ковник Бек. И с 1934 года Польша  неуклонно  поддерживала
Германию.
     Такая политика  была  равносильна  самоубийству.  В  самом  деле,  если
взглянуть на положение Польши в Европе после Версальского договора, нетрудно
прийти к выводу, что в 30-е годы, как и  много  веков  назад,  поляки  из-за
определенных черт национального характера толкали нацию  к  самоуничтожению.
Пока Данциг и Польский коридор существовали в прежнем виде, не могло быть  и
речи о длительном мире между Польшей и  нацистской  Германией.  Кроме  того,
Польша была недостаточно сильна, чтобы ссориться с обоими сильными  соседями
- Россией и  Германией.  Отношения  между  Польшей  и  Россией  складывались
неважно с 1920 года, когда  Польша  напала  на  Россию,  ослабленную  первой
мировой и  гражданской  войнами,  что  привело  к  серьезному  конфликту  {В
результате Польша отодвинула свою границу на 150 миль  к  востоку  от  линии
Керзона за счет  Советского  Союза.  После  переноса  границы  4,5  миллиона
украинцев и 1,5  миллиона  белорусов  оказались  в  Польше.  Таким  образом,
польская западная и восточная границы были неприемлемы для  Германии  и  для
Советского Союза соответственно. Этот факт  странами  Запада,  очевидно,  не
учитывался. - Прим. авт.}.
     Чтобы заключить союз со страной, настроенной явно против России, и в то
же время отколоть эту страну от Женевы  и  Парижа,  подорвав  таким  образом
систему Версальского договора, Гитлер в 1934 году выступил с инициативой  по
заключению польско-германского договора.  В  Германии  этот  шаг  не  вызвал
восторгов. Не нашел он поддержки и в немецкой армии, которая со времен Секта
была настроена прорусски и  антипольски.  Но  со  временем  этот  шаг  очень
пригодился Гитлеру. Дружественные отношения  с  Польшей  помогли  ему  снова
занять Рейнскую область, уничтожить независимость Австрии и Чехословакии. На
эти действия, которые укрепили Германию, ослабили Запад и усилили угрозу для
Востока, Бек и другие полковники в Варшаве смотрели  благосклонно,  проявляя
непонятную слепоту.

     Если польский министр иностранных дел, по его собственному признанию, в
начале года пребывал в пессимистическом настроении из-за требований Гитлера,
то с приходом весны его настроение еще больше ухудшилось. И  хотя  Гитлер  в
своей юбилейной речи в рейхстаге 30 января  1939  года  тепло  отозвался  "о
дружбе между Германией и Польшей", назвав эту дружбу одним из "самых  важных
факторов политической жизни Европы", Риббентроп, посетивший за четыре дня до
этого с официальным визитом Варшаву, был более откровенен. Во время бесед  с
Беком он снова поднял вопрос  о  Данциге  и  коммуникациях  вдоль  коридора,
отмечая, что предлагаемые немцами условия "необычайно скромны". Но ни на эти
вопросы, ни на вопрос о присоединении Польши к  Антикоминтерновскому  пакту,
направленному   против   России,   польский    министр    иностранных    дел
удовлетворительного ответа не дал - очевидно, он опасался своих  друзей.  Он
даже начал тревожиться. 26 февраля немецкий посол  в  Варшаве  докладывал  в
Берлин, что Бек по собственной  инициативе  организует  себе  приглашение  в
Лондон в конце марта и что после этого, вероятно, посетит и  Париж.  Мольтке
указывал в своем  докладе,  что  Польша,  хотя  и  слишком  поздно,  "решила
вступить в контакт с западными  демократиями...  (так  как)  опасается,  что
из-за Данцига может возникнуть конфликт с  Германией".  Бек,  как  и  многие
другие, пытавшиеся умиротворить Гитлера с его  неуемными  аппетитами,  начал
прозревать.
     Окончательно пелена упала с его глаз 15 марта, когда Гитлер оккупировал
Богемию и Моравию и направил войска для защиты "независимой" Словакии. В  то
утро, проснувшись, Польша увидела немецкие армии на границе со Словакией,  а
с севера, со стороны  Померании  и  Восточной  Пруссии,  она  была  окружена
немецкими армиями еще раньше. Ее военное положение стало  безнадежным  всего
за одну ночь.

     21 марта 1939 года занимает особое место в истории сползания  Европы  к
войне. Этот день  был  отмечен  необычайной  дипломатической  активностью  в
Берлине, Лондоне и Варшаве. Президент Французской республики в сопровождении
министра иностранных дел Бонне  прибыл  в  столицу  Британии  с  официальным
визитом. Чемберлен предложил  французам  совместно  с  Польшей  и  Советским
Союзом официально  заявить,  что  четыре  страны  немедленно  соберутся  для
консультаций о дальнейших мерах по пресечению агрессии в Европе. За три  дня
до этого  Литвинов,  как  и  год  назад  после  аншлюса,  предложил  собрать
Европейскую конференцию, в которой на этот раз должны были  принять  участие
Франция, Англия, Польша, Россия, Румыния и Турция. Этим  странам  предстояло
объединиться, чтобы остановить Гитлера.  Однако  британский  премьер-министр
счел идею "преждевременной". Он не доверял Москве и считал,  что  совместное
обращение четырех стран (в их число входила и Россия) является пределом,  до
которого он может пойти {В личном письме от  28  марта  Чемберлен  указывал:
"Должен признаться, что я совершенно не доверяю России. Я не верю,  что  она
сможет вести эффективные наступательные действия, даже если захочет... Более
того, ее  ненавидят  и  относятся  к  ней  с  подозрением  многие  маленькие
государства, особенно Польша, Румыния и Финляндия". - Прим. авт.}.
     В тот же день это предложение было передано Беку  британским  послом  в
Варшаве. Реакция Бека на участие русских была довольно сдержанной.  Польский
министр иностранных дел доверял Советскому Союзу еще меньше, чем  Чемберлен.
Кроме того, он разделял точку зрения британского премьера относительно малой
эффективности военной мощи русских. Он не пересмотрел своей позиции  в  этом
вопросе и придерживался ее вплоть до момента катастрофы.
     Однако самое печальное для Польши событие произошло 21 марта в Берлине.
Риббентроп предложил польскому  послу  встретиться  с  ним  в  полдень.  Как
отметил в своем отчете Липский, во время этой  встречи  министр  иностранных
дел Германии  впервые  был  с  ним  не  просто  холоден,  а  агрессивен.  Он
предупредил посла, что фюрер "необычайно удивлен отношением  Польши"  к  его
предложениям. Германия желает получить удовлетворительный ответ на вопросы о
Данциге  и  шоссе  и  железной  дороге  вдоль  коридора.  От  этого  зависят
дальнейшие дружественные отношения между Германией и Польшей. "Польша должна
понять, - продолжал Риббентроп, -  что  она  не  может  балансировать  между
Россией и Германией". Ее единственное спасение - в  "разумных  отношениях  с
Германией  и  ее  фюрером".  Это  включает  в  себя  проведение  "совместной
антисоветской политики". Более  того,  фюрер  желает,  чтобы  "Бек  в  самое
ближайшее время посетил Берлин". А пока Риббентроп  настаивал,  чтобы  посол
поторопился  в  Варшаву  и  разъяснил  своему   министру   иностранных   дел
обстановку. "Он посоветовал, - докладывал Липский  Беку,  -  не  откладывать
беседу (с Гитлером), иначе Гитлер может подумать, будто Польша отвергает все
его предложения..."

       Небольшая агрессия по ходу дела

     Перед тем как покинуть Вильгельмштрассе, Липский спросил у Риббентропа,
как проходят переговоры с министром иностранных дел  Литвы.  Немец  ответил,
что обсуждается вопрос о Мемеле, "который требует решения".
     Накануне  Риббентроп  принял  министра  иностранных  дел  Литвы  Юозаса
Урбшиса, находившегося в Берлине проездом из  Рима.  Риббентроп  потребовал,
чтобы Литва передала Германии  навечно  район  Мемеля,  в  противном  случае
"фюрер будет действовать с  молниеносной  быстротой".  Он  предупредил,  что
литовцам не стоит тешить себя надеждой  получить  "какую-либо  помощь  из-за
границы".
     Несколькими месяцами ранее, 12 декабря 1938 года, французский  посол  в
Берлине и британский поверенный  в  делах  обратили  внимание  правительства
Германии  на  многочисленные  донесения,  свидетельствовавшие  о  том,   что
немецкое население Мемеля готовит  восстание,  и  апеллировали  к  немецкому
правительству, призывая его повлиять на соотечественников в целях соблюдения
статуса  Мемеля,  гарантами  которого  являлись   и   Англия,   и   Франция.
Министерство  иностранных  дел  в  своем  ответе   выразило   "удивление   и
недоумение" по поводу англо-французского демарша, а Риббентроп  приказал  на
случай, если подобные  заявления  со  стороны  обоих  посольств  повторятся,
ответить: "Мы с полным  основанием  ждали,  что  Франции  и  Англии  надоест
наконец вмешиваться в немецкие дела".
     В течение некоторого времени правительство Германии, в частности лидеры
партии и СС, вело работу среди немецкого населения. Мемеля уже знакомыми нам
по  Австрии  и  Судетской  области  методами.  Были  привлечены  к  этому  и
руководители вооруженных сил. Как известно, через три недели  после  Мюнхена
Гитлер приказал генералитету разработать не только план уничтожения остатков
Чехословакии, но и план оккупации Мемеля. Поскольку военно-морской  флот  не
имел возможности отличиться и снискать славу при захвате сухопутной  Австрии
и Судетской области, Гитлер предусматривал взять Мемель  с  моря.  В  ноябре
планы были разработаны и  получили  кодовое  название  "Транспортные  учения
"Штеттин". Гитлеру и адмиралу  Редеру  так  хотелось  провести  демонстрацию
военно-морской мощи, что 22 марта, через неделю после  триумфального  въезда
фюрера в Прагу, они отправились в плавание на карманном  линкоре  "Дойчланд"
из Свинемюнде в Мемель, и у беззащитной Литвы  после  получения  германского
ультиматума времени на размышление не оставалось.
     21 марта Вайцзекер, впоследствии заявлявший,  что  ему  всегда  претили
жестокие методы нацистов, уведомил литовское правительство, что во избежание
пустой траты времени его полномочные представители должны прилететь в Берлин
завтра специальным самолетом, чтобы подписать  документ  о  передаче  района
Мемеля Германии. Литовцы прибыли в Берлин к вечеру 22 марта, но, несмотря на
давление,  оказанное  на  них  с  немецкой  стороны  Риббентропом,  которого
подстегивал Гитлер, страдавший от морской  болезни,  сдались  не  сразу.  Из
захваченных немецких документов очевидно, что дважды за ночь Гитлер  посылал
срочные  радиограммы  с  борта  линкора  "Дойчланд",  в  которых   спрашивал
Риббентропа,  не  капитулировали  ли  литовцы.  Диктатору  и  его   адмиралу
необходимо было знать, как входить в Мемельский порт -  с  применением  силы
или без. В конце концов в 1.30 ночи Риббентроп передал фюреру по радио,  что
литовцы документ подписали.
     В 14.30 23 марта Гитлер с триумфом вошел в очередной завоеванный  город
- Мемель и выступил в "Штадттеатре" с речью перед  неистовствовавшей  толпой
"освобожденных" немцев. Так был  перечеркнут  еще  один  пункт  Версальского
договора. Свершилось еще одно бескровное завоевание.  Однако  фюрер  не  мог
предвидеть, что завоевание подобного рода окажется последним {Оккупировав  в
марте 1939 года  порт  Клайпеда  (Мемель)  и  Клайпедский  край,  гитлеровцы
навязали Литве соответствующий "договор". Правительства Англии и Франции  не
воспрепятствовали  этому  новому  акту   германской   агрессии,   хотя   под
Клайпедской конвенцией стояли их подписи (в 1924 году представители Франции,
Англии, Италии и Японии  подписали  в  Париже  конвенцию,  согласно  которой
Клайпедский край признавался составной частью Литвы). - Прим. тит. ред.}.

       Давление на Польшу

     Присоединение к Германии Мемеля и прилегающего к  нему  района  явилось
для правительства Польши "очень неприятным сюрпризом"  -  так  на  следующий
день докладывал в Берлин посол Германии в Польше Ганс  Адольф  фон  Мольтке,
при этом добавляя: "Это в основном из-за опасения, что следующими на очереди
будут Данциг и коридор". Он информировал также министерство иностранных  дел
Германии, что объявлена мобилизация польских резервистов.
     На следующий день, 25 марта, адмирал Канарис, шеф  абвера,  докладывал,
что  в  Польше  мобилизованы  три  категории  резервистов;  и   что   войска
стягиваются в район Данцига. Генерал Кейтель не верил, что  этот  шаг  можно
расценивать как  "проявление  агрессивных  намерений  со  стороны  поляков",
однако генеральный штаб сухопутных войск, по его словам,  "отнесся  к  этому
сообщению серьезнее".
     24 марта Гитлер вернулся из Мемеля  и  имел  продолжительную  беседу  с
главнокомандующим сухопутными войсками генералом фон  Браухичем.  Из  записи
беседы, сделанной Браухичем позднее, следует, что  фюрер  еще  не  пришел  к
окончательному решению относительно дальнейших действий против  Польши.  Его
голова была полна  противоречивых  мыслей.  На  следующий  день  должен  был
вернуться посол Липский, но у Гитлера не было желания встречаться с ним.
     "В воскресенье 26 марта Липский вернется из Варшавы, - записал Браухич.
- Ему было поручено узнать, согласится ли Польша уладить вопрос с  Данцигом.
Ночью 25 марта фюрер уехал; он не хочет  находиться  здесь,  когда  вернется
Липский. Пусть сначала с ним побеседует Риббентроп. Фюрер  не  хочет  решать
вопрос о Данциге  с  помощью  силы,  чтобы  не  толкнуть  Польшу  в  объятия
англичан.
     О военном захвате Данцига речь пойдет только в том случае, если Липский
даст  понять,  что  польское  правительство  не   сможет   взяты   на   себя
ответственность и объявить населению о том, что Данциг сдан добровольно,  то
есть если им удобнее будет представить это как свершившийся факт".
     Здесь проявляется интересная черта характера Гитлера и своеобразие  его
ума. За три месяца до описываемых событий он лично уверял Бека, что в случае
с Данцигом не будет использована сила. В то же  время  он  помнил:  польский
министр  иностранных  дел  предупреждал,  что  польский  народ  никогда   не
согласится с передачей Данцига Германии. Тогда, если немцы захватят  Данциг,
не проще ли будет польскому правительству представить это  как  свершившийся
факт. До этого  Гитлер  гениально  распознавал  слабости  своих  иностранных
оппонентов, но в данном случае его дар ему изменил. Полковники,  управлявшие
Польшей, хоть и являлись толпой заурядностей,  менее  всего  были  настроены
воспринимать захват Данцига как свершившийся факт.
     Размышляя о "вольном городе", Гитлер размышлял и о  проблеме  в  целом,
как  делал  это  раньше  в  отношении  Чехословакии,  когда   в   результате
Мюнхенского соглашения заполучил Судетскую область.
     "В настоящее время, - писал Браухич, - фюрер не намерен решать польский
вопрос. Тем не менее над ним придется работать. Решение его в будущем должно
опираться на очень благоприятную  политическую  обстановку.  В  этом  случае
Польше будет нанесен удар такой силы, что в ближайшие несколько  десятилетий
с ней перестанут считаться как с политической реальностью. Решится вопрос  и
о переносе  границы  с  восточных  рубежей  Восточной  Пруссии  к  восточной
оконечности Верхней Силезии".
     Браухич хорошо понимал, что означает такая граница. Это была  довоенная
восточная граница Германии, уничтоженная Версальским договором,  -  граница,
существовавшая до образования Польши.
     Если Гитлер и сомневался относительно того, каким будет  ответ  Польши,
то его сомнения  окончательно  развеялись,  когда  в  воскресенье  26  марта
Липский вернулся в Берлин и привез в качестве  ответа  своего  правительства
письменный  меморандум.  Риббентроп   немедленно   его   прочитал,   отверг,
разразился бранью по поводу мобилизации  в  Польше  и  предупредил  посла  о
возможных последствиях. Он заявил также, что любые действия польских войск в
районе Данцига будут расцениваться как агрессия против рейха.
     В своем письменном ответе, хотя и составленном в  примирительном  тоне,
польское правительство  решительно  отвергло  немецкие  требования.  Выражая
готовность обсудить  предложения  по  строительству  автострады  и  железной
дороги вдоль коридора, оно категорически отрицало идею экстерриториальности.
Что касается Данцига, то Польша соглашалась  заменить  гарантии  Лиги  Наций
германо-польскими, но отказывалась считать "вольный город" частью рейха.
     К этому времени нацистская Германия уже уверовала, что малая  нация  не
способна дать ей отпор и отвергнуть  ее  требования,  поэтому  Риббентроп  в
разговоре с Липским заметил,  что  поведение  Польши  "напоминает  некоторые
рискованные шаги небезызвестного государства", явно намекая на Чехословакию,
расчленить которую Германии помогла именно Польша. Когда на  следующий  день
Риббентроп опять вызвал Липского в министерство иностранных дел,  последнему
стало ясно, что третий рейх применит к Польше ту же тактику,  которая  столь
успешно сработала в отношении Австрии и  Чехословакии.  Министр  иностранных
дел Германии долго  выражал  сожаление  по  поводу  преследования  немецкого
населения  в  Польше,  что,   по   его   словам,   "произвело   в   Германии
неблагоприятное впечатление".
     "В  заключение  министр  иностранных  дел  (Германии)  сказал,  что  не
понимает более  польского  правительства...  Предложения,  переданные  вчера
польским послом, не могут служить основой для достижения соглашения, поэтому
отношения между двумя странами резко ухудшатся".
     Но Варшаву было не так легко запугать, как Вену или Прагу. 28 марта Бек
вызвал немецкого посла и заявил ему, что  если  действия  польских  войск  в
районе Данцига будут расцениваться Германией как акт агрессии, то и  Польшей
любые действия нацистского сената Данцига, направленные  на  подрыв  статуса
города, будут восприняты как акты агрессии.
     "Вы стремитесь вести переговоры  под  дулом  пистолета!"  -  воскликнул
посол.
     "Это и есть ваш метод", - ответил Бек.
     Прозревший министр иностранных дел  Польши  мог  позволить  себе  более
твердо  противостоять  Берлину,  чем  Бенеш.  Бек   знал,   что   английское
правительство, еще год назад стремившееся удовлетворить  запросы  Гитлера  в
Чехословакии, в отношении Польши придерживается  совершенно  противоположной
точки зрения. Бек  сам  торпедировал  английское  предложение  о  совместной
декларации четырех держав, заявив, что Польша никоим образом не  хочет  быть
связанной с Россией. Вместо этого 22 марта он  предложил  Говарду  Кеннарду,
английскому послу в Варшаве, немедленно заключить  секретное  англо-польское
соглашение о консультациях в  случае  угрозы  агрессии  со  стороны  третьей
державы. Однако Чемберлен и Галифакс, обеспокоенные маневрами немецких войск
в районе Данцига и  Польского  коридора  и  данными  британской  разведки  о
немецких требованиях, предъявляемых Польше  (хитрый  Бек  умолчал  о  них  в
разговоре с англичанами), не хотели останавливаться на консультациях.
     Вечером 30 марта Кеннард передал Беку англо-французские  предложения  о
заключении договоров о взаимной помощи в случае агрессии со стороны Германии
{В инструкции, направленной Кеннарду по телеграфу, ясно давалось понять, что
Россию  привлекать  к  переговорам  не  следует.  "Становится  очевидно,   -
говорилось в  телеграмме,  -  что  наши  попытки  укрепить  положение  будут
сорваны,  если  в  самом  начале  мы  открыто  привлечем  Россию.  Последние
телеграммы  из  некоторых  зарубежных   миссий   его   величества   содержат
предупреждение о том, что участие России не  только  создаст  опасность  для
наших конструктивных начинаний, но и будет способствовать  сплочению  членов
Антикоминтерновского пакта, а также вызовет беспокойство  правительств  ряда
дружественных стран". - Прим. авт.}.  Но  события  опередили  их.  Последние
данные, подтверждающие неизбежность нападения Германии на Польшу,  заставили
английское правительство в тот же вечер запросить Бека, имеются  ли  у  него
возражения против временной  односторонней  гарантии  Англией  независимости
Польши. Чемберлен просил дать ответ до утра, так как ему необходимо ответить
на парламентский запрос. Можно себе представить,  какое  облегчение  испытал