лся в  Берлин.  Однако
теперь он уже не мог сдерживать свой гнев. По мере того как вести с  фронтов
становились все хуже и хуже, его все чаще и  чаще  охватывала  истерия.  Это
неизменно сопровождалось дрожью в руках и ногах, которую он  не  мог  унять.
Несколько описаний таких моментов оставил генерал Гудериан. В конце  января,
когда русские вышли на Одер  всего  в  100  милях  от  Берлина  и  начальник
генерального  штаба  потребовал  эвакуировать   морем   несколько   дивизий,
отрезанных в Прибалтике, Гитлер в гневе накинулся на него.
     "Он стоял передо мной и грозил мне  грясущимися  кулаками.  Мой  добрый
начальник штаба Томалс счел нужным схватить меня за фалды кителя и  оттащить
назад, чтобы я не стал жертвой физического воздействия".
     По воспоминаниям Гудериана, несколько  дней  спустя,  13  февраля  1945
года,  из-за  обстановки  на  русском  фронте  произошла  еще  одна  стычка,
продолжавшаяся два часа.
     "Передо мной стоял человек с поднятыми кулаками и  багровыми  от  гнева
щеками, дрожавший всем телом... и  потерявший  всякий  контроль  над  собой.
После каждого взрыва негодования Гитлер ходил  длинными  шагами  вдоль  края
ковра, затем внезапно останавливался передо мной и бросал мне в  лицо  новую
порцию негодующих обвинений. Он почти визжал, казалось,  его  глаза  вот-вот
вылезут из орбит, а вздувшиеся на висках вены лопнут".
     И в таком состоянии, душевном и физическом, немецкий фюрер принял  одно
из последних важных государственных решений. 19 марта он подписал  директиву
о том, что все военные, промышленные, транспортные объекты и объекты  связи,
как и все материальные ресурсы Германии, должны  быть  уничтожены,  дабы  не
попасть  в  руки  врага.  Исполнение  возлагалось  на  военных  совместно  с
нацистскими гаулейтерами  и  комиссарами  обороны.  Директива  заканчивалась
словами:   "Все    распоряжения,    противоречащие    настоящему    приказу,
недействительны".
     Германию собирались превратить в обширную пустыню. Ничего не  следовало
оставлять из того, что могло бы помочь немецкому народу как-то пережить свое
поражение.
     Откровенный и прямой  Альберт  Шпеер,  министр  вооружений  и  военного
производства, предвидел эту варварскую директиву, исходя  из  предшествующих
встреч с  Гитлером.  15  марта  он  составил  памятную  записку,  в  которой
решительно выступил против этого преступного шага и  подтвердил,  что  война
проиграна. Вечером 18 марта он представил ее фюреру.
     "Полного крушения немецкой экономики, - писал Шпеер, - следует со  всей
определенностью ожидать в ближайшие четыре - восемь  недель...  После  этого
краха продолжать войну военными средствами станет  невозможно...  Мы  должны
предпринять все, чтобы до конца  сохранять,  пусть  даже  самым  примитивным
образом, основу для существования нации... На этом этапе войны мы  не  имеем
права производить разрушения, которые могут отразиться на жизни народа. Если
враги  хотят  уничтожить  нашу  нацию,  которая  сражалась  с   непостижимой
храбростью, тогда пусть этот исторический позор полностью ляжет на них.  Наш
долг - сохранить  для  нации  любую  возможность  возрождения  в  отдаленном
будущем..."
     Но Гитлер, решив  свою  собственную  судьбу,  отныне  не  интересовался
дальнейшим существованием немецкого народа, к которому всегда выражал  такую
безграничную любовь. И он сказал Шпееру:
     "Если война будет проиграна, нация также погибнет.  Это  ее  неизбежный
удел. Нет необходимости  заниматься  основой,  которая  потребуется  народу,
чтобы продолжать самое примитивное существование.  Напротив,  будет  гораздо
лучше уничтожить все эти вещи нашими же руками, потому  что  немецкая  нация
лишь докажет, что она слабее, а будущее  будет  принадлежать  более  сильной
восточной  нации  (России).  Кроме  того,   после   битвы   уцелеют   только
неполноценные люди, ибо все полноценные будут перебиты".
     На следующий день верховный главнокомандующий открыто провозгласил свою
позорную доктрину "выжженной земли". 23 марта появился на свет в равной мере
чудовищный приказ Мартина Бормана, человека-крота,  первого  среди  сатрапов
Гитлера, с которым в настоящее время никто не мог сравниться  по  положению.
Шпеер так описал это на Нюрнбергском процессе:
     "Декретом Бормана предусматривалось сосредоточение  всего  населения  с
Запада и с Востока, включая иностранных рабочих и  военнопленных,  в  центре
рейха. К месту сбора миллионы людей должны были двигаться  пешком.  Никакого
обеспечения продуктами  питания  и  предметами  первой  необходимости  ввиду
сложившейся обстановки не предусматривалось. Условия движения  не  позволяли
взять что-либо с собой. Результатом всего этого мог  стать  страшный  голод,
последствия которого трудно представить".
     И если бы все прочие приказы Гитлера и Бормана  -  а  было  издано  еще
немало дополнительных директив - исполнялись, миллионы немцев,  остававшихся
к тому времени в живых, наверняка погибли бы. Свидетельствуя на Нюрнбергском
процессе,  Шпеер  попытался  обобщить  различные  приказы  и   распоряжения,
требовавшие превращения рейха в "выжженную землю".
     Уничтожению, по его словам, подлежали:  все  промышленные  предприятия,
все  важные  источники  и  средства  передачи  электроэнергии,  водопроводы,
газовые сети, продовольственные и вещевые  склады;  все  мосты,  все  водные
пути, корабли и суда, все грузовые автомобили и все локомотивы.
     Приближался конец и немецкой армии.
     Пока  англо-канадские  армии  фельдмаршала  Монтгомери  форсировали   в
последнюю  неделю  марта  Нижний  Рейн,  продвигались   в   северо-восточном
направлении к Бремену, Гамбургу и Балтийскому  побережью  в  районе  Любека,
американские 9-я армия генерала Симпсона и 1-я армия генерала Ходжеса быстро
охватывали Рур соответственно с севера и с юга, 1 апреля они  соединились  у
Липпштадта.  Группа  армий  "Б"  под  командованием   фельдмаршала   Моделя,
состоявшая из 15-й и 5-й танковых армий, насчитывавших примерно 21  дивизию,
была загнана в  ловушку  среди  развалин  крупнейшего  промышленного  района
Германии. Она продержалась 18 дней и 18 апреля сдалась.  В  плену  оказалось
еще 325 тысяч немцев, в том числе 30 генералов. Моделя среди них не было. Он
предпочел застрелиться.
     Окружение армий  Моделя  в  Руре  оголило  немецкий  фронт  на  большом
протяжении на Западе. В образовавшуюся  брешь  шириной  200  миль  двинулись
американские 9-я и 1-я армии, высвободившиеся в Руре. Отсюда они устремились
к Эльбе, к самому сердцу Германии. Открылась дорога на Берлин,  поскольку  в
промежутке между этими  двумя  американскими  армиями  и  немецкой  столицей
находилось  всего  несколько  беспорядочно  разбросанных,  дезорганизованных
немецких дивизий. Вечером 11 апреля, преодолев с  рассвета  около  60  миль,
передовые части 9-й армии достигли Эльбы у Магдебурга, а на  следующий  день
организовали на другом берегу предмостный  плацдарм.  Американцы  находились
всего в 60 километрах от Берлина.
     Цель Эйзенхауэра  теперь  состояла  в  том,  чтобы  расколоть  Германию
надвое, соединившись с русскими на Эльбе,  между  Магдебургом  и  Дрезденом.
Несмотря на резкую  критику  со  стороны  Черчилля  и  английского  военного
руководства за то, что не взяли Берлин раньше русских, хотя легко могли  это
сделать,  Эйзенхауэр  и  его  штаб  работали  как  одержимые  над   решением
неотложной задачи. Теперь, после  соединения  с  русскими,  необходимо  было
немедленно  двинуться  на  юго-восток,   чтобы   овладеть   так   называемой
Национальной  крепостью,  где  в  труднопроходимых  Альпийских  горах  Южной
Баварии и Западной  Австрии  Гитлер  собирал  на  последнем  рубеже  обороны
оставшиеся силы.
     "Национальная крепость" была миражом. Ее никогда не существовало, кроме
как в пропагандистских тирадах д-ра Геббельса и  в  головах  сверхосторожных
штабистов Эйзенхауэра, которые клюнули на эту удочку. Еще 11 марта  разведка
штаба  верховного  командования  союзных  экспедиционных  сил   предупредила
Эйзенхауэра, что нацисты планируют создать в горах неприступную  крепость  и
что  Гитлер  будет  лично  руководить  ее  обороной  из  своего  убежища   в
Берхтесгадене. По сообщениям разведки,  покрытые  льдом  горные  утесы  были
практически непроходимы.
     "Здесь,  -  утверждала  разведывательная  сводка,  -   под   прикрытием
естественных  оборонительных  препятствий,   усиленных   самым   эффективным
секретным  оружием  из  когда-либо  созданного  человеком,  уцелевшие  силы,
которые до сих пор руководили  Германией,  положат  начало  ее  возрождению;
здесь на заводах, расположенных в бомбоубежищах, будет изготовляться оружие;
здесь  в  обширных  подземных  нишах  будет   храниться   продовольствие   и
снаряжение, а  специально  сформированный  корпус  из  молодых  людей  будет
обучаться ведению партизанской войны, с тем  чтобы  целая  подпольная  армия
могла  быть  подготовлена  и  направлена   на   освобождение   Германии   от
оккупировавших ее сил".
     Казалось,  в  разведывательное  управление  штаба  верховного  союзного
командования проникли английские и американские мастера детективных романов.
Во всяком случае, эти фантастические измышления всерьез восприняли  в  штабе
союзных экспедиционных сил, где начальник штаба Эйзенхауэра  генерал  Беделл
Смит ломал голову над ужасной возможностью "затяжной кампании  в  альпийских
районах", что повлекло бы огромные людские потери и привело бы к затягиванию
войны на неопределенный срок {"Лишь по  окончании  всей  кампании,  -  писал
позднее генерал Омар Брэдли, - мы поняли, что эта  крепость  существовала  в
воображении нескольких фанатичных нацистов. Она превратилась в такое пугало,
что  я  просто  поражаюсь,  как  мы  могли  столь  наивно  поверить   в   ее
существование. Но пока оно существовало, легенда  о  крепости  была  слишком
зловещей угрозой, чтобы ею пренебрегать, и в результате в  последние  недели
войны мы не могли не учитывать ее в своих  оперативных  планах"  (Брэдли  О.
Записки солдата, с. 536).  "Превеликое  множество  всего  было  написано  об
Альпийской крепости, - заметил  с  усмешкой  фельдмаршал  Кессельринг  после
войны, - и в основном чепухи" (Кессельринг.  Послужной  список  солдата,  с.
276). - Прим. авт.}. Еще раз -  уже  в  последний  -  изобретательному  д-ру
Геббельсу  удалось  повлиять  посредством  пропагандистского  блефа  на  ход
военных  операций.  И  хотя  Адольф  Гитлер  вначале  допускал   возможность
отступления в австро-баварские Альпы, чтобы укрыться и дать последний бой  в
горах, близ которых он родился, где провел немало часов своей жизни, где  на
горном курорте Оберзальцберг, за Берхтесгаденом, он  построил  дом,  который
мог назвать своим, он долго колебался, пока не стало слишком поздно.
     16 апреля - в день, когда американские войска вошли в  Нюрнберг,  город
громогласных сборищ нацистской  партии,  русские  армии  Жукова  устремились
вперед с плацдарма на Одере и 21 апреля вышли  к  пригородам  Берлина.  Вена
пала еще 13 апреля. В 16.40 25 апреля  передовые  дозоры  американской  69-й
пехотной дивизии встретились с передовыми частями русской  58-й  гвардейской
дивизии в Торгау на Эльбе, примерно в 75  милях  к  югу  от  Берлина.  Между
Северной и Южной Германией был  вбит  клин,  и  Гитлер  оказался  отрезан  в
Берлине. Дни третьего рейха были сочтены.

     - 31 -

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ТРЕТЬЕГО РЕЙХА

     Гитлер планировал покинуть Берлин  и  направиться  в  Оберзальцберг  20
апреля, в день, когда ему исполнялось 56 лет, чтобы оттуда,  из  легендарной
горной твердыни Фридриха Барбароссы, руководить  последней  битвой  третьего
рейха. Большинство министерств  уже  переехали  на  юг,  переправив  туда  в
переполненных грузовиках  государственные  документы  и  охваченных  паникой
чиновников, отчаянно стремившихся вырваться из обреченного Берлина.  Десятью
днями ранее Гитлер отправил в Берхтесгаден большую часть домашней  прислуги,
чтобы она могла подготовить  к  его  приезду  расположенную  в  горах  виллу
Бергхоф.
     Однако судьба распорядилась иначе и он  уже  больше  не  увидел  своего
излюбленного пристанища в Альпах. Конец  приближался  гораздо  быстрее,  чем
рассчитывал фюрер. Американцы и русские стремительно  продвигались  к  месту
встречи на Эльбе. Англичане стояли  у  ворот  Гамбурга  и  Бремена,  угрожая
отрезать Германию от оккупированной Дании. В Италии пала Болонья, и  союзные
войска под командованием Александера вступили в долину реки По.  Овладев  13
апреля Веной, русские продолжали продвигаться вверх по Дунаю, а навстречу им
вниз по реке шла американская 3-я армия. Они  встретились  в  Линце,  родном
городе Гитлера. Нюрнберг, на площадях и  стадионах  которого  на  протяжении
всей войны проходили  демонстрации  и  митинги,  что  должно  было  означать
превращение этого древнего города в столицу нацизма, теперь был  осажден,  а
части американской 7-й армии обошли его  и  двинулись  на  Мюнхен  -  родину
нацистского  движения.  В  Берлине  уже  слышался   гром   русской   тяжелой
артиллерии.
     "В течение недели, - отмечал в своем дневнике за 23 апреля граф  Шверин
фон Крозиг, легкомысленный министр финансов, стремглав бежавший  из  Берлина
на север при первом же сообщении о приближении большевиков, -  не  произошло
никаких событий, лишь  нескончаемым  потоком  прибывали  посланцы  Иова  {По
библейским сказаниям, вестники беды. - Прим. ред.}. Судя  по  всему,  нашему
народу уготована страшная судьба".
     В последний раз Гитлер выехал из своей  ставки  в  Растенбурге  еще  20
ноября, поскольку приближались русские, и с тех пор до 10 декабря пребывал в
Берлине, который почти  не  видел  с  начала  войны  на  Востоке.  Затем  он
направился  в  свою  западную  ставку  в  Цигенберге,   расположенную   близ
Бад-Наухайма, чтобы руководить колоссальной авантюрой в Арденнах.  После  ее
провала он вернулся 16 января в Берлин, где и оставался до конца. Отсюда  он
руководил своими разваливавшимися армиями. Его ставка размещалась в бункере,
расположенном на глубине  15  метров  под  имперской  канцелярией,  огромные
мраморные залы которой превратились в руины в результате  воздушных  налетов
союзников.
     Физически он заметно деградировал. Молодой армейский  капитан,  впервые
увидевший фюрера в феврале, позднее так описывал его внешность:
     "Голова у него слегка тряслась. Его левая рука висела плетью,  а  кисть
дрожала. Глаза сверкали непередаваемым лихорадочным блеском, вызывая страх и
какое-то странное  оцепенение.  Его  лицо  и  мешки  под  глазами  создавали
впечатление  полного  истощения.  Все  движения  выдавали  в  нем   дряхлого
старика".
     С момента  покушения  на  его  жизнь  20  июля  он  перестал  кому-либо
доверятьcя даже старым соратникам по партии. "Мне лгут со  всех  сторон",  -
возмущенно говорил он в марте одной из своих секретарш.
     "Я ни на кого не могу положиться. Меня кругом предают. От  всего  этого
меня просто тошнит... Если со мной что-нибудь случится,  Германия  останется
без вождя. У меня нет преемника. Гесс  -  сумасшедший,  Геринг  несимпатичен
народу, Гиммлера отвергнет  партия,  кроме  того,  он  совсем  неартистичен.
Поломайте себе голову и скажите, кто может стать моим преемником".
     Казалось, на данном историческом отрезке  времени  вопрос  о  преемнике
чисто отвлеченный, однако это было не так,  да  иначе  и  быть  не  могло  в
безумной стране нацизма. Не только фюрер мучился этим вопросом, но и, как мы
вскоре убедимся, ведущие кандидаты в его преемники.
     Хотя физически Гитлер был уже полной развалиной  и  стоял  перед  лицом
надвигающейся катастрофы, по мере того как русские продвигались к Берлину, а
союзники опустошали рейх, он и его наиболее фанатичные  приспешники,  прежде
всего Геббельс, упрямо верили, что в последний момент их спасет чудо.
     Однажды, чудесным вечером в начале апреля, Геббельс читал Гитлеру вслух
его любимую книгу "История Фридриха II" Карлейля. В главе  рассказывалось  о
мрачных днях Семилетней войны, когда великий король почувствовал приближение
гибели и сказал своим министрам, что если до 15  февраля  в  его  судьбе  не
произойдет поворота к лучшему, то он сдастся и примет яд. Этот  исторический
эпизод, безусловно, вызывал ассоциации, а Геббельс, естественно,  читал  это
место с особым, присущим ему драматизмом...
     "Наш храбрый  король!  -  продолжал  чтение  Геббельс.  -  Подожди  еще
немного, и дни твоих страданий останутся  позади.  Солнце  твоей  счастливой
судьбы уже появилось на небе и  скоро  взойдет  над  тобой".  Умерла  царица
Елизавета, и для Бранденбургской династии свершилось чудо".
     Геббельс рассказывал Крозигу, из дневника которого мы  узнали  об  этой
трогательной сцене, что глаза  фюрера  наполнились  слезами.  Получив  такую
моральную поддержку,  да  еще  из  английского  источника,  они  потребовали
принести им два гороскопа, хранившиеся в материалах одного из многочисленных
"научно-исследовательских" отделов Гиммлера. Один гороскоп был составлен для
фюрера 30 января 1933 года, в день  его  прихода  к  власти,  другой  -  был
составлен  известным  астрологом  9  ноября  1918  года,  в  день   рождения
Веймарской республики. Геббельс сообщил позднее Крозигу результат повторного
изучения этих удивительных документов.
     "Был обнаружен поразительный факт - оба  гороскопа  предсказали  начало
войны в 1939  году  и  победы  до  1941  года,  а  также  последующую  серию
поражений, при этом наиболее тяжкие удары должны были  обрушиться  в  первые
месяцы 1945 года, особенно в первой  половине  апреля.  Во  второй  половине
апреля нас ожидает временный успех. Затем воцарится  затишье  до  августа  и
тогда же наступит мир. В течение последующих  трех  лет  Германии  предстоит
пережить тяжелые времена, но с 1948 года она вновь начнет возрождаться".
     Ободренный Карлейлем и поразительными  предсказаниями  звезд,  Геббельс
обратился 6 апреля с призывом к отступающим войскам:
     "Фюрер заявил,  что  уже  в  этом  году  должна  наступить  перемена  в
судьбе... Истинная сущность гения - это предвидение и твердая уверенность  в
предстоящих переменах. Фюрер знает точный час их наступления. Судьба послала
нам этого человека, чтобы мы в час великих внутренних и  внешних  потрясений
стали свидетелями чуда..."
     Едва минула неделя, как в ночь на 12 апреля Геббельс убедил  себя,  что
час чуда настал.  В  этот  день  пришли  новые  недобрые  вести.  Американцы
появились на автостраде Дессау - Берлин, и верховное  командование  поспешно
отдало приказ об уничтожении двух последних пороховых заводов, расположенных
поблизости  от   нее.   Отныне   немецким   солдатам   придется   обходиться
боеприпасами, которые имелись у них в наличии. Весь день Геббельс провел при
штабе генерала Буссе в Кюстрине на  одерском  направлении.  Как  рассказывал
Геббельс Крозигу, генерал заверил его, что прорыв русских невозможен, что он
"будет держаться здесь, пока не получит от англичан пинка в зад".
     "Вечером они сидели  вместе  с  генералом  в  штабе,  и  он,  Геббельс,
развивал свой тезис, что согласно исторической логике и  справедливости  ход
событий должен измениться, как это чудесным образом произошло  в  Семилетней
войне с Бранденбургской династией.
     "А какая царица умрет на этот раз?"  -  спросил  генерал.  Геббельс  не
знал. "Но судьба, - ответил он, - располагает многими возможностями".
     Когда поздно вечером министр пропаганды  возвратился  в  Берлин,  центр
столицы полыхал в огне после очередного налета английской  авиации.  Пожаром
были  охвачены  уцелевшая  часть  здания  канцелярии  и  отель  "Адлон"   на
Вильгельмштрассе. У входа в министерство пропаганды Геббельса  приветствовал
секретарь, сообщивший ему срочную новость: "Рузвельт  умер".  Лицо  министра
засветилось  в  отблесках   пожара,   охватившего   здание   канцеляр