встречи с Риббентропом, но тщеславный и мстительный министр иностранных  дел
находился в это время на пути в Прагу, где  намеревался  вместе  с  Гитлером
насладиться унижением сломленного народа. Вместо него в полдень посла принял
статс-секретарь фон Вайцзекер. Посол сразу высказал то, о  чем  Чемберлен  и
Гендерсон еще не были готовы говорить: военное вторжение в Богемию и Моравию
-  это  нарушение  Мюнхенского  соглашения  и  нарушение  франко-германского
заявления от 6 декабря. Вайцзекер, который позднее лез из кожи вон,  пытаясь
доказать, что всегда  был  антинацистом,  вел  себя  с  таким  высокомерием,
которому мог бы позавидовать сам Риббентроп. Вот что он вспоминал об этом:
     "Я говорил с  послом  довольно  резко  и  просил  его  не  упоминать  о
Мюнхенском соглашении, которое, как он считал, было нарушено,  и  не  читать
нам лекций... Я сказал ему, что в свете договоренности, достигнутой  прошлой
ночью  с  правительством  Чехословакии,  не  вижу  оснований  для   демарша,
предпринятого французским послом... и выразил уверенность, что, вернувшись в
посольство,  он  найдет  там  новые  инструкции,   которые   его   наверняка
удовлетворят".
     Когда  через  три  дня,  18  марта,  правительства  Англии  и   Франции
собрались-таки заявить протест, чтобы успокоить взбудораженное  общественное
мнение в своих странах, Вайцзекер превзошел по наглости даже своего  шефа  -
Риббентропа. В меморандуме, обнаруженном в бумагах министерства  иностранных
дел Германии, он не без юмора сообщает о том, как вообще  отказался  принять
официальную ноту протеста Франции.
     "Я немедленно вложил ноту обратно в конверт и  отдал  ее  назад  послу,
сказав при этом, что не  собираюсь  принимать  от  него  какой-либо  протест
касательно событий  в  Чеха-Словакии.  Я  пообещал  оставить  сам  факт  без
внимания,  а  месье  Кулондру   посоветовал   убедить   свое   правительство
пересмотреть текст протеста..."
     Кулондр в отличие от Гендерсона был не из тех послов, которые позволяли
немцам  дать  запугать  себя.  Он  ответил,  что  нота  была  написана   его
правительством после тщательного обсуждения и  что  он  не  видит  оснований
просить   правительство   о   ее   пересмотре.   Статс-секретарь   продолжал
отказываться принять ноту, и посол, напомнив ему о дипломатической практике,
стал настаивать на том, что Франция имеет  право  донести  свои  взгляды  до
правительства Германии. В конце концов  Вайцзекер  оставил  ноту  на  столе,
сказав, что будет "относиться к ней, как к пришедшей  по  почте".  Но  перед
этим бесстыдным жестом он заявил следующее:
     "С юридической точки зрения существует Декларация, выработанная фюрером
и президентом Чехо-Словацкого государства. Чешский президент по  собственной
воле прибыл в Берлин и немедленно заявил, что  хочет  вручить  судьбу  своей
страны фюреру. Не могу представить,  что  члены  французского  правительства
большие католики, чем папа римский, чтобы вмешиваться в  дела,  которые  уже
должным образом улажены между Берлином  и  Прагой".  {На  суде  в  Нюрнберге
статс-секретарь пытался доказывать, что в записях бесед и  встреч  подобного
рода умышленно преувеличивал свои нацистские настроения, чтобы  скрыть  свою
антинацистскую деятельность. Однако рассказ Кулондра свидетельствует, что  в
действительности Вайцзекер ничего не преувеличивал. - Прим. авт.}
     Совершенно по-иному вел себя  Вайцзекер,  принимая  английского  посла,
который доставил ноту протеста своего правительства во второй  половине  дня
18 марта.  Теперь  английское  правительство  заявляло,  что  "рассматривает
события последних дней не иначе как полный отход от Мюнхенского  соглашения"
и что "военные действия  Германии  лишены  каких-либо  законных  оснований".
Вспоминая об этом, Вайцзекер замечает, что англичане не  пошли  так  далеко,
как французы,  заявившие,  что  Франция  "не  признает  законности  немецкой
оккупации".
     17 марта Гендерсон посетил Вайцзекера и сообщил ему, что его отзывают в
Лондон для "консультаций". По словам секретаря, посол пытался выудить у него
факты, которые Чемберлен мог бы использовать против  оппозиции...  Гендерсон
объяснил, что у Англии нет прямой заинтересованности в чешских  территориях.
Его, Гендерсона, больше волнует будущее.
     Даже уничтожение Гитлером Чехословакии  не  помогло  британскому  послу
понять, что представляет собой правительство, при котором  он  аккредитован;
он не представлял также, что происходило в этот  день  в  правительстве  его
собственной страны.
     Совершенно  неожиданно  17  марта,  через  два  дня  после   ликвидации
Чехословакии, на Невилла Чемберлена снизошло прозрение. Снизошло оно не само
собой. К величайшему удивлению премьера, большинство английских газет  (даже
"Таймc", но не "Дейли мейл") и палата  общин  враждебно  отнеслись  к  новой
агрессии Гитлера. Более того, многие его сторонники в парламенте и  половина
членов кабинета восстали против продолжения курса на умиротворение  Гитлера.
Лорд  Галифакс,  как  сообщал  в  Берлин  немецкий   посол,   настаивал   на
всесторонней оценке премьер-министром случившегося и резком изменении курса.
Чемберлену стало ясно, что его положение как главы  правительства  и  лидера
партии консерваторов под угрозой.
     Перемена во взглядах произошла весьма неожиданно. Вечером 16 марта  сэр
Джон Саймон от имени правительства  выступил  в  палате  общин  с  настолько
циничной по отношению к чехам и выдержанной в духе Мюнхена  речью,  что  она
вызвала, по сообщениям прессы, "невиданный взрыв негодования". На  следующий
день, накануне семидесятилетия, Чемберлен должен был  выступать  с  речью  в
своем родном городе - Бирмингеме. Он  подготовил  проект  речи,  посвященной
внутреннему  положению,  в  которой  делал  особый  акцент   на   социальном
обеспечении. Из французских дипломатических кругов автор этих  строк  узнал,
что в поезде по пути в  Бирмингем  Чемберлен  решил  отказаться  от  первого
варианта своей речи и тут же набросал тезисы совершенно  отличного  от  него
варианта.
     Перед  всей  Британией  и  почти  перед  всем  миром,  так   как   речь
передавалась  по  радио,  Чемберлен  извинился  за   "очень   сдержанное   и
осторожное... несколько прохладное и объективное заявление", которое он счел
себя обязанным сделать двумя днями ранее в палате общин. "Я надеюсь  сегодня
вечером внести поправки в это заявление", - сказал он.
     Премьер-министр наконец понял, что Адольф Гитлер его обманул. Он кратко
повторил  слова  фюрера  о  том,  что  Судетская   область   его   последнее
территориальное притязание в Европе и что чехи  его  не  интересуют.  Теперь
Гитлер добрался и до них.
     "Нам говорят, что  захват  Чехословакии  был  продиктован  беспорядками
внутри этой страны... Если там и были беспорядки, то не стимулировали ли  их
извне?.. Конец ли это прежней авантюры  или  начало  новой?  Станет  ли  это
нападение на малое государство последним или за ним произойдут и другие?  Не
является ли этот шаг попыткой добиться мирового господства при помощи  силы?
...Хотя я не готов  связать  нашу  страну  новыми  довольно  неопределенными
обязательствами на случай  непредвиденных  обстоятельств,  было  бы  большой
ошибкой  полагать,  будто  только  потому,  что  наша  нация  считает  войну
бессмысленной  жестокостью,  она  настолько  утратила  боевой  дух,  что  не
приложит  всех  усилий,  чтобы  противостоять  подобному  вызову,  если   он
последует".
     Это был важнейший поворотный пункт для Чемберлена и  всей  Британии,  о
чем Гитлера уведомил на следующий же день проницательный германский посол  в
Лондоне. "Было бы иллюзорно считать, - писал Герберт фон Дирксен  в  длинном
отчете в министерство иностранных дел 18 марта, - что в отношении  Англии  к
Германии не произошло резкого поворота".
     Для всех, кто читал "Майн кампф", кто, подойдя  к  карте,  мог  оценить
позиции немецкой армии в Словакии, кто имел представление о  дипломатических
шагах  Германии  после  Мюнхена,  кто  мог  сделать  верные   выводы   после
бескровного завоевания Гитлером Австрии и Чехословакии в течение предыдущего
года, было совершенно очевидно, какое "малое государство" стояло следующим в
списке Гитлера. Как и все, прекрасно знал это и Чемберлен.
     31 марта,  через  16  дней  после  того,  как  Гитлер  вошел  в  Прагу,
премьер-министр сказал в палате общин:
     "При открытии действий, которые,  по  мнению  польского  правительства,
представят угрозу независимости Польши и которым оно сочтет необходимым дать
отпор  национальными  силами,   правительство   его   величества   обязуется
немедленно оказать польскому правительству поддержку всеми имеющимися у него
силами. На этот случай правительство дает гарантии польскому  правительству.
Должен  добавить,  что  правительство  Франции  уполномочило  меня  со  всей
определенностью заявить, что оно занимает такую же позицию".
     Итак, настала очередь Польши.

     - 14 -

НА ОЧЕРЕДИ ПОЛЬША

     24  октября  1938  года,  меньше  чем  через  месяц  после   подписания
Мюнхенского соглашения, Риббентроп устроил в честь посла Польши  в  Германии
Юзефа Липского в "Гранд-отеле" в Берхтесгадене  обед,  длившийся  три  часа.
Польша, следуя примеру Германии, точнее, при ее попустительстве  только  что
захватила небольшой клочок чешской территории. Отчасти поэтому, как записано
в меморандуме  министерства  иностранных  дел  Германии,  обед  проходил  "в
теплой, дружеской обстановке".
     Тем не менее  германский  министр  иностранных  дел,  чтобы  не  терять
времени, приступил к главному, заявив, что пришла пора окончательно выяснить
отношения между Польшей и Германией. Прежде всего, продолжал он, речь пойдет
о Данциге, который необходимо "вернуть"  Германии.  По  словам  Риббентропа,
рейх планирует построить шоссе  и  проложить  двухколейную  железную  дорогу
через Польский коридор, чтобы соединить  Германию  с  Данцигом  и  Восточной
Пруссией. Обе дороги будут экстерриториальными. И наконец,  Гитлер  требует,
чтобы Польша  присоединилась  к  Антикоминтерновскому  пакту,  направленному
против России. В обмен на это Германия  готова  продлить  польско-германский
договор на 10-20 лет и гарантировать незыблемость польских границ.
     Риббентроп отметил, что все это он говорит "строго конфиденциально". Он
предложил послу передать эту информацию министру иностранных дел Беку устно,
так  как  опасность  утечки  информации,  особенно   на   страницы   прессы,
чрезвычайно велика. Липский обещал доложить обо всем в Варшаву, но  от  себя
добавил, что  лично  ему  возвращение  Данцига  Германии  не  представляется
возможным. Он напомнил немецкому министру иностранных дел о  5  ноября  1937
года и 14 января 1938 года, когда  Гитлер  заверял  поляков,  что  не  будет
поддерживать проекты изменения статуса Данцига.  Риббентроп  на  немедленном
ответе не настаивал и посоветовал полякам хорошенько "все обдумать".
     Правительству в Варшаве много времени на раздумья не  понадобилось.  31
октября министр иностранных  дел  Бек  направил  послу  в  Берлин  подробные
инструкции, что отвечать немцам. Но послу удалось встретиться с Риббентропом
только 19 ноября - вероятно, немцы хотели, чтобы поляки обдумали свой  ответ
обстоятельно. Ответ последовал отрицательный, однако, желая выразить  немцам
понимание, поляки  предложили  заменить  гарантии,  предоставленные  Данцигу
Лигой Наций, германо-польскими гарантиями, дающими Данцигу  статус  вольного
города. "Любое другое решение, - писал Бек в  меморандуме,  который  Липский
зачитал Риббентропу, - как и любая  попытка  присоединить  вольный  город  к
рейху, неизбежно приведет к конфликту". Он добавил, что  маршал  Пилсудский,
покойный диктатор Польши, в 1934 году во  время  переговоров,  закончившихся
подписанием пакта о ненападении, предупреждал немцев, что "вопрос о  Данциге
всегда будет критерием намерений Германии относительно Польши".
     Такой ответ не  удовлетворил  Риббентропа.  Он  высказал  сожаления  по
поводу позиции, занятой Беком, и посоветовал полякам "потрудиться и серьезно
рассмотреть предложения Германии".
     Гитлер  отреагировал  на  сопротивление  Польши  более  решительно.  24
ноября, через пять дней после встречи  Липского  с  Риббентропом,  он  издал
директиву главнокомандующим видами вооруженных сил.

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

     Фюрер приказал:
     1.  Кроме  трех  перечисленных  в  директиве  от  21.10.1938  г.  задач
необходимо также вести подготовку к внезапному  захвату  немецкими  войсками
свободного государства Данциг.
     ...При подготовке руководствоваться следующими основными положениями.
     Действия строить с расчетом на захват Данцига быстрым ударом, используя
благоприятную политическую обстановку. Война с Польшей в  планы  не  входит.
...Сухопутным  войскам  осуществлять   вторжение   из   Восточной   Пруссии.
Привлекаемые для этого силы не разрешается использовать также для  овладения
Мемельской  областью,  чтобы  при  необходимости  можно  было  обе  операции
провести одновременно. Военно-морскому флоту осуществлять с  моря  поддержку
операций сухопутных войск...
     Разработанные  видами  вооруженных  сил  решения  представить   мне   к
10.1.1939 г.
     Несмотря на предупреждение Бека  о  том,  что  любая  попытка  Германии
захватить Данциг неизбежно приведет к конфликту, Гитлер убедил себя, что это
можно сделать, не прибегая к войне. Данциг находился под  контролем  местных
нацистов, а они выполнят любые приказы из Берлина, как раньше  выполняли  их
судетские нацисты.
     Таким  образом,  создать  там   "квазиреволюционную"   ситуацию   будет
нетрудно. Заканчивался 1938 год - год,  когда  европейцы  стали  свидетелями
бескровного захвата Австрии и Судетской области.  Теперь  Гитлера  волновали
будущие завоевания: остатки Чехословакии, Мемель и Данциг. Усмирить  Шушнига
и Бенеша оказалось несложно. Настала очередь Юзефа Бека.
     Тем не менее когда 5 января 1939 года Гитлер встретился в Берхтесгадене
с польским министром иностранных дел, он еще не был готов повести себя с ним
так, как с Шушнигом. Сначала  надо  было  уничтожить  остатки  Чехословакии.
Согласно польским и немецким секретным документам с записью  беседы,  Гитлер
пребывал в миролюбивом настроении и  даже  сказал,  что  "всегда  к  услугам
Бека".  А  потом  поинтересовался,  что  так  тяготит   польского   министра
иностранных дел. Бек ответил,  что  его  мысли  заняты  Данцигом.  Об  этом,
очевидно, думал и Гитлер.
     "Данциг - немецкий город, - напомнил он гостю.  -  Таким  он  останется
навсегда и рано или поздно станет частью Германии".  При  этом  он  старался
заверить Польшу, что не будет пытаться захватить город силой.
     Ему нужен Данциг, нужны железная  дорога  и  шоссе,  проложенное  вдоль
Польского коридора. Однако если он и Бек "отойдут от  старых  стереотипов  и
будут искать решение в совершенно ином  направлении",  то,  он  уверен,  они
придут к соглашению, которое окажется справедливым для обеих сторон.
     Бек не разделял его уверенности. Хотя он и признался на следующий  день
Риббентропу, что не хотел бы показаться фюреру  чересчур  прямолинейным,  он
тем не менее сказал, что "Данциг - проблема очень сложная". По его мнению, в
предложении канцлера не  содержалось  равноценной  для  Польши  компенсации.
Гитлер в ответ на это  заметил,  что  Польша  "имеет  преимущество  -  общую
границу с Германией, гарантированную договором". Вероятно, это не  произвело
впечатления на Бека, но в конце  концов  он  согласился  подумать  над  этим
вопросом.
     На следующий день польский  министр  иностранных  дел  имел  в  Мюнхене
беседу с Риббентропом. Бек  просил  его  передать  Гитлеру,  что,  если  все
предыдущие переговоры с немцами внушали ему оптимизм, то  последняя  встреча
впервые настроила его  пессимистически.  В  частности,  при  той  постановке
вопроса, которую предлагает  Гитлер,  "он  не  видит  путей  для  достижения
соглашения" о Данциге.
     Полковнику Беку, как и многим другим деятелям, чьи имена встречались на
страницах этой книги, понадобилось некоторое время, чтобы прийти  в  себя  и
утвердиться в своих пессимистических взглядах. Как большинство  поляков,  он
был настроен против русских. Более  того,  он  не  любил  французов,  против
которых затаил обиду еще в 1923 году, когда его выслали из  Парижа,  где  он
находился  в  качестве  военного  атташе,  якобы  за   продажу   документов,
касающихся французской армии. Вполне естественно, что этот человек,  став  в
ноябре 1932 года министром иностранных дел, склонялся в сторону Германии. Он
с самого начала сочувствовал нацистской  диктатуре  и  в  течение  последних
шести лет старался сблизить свою страну с третьим рейхом, ослабляя при  этом
традиционные связи с Францией.

     Из  граничащих  с   Германией   государств   больше   всего   следовало
беспокоиться Польше. Ей реальнее, чем  какой-либо  другой  стране,  угрожала
опасность со стороны Германии, но правители Польши  этого  не  понимали.  Ни
один из пунктов Версальского договора не раздражал Германию так, как тот, по
которому был образован Польский коридор, дававший  Польше  выход  к  морю  и
отсекавший Восточную Пруссию от рейха. Отделение старого  ганзейского  порта
Данциг и придание ему статуса вольного города под гарантией Лиги Наций и при
экономическом господстве Польши задевало общественное мнение Германии.  Даже
слабая и миролюбивая Веймарская республика расценивала  историю  с  Данцигом
как ущемление прав Германии со стороны Польши. Еще в 1922 году  генерал  фон
Сект определил отношение немецкой армии к этому вопросу:
     "Существование  Польши  непереносимо   и   несовместимо   с   условиями
существования Германии. Польша должна исчезнуть - и исчезнет с нашей помощью
- из-за своей внутренней слабости и действий  России...  Уничтожение  Польши
должно стать основой политики Германии... Это будет достигнуто силами России
и при помощи России".
     Пророческие слова!
     Немцы забыли или, может,  просто  не  желали  помнить,  что  почти  все
немецкие территории, отошедшие по Версальскому договору  к  Польше,  включая
провинцию Позен  {Немецкое  название  Познани.  -  Прим.  ред.}  и  Польскую
Померанию {Поморье. - Прим. ред.}, которые  и  составили  Польский  коридор,
были захвачены Пруссией во времена раздела Польши, когда Пруссия,  Россия  и
Австрия ликвидировали польское государство. Более тысячи лет на этих  землях
проживали поляки, да и к тому времени, о котором идет речь,  они  составляли
большинство населения.
     После  заключения  Версальского  договора  ни   одно   государство   не
переживало столь бурного восстановления, как Польша. В  первые  годы  своего
возрождения она вела агрессивные войны против России, Литвы, Германии и даже
Чехословакии - в  последнем  случае  из-за  богатого  углем  района  Тешина.
Лишенная в течение полутора веков  политической  свободы  и  самоуправления,
Польша неспособна была создать стабильное правительство или решить  проблемы
промышленности и сельского хозяйства. В 1926 году маршал  Пилсудский,  герой
революции 1918 года, вошел в Варшаву, захватил власть и, несмотря на то  что
был когда-то социалистом,  заменил  хаотичный  демократический  режим  своей
единоличной  диктатурой.  Одним  из  последних  актов  его  правления   было
подписание примерно за полтора года до смерти - 26 января 1934 года пакта  о
ненападении с Гитлером, направленного на подрыв французской политики  союзов
с  восточными  соседями  Германии,  ослабление  Лиги  Наций  и  ее   системы
коллективной  безопасности.  После  смерти  Пилсудского  Польшей   управляла
горстка полковников из Польского  легиона,  сражавшегося  против  России  на
фронтах первой мировой войны. Во главе этой группы стоял маршал  Рыдз-Смиглы
- весьма способный военный, но никудышный государственный  деятель.  Внешней
политикой ведал пол