н утверждал: "...Когда Гитлер давал нам приказы относительно Австрии,
больше всего его беспокоило не то, что  могут  вмешаться  западные  державы.
Основным предметом его беспокойства было поведение Италии,  потому  что  она
всегда выступала заодно с Австрией и Габсбургами". - Прим. авт.}.  Некоторое
беспокойство вызывали также возможные шаги Чехословакии.  Однако  неутомимый
Геринг быстро выяснил этот вопрос. Несмотря на то что он  был  очень  занят,
руководя по телефону переворотом в Вене, он нашел время съездить в "Хаус дер
флигер" {Дом авиаторов. - Прим. ред.}, где около  тысячи  высокопоставленных
официальных лиц и дипломатов  приятно  проводили  время,  слушая  оркестр  и
солистов государственной оперы, созерцая выступление  балета.  Когда  прибыл
чешский министр доктор Войтех Мастны, фельдмаршал  немедленно  отвел  его  в
сторону и дал честное слово, что Чехословакии нечего  опасаться  Германии  и
что вступление войск рейха в Австрию - "не  более  чем  семейное  дело".  Он
сообщил также, что Гитлер намерен добиваться улучшения отношений с Прагой. В
обмен на эти новости он просил гарантий, что чехи не  проведут  мобилизации.
Доктор Мастны покинул прием, связался по телефону  с  министром  иностранных
дел, находившимся в Праге, после чего вернулся и объявил  Герингу,  что  его
страна не прибегнет к мобилизации, что она не намерена вмешиваться в события
в  Австрии.  Герингу  вздохнул  с  облегчением  и  повторил  свои  обещания,
подкрепив их честным словом фюрера.
     Вероятно, даже проницательному чешскому президенту  Эдуарду  Бенешу  не
хватило в тот вечер времени осознать, что конец  Австрии  означает  и  конец
Чехословакии. Были в ту роковую субботу в Европе люди, которые полагали, что
чешскому правительству не хватает дальновидности. Они отстаивали свою  точку
зрения: стратегическое  положение  Чехословакии  ухудшится  после  оккупации
нацистами Австрии -  она  окажется  окруженной  с  трех  сторон  германскими
войсками. Они считали также, что  действия  Чехословакии,  предусматривающие
оказание помощи Австрии, могут вовлечь в события Россию, Францию,  Англию  и
Лигу Наций, а противостоять им Германия не в состоянии. Из этого  следовало,
что Чехословакии вечером 11 марта надо было действовать. Дальнейшие события,
к описанию которых мы вскоре  перейдем,  полностью  развенчивают  эту  точку
зрения. Немного позднее двум крупным странам,  являвшимся  оплотом  западной
демократии,  и  Лиге  Наций  представилась  лучшая  возможность   остановить
Гитлера, но они ею не воспользовались. Как бы то ни было, в тот вечер Шушниг
без промедления направил воззвание в Лондон, Париж, Прагу и Женеву. В  своих
мемуарах он пишет, что считал это пустой тратой времени. Президент Миклас  в
свою  очередь  полагал,  как  он  рассказывал   позднее,   что   австрийское
правительство,  которое  незамедлительно  информировало  Париж  и  Лондон  о
германском  ультиматуме,  в  течение  всего  вечера   "вело   разговоры"   с
французским и британским правительствами с целью выяснить их настроение.
     Когда ближе к полуночи выяснилось,  что  они  "не  настроены"  что-либо
предпринимать, кроме как направлять пустые протесты,  президент  сдался.  Он
назначил  Зейсс-Инкварта  канцлером  и  принял  представленный   им   список
министров. "Меня предали и дома и за границей", -  с  горечью  комментировал
он.

     В полдень 12 марта Геббельс  прочитал  по  Германскому  и  Австрийскому
радио напыщенное воззвание Гитлера. В нем  фюрер  оправдывал  агрессию,  как
всегда, не говоря ни слова правды, и обещал, что народ Австрии выберет  свое
будущее путем "настоящего плебисцита".  После  этого  Гитлер  отправился  на
родину.  Встречали  его  всюду  торжественно.  В  каждой   деревне,   наспех
украшенной по случаю его приезда, его ждали ликующие  толпы.  После  полудня
фюрер достиг первой цели своего путешествия - Линца, где он провел  школьные
годы. Здесь ему устроили восторженный прием, и Гитлер был глубоко тронут. На
следующий день, после того как он послал Муссолини телеграмму со словами: "Я
никогда этого не забуду!", он возложил венок на  могилу  своих  родителей  в
Леондинге и вернулся в Линц, чтобы произнести речь:
     "Когда много лет назад я покидал этот город, у меня  была  одна  мечта,
которая и сейчас в моем сердце. Вы можете представить, что я чувствую,  если
эта мечта по истечении многих  лет  осуществилась.  И  если  однажды  судьба
принудила меня покинуть этот город, чтобы стать  вождем  рейха,  то  она  же
возложила на меня миссию. Этой миссией могло быть только присоединение  моей
любимой родины к германскому рейху. Я верил в это,  я  жил  и  боролся  ради
этого, и я считаю, что теперь эту миссию выполнил".
     Вечером 12 марта Зейсс-Инкварт вместе с Гиммлером прилетел  в  Линц  на
встречу с Гитлером. На встрече Зейсс-Инкварт гордо  заявил,  что  статья  88
Сен-Жерменского договора, закрепляющая независимость Австрии и делающая Лигу
Наций  гарантом  этой  независимости,  отменена.  Но  Гитлеру,  упивавшемуся
восторгами толпы, этого казалось мало.  Он  срочно  вызвал  в  Линц  доктора
Вильгельма Штукарта, заместителя министра внутренних дел Германии, в  задачу
которого, по словам его  начальника  -  министра  Фрика,  входило  составить
проект  закона  о  назначении  Гитлера  президентом  Австрии.  К   удивлению
искушенного  юриста,  Гитлер  поручил  ему,  как  он  позднее  показывал   в
Нюрнберге, "составить проект закона о полном аншлюсе".
     Этот проект Штукарт  представил  новому  австрийскому  правительству  в
воскресенье 13 марта, когда должен  был  состояться  плебисцит,  назначенный
Шушнигом. Президент Миклас,  как  мы  знаем,  отказался  подписать  его,  но
Зейсс-Инкварт, взявший  на  себя  президентские  полномочия,  поставил  свою
подпись и поздно вечером вылетел в Линц, чтобы показать проект фюреру. Закон
провозглашал конец Австрии. "Австрия - так начинался этот документ,  -  есть
провинция германского  рейха".  Как  вспоминал  впоследствии  Зейсс-Инкварт,
Гитлер лил слезы умиления. В тот же день так называемый закон об аншлюсе был
опубликован  и  подписан  от  имени  германского   правительства   Гитлером,
Герингом, Риббентропом, Фриком и Гессом. В соответствии с законом 10  апреля
предстояло провести "свободный плебисцит с тайным  голосованием",  во  время
которого австрийцам предлагалось решить вопрос о  "воссоединении  Австрии  с
германским рейхом". Немцам рейха Гитлер 18 марта тоже объявил  о  плебисците
по вопросу аншлюса. Он должен был пройти параллельно  с  новыми  выборами  в
рейхстаг.
     Гитлер отложил свое триумфальное появление в Вене, где он много лет жил
как бродяга,  до  понедельника  14  марта.  Сделать  это  пришлось  по  двум
непредвиденным  обстоятельствам.   Несмотря   на   восторг   австрийцев   от
перспективы увидеть Гитлера в своей столице, Гиммлер попросил еще один  день
для обеспечения необходимой безопасности. Он уже вплотную  занялся  арестами
"неблагонадежных" - за несколько недель только в Вене их число  достигло  79
тысяч. Кроме того, хваленые немецкие танки вышли из строя еще до  того,  как
подошли к Вене. Йодль считал, что  около  70  процентов  машин  застряло  на
дорогах от Зальцбурга и Пассау до Вены, хотя генерал  Гудериан,  командующий
танковыми войсками, утверждал, что вышли из строя только 30 процентов машин.
Как бы то ни было, Гитлер был взбешен. Он провел в  Вене  всего  одну  ночь,
остановившись в гостинице "Империал". И все-таки триумфальное возвращение  в
бывшую имперскую столицу, которая обрекла его в молодые  года  на  нищенское
существование, которая не поняла и не оценила  его  тогда  и  которая  пышно
встречала его теперь, не могло не поднять его настроения.  Вездесущий  Папен
прилетел из Берлина в Вену на самолете, чтобы принять участие в  торжествах.
Он застал Гитлера на площадке напротив Хофбурга, древнего дворца Габсбургов.
"Могу только сказать, - писал позднее Папен, - что он был в экстазе"  {Папен
мог не заметить, что фюрера  обуревало  желание  отомстить  этому  городу  и
людям, которые не оценили его, Гитлера, в должной мере  в  молодые  годы.  В
душе он презирал этих людей. Вероятно, поэтому он так недолго пробыл в Вене.
Однако публично он заявил через несколько недель бургомистру Вены:
     "Уверяю вас, этот город я считаю жемчужиной, я  помещу  его  в  оправу,
которой он достоин". Скорее всего, это была фраза для предвыборной кампании,
а не выражение истинных чувств. Об истинных же чувствах он поведал  Бальдуру
фон Шираху, нацистскому губернатору и гауляйтеру Вены, во  время  встречи  в
Бергхофе в 1943 году, что стало известно во время  суда  в  Нюрнберге:  "Тут
фюрер начал с безграничной, я бы сказал, с  невероятной  злобой  говорить  о
венцах... В четыре часа утра он произнес  фразу,  которую  я  хочу  привести
сейчас по историческим соображениям. Он сказал:  "Никогда  нельзя  допускать
Вену в союз великой Германии..."
     Праздничное настроение Папена было испорчено в тот же день,  14  марта.
Он узнал, что Вильгельм фон Кепплер,  его  старый  друг  по  дипломатической
миссии, исчез при странных обстоятельствах, которые наводили на  мысль,  что
это работа гестапо. Через три года другой его  друг  и  коллега  по  миссии,
барон Чиршки, вынужден  был  укрыться  в  Англии,  чтобы  избежать  расправы
эсэсовцев. В конце апреля тело Кепплера было выловлено  в  Дунае,  куда  его
бросили гестаповские головорезы. - Прим. авт.}.
     В таком состоянии Гитлер пребывал в течение последующих четырех недель,
колеся вдоль и поперек по Германии и Австрии и призывая население голосовать
за аншлюс. В своих бесконечных речах он не забывал обливать грязью Шушнига и
повторять затасканную ложь  о  том,  как  был  произведен  аншлюс.  В  своем
выступлении в рейхстаге 18 марта он  заявил,  что  Шушниг  "нарушил  слово",
устроив "шумиху с плебисцитом", и добавил, что так мог  вести  себя  "только
ослепленный глупец". 25 марта во время выступления в Кенигсберге  "шумиха  с
плебисцитом" превратилась в  "нелепую  комедию".  Гитлер  уверял,  что  были
найдены письма, из которых ясно, что Шушниг  намеренно  затягивал,  выдвигая
все новые предложения, претворение  в  жизнь  берхтесгаденского  соглашения,
пока не настанет "более  благоприятный  момент  для  того,  чтобы  настроить
против Германии другие страны".
     Кроме  того,  в  Кенигсберге  Гитлер  ответил  на  нападки  иностранных
журналистов, обвинявших его в том, что он, использовав силу и обман, добился
аншлюса, не дожидаясь плебисцита:
     "Некоторые иностранные  газеты  заявляют,  что  мы  коварно  напали  на
Австрию. На это я могу сказать одно: даже умирая, они не  перестанут  лгать.
За время своей политической борьбы я завоевал любовь своего народа. Но когда
я пересек бывшую границу (с Австрией), я был встречен с такой любовью, какой
раньше нигде не встречал. Мы пришли не как тираны, а как освободители...
     Находясь под впечатлением от всего этого,  я  решил  не  ждать  fjo  10
апреля, а осуществить объединение сразу..."
     Иностранцам это казалось не слишком логичным, но  на  немцев  произвело
сильное впечатление. Заканчивая свою речь в рейхстаге,  Гитлер  дрожащим  от
волнения голосом сказал: "Народ Германии, дай мне еще четыре года,  чтобы  я
смог использовать  наше  единство  для  всеобщего  блага!"  Эти  слова  были
встречены такой овацией, которая не шла ни в какое сравнение  с  предыдущими
триумфами Гитлера на этой трибуне.
     9 апреля, накануне плебисцита,  он  завершил  предвыборную  кампанию  в
Вене. Человек, который когда-то бродил по этим улицам голодный и грязный, за
четыре года завоевал в Германии  власть,  равную  власти  Гогенцоллернов,  и
теперь присоединил к ней власть Габсбургов. Его распирало от сознания  своей
божественной миссии.
     "Я верю, что по воле бога юношей покинул эту страну  и  уехал  в  рейх,
который воспитал меня, сделал вождем нации и позволил вернуть свою родину  в
лоно рейха.
     Существует высший порядок, а мы только его слуги. Когда 9 марта  Шушниг
нарушил свое слово, я вмиг понял,  что  это  судьба.  То,  что  произошло  в
последующие три дня, является воплощением предначертания провидения.
     В три дня господь  бог  сразил  их!..  В  день  предательства  на  меня
снизошла милость, которая позволила объединить мою родину с рейхом...
     Я возношу хвалу всевышнему, позволившему мне вернуться на родину, с тем
чтобы я мог ввести ее в состав рейха. Пусть завтра каждый немец вспомнит  об
этом и смиренно преклонит голову перед  богом  всемогущим,  который  за  три
недели сотворил для нас чудо!"
     Было ясно, что большинство австрийцев, которые 13 марта сказали бы "да"
Шушнигу, 10 апреля скажут "да" Гитлеру. Многие из них искренне  верили,  что
прочный союз  с  Германией,  даже  нацистской,  желателен  и  неизбежен  для
Австрии, что Австрия, от которой в 1918 году отошли  обширные  славянские  и
венгерские территории, не сможет долго существовать сама по  себе,  что  она
способна  выжить  лишь  в  составе  германского  рейха.  Кроме  приверженцев
подобной точки зрения были еще  и  ярые  нацисты  -  безработные  и  имеющие
работу, число которых в стране непрерывно росло. Их  привлекала  возможность
поправить  свое  положение.   Многие   католики   в   этой   преимущественно
католической  стране  были  привлечены  широко  публиковавшимся   заявлением
кардинала Иннитцера, в котором он приветствовал приход нацистов в Австрию  и
призывал голосовать за аншлюс {Через несколько  месяцев,  8  октября,  толпа
нацистских хулиганов ворвалась в резиденцию кардинала, расположенную  против
собора Святого Стефана. Пусть слишком поздно, но Иннитцер понял,  что  такое
национал-социализм, и выступил с проповедью, в которой осуждал преследование
нацистами церкви. - Прим. авт.}.
     В такой  обстановке  только  очень  смелый  человек  мог  проголосовать
"против". Как и в Германии, избиратели не без оснований  опасались,  что  их
нежелание голосовать за аншлюс будет  замечено,  На  избирательном  участке,
который я посетил в то воскресенье, нацистская избирательная комиссия сидела
в нескольких футах от кабины с раздвинутыми шторами, и ей было хорошо видно,
кто и как голосовал. По всей стране  мало  кто  пожелал,  точнее,  осмелился
голосовать тайно в кабине; все голосовали открыто, чтобы другие  видели,  за
что они голосуют. В 7.30 вечера, через полчаса  после  того,  как  закрылись
избирательные участки, я проводил передачу.  Подсчет  голосов  заканчивался.
Перед началом передачи официальные лица из числа нацистов заверили меня, что
99 процентов австрийцев проголосовали за  аншлюс.  Официальные  данные  были
опубликованы позднее: в Германии "за" проголосовало 99,08 процента  жителей,
в Австрии - 99,75 процента.

     Итак, Австрия на время ушла с исторической арены. Мстительный австриец,
присоединивший ее к Германии, изменил даже название страны. Древнее немецкое
название Австрии - Остеррайх он заменил новым  -  Остмарк,  но  чиновники  в
Берлине вскоре перестали его использовать. Их больше устраивало слово "Gaue"
(земля), что приблизительно соответствует  историческому  "Laender",  таким,
как Тироль, Зальцбург, Штирия и Каринтия. Вена стала просто одним из городов
рейха, провинциальным центром. Бывший австрийский бродяжка, став диктатором,
стер свою родину  с  политической  карты,  лишил  ее  некогда  блистательную
столицу  последних  остатков  славы.   Настроения   разочарования   охватили
австрийцев.
     В течение первых недель поведение нацистов в Вене превзошло все, что  я
видел в Германии.  Это  была  оргия  садистов.  Множество  евреев  ежедневно
сдирали на улицах плакаты, которые  так  или  иначе  напоминали  о  Шушниге,
чистили  сточные  канавы.  В  то  время  как  они  работали  под  присмотром
ухмылявшихся штурмовиков, вокруг  собиралась  толпа,  из  которой  постоянно
слышались насмешки и издевательства. Евреев - и мужчин и  женщин  -  хватали
прямо на улицах и заставляли чистить общественные туалеты и отхожие места  в
казармах СА и СС. Десятки  тысяч  представителей  этой  национальности  были
брошены в тюрьмы. Их имущество оказалось конфисковано  или  разграблено.  Из
окна своей квартиры на Плосслгассе я видел, как эсэсовцы  выносили  серебро,
гобелены, картины и другие ценности из особняка Ротшильда. Сам барон Луи  де
Ротшильд заплатил большой выкуп, чтобы покинуть Австрию, - его сталелитейные
заводы  были  присоединены  к  заводам  Германа  Геринга.  К  началу   войны
приблизительно половина из 180 тысяч  евреев,  проживавших  в  Вене,  смогла
покинуть Австрию, оставив нацистам свое состояние.
     Эту  торговлю   человеческой   свободой   контролировала   специальная;
организация,  созданная  Гейдрихом  под  эгидой  СС.  Она  носила   название
"Комиссия по еврейской  эмиграции".  Это  было  единственное  учреждение,  в
котором евреи могли получить  разрешение  на  выезд  из  страны.  С  момента
возникновения комиссии ею руководил австрийский нацист, земляк Гитлера, Карл
Адольф Эйхман. Из органа, занимающегося эмиграцией, комиссия в конце  концов
превратилась в орган, занимающийся их уничтожением. Ею было ликвидировано  в
общей сложности около четырех миллионов человек.
     Гиммлер и Гейдрих, находясь в Австрии, тоже не теряли времени даром.  В
первые же недели после аншлюса ими был организован крупный  концентрационный
лагерь Маутхаузен, на  левом  берегу  Дуная,  недалеко  от  Энса,  поскольку
перевозить  тысячи  австрийцев  в  концентрационные  лагеря  Германии   было
довольно хлопотно. К моменту крушения третьего рейха  в  лагере  содержались
заключенные в основном неавстрийской национальности. Маутхаузену принадлежит
сомнительный рекорд среди немецких концентрационных лагерей (за  исключением
лагерей   смерти   в   Восточной   Европе)    по    количеству    официально
зарегистрированных смертных казней  -  35  318  за  шесть  с  половиной  лет
существования.
     Несмотря на гестаповский террор, который Гиммлер и  Гейдрих  учинили  в
Австрии после аншлюса, туда хлынули сотни тысяч немцев. Здесь они  могли  за
марки заказать роскошный обед, что давно уже  было  недоступно  в  Германии,
здесь можно  было  за  весьма  умеренную  плату  прекрасно  отдохнуть  среди
живописных гор и озер. Немецкие промышленники  и  банкиры  просто  наводнили
страну, за бесценок скупая заводы и фабрики,  конфискованные  у  евреев  или
антифашистски настроенных лиц. Среди этой  улыбающейся  публики  оказался  и
вездесущий доктор Шахт. Несмотря на  разногласия  с  Гитлером,  он  все  еще
оставался министром без портфеля в кабинете  и  президентом  Рейхсбанка.  Он
всемерно одобрял аншлюс, а в Австрию прибыл, чтобы от имени  Рейхсбанка  еще
до плебисцита присоединить национальный банк. 21 марта он обратился с  речью
к  служащим  австрийского  банка,  в  которой  высмеял  иностранную  прессу,
осуждавшую гитлеровские методы объединения. Шахту эти методы  нравились.  По
его словам, аншлюс  явился  следствием  бесчисленных  предательств  и  актов
жестокого насилия, которое другие государства применяли против Германии.
     "Слава  богу!..  Адольф  Гитлер  соединил  воедино  германскую  волю  и
германскую мысль! Он подкрепил это единство новым сильным вермахтом и придал
внешнюю законченность внутреннему единству Австрии и Германии...
     Никто из нас не увидит светлого будущего,  если  не  будет  всей  душой
стоять  на  стороне  Адольфа  Гитлера...  Рейхсбанк  всегда   будет   только
национал-социалистским, иначе я отказываюсь им управлять".
     После этого  Шахт  заставил  сотрудников  австрийского  банка  принести
"клятву верности и повиновения фюреру".
     "Мерзавцем будет тот, кто нарушит  эту  клятву!"  -  воскликнул  доктор
Шахт, на что аудитория отозвалась троекратным "Зиг хайль!".
     Доктор Шушниг  был  арестован  и  подвергался  настолько  унизительному
обращению, что трудно поверить, будто приказ об этом не был  подписан  с