диционных сил.  В  ту  же
ночь  немецкие  танки  возобновили  свое  наступление  на  порт,  но  теперь
продвигаться было трудно. У лорда Горта оказалось достаточно времени,  чтобы
развернуть  против  немецких  танков   три   пехотные   дивизии   с   мощной
артиллерийской поддержкой.
     Танки продвигались очень медленно. Между тем началась эвакуация. Армада
в составе 850 судов и  кораблей  самых  разных  классов  -  от  крейсеров  и
эсминцев до парусных шлюпок  и  голландских  спортивных  глиссеров,  ведомых
подчас экипажами, укомплектованными добровольцами из  прибрежных  населенных
пунктов, устремилась к Дюнкерку. В первый день, 27  мая,  они  вывезли  7669
человек; во второй день - 17804; затем - 47310; 30 мая - 53  823  солдата  и
офицера. Таким образом, всего за первые четыре дня было эвакуировано 126 606
человек - значительно больше, чем надеялось  вывезти  адмиралтейство.  Когда
операция началась, адмиралтейство предполагало за двое суток, на которые оно
рассчитывало, эвакуировать приблизительно 45 тысяч человек.
     И только на четвертые сутки операции "Динамо", то есть 30 мая, немецкое
верховное командование осознало, что происходит. В течение  четырех  дней  в
сводках ОКБ повторялось, что окруженные вражеские армии обречены.  В  сводке
от 29 мая, которую  я  занес  в  свой  дневник,  прямо  говорилось:  "Судьба
французской армии в Артуа  {Историческая  область  Франции.  -  Прим.  ред.}
решена... Английская армия, зажатая  на  узкой  полосе...  вокруг  Дюнкерка,
также уничтожается под ударами нашего концентрического наступления".
     Но она не уничтожалась. Она уходила  в  море.  Конечно,  побросав  свое
тяжелое оружие и оснащение, но сохранив уверенность, что  в  будущем  сможет
снова вступить в бой. Утром 30 мая  Гальдер  доверительно  записал  в  своем
дневнике:  "В  окруженном  нашими  войсками   "мешке"   начинается   процесс
разложения. Английские части обороняются стойко  и  ожесточенно,  тогда  как
часть сил устремилась к побережью и - пытается  на  судах  и  кораблях  всех
видов бежать через пролив. Разгром!"  Он  использовал  название  знаменитого
романа Эмиля Золя, в котором отображено поражение Франции во франко-прусской
войне.
     После совещания у Браухича он делает следующую запись в дневнике:
     "Браухич раздражен, так как просчеты,  которые  мы  допустили  по  вине
ОКБ... теперь начинают сказываться... Главное состоит в том, что  вследствие
остановки механизированных соединений кольцо не замкнулось  на  побережье  и
теперь нам приходится лишь созерцать, как многие тысячи солдат противника  у
нас  под  носом  бегут  в  Англию,  так  как  из-за  плохой  погоды  авиация
действовать не может". Фактически именно  это  они  и  делали.  Несмотря  на
усиление давления, которое было  немедленно  предпринято  немцами  по  всему
периметру котла, англичане удерживали рубежи обороны и продолжали дальнейшую
эвакуацию своих войск. 31 мая в этом плане был самым успешным днем: около 68
тысяч человек отправились в Англию, причем треть из них была подобрана прямо
с берега, а остальные -, в гавани Дюнкерка. Теперь общее число вывезенных из
окружения составило 194 620 человек, то  есть  в  четыре  раза  больше,  чем
предусматривалось первоначально.	Где же  были  знаменитые  люфтваффе?  Часть
времени, как отмечает Гальдер, авиация оставалась прикованной к земле  из-за
нелетной погоды, а  остальное  время  проходило  в  схватках  с  английскими
королевскими  военно-воздушными  силами,   которые   впервые   предпринимали
успешные вылеты со своих баз на английском побережье  Ла-Манша  в  ответ  на
действия  немецкой  авиации  {Тысячи  англичан,  измотанные  на  французском
побережье  ожесточенными  (бомбардировками,  об  этом  не  знали,  поскольку
воздушные бои происходили либо за облаками, либо где-то  далеко.  Они  знали
только, что на всем пути от Восточной  Бельгии  до  Дюнкерка  их  без  конца
бомбили и обстреливали, и  считали,  что  авиация  бросила  их  на  произвол
судьбы. Добравшись до английских берегов, они нередко осыпали  оскорблениями
людей в голубой форме английских  ВВС.  Черчилль  был  крайне  удручен  этим
обстоятельством и внес ясность, когда  4  июня,  выступая  в  палате  общин,
заявил, что спасение армии из Дюнкерка "обеспечивали военно-воздушные силы".
-  Прим.  авт.}.  Несмотря  на  численное  превосходство  противника,  новые
английские "спитфайеры" оказались достойными  противниками  "мессершмиттов",
успешно сбивая тяжелые немецкие бомбардировщики.
     В перерывах между сражениями с английскими самолетами самолетам Геринга
удалось  совершить  несколько  опустошительных  налетов  на  Дюнкерк,  после
которых порт  на  некоторое  время  полностью  выходил  из  строя,  и  тогда
эвакуацию личного состава производили прямо с побережья. Люфтваффе совершили
также несколько мощных налетов на  плавучие  средства,  сосредоточившиеся  у
Дюнкерка, и в общей  сложности  потопили  243  (из  861)  корабля  и  судна,
принимавших участие в эвакуации. Однако выполнить данное Гитлеру обещание  -
уничтожить английские экспедиционные силы Герингу не удалось. 1 июня,  когда
немецкая авиация совершила самый  мощный  налет  (и  понесла  самые  тяжелые
потери - 30 самолетов, как и  противная  сторона),  потопив  три  английских
эсминца и несколько небольших  транспортных  судов,  для  англичан  оказался
довольно успешным: в этот день было эвакуировано 64 429 человек. К  рассвету
следующего дня внутри котла оставалось только 4  тысячи  английских  солдат,
которых прикрывали 100 тысяч французов, сменивших англичан на оборонительных
рубежах вокруг Дюнкерка.
     Между тем немецкая артиллерия среднего  калибра  подошла  на  дистанцию
действительного огня, и эвакуацию в дневное  время  пришлось  прекратить.  С
наступлением сумерек немецкая авиация тоже прекращала налеты, поэтому за две
ночи, на 2 и  на  3  июня,  были  успешно  эвакуированы  остатки  английских
экспедиционных сил и 60 тысяч французских солдат и  офицеров.  Дюнкерк,  все
еще упорно обороняемый 40 тысячами французов, продержался до  утра  4  июня,
когда из немецких клещей вырвалось 338 226 английских и французских  солдат.
К этому времени они уже перестали быть армией и являли собой довольно жалкое
зрелище. Но это были испытанные в сражениях солдаты, которые знали, что  при
подходящем боевом оснащении и соответствующем прикрытии  с  воздуха  они  бы
успешно противостояли немецкой армии. Большинство из них это доказали, когда
был достигнут баланс в вооружении, и доказали это на прибрежных  плацдармах,
недалеко  от  тех  мест  на  французском  побережье  Ла-Манша,   откуда   их
эвакуировали в конце мая - начале июня.
     Дюнкерк явился для англичан спасением. Однако 4 июня Черчилль в  палате
представителей напомнил, что "войны не выигрываются посредством  эвакуации".
Великобритания оказалась действительно в крайне тяжелом положении,  в  более
тяжелом, чем во времена норманнских завоевателей почти тысячелетие назад.  У
нее не было армии, чтобы оборонять острова. Военно-воздушные силы  оказались
серьезно ослаблены после боев во Франции.  Оставался  только  военно-морской
флот, но норвежская кампания  показала,  насколько  уязвимы  крупные  боевые
корабли для авиации наземного базирования.  Теперь  бомбардировщики  Геринга
базировались всего в пяти - десяти минутах лета над узким проливом  Ла-Манш.
Французы все еще держались, но их лучшие войска и вооружение были потеряны в
Бельгии  и  в  Северной  Франции,  а  их   немногочисленные   и   устаревшие
военно-воздушные силы разгромлены.  Что  касается  двух  наиболее  известных
генералов - маршала Петена и генерала Вейгана, которые теперь верховодили  в
нестабильном  правительстве,  то  они  не  испытывали  желания   драться   с
превосходящим их по численности противником.
     Держа в голове эти удручающие факты,  Черчилль  и  выходил  на  трибуну
палаты общин 4 июня 1940 года,  в  то  время  когда  разгружались  последние
транспорты,  прибывшие  из  Дюнкерка,  полный  решимости,   как   писал   он
впоследствии, показать не только своему  собственному  народу,  но  и  всему
миру, и  прежде  всего  Соединенным  Штатам  Америки,  что  "наша  решимость
сражаться базировалась на серьезной основе". Именно в этот раз  он  произнес
знаменитую речь,  которую  затем  будут  долго  вспоминать  и  сравнивать  с
величайшими пророчествами, делавшимися когда-либо в прошлые века.
     "Даже  если  огромные  части  Европы  и  многие  старые  и   знаменитые
государства падут или попадут в лапы  гестапо  и  всего  одиозного  аппарата
нацистского правления, мы не расслабимся и не дрогнем. Мы будем сражаться во
Франции, мы будем сражаться на морях и океанах, мы будем  сражаться  со  все
возрастающей уверенностью и усиливающейся мощью в воздухе, мы будем защищать
наш остров, чего бы нам это ни стоило; мы будем сражаться на  побережье,  мы
будем сражаться в местах десантирования, мы будем сражаться  в  полях  и  на
улицах; мы будем сражаться в горах; мы никогда не сдадимся, даже  если  этот
остров или большая часть его будут порабощены и начнут умирать с голода,  во
что я никогда не  поверю.  Тогда  наша  империя  за  морями,  вооруженная  и
охраняемая британским флотом, будет сражаться  до  тех  пор,  пока  по  воле
божьей Новый Свет со всей своей мощью и могуществом не выступит на  спасение
и освобождение Старого Света".

       Крушение Франции

     Решимость англичан сражаться, по-видимому, не вызывала  беспокойства  у
Гитлера. Он  был  уверен,  что  англичане  прозреют,  когда  он  покончит  с
Францией, к чему он и приступал. После падения Дюнкерка, утром 5 июня, немцы
предприняли массированную  атаку  на  Сомме,  и  вскоре  они  уже  наступали
превосходящими силами по всему 400-мильному фронту, растянувшемуся от Абвиля
до Верхнего Рейна. Французы были обречены.  143  немецким  дивизиям,  в  том
числе десяти танковым, они  могли  противопоставить  только  65  дивизий,  в
большинстве своем второсортных, ибо лучшие соединения и  бронетанковые  силы
были утрачены в Бельгии. Немногое сохранилось и  от  маломощных  французских
ВВС. Англичане могли внести  вклад  лишь  в  виде  одной  пехотной  дивизии,
которая дислоцировалась  в  Сааре,  и  некоторых  частей  танковой  дивизии.
Королевские военно-воздушные силы для участия в этом сражении могли выделить
всего несколько самолетов, чтобы не оставить Британские острова без  защиты.
Наконец, французское  верховное  командование,  которое  возглавляли  теперь
Петен и Вейган, было насквозь пропитано пораженческими настроениями. Тем  не
менее некоторые французские части сражались с большим мужеством и упорством,
то здесь, то там преграждая на время путь немецким танкам, стойко выдерживая
непрерывные удары вражеской авиации.
     Но это была неравная борьба. В "победоносной  неразберихе",  как  метко
заметил  Тэлфорд  Тейлор,  немецкие  войска  неслись  по  Франции,   подобно
приливной волне, и путаница происходила из-за того, что их, этих войск, было
слишком много и продвигались они так быстро, что часто оказывались  на  пути
друг у друга. 10 июня французское правительство поспешно покинуло  Париж,  а
14 июня этот великий город, гордость Франции, оставленный  без  защиты,  был
оккупирован войсками 18-й армии генерала Кюхлера. На  Эйфелевой  башне  была
немедленно водружена свастика. 16 июня премьер Рейно, правительство которого
бежало в Бордо, подал в отставку. Его сменил  Петен,  который  на  следующий
день через испанского посла обратился к немцам с просьбой о перемирии. В тот
же день Гитлер ответил, что сначала должен посоветоваться со своим союзником
Муссолини, ибо этот  чванливый  вояка,  убедившись,  что  французские  армии
окончательно разбиты, 10 июня вступил в войну, дабы, подобно шакалу,  успеть
поживиться.

       Дуче вонзает свой маленький кинжал в спину Франции

     Несмотря на свою исключительную занятость развертывавшимися  сражениями
на Западе, Гитлер находил время довольно часто писать Муссолини,  информируя
его о все возрастающем числе немецких побед.
     После первого письма от 7 мая, в котором фюрер одобрительно отзывался о
нападках дуче на Бельгию и  Голландию,  преследующих  цель  "обеспечения  их
нейтралитета", и сообщал, что будет регулярно информировать своего  друга  о
прогрессе в делах, с тем чтобы дуче мог в нужное  время  принимать  решения,
последовали новые письма от 13, 18 и  25  мая,  с  каждым  разом  все  более
детальные и  все  более  вдохновенные.  Как  видно  из  дневниковых  записей
Гальдера, немецким генералам было наплевать, вступит дуче  в  войну  или  не
вступит, однако сам фюрер придавал этому важное значение. Как только Бельгия
и Нидерланды  капитулировали,  а  англо-французские  армии  на  севере  были
разбиты и остатки английских войск начали  грузиться  на  суда  в  Дюнкерке,
Муссолини решил вступить в  войну.  В  письме  от  30  мая  он  информировал
Гитлера,  что  на  5  июня  назначено  вступление  Италии  в  войну.  Гитлер
немедленно ответил, что глубоко тронут таким решением.
     "Если и было что-нибудь такое, что могло бы укрепить мою  непоколебимую
веру в победоносное завершение этой войны, - писал Гитлер 31 мая, - так  это
ваше заявление... Сам факт вашего вступления  в  войну  является  элементом,
рассчитанным на нанесение сокрушительного удара по нашим противникам".
     Тем не менее фюрер просил своего союзника передвинуть дату вступления в
войну на три дня, так как сначала хотел разгромить остатки французских  ВВС.
И Муссолини передвинул дату на пять дней - на 10 июня, заверив,  что  боевые
действия начнутся на следующий день.
     Однако  боевые  действия  для  итальянской  стороны  развертывались  не
слишком удачно. К 18 июня, когда Гитлер вызвал своего  младшего  партнера  в
Мюнхен, чтобы рассмотреть условия перемирия с Францией, около 32 итальянских
дивизий после недели боев оказались не в  состоянии  потеснить  каких-нибудь
шесть французских дивизий  на  фронте  в  Альпах  и  дальше  вдоль  Ривьеры,
несмотря на то что теперь над обороняющимися там французами  нависла  угроза
со стороны немцев, наступавших вниз по долине реки Рона и  угрожавших  тылам
французов  на  итальянском  фронте  {Пораженчески  настроенное   французское
верховное  командование  запретило  любые  наступательные  действия   против
Италии. 14 июня французская эскадра  обстреляла  заводы,  нефтеочистительные
предприятия и  топливные  резервуары  возле  Генуи,  однако  адмирал  Дарлан
запретил дальнейшие акции подобного рода. Когда английская авиация собралась
было вылететь с аэродрома  в  Марселе  на  бомбардировку  Милана  и  Турина,
французы загромоздили грузовыми машинами  взлетные  полосы  и  не  позволили
бомбардировщикам взлететь. - Прим. авт.}. 12  июня  Чиано  записал  в  своем
дневнике:
     "Муссолини совершенно унижен, так как наши войска не продвинулись ни на
шаг. Даже сегодня они потерпели неудачу в наступлении и  остановились  перед
первым французским укреплением, оказавшим некоторое сопротивление".
     Лживость хвастливых  заявлений  Муссолини  о  военной  мощи  итальянцев
обнаружилась в самом начале военных действий против Франции, и это  вызывало
у оскандалившегося итальянского диктатора  настроение  подавленности,  когда
вечером 17 июня он выехал с Чиано на  встречу  с  Гитлером,  чтобы  обсудить
условия перемирия с Францией.
     "Муссолини недоволен, - писал Чиано в своем дневнике. -  Этот  внезапно
наступивший мир беспокоит его. В дороге мы долго обговаривали  условия,  при
которых может быть удовлетворена  просьба  французов  о  перемирии.  Дуче...
подумывает даже о полной оккупации французской территории и требовании сдать
французский военно-морской флот. Но он понимает, что его мнение имеет только
консультативную ценность. Война выиграна Гитлером без какого-либо  активного
участия в  ней  Италии,  поэтому  последнее  слово  остается  за  ним.  Это,
естественно, беспокоит Муссолини и  омрачает  его  настроение".  Умеренность
"последнего слова" фюрера вызвала у  итальянцев  откровенную  растерянность,
когда они совещались с нацистским главарем в  Доме  фюрера  в  Мюнхене,  где
Чемберлен  и  Даладье  проявили  такую  уступчивость  по  отношению  к  двум
диктаторам в вопросе о Чехословакии менее чем два года назад. Из  секретного
немецкого меморандума по поводу этого совещания  явствует,  что  Гитлер  был
настроен прежде всего не допустить, чтобы  французский  военно-морской  флот
попал  в  руки  англичан.  Его  также   беспокоило,   как   бы   французское
правительство не сбежало  в  Северную  Африку  или  в  Лондон  и  оттуда  не
продолжило  войну.  Исходя  из  этих   соображений   условия   перемирия   -
окончательные условия  могут  оказаться  иными  -  должны  быть  умеренными,
рассчитанными на то, чтобы  "французское  правительство  функционировало  на
французской земле", а "французский  флот  был  нейтрализован".  Фюрер  резко
отклонил требование Муссолини  предоставить  итальянцам  право  оккупировать
долину реки Рона, включая Тулон (крупная французская военно-морская база  на
Средиземном море, где сосредоточилась основная часть  французского  военного
флота) и Марсель,  а  также  требование  о  разоружении  Корсики,  Туниса  и
Джибути. В немецком меморандуме отмечается,  что  город  Джибути,  ворота  в
оккупированную Италией Эфиопию, вполголоса назвал Чиано.
     Даже воинственный Риббентроп, как отметил  в  дневнике  Чиано,  проявил
"исключительную умеренность и спокойствие и высказывался в поддержку  мира".
И воинственный Муссолини, как заметил его зять, был "очень сильно смущен".
     "Он чувствует, что его роль второстепенная... По  правде  говоря,  дуче
боится, что с наступлением мира мечта его жизни -  слава,  добытая  на  поле
боя, - снова останется неосуществленной".
     Муссолини  оказался  неспособен  убедить  Гитлера  вести  переговоры  о
перемирии с французами совместно. Фюрер не собирался делить с дуче триумф на
историческом месте  (он  даже  не  назвал  своему  другу  место,  где  будет
подписано перемирие с французами), но пообещал, что его перемирие с Францией
не вступит в силу до тех пор, пока французы не подпишут перемирия с Италией.
     Муссолини покинул Мюнхен огорченный и  расстроенный,  однако  на  Чиано
Гитлер произвел весьма  благоприятное  впечатление,  чего  с  ним  ранее  не
случалось. Об этом свидетельствует запись, сделанная  Чиано  в  дневнике  по
возвращении в Рим:
     "Из всего этого определенно следует, что он (Гитлер) хочет  действовать
быстро, чтобы покончить со  всем  этим.  Сегодня  Гитлер  похож  на  игрока,
который сорвал огромный куш и хотел бы встать из-за стола, чтобы  больше  не
рисковать. Говорит он сдержанно,  с  той  осмотрительностью,  которая  после
такой победы просто удивительна. Меня нельзя обвинить в излишней нежности  к
нему, но сегодня я действительно им восхищаюсь".

       Второе перемирие в Компьене

     Я прибыл следом за германской армией в Париж в июне - время, когда  все
в исполненной величия, а теперь поверженной столице наполняется неизъяснимым
очарованием, и 19-го разузнал, где Гитлер собирается изложить французам свои
условия перемирия, о которых два дня назад просил Петен.  Вручение  немецких
условий должно было состояться на том самом месте,  где  германская  империя
капитулировала перед Францией и ее союзниками 11  ноября  1918  года,  -  на
небольшой поляне в Компьенском  лесу.  Там  нацистский  вождь  выплеснет  на
французов  свою  месть,  и  сам  окрестный  ландшафт  добавит  сладости  его
отмщению. Эта идея осенила его 20  мая,  спустя  десять  дней  после  начала
великого наступления на  Западе,  в  день,  когда  немецкие  танки  достигли
Абвиля. Йодль отметил в тот день  в  своем  дневнике:  "Фюрер  работает  над
мирным договором... Первые переговоры пройдут в Компьенском лесу".
     После полудня 19 июня я поехал туда  и  застал  там  немецких  саперов,
разрушавш