его хозяина
отдал официальный приказ  оккупировать  Рейнскую  зону.  Командующим  родами
войск он  говорил,  что  это  должен  быть  "неожиданный  бросок".  Бломберг
полагал, что это будет "мирная операция", в противном случае, то  есть  если
французы окажут сопротивление,  главнокомандующий  оставил  за  собой  право
принимать решение о возможных боевых контрмерах. Через шесть дней я узнал, а
позже это подтвердилось показаниями генералов в Нюрнберге, что это  были  за
контрмеры: стремительное отступление за Рейн!
     Но  ни  французское  правительство,  уже   парализованное   внутренними
раздорами,  ни  сами  французы,  среди  которых  преобладали   пораженческие
настроения, ничего этого не знали, когда небольшие отряды немецких войск  на
заре 7 марта  перешли  через  Рейн  и  вступили  в  демилитаризованную  зону
{Согласно показаниям Йодля в Нюрнберге, Рейн перешли только  три  батальона,
направляясь в Ахен, Трир и Саарбрюкен.  Вся  территория  была  занята  одной
дивизией. Данные разведки союзников оказались сильно  завышены  -  35  тысяч
человек, приблизительно три дивизии. Позднее Гитлер говорил: "На самом  деле
у  меня  было  только  четыре  бригады".  -  Прим.  авт.}.В  10  часов  утра
угодничавший Нейрат, министр иностранных дел, созвал послов Франции,  Англии
и Италии, сообщил им новости из Рейнской зоны и вручил официальные ноты,  из
которых явствовало, что Германия не признает Локарнского  договора,  который
Гитлер только что нарушил, после чего предложил новый план сохранения  мира.
"Гитлер  ударил  соперника  в  лицо,  -  сухо   заметил   Франсуа-Понсе,   -
приговаривая при этом: "Я принес предложение мира!"
     И  действительно,  двумя  часами  позднее  Гитлер,  стоя   на   трибуне
рейхстага, распространялся перед многочисленной аудиторией о  своем  желании
сохранить мир и о том, как  это  сделать.  Я  пошел  в  оперный  театр,  где
наблюдал картину, которую никогда не забуду. Картина эта была  захватывающая
и ужасающая. После разглагольствований о зле Версаля  и  угрозе  большевизма
Гитлер спокойно заявил, что  советско-французский  пакт  ослабил  Локарнский
договор,  который  в  отличие  от  Версальского   Германия   подписала   без
принуждения.  Сцену,  последовавшую  за  этим,  я  описал  вечером  в  своем
дневнике.
     "Германия более не связана Локарнским договором, - говорил Гитлер. -  В
интересах права своего народа на безопасность границ  и  для  охраны  границ
правительство Германии восстановило с сегодняшнего дня абсолютный контроль в
районе демилитаризованной зоны!"
     И тут же шестьсот депутатов, каждого из которых назначил сам Гитлер,  -
маленькие люди с грузными телами и  бычьими  шеями,  коротко  стриженные,  с
большими животами, одетые в коричневую форму и тяжелые сапоги,  вскочили  и,
словно автоматы, выбросили правую руку  в  нацистском  приветствии  и  стали
орать: "Хайль!" Гитлер поднимает руку, просит тишины. Он  говорит  негромко:
"Члены германского рейхстага!" Абсолютная тишина.
     "В этот исторический час, когда в западных  областях  рейха  германские
войска идут навстречу своему мирному будущему, нас всех должны соединить две
священные клятвы".
     Больше он говорить не может. Для парламентской толпы сообщение  о  том,
что немецкие войска вступили в Рейнскую зону, является новостью. Милитаризм,
бродивший в их крови, теперь ударяет им в голову. Они с воплями  вскакивают,
по инерции вскидывая в  приветствии  руки.  Их  лица  искажены,  рты  широко
открыты. И они истерически кричат, кричат...  Их  горящие  фанатизмом  глаза
прикованы к новому богу, к мессии. Сам мессия играет свою роль  великолепно.
Опустив, будто в смирении, голову, он терпеливо ждет тишины.  Потом  голосом
все  еще  тихим,  но  переполненным  эмоциями,   выкрикивает   две   клятвы:
"Во-первых, мы клянемся не прибегать к силе для восстановления чести  нашего
народа... Во-вторых, мы клянемся,  что  теперь,  как  никогда  ранее,  будем
стремиться к взаимопониманию с европейскими народами, особенно  с  западными
соседями... У нас нет территориальных притязаний в Европе! Германия  никогда
не нарушит мира!"
     Еще  долго  звучали  приветственные  возгласы...   Некоторые   генералы
протискивались к выходу. За их улыбками легко угадывалась  нервозность...  Я
столкнулся  с  генералом  Бломбергом...  Лицо  у  него  было  бледное,  щеки
подергивались.
     И было отчего. Военный министр, всего пять дней  назад  собственноручно
составивший приказ о вторжении, явно нервничал. На следующий день  я  узнал,
что войскам был  отдан  приказ  отступить  за  Рейн,  если  французы  окажут
сопротивление. Но  французы  не  предприняли  никаких  шагов.  Франсуа-Понсе
уверял, будто после его предупреждения в ноябре минувшего  года  французское
верховное   командование   запросило   правительство,   что   оно   намерено
предпринять, если посол окажется прав. Ответ,  по  его  словам,  был  таков:
правительство поднимет вопрос в Лиге Наций. На самом деле,  когда  удар  был
нанесен  {Несмотря  на  предупреждение  Франсуа-Понсе,   действия   Германии
оказались полной неожиданностью для Франции, Англии и их генеральных штабов.
- Прим.  авт.},  именно  правительство  Франции  призывало  к  действиям,  а
генеральный штаб противился. "Генерал  Гамелен,  -  пишет  Франсуа-Понсе,  -
заявил, что  боевые  действия,  даже  в  малом  масштабе,  влекут  за  собой
непредсказуемый  риск  и  не  могут  быть  начаты  без  объявления  всеобщей
мобилизации".  Генерал   Гамелен,   начальник   генерального   штаба,   счел
необходимым  предпринять  одно  -  сконцентрировать  тринадцать  дивизий  на
границе с Германией, и то для усиления линии Мажино.  Даже  этого  оказалось
достаточно,  чтобы  повергнуть  в  панику  германское  высшее  командование.
Бломберг, поддерживаемый Йодлем и другими старшими офицерами, хотел отозвать
три батальона, перешедшие  Рейн.  Как  показывал  на  Нюрнбергском  процессе
Йодль, "учитывая положение, в котором мы оказались, французская армия  могла
разорвать нас на куски".
     Бесспорно, разорвала бы, что, конечно же, явилось бы концом  Гитлера  и
история могла бы пойти совсем по другому, более светлому пути, - диктатор не
пережил бы такого фиаско, в этом позднее признавался  и  сам  Гитлер:  "Наше
отступление кончилось бы полным крушением". Только  железные  нервы  Гитлера
спасли положение, как и  во  многих  последующих  кризисах,  ставя  в  тупик
оппозиционно настроенных генералов. Но это был тяжелый для Гитлера момент.
     Переводчик Гитлера Пауль Шмидт слышал, как тот говорил:
     "Сорок  восемь  часов  после  марша  в  Рейнскую   зону   были   самыми
драматическими в моей жизни. Если бы французы вошли тогда в  Рейнскую  зону,
нам пришлось бы удирать, поджав хвост, так как  военные  ресурсы  наши  были
недостаточны для того, чтобы оказать даже слабое сопротивление".
     Будучи уверен в том, что  Франция  не  пошлет  свои  войска,  он  резко
отклонил предложение колебавшегося армейского командования  вернуть  войска.
Генерал Бек просил фюрера смягчить удар, объявив, что территория к западу от
Рейна не будет укрепляться.  Как  сообщал  в  своих  показаниях  Йодль,  это
предложение "фюрер отверг с особой резкостью" - и не без оснований,  как  мы
потом убедимся. Генералу фон Рундштедту Гитлер позднее заявил, что  это  был
акт трусости.
     "Что случилось бы, - говорил Гитлер в  кругу  приближенных  вечером  27
марта 1942 года в своей штаб-квартире, вспоминая дни переворота  в  Рейнской
зоне, - если бы не я, а кто-то другой стоял во главе рейха! У всех, кого  бы
вы ни назвали, сдали бы нервы. Я  был  вынужден  лгать,  а  спасло  нас  мое
непоколебимое упрямство и моя удивительная самоуверенность".
     Все верно, но нельзя забывать, что  ему  помогли  колебания  Франции  и
бездеятельность  ее  союзника  -  Великобритании.  Министр  иностранных  дел
Франции Пьер Этьен Фланден 11 марта вылетел в Лондон, где умолял  британское
правительство поддержать Францию  в  военных  действиях  против  Германии  в
Рейнской зоне. Просьбы  его  были  напрасны.  Англия  не  рискнула  воевать,
несмотря на подавляющее превосходство союзных сил над немецкими. Как заметил
лорд Лотиан: "Германия в  конце  концов  просто  вышла  в  свой  собственный
палисадник". Даже до прибытия французов в  Лондон  Антони  Иден,  ставший  в
декабре минувшего года министром иностранных дел, говорил  в  палате  общин:
"Оккупация рейхсвером Рейнской  зоны  нанесла  серьезный  удар  по  принципу
соблюдения договоров. К счастью,  -  добавил  он,  -  у  нас  нет  оснований
полагать, что настоящие действия Германии представляют для нас угрозу".
     И тем не менее Франция по Локарнскому договору имела право  предпринять
военные действия против германских войск в демилитаризованной зоне, а Англия
была обязана по этому же договору поддержать ее своими вооруженными  силами.
Пустые разговоры в Лондоне дали Гитлеру повод считать,  что  авантюра  сошла
ему с рук.
     Великобритания не только постаралась  избежать  риска  войны,  но  и  в
очередной раз серьезно  восприняла  "мирные"  заверения  Гитлера.  В  нотах,
переданных трем послам 7 марта, и в своей речи в рейхстаге Гитлер  предлагал
подписать пакт о ненападении сроком  на  двадцать  пять  лет  с  Бельгией  и
Францией, гарантированный Англией и Италией; заключить аналогичные  пакты  о
ненападении с соседями Германии на Востоке; согласиться  на  демилитаризацию
франко-германской границы; и наконец, вернуться в Лигу Наций. Об искренности
Гитлера можно судить по его предложению о демилитаризации границы,  так  как
это привело бы к тому, что Франции пришлось бы пустить на слом линию  Мажино
- последнюю защиту от внезапного нападения Германии.
     Лондонская  "Таймc",  сокрушаясь  по  поводу  стремительного  вторжения
Германии  в  Рейнскую  зону,  озаглавила   передовую   статью   "Возможность
перестройки".
     Теперь, в ретроспективе, очевидно, что победа Гитлера в  Рейнской  зоне
привела к таким  роковым  последствиям,  которые  в  то  время  было  трудно
предугадать. В Германии популярность Гитлера резко возросла {7 марта  Гитлер
распустил рейхстаг и объявил о новых выборах и референдуме по поводу занятия
Рейнской зоны. По официальным данным за 29 марта, 99  процентов  избирателей
из 45 453 691 пришли на  избирательные  участки,  и  98,8  процента  из  них
одобрили  деятельность  Гитлера.  Иностранные   корреспонденты,   посетившие
участки, отметили некоторые нарушения - в  частности,  открытое  голосование
вместо тайного. И это естественно, так как некоторые немцы боялись, и не без
основания, что гестапо возьмет их на заметку, если они проголосуют "против".
Доктор Хыого Экенер рассказывал мне, что  на  новом  дирижабле,  который  по
приказу Геббельса курсировал в целях пропаганды между городами Германии, под
словом "да" стояла цифра сорок два, что было  на  два  больше  числа  членов
экипажа. Мне довелось писать репортажи о выборах в разных частях страны, и я
могу  с  уверенностью  сказать,  что  акцию  Гитлера  одобрило   подавляющее
большинство населения. А почему бы  и  нет?  Разрыв  Версальского  договора,
немецкие войска,  марширующие  фактически  по  немецкой  территории,  -  это
одобрил бы каждый немец. "Против" проголосовало 540  211  человек.  -  Прим.
авт.}, поставив его на  высоту,  которой  не  достигал  в  прошлом  ни  один
правитель Германии. Это обеспечило ему  власть  над  генералами,  которые  в
кризисных  ситуациях  проявляли  нерешительность,  в  то  время  как  Гитлер
оставался непреклонным. Это приучило генералов к мысли, что в иностранных  и
военных делах его  мнение  неоспоримо.  Они  боялись,  что  французы  окажут
сопротивление; Гитлер оказался умнее. Наконец,  оккупация  Рейнской  зоны  -
совсем незначительная военная операция - открывала, как  понимал  Гитлер,  а
кроме  него  только  Черчилль,  новые  возможности  в  потрясенной   Европе,
поскольку стратегическая обстановка коренным образом изменилась после  того,
как три немецких батальона перешли через Рейн.
     Теперь понятно, что пассивность Франции и отказ  Англии  поддержать  ее
хотя бы действиями, которые носили бы чисто полицейский характер, обернулись
для Запада катастрофой, положившей  начало  серии  других  катастроф,  более
масштабных. В марте 1936 года две западные державы имели последний шанс,  не
развязывая  большой  войны,   остановить   милитаризацию   и   агрессивность
тоталитарной Германии и привести к полному краху, как  отмечал  сам  Гитлер,
нацистский режим. Они этот шанс упустили.
     Для Франции это явилось началом конца. Ее восточные союзники -  Россия,
Польша, Чехословакия, Румыния и  Югославия  были  поставлены  перед  фактом:
Франция не будет  воевать  против  Германии  в  случае  агрессии,  не  будет
придерживаться  системы  безопасности,  над  созданием   которой   она   так
кропотливо трудилась. Но и это не все. Вскоре  союзники  на  Востоке  начали
понимать, что даже если Франция не останется  столь  бездеятельной,  она  не
сможет быстро оказать им помощь из-за того, что Германия в  спешном  порядке
возводит  на  франко-германской  границе  Западный  вал.  Сооружение   этого
укрепления,  как  понимали  восточные   союзники,   очень   быстро   изменит
стратегическую карту Европы, причем не  в  их  пользу.  Вряд  ли  они  могли
надеяться, что Франция, которая, имея сто дивизий, не выступила против  трех
батальонов, бросит своих молодых  солдат  проливать  кровь  на  неприступные
немецкие укрепления, в то время как вермахт начнет  наступление  на  Восток.
Даже если это и произойдет, то успехи  окажутся  ничтожными.  Франция  могла
оттянуть на Запад лишь небольшую часть растущей  немецкой  армии.  Остальные
войска могли быть использованы для ведения боевых действий против  восточных
соседей.
     О значении укреплений, возводимых в Рейнской области, для  гитлеровской
стратегии было сказано Уильяму С. Буллиту, американскому  послу  в  Берлине,
при посещении им министерства иностранных дел Германии 18 мая 1936 года.
     Фон Нейрат, как позднее докладывал Буллит госдепартаменту, заявил,  что
в области внешней политики Германия не будет предпринимать каких-то активных
шагов, прежде чем не улягутся  страсти  вокруг  захвата  Рейнской  зоны.  Он
пояснил, что до  тех  пор,  пока  не  закончится  возведение  оборонительных
укреплений на французской и  бельгийской  границах,  правительство  Германии
будет  делать  все  возможное  для  предотвращения,  а  не   для   поощрения
нацистского мятежа в Австрии и проводить  взвешенную  политику  в  отношении
Чехословакии. "Как только укрепления будут построены  и  страны  Центральной
Европы осознают, что Франция  не  сможет!  беспрепятственно  вторгнуться  на
территорию Германии, они пересмотрят свою внешнюю политику и появятся  новые
союзы", - сказал он.

       События начали разворачиваться.

     "Стоя возле могилы моего предшественника (убитого Дольфуса), - пишет  в
своих мемуарах д-р Шушниг, - я понял: чтобы спасти независимость Австрии,  я
должен стать приверженцем курса  умиротворения...  Нужно  было  делать  все,
чтобы не дать Гитлеру  повода  для  интервенции,  все,  чтобы  вынудить  его
соблюдать статус-кво".
     Нового австрийского канцлера воодушевило заявление Гитлера, сделанное в
рейхстаге 21 марта 1935 года,  о  том,  что  "Германия  не  имеет  намерений
вмешиваться  во  внутренние  дела   Австрии,   аннексировать   Австрию   или
присоединять ее". Не менее обнадеживающим  представлялось  ему  сделанное  в
Стрезе заявление Италии, Франции  и  Англии  о  готовности  помочь  отстоять
независимость Австрии. Однако  вскоре  главный  защитник  Австрии  Муссолини
завяз в Абиссинии и порвал с Англией и Францией. Когда немцы заняли Рейнскую
зону и принялись укреплять ее, д-р  Шушниг  понял,  что  настало  время  для
умиротворения. Он начал переговоры о  новом  договоре  с  коварным  немецким
послом Папеном, который прибыл в Вену в конце лета,  вскоре  после  убийства
Дольфуса, чтобы завоевать для Гитлера его родину. "Национал-социализм должен
превзойти и превзойдет новую австрийскую идеологию", - писал Папен  27  июля
1935 года Гитлеру в отчете о первом годе своей работы.
     Австро-германское соглашение, подписанное 11 июля 1936 года,  казалось,
свидетельствовало о необычайной щедрости и терпимости Гитлера. Германия  еще
раз подтверждала признание суверенитета Австрии, обещание не вмешиваться  во
внутренние дела  соседа.  Взамен  Австрия  обязалась  строить  свою  внешнюю
политику с учетом того, что является "немецким государством".
     Но в договоре содержались и секретные пункты. Именно в них Шушниг пошел
на уступки, вследствие которых он и его маленькая страна были  обречены.  Он
согласился тайно амнистировать австрийских политических заключенных-нацистов
и назначить представителей так называемой национальной  оппозиции,  то  есть
нацистов и симпатизирующих  им,  на  политически  ответственные  посты.  Это
помогло Гитлеру ввести в Австрию троянского  коня.  Именно  туда  перебрался
вскоре венский адвокат Зейсс-Инкварт, с которым мы еще встретимся.
     Хотя Гитлер  и  высказал  Папену  свое  одобрение  в  отношении  текста
договора, для чего он специально приезжал в Берлин в  начале  июля,  тем  не
менее фюрер пришел в ярость, узнав, что соглашение подписано,  о  чем  Папен
сообщил ему по телефону 16 июля.
     "Реакция  Гитлера  меня  удивила,  -  писал  позднее  Папен.  -  Вместо
благодарности  он  обрушил  на  меня  поток  оскорблений:  я  ввел   его   в
заблуждение, он пошел на слишком большие уступки... а  вся  эта  затея  была
ловушкой".
     Как выяснилось, то оказалась ловушка для Шушнига, но не для Гитлера.
     Подписание австро-германского договора доказало, что позиции  Муссолини
в Австрии ослабли. Можно было ожидать, что это соглашение испортит отношения
между двумя фашистскими диктаторами, но случилось обратное - из-за  событий,
произошедших тогда же, в 1936 году, и сыгравших на руку Гитлеру.

     2  мая  1936  года  итальянские  войска  захватили  столицу   Абиссинии
Аддис-Абебу, а 4 июля Лига  Наций  капитулировала,  отменив  санкции  против
Италии. Через две недели Франко поднял военный мятеж в  Испании  -  началась
гражданская война.
     По давней  привычке  Гитлер  находился  в  это  время  на  Вагнеровском
фестивале в Байрейте. Вечером  22  июля,  после  того  как  он  вернулся  со
спектакля, к нему явился  немецкий  бизнесмен  из  Марокко  в  сопровождении
тамошнего лидера нацистов. Они прибыли  в  Байрейт  со  срочным  письмом  от
Франко - предводителю мятежников нужны были самолеты и другая помощь. Гитлер
немедленно вызвал Геринга я генерала фон Бломберга, которые тоже  находились
в Байрейте. В тот же вечер было принято решение помочь испанским мятежникам.
     Хотя помощь Германии Франко  не  может  сравниться  с  помощью  Италии,
которая направила в Испанию от 60 до 70 тысяч солдат  и  большое  количество
самолетов и оружия, она все же представляется  значительной.  Позднее  немцы
подсчитали, что на это предприятие  они  потратили  полмиллиарда  марок,  не
считая поставок самолетов, танков, отправки технического персонала и легиона
"Кондор" -  авиационного  соединения,  печально  знаменитого  тем,  что  оно
уничтожило  город  Гернику  со  всем  его   населением.   По   сравнению   с
перевооружением самой Германии это  было  не  так  много,  но  это  принесло
Гитлеру солидные дивиденды.
     В результате на границах Франции появилось третье враждебно настроенное
фашистское государство.  Внутри  Франции  это  породило  новые  споры  между
правыми и левыми  силами,  что  ослабило  основного  соперника  Германии  на
Западе. Кроме того, это исключило сближение Франции и Англии с  Италией,  на
которое надеялись Париж и Лондон после завершения войны в Абиссинии. Это  же
толкнуло Муссолини в объятия Гитлера.
     Политика фюрера по отношению  к  Испании  с  самого  на