это их беспокоило. Они  подозревали,
что фюрер умышленно затягивает его подписание, выдвигая конкретное  условие:
если Германия присоединится к Японии в войне против Соединенных  Штатов,  то
Япония должна будет присоединиться к Германии в войне против России. В своих
указаниях  Осиме,  переданных  по  телеграфу  30  ноября,  японский  министр
иностранных дел посоветовал, как поступать с этим деликатным вопросом,  если
его поднимут немцы и итальянцы:
     "Если вас будут спрашивать о нашем отношении к Советам, скажите, что мы
уже внесли ясность по этому вопросу в нашем  заявлении,  сделанном  в  июле.
Скажите им, что нашими  нынешними  действиями  в  южном  направлении  мы  не
собираемся ослабить наше давление на  Советы  и  что,  если  русские  теснее
сплотятся с Англией и Соединенными Штатами и будут проявлять по отношению  к
нам враждебность, мы готовы обрушить на  Россию  всю  нашу  мощь.  Однако  в
данный момент сложилась благоприятная обстановка для нанесения удара в южном
направлении и пока что мы предпочитаем воздерживаться от  каких-либо  прямых
действий на севере".
     Наступило 6 декабря. В  этот  день  Жуков  начал  контрнаступление  под
Москвой, и немецким армиям пришлось откатываться назад, увязая  в  снегах  в
сильнейший  мороз.  У  Гитлера  тем  более  появились  основания   требовать
выполнения поставленного условия. В связи с этим в министерстве  иностранных
дел в Токио витала тревога. Военно-морская оперативная группа уже находилась
в пределах досягаемости Перл-Харбора самолетами авианосной авиации, и только
благодаря чуду ее еще не засекли ни американские корабли,  ни  самолеты.  Но
это могло случиться в любой момент. По радио из Токио  передавалась  длинная
депеша для Номуры и Курусу, находившихся в Вашингтоне, где им предписывалось
направиться 7 декабря, в воскресенье,  ровно  в  13.00,  к  государственному
секретарю Хэллу  и  вручить  ноту,  в  которой  Япония  отклоняла  последние
американские предложения, и подчеркнуть при этом,  что  переговоры  прерваны
"де-факто". Правители Токио в отчаянии обратились в  Берлин  за  письменными
гарантиями поддержки Японии.  Они  все  еще  не  доверяли  немцам  до  такой
степени, чтобы поставить их в  известность  о  своем  намерении  нанести  на
следующий день удар по Соединенным Штатам. Однако сильнее,  чем  когда-либо,
они были обеспокоены, как бы Гитлер не воздержался от дачи  таких  гарантий,
пока Япония не согласится объявить войну  не  только  Соединенным  Штатам  и
Англии, но и Советскому Союзу. Оказавшись в столь затруднительном положении,
Того направил длинную депешу своему послу в Берлине, настаивая, чтобы  Осима
уклонялся от решения русского вопроса и не уступал, пока не почувствует, что
это  неизбежно.  Сколь  ни  заблуждались  японские   генералы   и   адмиралы
относительно своих возможностей одолеть  Америку  и  Англию,  однако  у  них
хватало здравого смысла осознать, что воевать одновременно с русскими,  даже
с немецкой помощью немыслимо. Указания Того, данные им послу в Берлине в  ту
роковую субботу, 6 декабря, находящиеся в  настоящее  время  у  американцев,
помогают составить любопытное  представление  о  японской  дипломатии  и  ее
отношениях с третьим рейхом.
     "Мы бы хотели избежать... вооруженного столкновения с Россией, пока нам
это не позволят стратегические обстоятельства;  поэтому  надо  довести  нашу
позицию до немецкого правительства и вести с ним переговоры  таким  образом,
чтобы оно, по крайней мере  в  настоящее  время,  не  настаивало  на  обмене
дипломатическими нотами по этому вопросу.
     Объясните им самым обстоятельным  образом,  что  поставки  американских
материалов в Советскую Россию... невелики, да и  сами  материалы  невысокого
качества, и что в случае, если мы начнем войну против Соединенных Штатов, мы
будем перехватывать все американские суда,  следующие  в  Советскую  Россию.
Пожалуйста, приложите максимум усилий, чтобы  прийти  к  согласию  по  этому
вопросу.
     Однако,  если  Риббентроп  будет  настаивать  на  предоставлении   нами
гарантий в этом вопросе, поскольку в таком  случае  у  нас  не  будет  иного
выхода, сделайте... заявление о том,  что  мы  в  принципе  против  поставок
военных материалов из Соединенных Штатов через  японские  воды  в  Советскую
Россию, и добейтесь  их  согласия  по  процедурному  вопросу,  что  позволит
добавить заявление о том, что до тех пор,  пока  стратегические  соображения
удерживают нас от войны с Советской Россией,  мы  не  можем  в  полной  мере
осуществлять перехват судов.
     В  случае  если  немецкое  правительство   откажется   согласиться   (с
вышеизложенным) и поставит одобрение этого вопроса в прямую  зависимость  от
нашего участия в войне против России и от нашего обязательства не  заключать
сепаратный мир, у нас  не  останется  другого  выхода,  кроме  как  отложить
заключение договора".
     У японцев не было оснований чересчур беспокоиться по этому  поводу.  По
соображениям, неведомым токийским милитаристам, а впрочем, и не  поддающимся
логике,  Гитлер  не  настаивал  на  вступлении  Японии  в  войну  с  Россией
одновременно с объявлением войны Америке и Англии, хотя, если бы он  настоял
на этом, война могла бы принять совершенно иной характер.
     Во всяком случае, 6 декабря  1941  года  японцы  были  полны  решимости
нанести  мощный  удар  Соединенным  Штатам  на  Тихом  океане,  хотя  ни   в
Вашингтоне, ни в Берлине никто не знал, где и когда этот удар будет нанесен.
В то утро британское адмиралтейство доверительно информировало  американское
правительство   об   обнаружении   крупного   японского   флота   вторжения,
следовавшего курсом через Сиамский пролив к перешейку Кра. Это указывало  на
то, что японцы собираются  сначала  ударить  по  Таиланду  и,  возможно,  по
Малайе. В  9  часов  вечера  президент  Рузвельт  направил  личное  послание
императору Японии, умоляя его присоединиться  к  поискам  способов,  которые
помогли бы развеять сгущающиеся тучи, и в то же время предупреждая, что удар
японских вооруженных сил по Юго-Восточной Азии привел бы  к  непредсказуемой
ситуации. В министерстве военно-морского флота офицеры разведки  подготовили
очередную докладную о местонахождении главных японских  боевых  кораблей.  В
ней указывалось, что большинство из них находятся в японских портах,  в  том
числе все авианосцы и другие боевые корабли, входившие в ударную оперативную
группу. На самом же деле они на  всех  парах  неслись  к  исходному  району,
расположенному в трехстах милях от Перл-Харбора, и готовили  бомбардировщики
к взлету на рассвете.
     В тот же субботний вечер министерство  военно-морского  флота  доложило
президенту и государственному  секретарю,  что  японское  посольство  занято
уничтожением  своих  шифровальных  кодов.  Посольство  сначала  должно  было
расшифровать  длинное  послание  Того,  которое  поступало  в  течение   дня
небольшими кусочками. Специалисты из ВМФ США тоже  были  заняты  дешифровкой
этих кусочков по мере их перехвата, и к 9.30 вечера офицер из штаба ВМФ  уже
доставил перевод первых тринадцати кусочков послания в Белый дом. Рузвельт в
присутствии Гарри Гопкинса внимательно  прочитал  документ  и  сказал:  "Это
война". Но где и когда она начнется - об этом в донесении не говорилось.  Не
знал ничего конкретного даже адмирал Номура. Не знал  и  Адольф  Гитлер.  Он
знал даже меньше, чем Рузвельт.

       Гитлер объявляет войну

     Яростное нападение японцев на находившийся в Перл-Харборе  американский
Тихоокеанский флот, начавшееся в 7 часов  30  минут  утра  в  воскресенье  7
декабря 1941 года,  явилось  для  Берлина,  как  и  для  Вашингтона,  полной
неожиданностью. Хотя Гитлер и дал  Мацуоке  устное  обещание,  что  Германия
присоединится к Японии в  войне  против  Соединенных  Штатов,  а  Риббентроп
вторично обещал то же самое японскому послу Осиме,  эти  заверения  не  были
протокольно оформлены и подписаны, а  японцы  ни  словом  не  обмолвились  о
Перл-Харборе {Долгое время считали, что  Гитлер  точно  знал  о  предстоящем
нападении  на  Перл-Харбор,  однако  мне  не  удалось  найти  в  захваченных
секретных документах ни малейшего подтверждения подобных утверждений - Прим.
авт.} во время переговоров. Кроме того, в этот момент Гитлер  был  по  горло
занят  -  он  наводил  порядок  среди,  своих  заколебавшихся  генералов   и
отступавших войск.
     В  Берлине  наступила  ночь,  когда  служба  прослушивания  иностранных
радиопередач  перехватила  первые  сообщения  о   внезапном   нападении   на
Перл-Харбор. Чиновник отдела печати  министерства  иностранных  дел  немедля
сообщил Риббентропу эту потрясающую новость, но тот вначале не поверил ему и
страшно  разгневался,  что  его  побеспокоили.  Он  заявил,  что   сообщение
является, "вероятно, пропагандистским трюком врага", и приказал не тревожить
его до утра. Поэтому, давая показания на Нюрнбергском  процессе,  Риббентроп
вряд ли грешил против истины,  когда  уверял,  что  "это  нападение  явилось
полной неожиданностью... Мы считались с  возможностью  нападения  Японии  на
Сингапур или, может  быть,  на  Гонконг,  но  мы  никогда  не  считали,  что
нападение на Соединенные Штаты послужит  нашим  интересам".  Однако  вопреки
тому, что он говорил трибуналу, он страшно обрадовался случившемуся. Или, во
всяком случае, такое впечатление произвел он на Чиано.
     "Вечером был телефонный звонок от Риббентропа, - писал Чиано 8  декабря
в своем дневнике. - Он  очень  доволен  нападением  японцев  на  Соединенные
Штаты. Он выказывал такую радость по этому поводу,  что  мне  не  оставалось
ничего, кроме как поздравить его, хотя я не совсем уверен, что  это  событие
принесет нам пользу... Муссолини был (тоже) рад. Он давно  стремился  внести
ясность в отношения между Америкой и державами оси..."
     В понедельник 8 декабря,  в  13  часов,  генерал  Осима  направился  на
Вильгельмштрассе,  чтобы  выяснить  у  Риббентропа  позицию   Германии.   Он
потребовал "сразу же" официально объявить войну Соединенным Штатам.
     "Риббентроп ответил, - радировал Осима в Токио, - что  Гитлер  как  раз
совещается  в  генеральном  штабе,  обсуждая  вопрос  о  том,  как  соблюсти
формальности объявления войны и в то же время произвести хорошее впечатление
на немецкий народ, и что он, Риббентроп, передаст ему нашу просьбу сразу же,
и сделает все, что в его силах, чтобы решить все это как можно быстрее".
     Нацистский министр иностранных дел сообщил также послу, как явствует из
его донесения в Токио, что сегодня утром, то есть 8 декабря,  "Гитлер  отдал
приказ немецкому военно-морскому флоту атаковать американские  корабли,  где
бы и когда бы они ни  встретились".  Однако  диктатор  с  объявлением  войны
медлил {В это самое время министр  иностранных  дел  Того  говорил  в  Токио
немецкому послу Отту: "Японское правительство ожидает, что  теперь  Германия
быстро объявит войну Соединенным Штатам". - Прим. авт.}.
     Фюрер, согласно записи в его ежедневном календаре,  поспешно  выехал  в
Берлин в ночь на 8 декабря и прибыл туда на следующий день, в 11 часов утра.
На Нюрнбергском процессе Риббентроп утверждал, что он говорил фюреру,  будто
Германии не обязательно объявлять войну Америке  по  условиям  тройственного
пакта, поскольку Япония показала себя явным агрессором.
     "Условия тройственного пакта обязывали нас оказать помощь Японии только
в том случае, если она сама подвергнется нападению. Я направился  к  фюреру,
объяснил ему юридические аспекты сложившейся ситуации и сказал, что хотя  мы
приветствовали нового союзника в войне против Англии, но это  означало,  что
мы имеем теперь и нового противника, с которым придется иметь  дело...  если
мы объявим войну Соединенным Штатам...
     В  тот  момент  фюрер  придерживался,  очевидно,  мнения,  что   теперь
Соединенные Штаты будут вести войну и против Германии. Поэтому  он  приказал
мне вручить паспорта американским представителям".
     Это было то самое решение, которого ожидали  в  Вашингтоне  Рузвельт  и
Хэлл. На них оказывалось определенное давление, чтобы конгресс объявил войну
Германии и Италии 8 декабря - тогда же, когда была объявлена  война  Японии.
Но  они  решили  повременить.  Бомбардировка  Перл-Харбора  вывела   их   из
затруднительного положения, а сведения, которыми они  располагали,  убедили,
что своевольный нацистский диктатор сделает  это  еще  раз  {"Я  не  верю  в
большое будущее для американцев", - говорил он своим приближенным, а месяцем
позднее, 7 января 1941 года, произнося монолог в своей ставке, заявил:  "Это
загнивающая страна. У них остра  расовая  проблема  и  проблема  социального
неравенства...  Я  испытываю  против  американизма   чувства   ненависти   и
отвращения... Все в поведении американского  общества  показывает,  что  оно
наполовину юдаизировано, наполовину негротизировано. Как можно ожидать,  что
подобное  государство,  государство,  где  все  построено  на  долларе,   не
развалится?"  (Секретные  беседы  Гитлера,  с.  155).  -  Прим.  авт.}.  Они
размышляли над перехваченным донесением посла Осимы из Берлина в Токио от 29
ноября, в котором  сообщалось:  Риббентроп  заверил  японцев,  что  Германия
присоединится  к  Японии,  если  та  окажется  "втянутой"  в  войну   против
Соединенных Штатов, никак не связывая немецкую  помощь  с  обстоятельствами,
которые можно расценивать как агрессию. Это был карт-бланш, и у  американцев
не осталось сомнений насчет того, что сейчас  японцы  настойчиво  требуют  у
немцев в Берлине уважать взятые на себя обязательства.
     Немцы согласились их  уважать,  но  только  после  серьезных  колебаний
нацистского фюрера. Он назначил заседание рейхстага на 9 декабря,  но  потом
перенес его на два дня, то  есть  на  11  декабря.  Как  докладывал  позднее
Риббентроп, фюрер, очевидно, принял решение. Он был сыт нападками  Рузвельта
на него и на  нацизм;  он  больше  не  желал  мириться  с  акциями  военного
характера, предпринимаемыми американским флотом  против  немецких  подводных
лодок на Атлантике, про которые  почти  в  течение  года  постоянно  твердил
Редер. Его ненависть к Америке и американцам нарастала, и, что оказалось для
него в конечном счете хуже всего,  усилилась  тенденция  к  катастрофической
недооценке военного потенциала Соединенных Штатов.
     {В это время я находился в Вашингтоне и у меня  сложилось  впечатление,
что президенту Рузвельту, вероятно, было нелегко уговорить конгресс объявить
войну Германии. Казалось, как в обеих палатах конгресса, так и в армии и  на
флоте  были  сильны  настроения  в   поддержку   курса,   предусматривавшего
сосредоточение всех усилий  на  разгроме  Японии  и  одновременно  отказ  от
дополнительного бремени войны против Германии.
     Ганс Томсен,  немецкий  поверенный  в  делах  в  Вашингтоне,  которого,
подобно всем другим нацистским дипломатам  за  границей,  держали  в  полном
неведении относительно замыслов Гитлера и Риббентропа, докладывал  в  Берлин
следующее. Сразу  же  после  выступления  президента  в  конгрессе  утром  8
декабря, в котором он обратился  к  конгрессу  с  просьбой  объявить  Японии
войну, Томсен радировал в Берлин: "Тот факт, что он (Рузвельт)  не  упомянул
ни единым  словом  ни  Германию,  ни  Италию,  показывает,  что  сначала  он
попытается избежать обострения обстановки на Атлантике". Вечером того же дня
Томсен отправил еще одну депешу: "Будет  ли  Рузвельт  требовать  объявлений
войны Германии и Италии, пока неясно. С точки зрения  американских  военных;
руководителей, было бы логично избежать всего, что способно привести к войне
на два  фронта".  В  нескольких  донесениях  как  раз  перед  нападением  на
Перл-Харбор Томсен подчеркивал, что Соединенные Штаты  просто  не  готовы  к
войне на два фронта,  4  декабря  он  радировал  в  Берлин  об  откровениях,
появившихся   в   чикагской   газете   "Трибьюн",   относительно    "военных
приготовлений американского высшего командовании к разгрому  Германии  и  ее
союзников и дальнейших перспектив".
     По  его  сообщению,  газета  подтверждает,  что  всеобъемлющее  участие
Америки в войне не ожидается раньше июля  1943  года.  Военные  меры  против
Японии носят оборонительный характер.
     В своем донесении в Берлин вечером 8 декабря  Томсен  подчеркивал,  что
Перл Харбор определенно  принесет  облегчение  Германии,  так  как  ослабнут
американские воинственные действия на Атлантике.
     Война с  Японией,  докладывал  он,  означает  перенос  всех  усилий  на
перевооружение самой Америки, соответственно сокращение помощи по  ленд-лизу
и перенос всей деятельности в зону Тихого океана.
     Познакомиться с обменом донесениями между Вильгельмштрассе  и  немецким
посольством  в  Вашингтоне  за  этот  период  мне  позволил  государственный
департамент Они будут опубликованы позднее в  серии  "Документы  по  внешней
политике Германии". - Прим. авт.}


     В то же время он сильно переоценивал военную мощь Японии. По  существу,
он поверил, что, когда японцы,  обладающие  самым  мощным,  по  его  мнению,
флотом в мире, расправятся с англичанами и американцами на Тихом океане, они
обрушатся на Россию и  помогут  ему  завершить  его  великое  завоевание  на
Востоке.  Спустя  несколько  месяцев   он   говорил   некоторым   из   своих
последователей, что считал вступление Японии в войну "исключительно  ценным"
уже в силу выбранного для этого момента.
     "Это произошло фактически в тот момент, когда превратности русской зимы
оказывали наиболее сильное давление на моральное состояние нашего  народа  и
когда каждый в Германии был удручен тем, что  рано  или  поздно  Соединенные
Штаты вступят в войну. Японское вмешательство, с нашей  точки  зрения,  было
весьма своевременным".
     Нет также сомнений в  том,  что  внезапный  и  мощный  удар  Японии  по
американскому флоту в Перл-Харборе вызвал у него восхищение - тем более  что
это была "внезапность" такого рода, к которой он сам так часто прибегал.  Об
этом он сказал послу Осиме 14 декабря, когда награждал его орденом:
     "Вы  верно  выбрали  метод  объявления  войны!  Этот   метод   является
единственно правильным". Он сказал, что это соответствует  его  "собственной
системе" - то есть затягивать  переговоры.  Но  если  очевидно,  что  другая
сторона заинтересована только в том, чтобы без  конца  откладывать  решение,
срамить и унижать тебя, и не собирается идти ни на какое  соглашение,  тогда
следует наносить удар, и как можно более тяжелый,  а  не  тратить  время  на
объявление войны. У него стало радостно на сердце при получении  известий  о
первых операциях японцев. Он сам вел  переговоры  с  бесконечным  терпением,
например, с Польшей, а также с Россией. Когда  же  он  понимал,  что  другая
сторона не хочет прийти к соглашению, он внезапно, без всяких  формальностей
наносил удар. Так он будет поступать и впредь.
     Существовала еще одна причина, по которой  Гитлер  так  поспешно  решил
присовокупить Соединенные Штаты к устрашающему списку своих  врагов.  Доктор
Шмидт, который в ту неделю без конца курсировал между имперской  канцелярией
и министерством иностранных дел, указал на эту причину:  "У  меня  сложилось
впечатление,  что  Гитлер  с  его  неистребимой  манией  величия,  ожидавший
объявления войны Соединенными Штатами, хотел сделать это первым". Нацистский
правитель подтвердил это в своей речи в рейхстаге 11 декабря.
     "Мы всегда будем первыми наносить удар, - заявил он  под  одобрительные
аплодисменты депутатов рейхстага. Мы всегда будем наносить первый удар..."
     Действительно, 10 декабря Берлин был так обеспокоен, как бы Америка  не
объявила войну первой, что Риббентроп строго-настрого  предупредил  Томсена,
немецкого  поверенного  в  делах  в   Вашингтоне,   не   допускать   никаких
необдуманных  заявлений,  по  которым  государственный  департамент  мог  бы
уяснить, что намеревается предпринять