ы  свергнут?"-
уточнил капитан Харрис.
     "Могу только сказать, что мы привели бы план в  исполнение,  -  ответил
Гальдер, - а увенчался бы он успехом - не знаю".
     Доктор Шахт, и в показаниях, данных в Нюрнберге, и в своих послевоенных
книгах преувеличивавший собственную роль в заговорах  против  Гитлера,  тоже
обвиняет в провале плана 28 сентября Чемберлена:
     "Дальнейший  ход  истории  наглядно   показал,   что   первая   попытка
государственного  переворота  под  моим  и   Вицлебена   руководством   была
единственной, которая действительно могла  бы  стать  поворотным  пунктом  в
истории Германии. Только этот переворот планировалось предпринять в  удобный
момент... Осенью 1938 года еще можно было рассчитывать  на  то,  что  Гитлер
предстанет перед верховным судом. Все последующие попытки избавиться от него
были сопряжены с покушением на его жизнь... Я подготовил переворот в удобное
время и обеспечил ему  стопроцентный  успех.  Но  история  рассудила  иначе.
Вмешательство иностранных государственных деятелей явилось фактором, который
я не мог предусмотреть".
     Гизевиус, выступавший в Нюрнберге в  роли  твердого  сторонника  Шахта,
добавил:
     "Случилось невероятное - Чемберлен и  Даладье  летели  в  Мюнхен.  Наше
выступление было обречено. Несколько часов  я  еще  полагал,  что  мы  можем
выступить. Но Вицлебен быстро доказал  мне,  что  войска  не  захотят  пойти
против победоносного фюрера... Чемберлен спас Гитлера".
     Спас ли? Или это послужило  оправданием  для  немецких  заговорщиков  -
военных и гражданских?
     На допросе в Нюрнберге  Гальдер  объяснял  капитану  Харрису,  что  для
успешных "революционных действий" необходимы были три условия:
     "Первое условие - четкое и решительное руководство.  Второе  условие  -
готовность масс принять идею революции. Третье  условие  -  верно  выбранный
момент. Нам казалось, что твердое руководство у нас  есть,  то  есть  первое
условие выполнено. Второе  условие  тоже  можно  было  считать  выполненным,
потому что... немецкий народ не хотел войны. Следовательно,  народные  массы
могли поддержать революционную идею из страха перед войной. Третье условие -
выбор момента - тоже было соблюдено, так как мы  ожидали  приказа  о  начале
боевых действий в течение ближайших сорока восьми часов. Исходя из этого, мы
были уверены в успехе. Но вот  приехал  господин  Чемберлен  и  одним  махом
ликвидировал опасность войны".
     Утверждение генерала  Гальдера,  что  первое  условие  было  выполнено,
вызывает сомнение. Если  имелось  "четкое  и  решительное  руководство",  то
почему  генералы  пребывали  в  нерешительности  целых  четыре  дня?  В   их
распоряжении было достаточно войск,  чтобы  сбросить  Гитлера  и  нацистский
режим: у Вицлебена - целый армейский корпус, расквартированный в  Берлине  и
его окрестностях, у Брокдорф-Алефельда - отборная пехотная дивизия в  районе
Потсдама, у Хефнера - танковая дивизия на юге, а  в  самой  столице  у  двух
высокопоставленных полицейских  чинов  фон  Хельдорфа  и  фон  Шуленбурга  -
крупные силы вооруженной полиции, которые могли прийти на  помощь.  Все  эти
офицеры, согласно показаниям  самих  же  заговорщиков,  ждали  лишь  приказа
Гальдера, чтобы ринуться в бой, имея превосходство  в  силах.  Что  касается
берлинцев, насмерть перепуганных тем, что Гитлер вот-вот  начнет  войну,  то
они спонтанно поддержали бы переворот - об этом автор судит не понаслышке.
     Приступили бы к действиям Гальдер и  Вицдебен,  если  бы  Чемберлен  не
прилетел, или нет - ответить на этот вопрос  категорично  не  представляется
возможным.  Если  учесть  настроение  этих  генералов   в   тот   момент   и
предположить, что они стремились свергнуть Гитлера не с целью положить конец
тирании и террору, а чтобы избежать войны, которую опасались  проиграть,  то
можно согласиться, что они привели бы свой план в  исполнение,  если  бы  не
состоялась встреча в Мюнхене. Пока мы  не  располагаем  информацией  о  том,
насколько хорошо был организован  заговор,  насколько  готовы  были  войска,
насколько Гальдер и Вицлебен были близки  к  тому,  чтобы  отдать  приказ  к
выступлению. Все, чем мы располагаем, - это утверждения  горстки  участников
заговора,  которые  после  войны  всеми  силами  старались   доказать   свою
оппозиционность национал-социализму. В  их  показаниях  и  в  том,  что  они
написали  в  свою  защиту,  много  противоречий  и  несоответствий   {Взять,
например, объяснение  провала  заговора,  данное  одним  из  его  участников
генералом  Георгом  Томасом,  умелым  руководителем   отдела   экономики   и
вооружения ОКБ: "Исполнение этого плана было, к сожалению,  сорвано,  потому
что, с точки зрения генерала,  которому  предписывалось  командовать  нашими
силами  (Вицлебена),  на  молодых  офицеров   нельзя   было   положиться   в
политической акция такого рода". (См. Томас Г. Размышления и  события.  )  -
Прим. авт.}.
     Если,  как  утверждают  заговорщики,  они  действительно  готовы   были
осуществить свой план, то поездка Чемберлена в Мюнхен, конечно,  выбивала  у
них почву из-под ног. Однако вряд ли генералы смогли бы арестовать Гитлера и
судить его как военного преступника, когда было очевидно,  что  ему  вот-вот
удастся совершить крупные завоевания, не прибегая к  войне.  Впрочем,  среди
массы неясностей один момент не вызывает сомнений - ив этом доктор Шахт прав
- другого такого случая свергнуть Гитлера, положить  конец  третьему  рейху,
спасти Германию и весь мир от войны немецким заговорщикам не представилось.
     Немцы, если такое обобщение допустимо, имеют слабость: они очень  любят
обвинять  в  своих  неудачах  иностранцев.  Ответственность   Чемберлена   и
Галифакса,  Даладье  и  Бонне  за  Мюнхен,  а  следовательно,   и   за   все
катастрофические последствия огромна.  Но  у  них  есть  хотя  бы  частичное
оправдание  за  то,  что  они  не   прислушались   достаточно   серьезно   к
предупреждениям группы "мятежных" немцев - военных  и  гражданских,  которые
ранее ревностно служили Гитлеру. Они сами или по крайней мере их советники в
Лондоне и Париже могли припомнить факты из недавней истории Германии:  армия
помогла  прийти  к  власти  бывшему  ефрейтору-австрийцу;  армия  радовалась
представившейся  возможности  перевооружиться;  армия  не  возражала  против
уничтожения  свободы  личности  при  национал-социализме;  армия  ничего  не
сделала, когда был убит генерал  фон  Шлейхер  или  когда  был  отправлен  в
отставку по сфабрикованному обвинению генерал фон Фрич; еще  совсем  недавно
армия активно участвовала в акте насилия над Австрией, предоставив для этого
войска. Поэтому, какой бы ни была  вина  архиумиротворителей  из  Лондона  и
Парижа, а она безусловно велика, факт остается фактом: немецкие  генералы  и
их гражданские соратники по заговору не смогли выступить в нужный момент.

       Капитуляция в Мюнхене: 29-30 сентября 1938 года

     В маленьких кафе баварской столицы  Гитлер  начинал  свою  политическую
деятельность. В Мюнхене он потерпел фиаско во время "пивного путча".  Теперь
он в качестве победителя встречал здесь глав правительств Англии и  Франции.
Было 12.30 29 сентября.
     В этот день, рано утром, он отправился  в  Куфштейн,  город  на  бывшей
австро-германской  границе,  чтобы  встретить  Муссолини  и  договориться  о
совместных действиях во время конференции. По пути в Мюнхен Гитлер  пребывал
в  воинственном  настроении  и  по  карте  объяснял  дуче,  как  он  намерен
"ликвидировать"  Чехословакию.  Или  переговоры,  которые  должны   начаться
сегодня, пройдут успешно, или он вынужден будет прибегнуть к оружию.  Чиано,
присутствовавший при этом, вспоминает, что Гитлер добавил: "Наступит  время,
когда нам придется бок о бок сражаться против Франции и  Англии".  Муссолини
согласился.
     Чемберлен не предпринял  аналогичной  попытки  -  не  искал  встречи  с
Даладье, чтобы выработать политику противостояния двух  западных  демократий
двум фашистским диктаторам. Многим  из  нас,  кто  общался  с  английской  и
французской делегациями, стало ясно: Чемберлен  прибыл  в  Мюнхен  в  полной
уверенности, что никто - ни чехи, ни даже французы не  будут  препятствовать
его скорейшей договоренности с Гитлером {Накануне, в 6.45 вечера,  Чемберлен
направил официальное послание президенту Бенешу, в котором сообщал о встрече
в Мюнхене. Он писал: "Я буду во всем иметь в виду интересы  Чехословакии.  Я
еду туда (в Мюнхен) с намерением попытаться найти компромисс между позициями
чешского и немецкого  правительств".  Бенеш  немедленно  ответил:  "Я  прошу
ничего не предпринимать в Мюнхене, пока не будет выслушана Чехословакия".  -
Прим.  авт.}.  Что  касается  Даладье,  весь  день  пребывавшего  словно   в
оцепенении, то вряд ли стоило его  остерегаться,  но  премьер-министр  решил
все-таки не рисковать.
     Переговоры,  начавшиеся  в  12.45  в  так  называемом   Фюрерхаусе   на
Кенигплац,  проходили  спокойно  и  скорее  напоминали  формальную  передачу
Гитлеру того, что он  хотел  получить  в  назначенные  им  сроки.  Шмидт,  в
обязанности которого входило осуществлять перевод переговоров на три языка -
немецкий, английский  и  французский,  отмечает,  что  с  самого  начала  на
переговорах возникла  "атмосфера  всеобщей  доброй  воли".  Посол  Гендерсон
впоследствии вспоминал, что  "на  переговорах  не  было  момента,  когда  бы
атмосфера накалялась". Председательствующего  не  выбирали.  Общение  носило
неформальный характер и, согласно немецкому  отчету,  опубликованному  после
войны, британский и  французский  премьеры  лезли  из  кожи  вон,  добиваясь
взаимопонимания с Гитлером, даже после того, когда он в  начале  переговоров
сказал: в своей речи в Шпортпаласте он объявил, что вторжение в любом случае
начнется 1 октября. Ему ответили, что подобные действия будут расценены  как
акт агрессии. Отсюда вытекает задача действовать  так,  чтобы  это  не  было
расценено как акт агрессии,  тем  не  менее  начать  действовать  необходимо
немедленно.
     Собравшиеся перешли к делу  после  того,  как  выступил  Муссолини.  Он
говорил  третьим,  Даладье  -  последним.  Муссолини  сказал,  что,   "чтобы
способствовать практическому решению проблемы", он  привез  с  собой  четкие
предложения в письменном виде. Я полагаю, что для Чемберлена  источник  этих
предложений оставался неизвестным до самой смерти. Из мемуаров Франсуа-Понсе
и Гендерсона явствует, что и они ничего не знали о предложениях. История  их
возникновения стала известна только после смерти обоих диктаторов.
     То, что  дуче  от  своего  имени  выдвинул  в  качестве  компромиссного
решения, на самом деле было в спешном порядке составлено в Берлине Герингом,
Нейратом и Вайцзекером за спиной министра иностранных дел  фон  Риббентропа,
которому эти трое не доверяли. Геринг показал проект Гитлеру, и  тот  решил,
что он  может  сработать.  Тогда  Шмидт  спешно  перевел  текст  проекта  на
французский, после чего он был передан итальянскому послу Аттолико,  который
на следующий день передал его по  телефону  в  Рим  итальянскому  диктатору,
незадолго до того, как дуче сел в поезд, чтобы отправиться в Мюнхен. Вот что
представляли   собой   "итальянские   предложения",   которые   не    только
предопределили повестку дня переговоров, но и  легли  в  основу  Мюнхенского
соглашения. Все это было заранее состряпано в  Берлине  {О  немецких  корнях
предложений Муссолини упоминает в своих свидетельских показаниях,  данных  4
июня 1948 года в Нюрнберге перед военным трибуналом  США  IV  по  делу  "США
против Эрнста Вайцзекера", Эрих Кордт. В документах  по  германской  внешней
политике приводится краткое  содержание  официального  судебного  протокола.
Кордт рассказывает также об этом  в  своей  книге  "Иллюзии  и  реальность".
Доктор Шмидт, подтверждая слова Кордта, говорил, что переводить  предложения
дуче не составляло труда, поскольку он уже переводил их накануне в  Берлине.
Чиано, министр иностранных дел Италии, находясь в Мюнхене, записал  в  своем
дневнике 29-30 сентября, что Муссолини представил документ, который на самом
деле был продиктован накануне по телефону из  итальянского  посольства  "как
пожелания немецкого правительства". - Прим. авт.}.
     Это  было  видно  из  текста,  который  очень   напоминал   отвергнутый
Годесбергский ультиматум. Но этого не поняли ни Даладье с Чембер  леном,  ни
их послы, присутствовавшие на переговорах. В  немецких  записях  отмечается,
что премьер "приветствовал предложения  дуче,  составленные  в  реалистичном
духе". Он заметил также, что "приветствует предложения дуче, так как видит в
них решение проблемы". Посол Гендерсон позднее писал, что,  по  его  мнению,
Муссолини "тактично выдал за свое сочетание англо-французских предложений  и
предложений Гитлера".  У  посла  Франсуа-Понсе  сложилось  впечатление,  что
собравшиеся положили в основу английский меморандум,  составленный  Горацием
Вильсоном. Как легко было обмануть английских и французских  государственных
деятелей и дипломатов, добивавшихся умиротворения любой ценой!
     Теперь,  когда  "итальянские"  предложения  были  так  тепло  встречены
собравшимися, оставалось уточнить  незначительные  детали.  Чем-берлен,  как
бывший  бизнесмен  и  министр  финансов,  захотел   узнать,   кто   выплатит
Чехословакии компенсацию за общественную собственность, которая  перейдет  к
Германии  вместе   с   Судетской   областью.   Гитлер,   который,   согласно
воспоминаниям Франсуа-Понсе, был бледен и взволнован, так как в  отличие  от
Муссолини не мог следить за переговорами на французском и английском,  резко
ответил, что никакой компенсации не будет. Когда  премьер-министр,  ссылаясь
на положение, согласно которому чехи, покидающие Судетскую область, не могли
брать с собой скот (это было одно из Годесбергских требований),  воскликнул:
"Значит ли это, что фермеров вышлют, а их скот оставят?" - Гитлер  взорвался
и закричал на Чемберлена: "Наше время слишком дорого, чтобы тратить  его  на
такие мелочи!" Далее премьер-министр эту тему не развивал.
     Сначала он настаивал на том, чтобы чешский представитель  присутствовал
на переговорах или, как он выразился, "находился в  пределах  досягаемости".
Его страна, заявил он, "не может  дать  полной  гарантии,  что  эвакуация  с
территории Судетской области будет закончена к 10 октября  (такой  срок  был
указан в предложениях Муссолини), если не будет заявлений об этом со стороны
правительства Чехословакии". Даладье неохотно его поддержал. По его  словам,
французское правительство  "не  потерпит  промедления  со  стороны  чешского
правительства",  но  он  полагал,  что  "было  бы   желательно   присутствие
представителей Чехословакии, с которыми  можно  было  бы  при  необходимости
проконсультироваться".
     Однако Гитлер был непреклонен. Он заявил, что не  потерпит  присутствия
чехов. Даладье постепенно сдался, но Чемберлен выиграл в конце концов мелкую
уступку.  Договорились,  что  чешские  представители  смогут  находиться  "в
соседней комнате", как выразился премьер-министр.
     И действительно, во время вечернего заседания прибыли два представителя
Чехословакии - доктор Войтех Мастны, посол Чехословакии в Берлине, и  доктор
Хуберт  Масарик  из  министерства  иностранных  дел.  Холодно  втретив,   их
проводили в прилегающую к помещению переговоров комнату. Там они просидели в
томительном ожидании с двух до семи, после чего на них,  образно  выражаясь,
обвалилась Крыша. В  семь  часов  к  ним  вошел  Фрэнк  Эштон-Гуэткин,  член
комиссии Ренсимена, а теперь человек из свиты Чемберлена, и обрушил  на  них
дурные вести: достигнуто общее соглашение,  о  деталях  которого  он  ничего
сказать еще не может, но  ясно  одно  -  условия  его  гораздо  жестче,  чем
франко-британские предложения. Когда Масарик спросил, получат ли возможность
выступить представители Чехословакии, англичанин, как вспоминал впоследствии
сам Масарик, заметил, что он, вероятно, не представляет,  насколько  тяжелое
положение великих держав, и не  понимает,  как  трудно  вести  переговоры  с
Гитлером.
     В десять часов вечера двух несчастных чехов проводили  к  сэру  Горацию
Вильсону, верному советнику премьер-министра. Вильсон  от  имени  Чемберлена
ознакомил их с основными  пунктами  четырехстороннего  соглашения  и  вручил
карту Судетской области, на которой были отмечены территории  с  населением,
подлежащим  немедленной  эвакуации.  Когда  чехи  попытались   протестовать,
англичанин резко оборвал их, заметив,  что  ему  больше  нечего  сказать,  и
быстро вышел  из  комнаты.  Чехи  заявили  протест  Эштон-Гуэткину,  который
находился с ними, но их протесты оказались тщетными.
     "Если вы не примете условий, - уговаривал он  их,  -  то  вам  придется
улаживать свои дела с Германией один на один. Может быть,  французы  изложат
вам то же самое в более мягкой форме, но, поверьте мне, они  разделяют  нашу
точку зрения. Они - незаинтересованная сторона".
     Это было правдой, какой бы горькой она ни оказалась для  представителей
Чехословакии. Во втором часу ночи  30  сентября  {Соглашение  датировано  29
сентября, хотя подписано оно было рано утром 30 сентября. В  соответствии  с
соглашением  оккупация  немцами   "территорий   с   преобладающим   немецким
населением" должна была производиться немецкой армией в четыре этапа с 1  по
7 октября. Остальные территории немцы должны были занять к 10 октября, после
разграничений, произведенных международной комиссией. Эта комиссия  состояла
из представителей четырех великих держав и Чехословакии. Англия,  Франция  и
Италия сошлись на том, что к  10  октября  необходимо  закончить  эвакуацию,
причем  зданиям  и  сооружениям  не  должен  быть  причинен  ущерб,  и   что
правительство   Чехословакии   несет    ответственность    за    сохранность
вышеозначенных сооружений.
     Далее,  международной  комиссии  не  позднее  конца  ноября  предстояло
организовать плебисцит в районах со смешанным этническим составом населения,
после чего надлежало определить новые  границы  В  приложении  к  соглашению
Англия и Франция заявили, что они "не отказываются от своего  предложения...
о международных гарантиях новых границ Чехословацкого государства на  случай
неспровоцированной  агрессии.  Когда  будет  решен  вопрос  с   польским   и
венгерским меньшинствами, Германия и Италия в свою  очередь  дадут  гарантии
Чехословакии".
     Обещание провести плебисцит так и не было выполнено.  Ни  Германия,  ни
Италия не дали Чехословакии гарантий  даже  после  того,  как  был  разрешен
вопрос о польском и венгерском меньшинствах. Как  мы  позднее  убедимся,  не
стали выполнять своих гарантий и Англия и Франция.  -  Прим.  авт.}  Гитлер,
Чемберлен, Муссолини и Даладье  (именно  в  таком  порядке)  поставили  свои
подписи под Мюнхенским соглашением, позволявшим немецкой армии  вступить  на
территорию  Чехословакии  1  октября,  как  и  обещал  Гитлер,  и  закончить
оккупацию Судетской области к 10 октября. Гитлер получил то, в чем ему  было
отказано в Годесберге.
     Оставался один болезненный момент  -  по  крайней  мере,  для  жертв  -
сообщить чехам, с чем они должны расстаться  и  в  какие  сроки.  Гитлера  и
Муссолини эта процедура не интересовала, они ушли, перепоручив  сделать  это
союзникам Чехословакии - представителям Франции и  Англии.  Эта  сцена  живо
описана Масариком в его отчете министерству иностранных дел Чехословакии.
     "В половине второго утра нас проводили в зал заседаний, где  находились
господин  Чемберлен,  месье  Даладье,  сэр  Гораций  Вильсон,   месье   Леже
(генеральный секретарь французского министерства иностранных дел),  господин
Эштон-Гуэткин... Атмосфера  была  гнетущей,  вот-вот  должны  были  зачитать
приговор. Французы нервничали, заботясь о сохранении собственного  престижа.
Господин Чемберлен в длинной вступительной речи сс