естве
посредника.

     Около одиннадцати часов утра 9 ноября, в день провозглашения Германской
республики, Гитлер и Людендорф вывели трехтысячную  колонну  штурмовиков  из
парка в районе "Бюргербройкеллер" и направили ее в центр  Мюнхена.  Рядом  с
ними в первом  ряду  маршировали  руководитель  СА  Геринг,  Шейбнер-Рихтер,
Розенберг, телохранитель Гитлера Ульрих Граф и с десяток  других  нацистских
вожаков и главарей "Немецкого союза  борьбы".  Впереди  колонны  развевались
знамя со свастикой и знамя "Бунд Оберланд".
     Чуть  поодаль  от  первых  рядов  демонстрантов  двигался  грузовик   с
пулеметчиками. Штурмовики несли на плече  карабины  с  примкнутыми  штыками.
Гитлер размахивал револьвером. Войско, безусловно, было не самым грозным, но
Людендорф, имевший большой опыт командования миллионами отборных  германских
частей,  видимо,  считал,  что  для  выполнения  его  плана   этого   вполне
достаточно.
     Пройдя несколько сот метров, бунтовщики встретили на своем пути  первое
препятствие. На мосту Людвига, проложенном через Реку Изар,  который  вел  в
центр  города,  дорогу  им  преградил  отряд  вооруженной  полиции.   Геринг
устремился вперед  и,  обращаясь  к  начальнику  полицейского  отряда,  стал
угрожать расстрелом заложников, которые, по его словам, находились в  хвосте
колонны, если полицейские откроют огонь по его людям. В течение ночи Гессу с
подручным удалось захватить на всякий случай нескольких  заложников,  в  том
числе двух членов правительства. Начальник  полицейского  отряда,  вероятно,
поверил Герингу и пропустил колонну через мост.
     На Мариенплац колонна нацистов наткнулась на большую  толпу,  слушавшую
разглагольствования  Юлиуса  Штрейхера  -  ярого  антисемита  из  Нюрнберга,
который направился в Мюнхен, как только услышал о путче. Не желая оставаться
в стороне от революции, он быстро  закончил  свою  речь  и  присоединился  к
бунтовщикам, встав в колонну за Гитлером.
     После полудня демонстранты достигли своей цели  -  здания  министерства
обороны, где Рема и его штурмовиков окружали солдаты рейхсвера. До  сих  пор
ни осаждавшие, ни осажденные не произвели ни единого  выстрела.  Рем  и  его
люди служили в прошлом в армии, и многие из их боевых  товарищей  находились
по другую сторону колючей проволоки. Ни у кого не было желания  прибегать  к
кровопролитию.
     Чтобы добраться до  здания  министерства  обороны  и  освободить  Рема,
Гитлер и Людендорф повели колонну по узкой  улице  Резиденцштрассе,  которая
сразу за Фельдхернхалле, выходила на просторную площадь Одеонплац.  В  конце
улицы путь им преградил отряд полицейских численностью  около  ста  человек,
вооруженных карабинами. Полицейские заняли выгодную позицию и на этот раз не
были намерены уступать.
     Нацисты  вновь  попытались  добиться  своего  уговорами.  Телохранитель
Гитлера Ульрих Граф сделал шаг вперед и  прокричал  начальнику  полицейского
отряда:
     - Не стреляйте! Идет его  превосходительство  Людендорф!  Даже  в  этот
критический момент  германский  революционер,  в  прошлом  борец-любитель  и
профессиональный вышибала, не забыл  назвать  дворянский  титул  знаменитого
военачальника. Гитлер тоже не молчал.
     - Сдавайтесь! Сдавайтесь! - призывал он.
     Однако  неизвестный  полицейский  офицер  и  не  думал  сдаваться.  Имя
Людендорфа, по всей вероятности, не произвело на него магического  действия:
он служил в полиции, а не в армии.
     Какая из  сторон  выстрелила  первой  -  впоследствии  так  и  не  было
установлено. Каждая обвиняла противников. Один из свидетелей утверждал,  что
первым выстрелил из своего револьвера Гитлер, другой  считал,  что  это  был
Штрейхер. Многие нацисты позднее уверяли автора  данной  книги,  что  именно
этот поступок побудил их стать сторонниками Гитлера {Спустя  несколько  лет,
мотивируя назначение Штрейхера нацистским главарем  Франконии,  несмотря  на
возражения многих соратников по партии, Гитлер заявил:
     "Возможно, найдутся один или два человека, которым  не  нравится  форма
носа Штрейхера. Но в тот день, когда он лежал  рядом  со  мной  на  мостовой
Фельдхернхалле, я поклялся, что не  брошу  его,  пока  он  не  бросит  меня"
(Xайден К. Биография Гитлера. Нью-Йорк, 1936, с. 157). - Прим. авт.}.
     Так или иначе, выстрел был сделан,  и  сразу  вспыхнула  перестрелка  и
надежды Гитлера  вмиг  развеялись.  Упал  на  мостовую  смертельно  раненный
Шейбнер-Рихтер. Геринг получил серьезную рану в бедро. Через  минуту  пальба
прекратилась,  но  мостовую  усеяли  тела  -  шестнадцать  нацистов  и  трое
полицейских были убиты и смертельно  ранены,  насчитывалось  много  раненых,
остальные, включая самого  Гитлера,  спасая  собственную  жизнь,  припали  к
мостовой.
     Но один человек являлся исключением, и если бы его примеру  последовали
другие, все могло бы сложиться по-иному. Генерал Людендорф  не  бросился  на
землю. Он гордо выпрямился, как  предписывали  лучшие  военные  традиции,  а
затем вместе со своим адъютантом майором Штреком спокойно прошел под  дулами
винтовок полицейских на Одеонплац. Людендорф, видимо, производил впечатление
одинокого странника, потому что никто из нацистов не последовал за ним, даже
их вожак Адольф Гитлер.
     Будущий канцлер третьего рейха первым попытался скрыться. Когда колонна
приближалась к полицейскому кордону, Гитлер левой рукой сжимал  правую  руку
Шейбнера-Рихтера (несколько странный, однако показательный  жест),  и  когда
тот упал, то потянул за собой и фюрера. Гитлер, очевидно, считал, что ранен:
он почувствовал резкую боль, как потом выяснилось, из-за того, что  вывихнул
плечо. Но  факт  остается  фактом,  по  свидетельству  одного  из  нацистов,
находившегося  в  колонне,  доктора  Вальтера  Шульца,  и  по  свидетельству
некоторых других очевидцев,  Гитлер  "первым  вскочил  и  бросился  наутек",
оставив на улице убитых и раненых товарищей.  Он  прыгнул  в  ожидавшую  его
машину и помчался в загородный дом семьи Ханфштенгль  в  Уффинге,  где  жена
хозяина и его сестра ухаживали  за  Гитлером  до  его  ареста,  который  был
произведен спустя два дня.
     Людендорфа арестовали на месте  событий.  Он  презирал  бунтовщиков,  у
которых не хватило мужества пойти за ним,  а  разочарование  в  военных,  не
вставших на его сторону, было столь  велико,  что  генерал  поклялся  впредь
никогда не отвечать на приветствие германских офицеров и никогда  не  носить
военную форму.
     Раненому Герингу первую помощь оказал еврей -  владелец  расположенного
поблизости банка,  куда  его  отнесли.  Затем  жена  переправила  его  через
австрийскую границу и поместила в госпиталь в Инсбруке. Гесс также  бежал  в
Австрию. Рем сдался в здании министерства  обороны  спустя  два  часа  после
поражения у Фельдхернхалле.
     В течение нескольких  дней  все  главари  бунтовщиков,  за  исключением
Геринга и Гесса,  были  задержаны  и  посажены  в  тюрьму.  Нацистский  путч
потерпел фиаско. Партию распустили.  Национализму,  судя  по  всему,  пришел
конец. Властолюбивый главарь движения,  бросившийся  бежать  при  первых  же
выстрелах, казалось, полностью дискредитировал себя, а его  сногсшибательная
карьера завершилась.

       Суд за измену

     Однако,  как  показали  последующие  события,  карьера  Гитлера  просто
прервалась, причем ненадолго. Гитлер обладал достаточной  проницательностью,
чтобы понять, что данный процесс отнюдь не  положит  конец  его  карьере,  а
предоставит  ему  платформу,  с  которой  он  сможет  не  только  развенчать
скомпрометированные органы власти, арестовавшие его, но и - что еще важнее -
прославить свое имя далеко за  пределами  Баварии,  а  практически  и  самой
Германии.
     Гитлеру было хорошо известно, что  зарубежные  корреспонденты  а  также
журналисты ведущих германских  газет  съехались  в  Мюнхен,  чтобы  освещать
судебный процесс, который начался 26 февраля 1924 года. Специальное судебное
разбирательство  проходило   в   здании   старого   пехотного   училища   на
Блютенбургштрассе.
     Когда судебный процесс через двадцать четыре  дня  закончился,  Гитлеру
удалось обратить поражение в победу и перед лицом общественности  переложить
вину на Кара, Лоссова и Сейсера. Гитлер поражал немцев своим красноречием  и
страстной верой в национализм, его фамилия не сходила со страниц газет всего
мира.
     Хотя Людендорф был, очевидно, самым  известным  из  десяти  подсудимых,
Гитлеру сразу удалось привлечь к себе всеобщее  внимание.  До  самого  конца
процесса он занимал в  зале  суда  доминирующее  положение.  Франц  Гюртнер,
баварский министр юстиции, старый друг и  покровитель  нацистского  главаря,
позаботился о том,  чтобы  судебные  чиновники  относились  к  его  выходкам
снисходительно. Гитлеру разрешалось прерывать выступающих так часто, как  он
того хотел, вести перекрестный допрос свидетелей и выступать в любое время и
как угодно долго. Его вступительная речь продолжалась четыре  часа,  но  это
было лишь начало его длительных разглагольствований.
     Гитлер не был намерен, как он утверждал впоследствии, повторять  ошибки
тех, кто в ходе судебного процесса по делу о Капповском путче заявляли,  что
"они ничего не знали и ничего не хотели  предпринять.  Это  и  погубило  мир
буржуазии - отсутствие мужества отстоять  свои  действия...  сказать  судье:
"Да, мы хотели именно этого - хотели уничтожить государство".
     Теперь же, выступая перед судьями  и  представителями  мировой  прессы,
Гитлер провозглашал:
     - Я один несу за все ответственность. Но это вовсе не означает, что я -
преступник. Если  меня  судят  здесь  как  революционера,  то  я  и  являюсь
революционером, борющимся против революции 1918 года. А по отношению к  тем,
кто   выступает   против   предателей,   нельзя   выдвигать   обвинение    в
государственной измене.
     В противном случае тройка, возглавляющая правительство, армию и полицию
Баварии и готовившая вместе с ним, Гитлером,  заговор  против  национального
правительства, виновна в не меньшей степени, чем  он,  и  должна  находиться
рядом с ним  на  скамье  подсудимых,  а  не  выступать  в  качестве  главных
свидетелей обвинения. Довольно ловко Гитлер направил обвинение против членов
триумвирата, которые, чувствуя вину, держались неуверенно.
     "Одно доподлинно известно: Лоссов, Кар и Сейсер преследовали  же  цели,
что  и  мы,  -  покончить  с  правительством  рейха...  Если  наши  действия
классифицировать как государственную измену, сие означaeт, что все это время
Лоссов, Кар  и  Сейсер  вместе  с  нами  совершали  государственную  измену,
поскольку в течение прошедших недель мы ни о чем другом не  говорили,  кроме
как о выполнении тех поставленных задач, в которых нас теперь обвиняют".
     Тройка вряд ли могла опровергнуть это утверждение, потому что так оно и
было на самом деле. Кар и Сейсер не смогли  парировать  язвительных  нападок
Гитлера. Лишь генерал фон Лоссов стойко защищался.
     - Я не был их подручным, - заявил  он  в  суде.  -  Я  занимал  высокий
государственный пост.
     Затем генерал с презрением,  на  какое  только  был  способен  кадровый
военный, обрушился на бывшего ефрейтора, этого  безработного  выскочку,  чьи
далеко идущие амбициозные планы привели к тому, что он  попытался  диктовать
свои условия армии и государству.  "До  чего  докатился  этот  беспринципный
демагог, - возмущался генерал, - хотя не так давно он заявлял, что хотел  бы
быть "барабанщиком" патриотического движения".
     Барабанщиком? Гитлер знал, что ответить на это.
     "Сколь низменны мысли маленьких  людей!  Поверьте,  я  не  рассматриваю
получение министерского портфеля как нечто желанное. Я не  считаю  достойным
великого  деятеля  пытаться  войти  в  историю,  став  каким-то   министром.
Существует опасность быть захороненным рядом с другими министрами. С  самого
начала  моя  цель  в  тысячу  раз  превосходила  желание  сделаться   просто
министром. Я хотел стать искоренителем марксизма.  Я  намерен  достичь  этой
цели, и, если я добьюсь ее, должность министра применительно  ко  мне  будет
нелепой".
     В качестве примера Гитлер сослался на Вагнера:
     "Когда я впервые стоял у могилы Рихарда Вагнера, мое сердце переполняла
гордость за человека, который запретил делать на своем надгробии  какие-либо
надписи   в   духе   "Здесь   покоится   тайный   советник,   дирижер,   его
превосходительство барон Рихард фон Вагнер". Я буду горд тем, что  это  имя,
как и многие другие, вошло в историю без титулов. Я хотел стать барабанщиком
в те дни не из  скромности.  В  этом  было  мое  высочайшее  предназначение,
остальное не имело смысла".
     Гитлера обвиняли в том, что он  из  барабанщика  хотел  сразу  делаться
диктатором. Он этого и не отрицал. Так распорядилась Судьба.
     "Человека, рожденного быть диктатором, не принуждают  стать  им!  -  Он
желает этого сам.  Его  не  двигают  вперед,  он  движется  сам!.  -  Ничего
нескромного в этом нет. Разве нескромно рабочему браться за тяжелую  работу?
Разве предосудительно человеку с высоким лбом мыслителя думать и мучиться по
ночам, пока он не подарит миру свое открытие? Тот, кто ощущает, что  призван
вершить судьбами народа, не вправе говорить: "Если вы позовете меня, я  буду
с вами". Нет! Долг его в том, чтобы самостоятельно сделать первый шаг".
     Несмотря на то что Гитлеру грозило длительное  тюремное  заключение  за
государственную  измену,  его  уверенность  в  себе,  в  призвании  "вершить
судьбами народа" оставалась  непреклонной.  В  ожидании  судебного  процесса
Гитлер проанализировал причины поражения путча и поклялся, что в будущем  не
допустит подобных ошибок. Вспоминая об этом тринадцать лет спустя, когда  он
добился  цели,  Гитлер  говорил  своим  старым  соратникам,  собравшимся   в
"Бюргер-бройкеллер", чтобы отметить годовщину путча:
     "Я твердо могу сказать, что это было самое поспешное решение,  принятое
мною в жизни. Когда я сегодня  думаю  о  случившемся,  у  меня  голова  идет
кругом... Если взглянуть на отряды, маршировавшие в 1923  году,  с  нынешних
позиций, вы бы спросили: "Из какой исправительной тюрьмы они сбежали?.."
     Однако судьба отнеслась к нам благосклонно. Она не позволила увенчаться
успехом нашему начинанию, которое в случае победы в конце  концов  неизбежно
провалилось бы из-за внутренней незрелости нашего движения тех  дней  и  его
слабой  организации  и  идеологической   платформы...   Мы   признали,   что
недостаточно  свергнуть  старое   государство,   необходимо   предварительно
подготовить создание государства нового, которое могло бы взять власть...
     В 1933  году  вопрос  заключался  уже  не  в  насильственном  свержении
государства; к тому времени было создано новое государство, и надо было лишь
разрушить то, что оставалось от старого строя. На  это  потребовалось  всего
несколько часов".
     В ходе судебного процесса, полемизируя с судьями и обвинителями, Гитлер
воображал, как надо  строить  новое  нацистское  государство.  Прежде  всего
необходимо, чтобы на этот раз германская армия была  заодно  с  ними,  а  не
против.  В  своей  заключительной  речи  Гитлер  постарался  обыграть   идею
примирения с вооруженными силами, ни словом не упрекнув военных.
     "Я верю, что придет час, когда люди, стоящие сегодня на улице под нашим
знаменем со свастикой, объединятся с теми, кто  стрелял  в  них...  Когда  я
узнал о том, что в нас стреляли "зеленые" полицейские, я  с  удовлетворением
отметил, что кровью запятнали себя  не  вооруженные  силы  рейхсвера.  Честь
рейхсвера безупречна, как и прежде. Однако пробьет час, когда и  офицеры,  и
рядовые рейхсвера перейдут на нашу сторону".
     Предсказание было довольно верным, но в  этот  момент  Гитлера  прервал
председатель суда:
     - Господин Гитлер, вы  утверждаете,  что  "зеленая"  полиция  запятнала
себя. Я возражаю.
     Подсудимый  не  обратил  ни  малейшего  внимания  на   это   замечание.
Заключительную речь, которую  собравшиеся  слушали  затаив  дыхание,  Гитлер
закончил такими словами:
     "Созданная нами армия растет изо дня в день... Я с  гордостью  надеждой
вынашиваю планы, что наступит час, когда эти, еще  и  несформированные  роты
станут батальонами, батальоны - полками, н полки - дивизиями,  когда  старые
кокарды извлекут из грязи и старые знамена будут развеваться на ветру, тогда
и произойдет  примирение  наших  рядов  на  фоне  посланного  нам  всевышним
последнего испытания, которое мы с готовностью встретим".
     Обратив свой горячечный взор на судей, Гитлер заявил:
     "Господа, не вам предстоит вынести нам приговор. Этот  вердикт  вынесет
вечный суд истории. Приговор, который вынесете вы, мне известен. Однако тот,
другой суд не будет задавать  нам  вопросов:  совершили  вы  государственную
измену или нет? Тот суд будет  судить  нас,  генерал-квартирмейстера  старой
армии {Людендорфа}, его офицеров и солдат как немцев, которые желали  только
блага своему народу и отечеству,  хотели  сражаться  и  умереть.  Вы  вправе
признать нас тысячу раз виновными, однако богиня вечного суда  истории  лишь
улыбнется и в клочья разорвет  постановление  государственного  прокурора  и
решение вашего суда. Она оправдает нас".
     Однако решения - их трудно назвать приговором - судей, вершивших  в  то
время правосудие, по мнению Конрада Хайдена, мало чем отличались от вердикта
истории.  Людендорфа  оправдали.  Гитлера  и  других   подсудимых   признали
виновными. Но, несмотря на положение закона (статья  81  Уголовного  кодекса
Германии, в которой говорилось, что "любое лицо, пытающееся  силой  изменить
конституцию германского рейха или одной  из  земель  Германии,  наказуемо  и
приговаривается к пожизненному  заключению"),  Гитлера  приговорили  к  пяти
годам лишения свободы в старой крепости Ландсберг.
     Даже неопытные судьи возражали против суровости данного  приговора,  но
председательствующий заверил их в том, что узника освободят на поруки  после
того, как он отбудет в крепости  шесть  месяцев.  Попытки  полиции  добиться
депортации  Гитлера  как  иностранца  -  он  по-прежнему  имел   австрийское
гражданство - ни к чему не привели. Решение суда было вынесено 1 апреля 1924
года. А через девять месяцев, 20 декабря, Гитлера выпустили из тюрьмы  и  он
смог возобновить борьбу за свержение демократического  строя.  Наказание  за
государственную измену, если речь шла о крайне правых, не являлось чрезмерно
строгим,  несмотря  на  положения  закона,  и  это  понимали  многие   враги
республики.
     Благодаря  путчу,  хотя  он  и   потерпел   фиаско,   Гитлер   приобрел
общенациональную известность и в глазах многих выглядел патриотом и  героем.
Нацистская пропаганда вскоре заговорила о путче как о великом этапе развития
нацистского движения. Ежегодно после прихода к  власти,  даже  после  начала
второй мировой войны, фюрер  приезжал  в  Мюнхен,  чтобы  вечером  8  ноября
выступить в пивном зале перед старыми борцами, то есть  теми,  кто  бросился
вслед за ним в авантюру, обернувшуюся позднее ужасной  катастрофой.  В  1935
году Гитлер, будучи уже рейхсканцлером, распорядился вырыть тела шестнадцати
нацистов, погибших в непродолжительной перестрелке с полицией,  и  поместить
их в саркофаги в Фельдхерн-халле, ставшем  национальной  святыней.  Открывая
этот  мемориал  Гитлер  сказал:  "Отныне  они   обрели   бессмертие...   Они
олицетворяют Германию и стоят на страже нашего народа.  Они  покоятся  здесь
как истинные рыцари нашего движения".
     Фюрер не вспомнил,  и  никто  из  присутствующих,  видимо,  не  захотел
вспоминать о том, что именно этих боевых товарищей Гитлер оставил умирать на
улице, в то время как сам поднялся с тротуара и предпочел спастись бегством.
     Летом 1924 года в старой крепости Ландсберг, расположенной в  верховьях
реки Лех, Адольф  Гитлер,  с  которым  обходились  как  с  почетным  гостем,
предоставив ему отдельную