу. Но Геринг и Гиммлер помогли ему отбросить сомнения. Они уже
наметили, с кем свести счеты, и составили длинный список настоящих и  бывших
врагов, подлежащих, по их мнению, ликвидации. Оставалось  убедить  фюрера  в
том, что против него готовится "широчайший заговор" и что  действовать  надо
быстро и решительно. Как явствует из показаний Вильгельма Фрика, в то  время
министра внутренних дел и одного из самых ярых приверженцев Гитлера, не  кто
иной, как Гиммлер, сумел в конце концов  убедить  Гитлера,  что  "Рем  хочет
поднять мятеж". Гиммлеру, добавил Фрик в Нюрнберге, было  поручено  подавить
мятеж в Баварии, а Герингу - в Берлине.
     Военные в свою очередь тоже подстрекали Гитлера и, таким образом, брали
на себя часть ответственности за  варварские  действия,  которые  предстояло
предпринять чуть позже. 25 июня главнокомандующий генерал  фон  Фрич  привел
армию в состояние боевой готовности,  отменив  отпуска  и  запретив  войскам
покидать казармы. 28 июня Рема  исключили  из  немецкой  офицерской  лиги  -
прямое свидетельство того, что начальнику штаба СА грозили  неприятности.  И
чтобы  ни  у  кого,  тем  более  у  Рема,  не  оставалось  никаких   иллюзий
относительно  позиции  армии,  Бломберг  предпринял  беспрецедентный  шаг  -
опубликовал 29 июня  за  своей  подписью  статью  в  "Фелькишер  беобахтер",
подчеркнув, что "армия... на стороне Адольфа Гитлера... который  остается  с
нами".
     Таким образом, военные требовали чистки, но не хотели пачкать руки. Это
дело возлагалось на Гитлера, Геринга и Гиммлера, на отряды СС,  а  также  на
специальные полицейские силы Геринга.
     28 июня, в четверг, Гитлер отправился из Берлина  в  Эссен  на  свадьбу
местного гауляйтера Йозефа Тербовена. Само  это  путешествие  и  цель,  ради
которой оно  совершалось,  едва  ли  давали  повод  думать,  что  он  считал
драматические события неминуемыми. В тот же день Геринг и Гиммлер  приказали
отрядам  специального  назначения  СС  и  полиции  Геринга  быть   наготове.
Поскольку Гитлер был в отъезде, они считали возможным действовать по  своему
усмотрению. На следующий день, 29 июня, фюрер совершил поездку  по  трудовым
лагерям Вестфалии, а во второй половине дня поехал в Годесберг на Рейне, где
остановился в  прибрежной  гостинице,  владельцем  которой  был  его  старый
товарищ по партии Дризен. В  тот  же  вечер  в  Годесберг  прибыл  Геббельс,
который прежде колебался не  зная,  к  какому  лагерю  примкнуть  (он  тайно
поддерживал связь с Ремом), но теперь наконец сделал выбор. Он привез вести,
которые Гитлер впоследствии назвал "тревожной разведывательной  информацией"
из Берлина: Карл Эрнст, бывший гостиничный посыльный  и  бывший  вышибала  в
кафе, часто посещаемом гомосексуалистами (Рем назначил его начальником СА  в
Берлине), привел штурмовиков в состояние боевой готовности. Молодой  человек
привлекательной наружности, но небольшого  ума,  Эрнст  был  и  тогда,  и  в
последующие двадцать  четыре  часа  своего  земного  существования  искренне
убежден, что мятеж готовят правые. Уже умирая, он гордо  воскликнул:  "Хайль
Гитлер!"
     Позже Гитлер скажет, что до этого времени, то есть до 29  июня,  в  его
планы  входило  всего  лишь  "освободить  начальника  штаба  (Рема)  от  его
обязанностей и подержать какое-то время под стражей, а также арестовать  ряд
руководителей СА, преступность которых не вызывает сомнений... и  обратиться
к остальным с горячим призывом вернуться к своим делам".
     "Однако, - заявил он в рейхстаге 13 июля, - в час ночи я получил... два
срочных сообщения относительно боевых тревог: одно - из  Берлина,  где  сбор
был назначен на четыре часа дня... а  в  пять  часов  должно  было  начаться
внезапное нападение; предполагалось оккупировать правительственные здания...
другое - из Мюнхена,  где  сбор  частей  уже  объявили;  им  было  приказано
собраться в девять часов вечера... Это был мятеж!.. В  данных  условиях  мне
оставалось принять  только  одно  решение...  Лишь  беспощадное  и  кровавое
вмешательство могло предотвратить расширение восстания... В два часа ночи  я
вылетел в Мюнхен".
     Гитлер ни тогда, ни после не упомянул, от  кого  получил  эти  "срочные
сообщения",  но  предполагают,  что  их  прислали  Геринг   и   Гиммлер.   С
уверенностью можно  утверждать  лишь  то,  что  в  них  содержалось  сильное
преувеличение. Эрнст же  не  придумал  ничего  лучшего,  как  в  ту  субботу
отправиться на автомобиле в Бремен, чтобы там пересесть на пароход и отплыть
на Мадеру, где он собирался провести медовый месяц.
     В ночь на 30  июня,  в  два  часа,  когда  Гитлер,  прихватив  с  собой
Геббельса, вылетел с аэродрома "Хангелар" (близ Бонна) в Мюнхен, капитан Рем
и его приближенные мирно спали на своих кроватях в гостинице "Ганзльбауэр" в
Бад-Висзе, на берегу озера Тегернзе. Эдмунд Хайнес,  обергруппенфюрер  СА  в
Силезии, судимый за убийство  известный  гомосексуалист  с  бабьим  лицом  и
могучим торсом  грузчика,  лежал  в  постели  с  каким-то  парнем.  По  всей
вероятности, главари СА были весьма далеки  от  мысли  о  мятеже:  Рем  даже
оставил штабную охрану в Мюнхене. Было  очевидно,  что  эти  люди  всю  ночь
предавались пьяному разгулу, а не занимались подготовкой заговора.
     Гитлер и небольшая группа сопровождающих, к которой присоединились Отто
Дитрих, начальник отдела  печати,  и  Виктор  Лютце,  шеф  СА  в  Ганновере,
личность бесцветная, но зарекомендовавшая себя верным  сподвижником  фюрера,
прибыв в субботу 30 июня, в 4 часа утра, в  Мюнхен,  обнаружили,  что  акция
против  "заговорщиков"  уже  началась.  Майор  Вальтер   Бух,   председатель
партийного суда УШЛА, и Адольф Вагнер, министр внутренних дел  Баварии,  при
помощи таких давних подручных Гитлера, как Эмиль Морис, бывший  уголовник  и
соперник Гитлера в  любовной  истории  с  Гели  Раубал,  и  Кристиан  Вебер,
торговец  лошадьми,  когда-то  служивший  вышибалой  в  кабаре,   арестовали
мюнхенское   руководство   СА,   включая   обергруппенфюрера    Шнайдхубера,
являвшегося  одновременно  начальником  полиции  города.  Гитлер,   начавший
взвинчивать  себя  до  буйной  истерики,  обнаружил  арестованных  в  здании
министерства внутренних дел. Стремительно  подойдя  к  Шнайдхуберу  (бывшему
полковнику армии), он сорвал с  него  нацистские  знаки  различия  и  осыпал
бранью за "измену".
     С рассветом длинная вереница автомобилей, в  которых  сидели  Гитлер  и
сопровождавшие его лица, помчалась в Бад-Висзе. Рем и его друзья по-прежнему
находились в гостинице и крепко спали. Их грубо  разбудили.  Хайнеса  и  его
молодого партнера стащили с кровати и выволокли на  улицу,  где  по  приказу
Гитлера немедленно расстреляли. В номер Рема,  как  рассказывал  потом  Отто
Дитрих, фюрер вошел один. Он  бросил  Рему  одежду  и  велел  встать.  Потом
приказал отвезти его в Мюнхен и поместить в тюрьму Штадельхайм, где  шеф  СА
однажды уже отбывал наказание за  соучастие  в  "пивном  путче"  1923  года.
Минуло четырнадцать бурных лет, и разошлись пути двух соратников, более, чем
кто-либо еще, ответственных за рождение третьего  рейха,  за  его  террор  и
деградацию, остававшихся, несмотря на часто возникавшие разногласия,  вместе
в моменты кризиса, неудач и разочарований;  подошла  к  концу  буйная  жизнь
отчаянного, с лицом, покрытым шрамами, борца за фюрера и нацизм.
     Гитлер сделал то, что считал,  очевидно,  последним  актом  милосердия:
распорядился оставить Рему пистолет на столе. Но тот  отказался  стреляться,
будто бы заявив: "Если решено убить  меня,  пусть  это  сделает  сам  Адольф
Гитлер". После чего, по словам лейтенанта полиции,  выступавшего  свидетелем
на судебном процессе в  Мюнхене  в  мае  1957  года,  в  камеру  вошли  двое
эсэсовцев и в упор расстреляли Рема. "Рем хотел что-то  сказать,  -  показал
очевидец, - но эсэсовец знаком приказал ему замолчать. Тогда Рем,  голый  по
пояс, встал по стойке "смирно", его  лицо  выражало  презрение"  {Мюнхенский
процесс, проходивший в мае 1957 года, был  первым,  на  котором  очевидцы  и
участники резни 30 июня  1934  года  давали  показания  публично.  В  период
существования третьего рейха это  было  невозможно.  Зепп  Дитрих,  которого
автор этих строк знал как одного из самых жестоких людей в третьем рейхе,  в
1934 году был начальником охраны СС Гитлера и  руководил  казнями  в  тюрьме
Штадельхайм. В годы войны  он  стал  генерал-полковником  СС,  а  затем  был
приговорен к двадцати пяти годам тюрьмы за соучастие в убийстве американских
военн