е отвергнет.
     Однако Гитлера  оно  не  заинтересовало.  Он  заявил,  что  ответа  для
господина Чемберлена не будет. Теперь  все  зависело  от  чехов:  они  могли
принять  или  не  принимать  его  предложения.  Если  они  не   примут   его
предложения, он уничтожит Чехословакию. С явным удовольствием  он  прокричал
свою угрозу несколько раз.
     Вероятно, это вывело из себя даже спокойного Вильсона.  Он  поднялся  и
сказал: "В таком случае я уполномочен  премьер-министром  сделать  следующее
заявление: "Если Франция вследствие своих союзнических обязательств окажется
в состоянии войны  с  Германией,  то  Соединенное  Королевство  сочтет  себя
обязанным поддержать Францию".
     "Я могу лишь принять к сведению, - парировал Гитлер с жаром,  что  если
Франция решится напасть на Германию,  то  и  Англия  сочтет  себя  обязанной
напасть на Германию".
     Когда сэр Гораций заметил, что он  этого  не  говорил,  что  только  от
Гитлера зависит, начнется война или  нет,  разгоряченный  фюрер  воскликнул:
"Если Франция и Англия  хотят  напасть  на  нас,  пусть  нападают!  Мне  это
совершенно безразлично! Сегодня вторник,  в  следующий  понедельник  мы  уже
будем в состоянии войны!"
     Из записи,  сделанной  Шмидтом,  ясно,  что  Вильсон  хотел  продолжить
беседу, но посол Гендерсон отговорил его. Тем не менее  неопытный  посланник
встретился с Гитлером с глазу на глаз по окончании  встречи.  "Я  постараюсь
образумить этих  чехов"  {Заверения  Вильсона  приведены  в  записи  беседы,
которую Шмидт сделал на немецком  языке,  по-английски.  -  Прим.  авт.},  -
уверял он Гитлера, на что  тот  отвечал,  что  будет  "это  приветствовать".
Вероятно, фюрер решил, что еще можно уговорить Чемберлена "вразумить" чехов.
     В тот же  вечер  он  продиктовал  на  имя  премьер-министра  витиеватое
письмо.

     Для  написания  такого  письма  имелись  серьезные  основания.   Многое
произошло в Берлине - и не только  в  Берлине  -  в  течение  того  дня,  27
сентября.
     В час  дня,  сразу  по  прибытии  Вильсона,  Гитлер  издал  "совершенно
секретный" приказ, в котором ударным частям - примерно  21  усиленный  полк,
или семь дивизий - предписывалось покинуть места проведения учений  и  выйти
на рубеж атаки на чешской границе. "Они должны быть готовы, -  говорилось  в
приказе, - начать действия против "зеленых" 30 сентября,  уведомив  об  этом
накануне не позднее полудня". Через  несколько  часов  был  издан  приказ  о
дальнейшей скрытной мобилизации. В ходе  ее  было  сформировано  пять  новых
дивизий для размещения на западной границе.
     Несмотря на то что Гитлер  продолжал  военные  приготовления,  события,
произошедшие в течение этого дня, заставили его заколебаться. Чтобы повысить
боевой дух населения, Гитлер приказал по окончании рабочего дня, когда сотни
тысяч берлинцев выйдут из своих контор на улицу, провести в  центре  Берлина
парад моторизованной дивизии. Затея эта обернулась полным фиаско, по крайней
мере  для  верховного  главнокомандующего.  Берлинцы  не  желали,  чтобы  им
напоминали о войне. В тот вечер в  дневнике  я  описал  удивительную  сцену,
которую мне довелось наблюдать.
     "Я вышел на угол Унтер-ден-Линден, когда колонна  (войск)  поворачивала
на Вильгельмштрассе. Моему взору на основании  прочитанного  уже  рисовалась
одна из картин 1914 года, когда ликующие толпы  на  этой  же  улице  осыпали
марширующих солдат цветами, а девушки - поцелуями... Но сегодня люди  ныряли
в подземку - они не желали смотреть на все это. На обочине стояла молчаливая
кучка людей... Это была самая поразительная антивоенная демонстрация,  какую
мне когда-либо приходилось видеть".
     Руководствуясь указанием полицейского, я пошел вниз по Вильгельмштрассе
до Рейхсканцлерплац, где Гитлер, стоя на балконе, производил смотр войскам.
     "Там не было и двухсот человек. Гитлер казался угрюмым и рассерженным и
очень скоро ушел с балкона... То, что я видел  сегодня  вечером,  возрождает
веру в немецкий народ. Он настроен против войны".
     Очередные вести,  поступавшие  в  канцелярию  из-за  границы,  тоже  не
радовали.  Из  Будапешта  сообщили:  правительства   Югославии   и   Румынии
предупредили правительство Венгрии, что  в  случае  нападения  ее  войск  на
Чехословакию они предпримут против Венгрии военные  действия.  В  результате
война могла распространиться на Балканы, а это в планы Гитлера не входило.
     Новости из Парижа оказались и того хуже. От немецкого  военного  атташе
пришла телеграмма с грифом "очень срочно". Адресована  она  была  не  только
министерству иностранных дел, но и ОКВ и генеральному штабу.  В  ней  атташе
сообщал, что объявленная во Франции частичная мобилизация  сильно  смахивает
на мобилизацию всеобщую и что  "к  шестому  дню  мобилизации  можно  ожидать
развертывания  первых  65  дивизий  на  границе  с  Германией".  Этой  силе,
насколько было известно Гитлеру, Германия могла противопоставить лишь  10-12
дивизий. Половина из  них  состояла  из  резервистов,  а  их  боеспособность
вызывала тревогу. Более  того,  по  мнению  военного  атташе,  для  Германии
оставалась реальной угроза подвергнуться немедленному нападению  из  Нижнего
Эльзаса и Лотарингии в направлении  Майнца  при  первых  же  попытках  с  ее
стороны предпринять военные действия.
     И наконец, как докладывал атташе, итальянцы не делают абсолютно ничего,
чтобы сковать французские войска на итало-французской границе. Казалось, что
и доблестный союзник Муссолини покинул Гитлера в решающий момент.
     Поступили новости от президента Соединенных Штатов и от короля  Швеции.
Накануне, 26 сентября,  Рузвельт  обратился  к  Гитлеру  с  призывом  помочь
сохранить мир, и хотя фюрер в течение двадцати четырех  часов  ответил,  что
сохранение мира зависит только от Чехословакии, Рузвельт в среду прислал еще
одну телеграмму, в которой предлагал  немедленно  созвать  конференцию  всех
заинтересованных  сторон.  В  этой  же  телеграмме  американский   президент
отмечал, что если  разразится  война,  то  ответственность  за  нее  мировая
общественность возложит на Гитлера.
     Король Швеции, друг Германии, подтвердивший свою верность в ходе  войны
1914-1918 годов, был более откровенен и прямолинеен. Как сообщалось в депеше
немецкого посла из Стокгольма, король срочно вызвал его и заявил,  что  если
Гитлер не оттянет указанный им срок (1 октября) на десять дней,  то  мировая
война неминуема и виноват в этом будет фюрер. Более того, войну эту Германия
бесспорно проиграет ввиду "расстановки сил между великими державами".
     В своем нейтральном  прохладном  Стокгольме  хитрый  король  мог  более
объективно оценить сложившуюся ситуацию, по крайней мере военную, чем  главы
правительств в Берлине, Лондоне и Париже.
     Президент  Рузвельт,  что,   вероятно,   объяснялось   эмоциональностью
американцев, смягчил  драматизм  своих  воззваний  к  Гитлеру  отметив,  что
Соединенные Штаты не примут участия в войне и не  возьмут  на  себя  никаких
обязательств "в ходе ведущихся переговоров".  Немецкий  посол  в  Вашингтоне
Ганс Дикхофф тем не менее счел необходимым  послать  в  Берлин  "срочнейшую"
телеграмму. В ней он предупреждал, что если Гитлер  склоняется  к  войне,  в
которой ему будет противостоять Великобритания,  то  есть  веские  основания
полагать, что "вся мощь Соединенных  Штатов  будет  брошена  на  чашу  весов
Англии". Здесь посол, обычно робевший, когда доходило до споров с  Гитлером,
добавлял: "Считаю своим долгом обратить на это серьезное  внимание".  Он  не
хотел, чтобы правительство Германии допустило  в  отношении  Америки  ту  же
ошибку, что и в 1914 году.
     А что же Прага? Наблюдались ли там проявления слабости? Вечером  в  ОКВ
пришла телеграмма от немецкого военного атташе полковника Туссена: "В  Праге
спокойно...  Завершены  последние  меры  по  мобилизации.   ...Общее   число
призванных составляет около  миллиона  человек,  в  полевых  войсках  -  800
тысяч..." Примерно столько было у Германии на обоих фронтах. Войска  Франции
и Чехословакии, вместе взятые, превосходили по  численности  немецкую  армию
более чем в два раза.
     Столкнувшись с этими фактами  и  учитывая  развитие  событии,  а  также
прощальные слова Вильсона, характер Чемберлена и  его  страх  перед  войной,
Гитлер вечером 27  сентября  продиктовал  премьер-министру  письмо.  Шмидту,
которого  вызвали,  чтобы  перевести  письмо,   показалось,   что   диктатор
колебался, перед тем как сделать "решающий шаг".  Трудно  сказать,  знал  ли
Гитлер, что в этот вечер будет издан приказ о мобилизации британского флота.
В десять вечера к нему на прием пришел адмирал Редер. Вполне  вероятно,  что
командующему немецкими ВМС было известно  о  решении  англичан.  Приказ  был
подписан в восемь вечера,  а  в  11.38  о  нем  было  объявлено  официально.
Возможно, Редер сообщил об этом  Гитлеру  по  телефону.  Во  всяком  случае,
прибыв к фюреру, адмирал убеждал его не начинать войну.
     Какими  сведениями  располагал  в  тот  момент  Гитлер?  Что  Прага  не
покорилась, что в Париже ускоренными темпами идет  мобилизация,  что  Лондон
занял более жесткую позицию, что его собственный народ пребывает в состоянии
апатии, что его генералы настроены  против  него,  что  срок  Годесбергского
ультиматума истекает в два часа следующего дня.
     Его письмо-воззвание к Чемберлену было хорошо продумано.  В  сдержанных
выражениях Гитлер отрицал тот факт,  что  его  предложения  полностью  лишат
чехов гарантий на существование как нации, что немецкие  войска  продвинутся
дальше демаркационной линии. Гитлер выражал  готовность  обсудить  с  чехами
детали и "дать гарантии Чехословакии".  Чехи  держатся  только  потому,  что
надеются начать европейскую войну, заручившись поддержкой Англии и  Франции,
но он, Гитлер, все еще не теряет надежду сохранить мир.
     "Я вынужден передать это дело на Ваш суд, - писал он  в  заключение.  -
Учитывая все факты. Вы сами решите, следует ли Вам  продолжать  попытки  ...
противодействовать этим маневрам и в последнюю минуту призвать правительство
Чехословакии прислушаться к голосу разума".

       Последняя минута

     Послание Гитлера, отправленное в Лондон телеграфом,  Чемберлен  получил
27 сентября,  в  10.30  вечера.  Это  произошло  в  конце  напряженного  для
премьер-министра дня.
     Возвратившийся в тот же вечер из Берлина Вильсон привез  неутешительные
новости, которые вынудили Чемберлена и его кабинет действовать. Было  решено
отдать приказ о  мобилизации  флота  и  вспомогательных  сил  ВВС,  объявить
чрезвычайное положение. В парках и на площадях начали  рыть  траншеи,  чтобы
укрываться там во  время  налетов,  приступили  к  эвакуации  школьников  из
Лондона.
     Премьер-министр немедленно направил  телеграмму  президенту  Бенешу,  в
которой приводил полученную из Берлина информацию, свидетельствующую о  том,
"что немецкая армия  получит  приказ  пересечь  границу  Чехословакии,  если
завтра  (28  сентября)  к  14.00  правительство   Чехословакии   не   примет
предложения  Германии".  Честно  предупредив   правительство   Чехословакии,
Чемберлен не мог удержаться, чтобы  в  конце  своего  послания  не  запугать
Бенеша:  "Немецкая  армия  займет  Богемию,  и  ни  государство,  ни  группа
государств не смогут ничего сделать  для  спасения  Вашего  народа  и  Вашей
страны... Такова правда, каков бы ни был результат мировой войны".
     Таким образом, Чемберлен возлагал ответственность за начало  войны  уже
не на Гитлера, а на Бенеша. Он высказал о военном положении мнение,  которое
даже немецкие генералы,  как  известно,  считали  безответственным.  Тем  не
менее, добавлял  он,  он  не  возьмет  на  себя  ответственность  советовать
Чехословакии, как поступить. Это она должна решить сама.
     Так ли все обстояло  на  самом  деле?  Бенеш  еще  не  ответил  на  эту
телеграмму, когда  пришла  следующая,  в  которой  Чемберлен  уже  советовал
чешскому  правительству,  как  поступить.   Он   рекомендовал   Чехословакии
согласиться на ограниченную оккупацию немецкими войсками 1 октября района по
берегам рек Эгер и Аш. Он предлагал также создать  германо-чешско-британскую
пограничную комиссию, которая быстро установит, какие территории  отойдут  в
дальнейшем к Германии {Эти предложения были переданы  послом  Гендерсоном  в
министерство иностранных дел Германии в  11  вечера  с  просьбой  немедленно
довести их до сведения Гитлера.  -  Прим.  авт.}.  К  этому  премьер-министр
присовокупил следующее предупреждение:
     "Единственной альтернативой этому является вторжение  и  насильственное
разделение  Чехословакии.  Если  возникнет  конфликт,  то  он   приведет   к
многочисленным   жертвам;   после   этого   восстановить   прежние   границы
Чехословакии не удастся, каков бы ни был исход конфликта".
     Таким  образом,  друзья  предупредили  чешское  правительство  (Франция
согласилась с последними предложениями), что, даже если союзники  и  одержат
победу в войне с Германией,  Чехословакии  придется  передать  ей  Судетскую
область. Подоплека была ясна: зачем втягивать Европу в войну, если Судетская
область для вас все равно потеряна?
     Покончив с этим вопросом, премьер-министр в 8.30 вечера выступил  перед
нацией по радио:
     "Страшно, невероятно, немыслимо!  Мы  роем  траншеи...  здесь...  из-за
спора, разгоревшегося в далекой стране между людьми, о которых мы ничего  не
знаем..."
     Гитлер получил "почти все, что требовал". Британия  гарантировала,  что
Чехословакия примет предложения и выполнит их.
     "Я, не  раздумывая  ни  секунды,  готов  в  третий  раз  отправиться  в
Германию, если это принесет пользу...
     Как бы мы ни сочувствовали маленькому народу, вступившему в конфликт  с
сильным соседом, мы не можем  только  из-за  этого  вовлекать  в  войну  всю
Британскую империю. Если нам и придется  воевать,  то  по  более  серьезному
поводу...
     Я сам - человек миролюбивый до глубины души.  Мне  страшно  представить
вооруженное столкновение между народами; но если я буду убежден в  том,  что
какая-то  нация  решила  господствовать  над  миром  посредством  силы,   то
соглашусь, что ей  надо  противостоять.  Иначе  людям,  верящим  в  свободу,
незачем жить; но война - вещь  ужасная,  поэтому  мы  должны  тщательно  все
взвесить, прежде чем принять решение, - слишком многое ставится на карту".
     Уилер-Беннет  отметил,  что,  прослушав  это  выступление,  большинство
англичан легли спать с уверенностью, что в течение  двадцати  четырех  часов
Германия и Англия объявят  друг  другу  войну.  Однако  они  не  знали,  что
происходило на Даунинг-стрит в то время, когда они спали.
     В  10.30  было  доставлено  письмо  от  Гитлера.   За   эту   соломинку
премьер-министр радостно уцепился. Вот что ответил он Гитлеру:
     "Прочитав Ваше письмо, я пришел к выводу, что Вы сможете достичь  всего
очень быстро и не прибегая к войне. -  Я  готов  сам  немедленно  прибыть  в
Берлин, чтобы  обсудить  вместе  с  вами  и  с  правительством  Чехословакии
подготовительные меры по передаче территорий  в  присутствии  представителей
Франции и Италии, если Вы того пожелаете. Я убежден, что в течение недели мы
придем к соглашению. Я не поверю,  что  из-за  задержки  на  несколько  дней
решения давно возникшей проблемы Вы возьмете на себя ответственность  начать
мировую войну, которая может привести к гибели цивилизации".
     Была также  отправлена  телеграмма  Муссолини,  в  которой  содержалась
просьба склонить фюрера принять изложенный план и  согласиться  прислать  на
планируемую встречу своего представителя,
     Премьер-министр давно вынашивал идею этой конференции.  Еще  в  июле  в
своем послании из Берлина сэр Невилл Гендерсон предложил организовать  такую
встречу. Он выражал надежду, что четыре державы - Германия, Италия, Англия и
Франция решат судетский вопрос. Но министерство  иностранных  дел  напомнило
послу и премьер-министру, что будет трудно  исключить  "другие  державы"  из
числа участников конференции. "Другие державы" - это  Россия,  у  которой  с
Чехословакией был заключен пакт о взаимопомощи.  Вернувшийся  из  Годесберга
Чемберлен был убежден, причем вполне  обоснованно,  что  Гитлер  никогда  не
согласится на встречу, в которой будет принимать участие Советский Союз.  Да
и  сам  премьер-министр  не  жаждал  встречаться  с  русскими.  Хотя   любой
мало-мальски грамотный человек в  Англии  понимал,  что  участие  Советского
Союза на стороне западных держав в войне против Германии необычайно важно, о
чем Черчилль неоднократно напоминал правительству,  этот  аспект,  казалось,
ускользнул  из  поля  зрения  премьер-министра.  Как  известно,  он   отверг
предложение России созвать конференцию после аншлюса для  выработки  мер  по
обузданию дальнейшей агрессии Германии. Несмотря на гарантии, данные Москвой
Чехословакии, и постоянные  заверения  Литвинова,  что  гарантии  эти  будут
выполнены, Чемберлен не намеревался допускать вмешательства Советского Союза
в выполнение плана по поддержанию  мира  путем  передачи  Судетской  области
Германии.
     Но до среды 28 сентября он еще не  думал  о  том,  чтобы  исключить  из
состава участников конференции и Чехословакию. 25 сентября, после  того  как
Прага  отклонила  требования  Годесбергского  меморандума,   премьер-министр
вызвал к  себе  посла  Чехословакии  в  Лондоне  Яна  Масарика  и  предложил
Чехословакии согласиться на переговоры в рамках "международной  конференции,
в которой смогут принять участие Германия, Чехословакия и другие страны". На
следующий день чешское правительство согласилось с этим предложением. Как мы
знаем, в своем послании Гитлеру, отправленном поздно  вечером  27  сентября,
Чемберлен указывал, что представители Чехословакии должны  быть  включены  в
число  участников  конференции  наряду  с  Германией,  Италией,  Францией  и
Великобританией.

       "Черная среда" и заговор Гальдера против Гитлера

     День 28 сентября - "Черная среда" - еще  только  занимался,  а  Берлин,
Прага, Лондон  и  Париж  уже  были  охвачены  мрачными  настроениями.  Война
казалась неизбежной.
     "Вряд ли можно сейчас избежать большой войны,  -  записал  Йодль  слова
Геринга, сказанные утром. -  Она  может  продолжаться  семь  лет,  и  мы  ее
выиграем".
     В  Лондоне  полным  ходом  шло  рытье  траншей,  эвакуация  школьников,
больниц. На парижских вокзалах поезда брали штурмом, на дорогах, ведущих  из
столицы, образовывались пробки. Аналогичную картину можно было наблюдать  на
западе Германии. В то утро в дневнике Йодля появилась запись о  беженцах  из
пограничных районов Германии. В два часа  дня  истекал  срок  Годесбергского
меморандума, и ничто еще не говорило о том, что его требования будут приняты
Прагой. Однако активность на  Вильгельмштрассе  возросла:  туда  то  и  дело
приезжали послы Франции, Англии и Италии. Но население об этом не знало, как
не знали об этом и многие генералы.
     Для некоторых из них, в том числе для Гальдера, начальника генерального
штаба, настало время выполнить намеченный план и сместить  Гитлера,  не  дав
ему втянуть фатерланд в большую войну,  которую,  как  они  предчувствовали,
Германия проиграет. Весь сентябрь заговорщики, согласно показаниям тех,  кто
остался  жив,  тщательно  разрабатывали  план  {Имеются  в  виду  написанные
собственной рукой  показания  Гальдера,  Гизевиуса  и  Шахта.  В  них  много
противоречий, по некоторым пунктам они полностью исключают  друг  друга.  Не
следует забывать, что все трое с самого начала служили  нацистскому  режиму,
хотя после войны старались доказать, что всегда были противниками Гитлера  и
выступали за мир.
     Эрих  Кордт,  начальник   секретариата   Риббентропа   в   министерстве
иностранных дел, тоже был участником заговора -  причем  не  последним  -  и
пережил войну. В Нюрнберге он написал длинный меморандум о событи