ка для противодействия
немецким армиям. Если нет,  то  как  могут  союзники  предотвратить  быстрый
разгром  Польши  немецкой  армией?  14  августа  он  спросил,  полагают   ли
генеральные штабы Англии и Франции, что Красная  Армия  может  пройти  через
территорию Польши, в частности через Вильно  и  Галицию,  чтобы  вступить  в
соприкосновение с вражескими войсками?
     Это был вопрос по существу. Сидс телеграфировал в Лондон,  что  русские
коснулись главной проблемы, от решения  которой  зависит  успех  или  провал
переговоров и которая лежит в основе трудностей, возникших с  самого  начала
политических переговоров, а  именно:  как  достичь  полезного  соглашения  с
Советским Союзом, если граничащие с ним страны объявили нечто вроде бойкота,
который будет нарушен, когда уже будет поздно.
     Итак, вопрос был поставлен. Да и можно ли было его избежать?
     У адмирала Дракса имелись  инструкции  британского  правительства,  как
вести  себя  в  данном  случае.  Сегодня  эти  инструкции  могут  показаться
наивными. Ввиду того что Польша и Румыния "отказались даже  обсуждать  планы
возможного сотрудничества", ему предписывалось аргументировать свою  позицию
следующим образом: Вторжение в Польшу  и  Румынию  резко  изменит  их  точку
зрения. Более того, России крайне невыгодно, чтобы Германия  заняла  позиции
прямо у ее границ, так что в интересах России иметь готовые  планы  оказания
помощи Польше и Румынии на случай, если эти страны подвергнутся нападению.
     Если русские предложат правительствам Англии и Франции передать Польше,
Румынии  и  Прибалтийским  государствам  предложения  о   сотрудничестве   с
Советским правительством или Генеральным штабом, делегации не следует  брать
на себя ответственность, а следует обратиться за консультациями.
     Так все и было.
     На заседании 14 августа Ворошилов  потребовал  прямых  ответов  на  его
вопросы. "Без точного и прямого ответа, - сказал он, - продолжать переговоры
не имеет смысла... Советская военная делегация, - добавил  он,  -  не  может
рекомендовать своему правительству принять участие в предприятии, которое со
всей очевидностью обречено на неудачу".
     Генерал Гамелен посоветовал из Парижа генералу Думенку увести  внимание
русских от этого вопроса в сторону, но это не так-то легко было сделать.
     Как докладывал  позднее  генерал  Думенк,  заседание  14  августа  было
драматическим. Английские и французские делегаты оказались загнаны в угол  и
понимали это.  Они  изворачивались,  как  могли.  Драке  и  Думенк  выражали
уверенность в том, что поляки и румыны попросят русских о помощи, как только
подвергнутся нападению. Думенк был уверен, что они  будут  "умолять  маршала
поддержать их". Драке считал, что они "неизбежно" попросят  русской  помощи.
Он добавил - не очень дипломатично, как может показаться, - что "если они не
попросят помощи в нужный момент и дадут завоевать себя,  то  можно  ожидать,
что они станут немецкими провинциями". Этого русские  хотели  меньше  всего,
потому что  это  означало  бы  присутствие  нацистских  армий  на  советской
границе. Поэтому Ворошилов особо выделил замечание адмирала,  сделанное  так
некстати.
     В конце концов англо-французские представители, почувствовавшие себя не
очень уютно, пришли к выводу, что Ворошилов затронул политические вопросы, в
решении которых они не компетентны.  Драке  заявил,  что,  поскольку  Польша
является  суверенным  государством,   ее   правительство   обязано   сначала
санкционировать проход русских войск по своей территории. Но  поскольку  это
политический вопрос, он должен быть  согласован  между  правительствами.  Он
предложил Советскому правительству задать свои вопросы правительству Польши.
Русская делегация  согласилась  с  тем,  что  это  вопрос  политический,  но
настаивала, чтобы английское и французское правительства также обратились  к
польскому правительству и призвали  его  реально  взглянуть  на  создавшееся
положение.
     Были ли русские до конца  откровенны  с  англо-французской  делегацией,
учитывая, что они вели переговоры с целью заключить сделку с Германией?  Или
они настаивали на пропуске своих войск Через Польшу только для  того,  чтобы
затянуть переговоры и выяснить, нельзя ли договориться  с  Гитлером?  {Здесь
очень важно точно указать время. Молотов не принимал предложения нацистов  о
визите Риббентропа в Москву до вечера  15  августа.  Не  принимая  его,  он,
однако, дал понять: Россия заинтересована в подписании пакта о ненападении с
Германией, что, конечно, делало переговоры  о  военном  союзе  с  Англией  и
Францией излишними. Самый верный вывод, к которому смог прийти автор  книги,
заключается в том, что до 14 августа, когда Ворошилов  потребовал  "прямого"
ответа на вопрос о допуске советских войск в Польшу  для  соприкосновения  с
немцами, в Кремле еще не решили, в какую сторону  склониться.  К  сожалению,
русские документы, которые могли бы внести ясность в этом ключевом  вопросе,
не опубликованы. В любом случае Сталин, по-моему, не принимал окончательного
решения до вечера 19 августа. - Прим. авт.} Именно к  такому  выводу  пришли
министерства иностранных дел Англии и Франции, не  говоря  уже  об  адмирале
Драксе.
     Вначале, как явствует  из  конфиденциальных  английских  и  французских
источников, западные  союзники  считали,  что  советская  военная  делегация
вполне искренна, поскольку она относилась  к  работе  слишком  серьезно.  13
августа, после двух дней переговоров, посол Сидс  телеграфировал  в  Лондон,
что русские военачальники  действительно  "намерены  серьезно  работать".  В
результате инструкция "продвигаться медленно", данная адмиралу Драксу,  была
нарушена 15 августа. Британское  правительство  приказало  ему  поддерживать
Думенка, чтобы завершить военные переговоры "как можно быстрее". Ограничения
на предоставление русским секретной военной информации были частично сняты.
     Если английскому адмиралу первоначально была дана инструкция затягивать
переговоры, то генералу Думенку премьер  Даладье  лично  приказал  подписать
военную конвенцию с Россией как можно скорее. Несмотря на то  что  англичане
опасались  утечки  информации  в  Германию,  Думенк  уже  на   второй   день
переговоров сообщил русским такие "совершенно секретные  цифры",  касающиеся
французской армии, что члены советской делегации обещали "забыть"  их  сразу
же по окончании встречи.
     До 17 августа адмирал Драке и генерал  Думенк  тщетно  ждали  от  своих
правительств инструкций,  какую  занять  позицию  при  обсуждении  польского
вопроса. Тогда Думенк телеграфировал в Париж:
     "СССР хочет военного пакта... Ему не нужен от  нас  листок  бумаги,  за
которым не стоят конкретные действия. Маршал Ворошилов утверждает,  что  все
проблемы... будут сняты,  как  только  решится,  как  он  говорит,  основной
вопрос".  Думенк  настоятельно  советовал  Парижу  связаться  с  Варшавой  и
порекомендовать полякам согласиться принять русскую помощь.
     Несмотря на распространенное в то время не только  в  Москве,  но  и  в
западных столицах мнение, что Англия и Франция  ничего  не  предпринимали  с
целью склонить Польшу к тому, чтобы она  пропустила  через  свою  территорию
советские войска для защиты от немцев, из опубликованных недавно  документов
следует, что это не так. Англия и Франция продвинулись в этом  деле  далеко,
но не достаточно далеко. Из этих документов ясно также, что поляки  проявили
непостижимую глупость.
     18 августа, после  первой  англо-французской  попытки  открыть  полякам
глаза, министр иностранных дел Польши Бек заявил  французскому  послу  Леону
Ноэлю, что русские "не заслуживают  внимания  с  военной  точки  зрения",  а
генерал  Стахевич,  начальник  польского  главного  штаба,  поддержал   его,
заметив, что Польша не получит "никаких выгод от  того,  что  Красная  Армия
будет действовать на ее территории".
     На следующий день английский и французский послы  снова  встретились  с
Беком и снова уговаривали его принять предложения русских. Польский  министр
иностранных дел тянул  время,  но  обещал  завтра  дать  официальный  ответ.
Англо-французский   демарш   в   Варшаве   явился   результатом   разговора,
состоявшегося  в  этот  же  день,  но  раньше,  в  Париже  между   министром
иностранных дел Франции Бонне и британским поверенным в делах.  К  удивлению
англичанина, бывший архиумиротворитель Гитлера  очень  опасался  потерять  в
лице России союзника из-за упрямства поляков.
     "Произойдет катастрофа, - говорил ему Бонне, - если из-за отказа Польши
сорвутся  переговоры  с  русскими.  Поляки  не  в   том   положении,   чтобы
отказываться от единственной помощи, которая может прийти  к  ним  в  случае
нападения Германии. Это  поставит  английское  и  французское  правительства
почти в немыслимое положение, если  мы  попросим  каждый  свою  страну  идти
воевать за Польшу, которая отказалась от этой помощи".
     Если дело обстояло так - а оно именно так и обстояло,  -  тогда  почему
правительства Англии  и  Франции  в  столь  критический  момент  не  оказали
давления на Варшаву или не сказали просто польскому правительству, что, пока
оно не примет помощи от русских, Англия и Франция не видят  необходимости  в
защите  Польши?  И  если  официальный  англо-польский  договор  о   взаимной
безопасности еще не был подписан, то разве не могло принятие Варшавой помощи
России стать одним из пунктов этого договора?
     19 августа Бонне в своей беседе с британским поверенным предложил  этот
вариант,  но  в  Лондоне  к  такому  "маневру",   как   окрестили   его   на
Даунинг-стрит, отнеслись прохладно. На крайнюю меру Чемберлен и Галифакс  не
пошли.
     Утром 20 августа польский начальник главного штаба сообщил  британскому
военному атташе, что "согласия на допуск в Польшу советских войск не будет".
Вечером того же дня Бек официально отклонил англо-французскую просьбу. Тогда
Галифакс  через  своего  посла  в  Варшаве  нажал  на   польского   министра
иностранных  дел  чтобы  тот  пересмотрел  позицию  Польши,  поскольку   она
"торпедирует" военные переговоры в Москве. Но Бек оставался непреклонен.  "Я
не могу допустить, -  говорил  он  французскому  послу,  -  даже  каких-либо
обсуждений возможности предоставления части нашей территории в  распоряжение
иностранных войск. У нас нет военного соглашения  с  СССР.  И  мы  не  хотим
такого соглашения".
     Отчаявшись сломить слепое упрямство со стороны польского правительства,
премьер Даладье, согласно отчету, который он дал учредительному собранию  18
июля 1946 года, взял дело в свои руки.  После  еще  одной  попытки  призвать
поляков взглянуть на вещи реалистично утром 21 августа он послал  телеграмму
генералу Думенку, в которой уполномочил его подписать  военную  конвенцию  с
Россией  на  самых  выгодных  условиях,  которых  тот  сможет  добиться,   с
оговоркой,   что   конвенция   эта   должна   быть   одобрена    французским
правительством. В то же самое время  французский  посол  Поль-Эмиль  Наджиар
получил инструкцию от Бонне, в соответствии с которой он должен был  сказать
Молотову, что Франция в принципе согласна на проход  советских  войск  через
Польшу в случае нападения на нее Германии.
     Это был только жест, так как Польша своего согласия на это не давала, к
тому же, как  мы  знаем,  жест  бесполезный,  имея  в  виду  германо-русские
отношения. Думенк получил телеграмму  Даладье  только  вечером  21  августа.
Когда он на следующий день вечером, накануне отъезда Риббентропа  в  Москву,
показал ее Ворошилову, советский маршал отнесся к ней весьма скептически. Он
захотел получить от французского  генерала  подтверждение,  что  французское
правительство уполномочивает его подписать военный пакт, разрешающий  проход
русских войск  через  Польшу.  Думенк,  очевидно,  отклонил  просьбу.  Тогда
Ворошилов захотел узнать, каков ответ английского правительства  и  получено
ли согласие Польши. На эти вопросы Думенк ответить не смог, заявив,  что  не
располагает подобной информацией.
     Но к этому времени ни вопросы, ни ответы не имели значения:
     Риббентроп уже находился на пути в  Москву.  О  визите  было  объявлено
накануне  вечером;  была  названа  и  причина  визита:  заключение  пакта  о
ненападении между нацистской Германией и Советским Совдзом.
     Ворошилов, которому, казалось, нравился французский  генерал,  старался
мягко дать понять ему, что их общение скоро закончится.
     "Я одного боюсь,  -  говорил  Ворошилов.  -  Английская  и  французская
стороны слишком долго затягивали политические и военные переговоры.  Поэтому
мы не исключаем, что  за  это  время  могли  произойти  важные  политические
события" {Во время встречи военных делегаций 21 августа Ворошилов потребовал
сделать перерыв в переговорах на неопределенный срок под тем предлогом,  что
он и его коллеги будут заняты на  осенних  маневрах.  В  ответ  на  протесты
англо-французской стороны против такой задержки  маршал  сказал  "Намерением
советской делегации было и остается  заключение  договора  о  сотрудничестве
вооруженных сил сторон. ...СССР, не имея общих границ  с  Германией,  сможет
оказать помощь Франции, Англии, Польше и Румынии только при условии, что его
войскам  будет  предоставлено  право  прохода  через  территории  Польши   и
Румынии...  Советские  вооруженные  силы  не   могут   взаимодействовать   с
вооруженными силами Англии и Франции, если  они  не  будут  пропущены  через
польскую  и  румынскую  территории...   Советская   военная   делегация   не
представляет, как генеральные штабы Англии и Франции, посылая свои миссии  в
СССР  ...могли  не  дать  им  инструкции,  какую  занять  позицию   в   этом
элементарном вопросе... Из этого следует, что есть все основания сомневаться
в искренности их желаний серьезно  и  эффективно  сотрудничать  с  Советским
Союзом".
     Аргументы маршала логичны,  а  неспособность  французского  и  особенно
английского правительств ответить на них обернулась  катастрофой.  Но  такой
аргумент, приведенный 21 августа, когда Ворошилов не мог не знать о решении,
принятом Сталиным 19 августа, был обманом. - Прим. авт.}.

       Риббентроп в Москве: 23 августа 1939 года

     "Важные политические события" как раз происходили.
     Вооруженный письменными полномочиями фюрера, позволяющими ему подписать
договор о ненападении "и другие  соглашения"  с  Советским  Союзом,  которые
вступают в силу  с  момента  подписания,  Риббентроп  вылетел  в  Москву  22
августа. Многочисленная немецкая делегация  провела  ночь  в  Кенигсберге  в
Восточной Пруссии, где министр иностранных дел, согласно записям Шмидта, вел
постоянные переговоры по телефону с Берлином и Берхтесгаденом и подготовку к
переговорам со Сталиным и Молотовым.
     Два  больших  транспортных  "Кондора",  на  борту  которых   находилась
немецкая делегация, приземлились в Москве в полдень  23  августа.  Торопливо
пообедав в посольстве, Риббентроп поспешил в Кремль на встречу  с  советским
диктатором и комиссаром иностранных дел.  Первая  встреча  продолжалась  три
часа и  закончилась,  как  сообщал  Риббентроп  Гитлеру  в  "очень  срочной"
телеграмме, благоприятно для немцев. Судя по сообщению министра  иностранных
дел,  вообще  не  было  никаких  проблем  при  обсуждении  условий  пакта  о
ненападении, предусматривающих, что  Советский  Союз  не  примет  участия  в
войне, которую начнет  Гитлер.  Собственно  говоря,  он  упоминал  об  одной
небольшой  проблеме,  связанной  с  дележом.  Русские,   писал   Риббентроп,
потребовали, чтобы Германия признала маленькие порты Латвии Либау  и  Виндау
"входящими в сферу их интересов". Поскольку  вся  Латвия  при  разграничении
сфер интересов отходила к Советскому Союзу,  это  требование  не  составляло
проблемы, и  Гитлер  быстро  согласился.  После  первой  встречи  Риббентроп
сообщил также фюреру, что "рассматривается вопрос о под  писании  секретного
протокола по разграничению сфер интересов во всем Восточном регионе".
     Оба документа  -  пакт  о  ненападении  и  секретный  протокол  -  были
подписаны во время второй встречи в Кремле в тот же вечер. Немцы  и  русские
на  этой  встрече,  которая  продлилась  до  утра  следующего   дня,   легко
договорились обо всем. Жарких споров не было, были лишь обсуждения в  теплой
дружеской  обстановке  мировых  проблем  -  страна  за  страной.   Все   это
закончилось обильными тостами, без которых не  обходилась  ни  одна  встреча
подобного рода в Кремле. В  секретном  меморандуме,  составленном  одним  из
членов немецкой делегации, рассказывается об удивительной сцене.
     На вопрос Сталина о целях  партнеров  Германии  -  Италии  и  Японии  -
Риббентроп бойко давал убедительные ответы. По отношению к Англии  советский
диктатор и нацистский министр  иностранных  дел,  пребывавший  в  прекрасном
настроении, проявили редкое единодушие. Британская военная миссия, признался
Сталин своему гостю, "так и не  сказала  Советскому  правительству,  что  ей
надо". Риббентроп ответил, что политика Англии  всегда  была  направлена  на
подрыв отношений между  Германией  и  Советским  Союзом.  "Англия  слаба,  -
хвастливо уверял он, - и хочет, чтобы другие сражались за  ее  претенциозные
притязания на мировое господство".
     "Сталин ему подыгрывал, - отмечается в меморандуме. - Он сказал:  "Если
Англия и господствовала в мире, то только по причине глупости других  стран,
которые позволяли себя обманывать".
     К этому времени советский лидер и гитлеровский министр иностранных  дел
настолько нашли общий язык, что упоминание об Антикоминтерновском  пакте  их
больше  не  смущало.  Риббентроп  объяснял,  что  Антикоминтерновский   пакт
направлен не против России, а против западных  демократий.  Сталин  заметил,
что "Антикоминтерновский пакт больше всего напугал лондонский Сити (то  есть
британских финансистов) и английских лавочников".
     В немецком меморандуме записано: к этому моменту настроение Риббентропа
настолько улучшилось, что он  даже  начал  шутить,  чего  от  него,  начисто
лишенного чувства юмора, трудно было ожидать.
     "Рейхсминистр иностранных дел,  -  говорится  далее  в  меморандуме,  -
шутливо  отметил,   что   господин   Сталин   наверняка   меньше   испугался
Антикоминтерновского пакта, чем  лондонский  Сити  и  английские  лавочники.
Отношение к этому факту  немцев  хорошо  просматривается  в  шутке,  которая
родилась среди берлинцев, известных своим чувством юмора. Они  говорят,  что
Сталин вскоре сам присоединится к Антикоминтерновскому пакту".
     Наконец нацистский министр иностранных дел заговорил о том, как  горячо
приветствует немецкий народ соглашение с Россией. "Господин Сталин сказал, -
говорится в документе, - что искренне верит в это. Немцы хотят мира".
     То же самое продолжалось, когда подошло время тостов.
     "Господин Сталин предложил тост за фюрера: "Я знаю, как немецкий  народ
любит своего фюрера. Поэтому я хотел бы выпить за его здоровье".
     Господин Молотов выпил за  здоровье  рейхсминистра  иностранных  дел...
Господин Молотов и господин Сталин неоднократно пили за пакт о  ненападении,
за новую эру в русско-германских отношениях, за немецкий народ.
     Рейхсминистр иностранных дел в свою очередь предложил тост за господина
Сталина, за Советское правительство, за улучшение отношений между  Германией
и Советским Союзом".
     И все-таки, несмотря на теплую встречу смертельных  врагов,  Сталин  не
был до конца уверен, что немцы будут  соблюдать  договор.  Когда  Риббентроп
уезжал, он отвел его в  сторону  и  сказал:  Советское  правительство  очень
серьезно относится к пакту, он может дать честное слово, что Советский  Союз
не предаст своего партнера.
     Так что же подписали партнеры?
     В опубликованном договоре говорилось, что договаривающиеся  стороны  не
будут нападать друг на друга. Если одна из сторон станет "объектом  вое