ение  итальянский  посол  заявил,  что   дуче   считает   свое
предложение о посредничестве более не действующим. Министр  иностранных  дел
выслушал заявление итальянского посла без комментариев".
     И ни слова благодарности неутомимому Аттолико за все его труды!  Только
презрительное  молчание  по  отношению  к  союзнику,  который  хотел  надуть
Германию, лишив ее польской добычи.
     Последний шанс предотвратить вторую  мировую  войну  был  упущен.  Это,
вероятно, понимали все действующие лица  драмы,  кроме  одного  В  9  вечера
малодушный Бонне позвонил Чиано и еще раз подтвердил, что  французская  нота
Германии "не  носит  характера  ультиматума",  и  сообщил,  что  французское
правительство готово ждать ответа немцев до полудня 3 сентября. Бонне заявил
Чиано, что правительство Франции согласно с британским правительством в том,
что немецкие войска должны быть "эвакуированы" из Польши. Этот вопрос  Бонне
затронул впервые, и то только потому, что на этом настояли англичане.  Чиано
ответил, что не думает, чтобы правительство рейха приняло такое условие.  Но
Бонне  не  сдавался.  Всю  ночь  он  размышлял,  как   избежать   выполнения
французских обязательств перед терзаемой Польшей. Чиано  воспроизводит  этот
момент в дневниковой записи за 3 сентября:
     "Ночью меня разбудил звонок из министерства. Бонне спросил итальянского
посла в Париже, не можем  ли  мы  добиться  хотя  бы  символического  вывода
немецких войск с территории Польши... Я бросил это предложение в  корзину  и
даже не стал  докладывать  о  нем  дуче.  Но  это  показывает,  что  Франция
приближается к серьезному испытанию без энтузиазма и в растерянности".

       Польская война превращается во вторую мировую войну

     В воскресенье 3 сентября в Берлине стояла  прекрасная  погода.  Светило
солнце, воздух был чист и прозрачен.  В  дневнике  я  записал:  "Такой  день
берлинцы предпочитают проводить в окрестных лесах или на озерах".
     На рассвете в британское  посольство  пришла  телеграмма  на  имя  сэра
Невилла  Гендерсона  от  лорда  Галифакса.  В   ней   послу   предписывалось
договориться о встрече с министром иностранных дел в 9 утра и  передать  ему
заявление, текст которого приводился.
     Правительство Чемберлена пришло к окончательному решению. Тридцать  два
часа назад оно сообщило Гитлеру, что если немецкие войска не будут  выведены
из Польши, то Англия вступит в войну. Ответа от Гитлера  не  последовало,  и
теперь английское правительство решило перейти от слов  к  делу.  В  течение
минувшего дня английское правительство опасалось, что Гитлер намеренно тянет
с ответом, чтобы оккупировать  побольше  польских  территорий,  после  чего,
захватив Данциг, коридор и другие районы, договориться о мире на базе  своих
"необычайно  великодушных"  шестнадцати  пунктов.  (Об  этом  Шарль  Корбэн,
французский посол в Лондоне, сообщил колеблющемуся Бонне в 14.30.)
     Чтобы избежать этой ловушки, Галифакс предложил французам объявить, что
если Германия в течение ближайших нескольких часов  не  даст  положительного
ответа на англо-французское заявление от 1 сентября,  то  Англия  и  Франция
будут  считать  себя  в  состоянии  войны  с  Германией.   После   заседания
британского кабинета вечером 2 сентября, на котором было принято  конкретное
решение, Галифакс предложил в полночь  объявить  ультиматум,  срок  которого
будет истекать в 6 часов утра 3 сентября. Бонне  даже  слышать  не  хотел  о
столь поспешных шагах.
     Французский  кабинет,  раздираемый  противоречиями,  переживал  трудные
времена. Нужно было принять  решение  относительно  выполнения  обязательств
перед Польшей и в первую очередь перед Англией. В роковой день  23  августа,
ошеломленный известием о том, что Риббентроп прибыл в Москву для  подписания
нацистско-советского пакта  о  ненападении,  Бонне  убедил  Даладье  созвать
заседание совета национальной обороны,  чтобы  решить,  что  должна  Франция
делать дальше {Стенограмма этой встречи, сделанная генералом Деканом,  шефом
военного кабинета премьера Даладье, впервые  была  обнародована  на  суде  в
Риоме. Этот документ никогда не предоставлялся другим участникам встречи для
внесения уточнений. Генерал Гамелен в своей книге  "Служить"  заявляет,  что
запись сделана настолько сокращенно, что  может  ввести  в  заблуждение.  Но
основное содержание встречи подтверждает даже пугливый  "генералиссимус",  -
Прим. авт.}. Кроме премьера Даладье  и  Бонне  на  заседании  присутствовали
командующие трех видов вооруженных сил, генерал  Гамелен,  командующие  ВМС,
ВВС и еще четыре генерала - всего 12 человек.
     Из протокола совещания видно, что Даладье поставил три вопроса:
     1. Может ли Франция пребывать в бездействии, если Польщу и Румынию (или
одну из них) стирают с карты Европы?
     2. Как она может противостоять этому?
     3. Какие меры должны быть предприняты в настоящее время?

     Сам Бонне, рассказав  о  мрачном  повороте  событий,  поставил  вопрос,
который, как он считал, останется самым важным до конца:
     Принимая во внимание сложившуюся  ситуацию,  должны  ли  мы  оставаться
верны своим обязательствам или нам следует пересмотреть их и получить, таким
образом, короткую передышку?..
     Ответ на этот вопрос носит преимущественно военный характер.
     На этот вопрос адмирал Дарлан и генерал Гамелен ответили следующее:
     "Армия и флот готовы. На ранней стадии  войны  с  Германией  мы  сможем
оказать лишь небольшую помощь.  Но  мобилизация  во  Франции  сама  по  себе
принесет некоторое облегчение Польше  тем,  что  будет  оттягивать  на  себя
значительное число немецких войск.
     ...Генерал Гамелен спросил, как долго смогут  сопротивляться  Польша  и
Румыния.  Добавил,  что  уверен:  поляки  будут  защищаться  доблестно.  Это
приведет к тому, что Германия не сможет перебросить свои основные  силы  для
ведения войны против Франции до весны следующего года, а к  тому  времени  к
Франции присоединится и Англия" {В своей книге "Служить"  Гамелен  отмечает,
что он не хотел поднимать на встрече  вопрос  о  военной  слабости  Франции,
потому что не верил Бонне. Он пишет, что Даладье  позднее  сказал  ему:  "Вы
поступили правильно. Если бы вы раскрыли нашу слабость, то немцы знали бы об
этом на следующий день".
     Гамелен  утверждает  также,  что  на  конференции  он  не  упоминал   о
невыгодном военном положении Франции, а только объяснил, что  если  Германия
"уничтожит Польшу" и обрушится всей мощью на Францию, то Франция окажется  в
"трудном положении". "В этом положении, - пишет  он,  -  Франции  невозможно
будет вступить в борьбу... Я полагал, что весной  при  поддержке  английских
войск и американского снаряжения мы смогли бы вести оборонительные  действия
(если, конечно, возникнет необходимость). Я добавлял также, что мы не  можем
надеяться на победу, разве что в затяжной войне. Я  всегда  считал,  что  мы
будем неспособны вести наступательные действия раньше 1941-1942 годов".
     Робость французского генерала во многом объясняет последующее  развитие
событий. - Прим. авт.}.
     После продолжительных дебатов французы в конце концов пришли к решению,
которое было тщательно зафиксировано в протоколе совещания.
     "В ходе обсуждений отмечалось, что  если  мы  и  станем  сильнее  через
несколько месяцев, то Германия все равно окажется сильнее  нас,  так  как  к
тому времени будет располагать ресурсами Польши и Румынии.
     Таким образом, у Франции нет выбора.
     Возможно   единственное   решение   -    придерживаться    обязательств
относительно Польши, принятых до начала переговоров с СССР".
     Приняв такое решение,  французское  правительство  начало  действовать.
После заседания 23 августа была объявлена тревога,  в  результате  чего  все
войска на границах были приведены в боевую  готовность.  На  следующий  день
призвали 360 тысяч резервистов. 31 августа кабинет опубликовал коммюнике,  в
котором говорилось, что Франция "твердо  выполнит"  свои  обязательства.  На
следующий день, в первый день  немецкой  агрессии  против  Польши,  Галифакс
убедил Бонне предупредить Берлин, что обе страны выполнят свои  союзнические
обязательства.
     Но когда 2 сентября англичане предложили предъявить Гитлеру  в  полночь
ультиматум, генерал Гамелен и французский генеральный штаб  заколебались.  В
конце концов именно Франции  придется  воевать,  если  Германия  нападет  на
Запад. И ни один английский солдат не поможет  французам.  Генеральный  штаб
настоял на отсрочке всеобщей мобилизации на сорок восемь часов.
     В шесть часов вечера Галифакс разговаривал по телефону с  сэром  Эриком
Фиппсом, английским послом в  Париже:  "Британское  правительство  не  может
согласиться с отсрочкой на сорок восемь часов. Отношение французов  вызывает
недоумение в правительстве его величества".
     Ситуация действительно  могла  оказаться  угрожающей.  Через  два  часа
Чемберлен выступал в палате общин, большинство членов которой,  несмотря  на
различие в партийной принадлежности, выражали нетерпение и недовольство тем,
что Британия откладывает выполнение своих союзнических  обязательств.  После
выступления премьер-министра их терпение окончательно истощилось. Он сообщил
палате, что ответ из Берлина до сих пор не получен. Если  ответа  так  и  не
последует  и  немцы  не  согласятся  вывести  свои  войска  из  Польши,   то
правительство "сочтет себя обязанным действовать". Если же немцы  согласятся
вывести войска,  то  британское  правительство,  говорил  Чемберлен,  "будет
склонно расценивать ситуацию как сходную с той, которая была  до  того,  как
немецкие войска пересекли границу  Польши".  В  настоящее  время  британское
правительство ведет переговоры с правительством Франции по поводу  истечения
срока их предупреждения, посланного Германии.
     После тридцати девяти часов войны в Польше английское правительство  не
желало   придерживаться   только   выжидательной   тактики.   В   резиденции
правительства, казалось, повеяло духом Мюнхена. "Говорите от имени  Англии!"
- прокричал со скамейки консерваторов Леопольд Эмери, когда поднялся,  чтобы
произнести речь, лидер лейбористской оппозиции Артур Гринвуд.
     "Доколе мы будем заниматься пустой болтовней, - сказал Гринвуд, - когда
Британия, все, что ей дорого, и сама цивилизация  находятся  под  угрозой?..
Наш долг - выступить вместе с французами..."
     В этом и состояла трудность. Выяснилось, что совсем  нелегко  заставить
французов выступить. Чемберлен был так удручен сердитым  настроением  членов
палаты, что вмешался в жаркий спор, заявив:
     для  того  чтобы  по  телефону  скоординировать  с  Парижем  "мысли   и
поступки", требуется время. "Я пришел бы в ужас,  если  бы  палата  хоть  на
мгновение подумала,  что  заявление,  которое  я  только  что  сделал,  есть
проявление слабости нашего правительства или правительства  Франции".  Далее
он сказал, что правительство Франции как раз  заседает  по  этому  поводу  и
сообщения из Парижа можно ожидать "в течение  ближайших  часов".  Во  всяком
случае, он пытался убедить  взволнованных  членов  палаты:  "...Уверен,  что
завтра смогу дать палате единственный ответ... Я убежден, что палата поверит
мне ...что я говорю от всего сердца..."
     О неотвратимом приближении самого тяжелого в истории  Англии  испытания
было объявлено, как написал потом Нэмир, со странными паузами.
     Чемберлен прекрасно понимал, как явствует из секретных бумаг, что будет
иметь проблемы внутри собственной  страны,  которая  переживала  критический
момент, что в такой ситуации его правительство может быть лишено доверия.
     Покинув палату общин,  он  немедля  позвонил  Даладье.  Известно  время
звонка - 9.50 вечера. Кадоган, который  тоже  слушал  разговор,  сделал  его
запись.
     Чемберлен: Положение очень серьезное... Только что в палате все яростно
выражали  свой  гнев...  Если  Франция  будет   настаивать   на   48-часовом
ультиматуме,  срок  действия  которого  начнется  с   завтрашнего   полудня,
правительство не сможет справиться с ситуацией.
     Премьер-министр сказал, что он прекрасно понимает, что  именно  Франции
предстоит принять на себя главный удар Германии. Но он полагает, что сегодня
же вечером необходимо принять какое-то решение.
     Он предложил компромисс... Ультиматум, действие которого начнется  в  8
утра и истечет к полудню...
     Даладье ответил, что пока английские бомбардировщики  не  будут  готовы
немедленно вступить в бой, для французов лучше, если это возможно, отсрочить
нападение на немецкие армии на несколько часов.
     Менее чем через час,  в  10.30  вечера,  Галифакс  позвонил  Бонне.  Он
убеждал французов принять предложение Англии, то есть предъявить Германии  в
8 часов 3 сентября ультиматум, срок которого будет истекать к  полудню  того
же  дня.  Министр  иностранных  дел  Франции  не  соглашался  с   английским
предложением,  он  протестовал,  заявляя,  что  столь   поспешные   действия
произведут "удручающее впечатление". Он требовал от Лондона выждать хотя  бы
до полудня, прежде чем предъявлять Германии ультиматум.
     Галифакс: Правительство его величества не может  дожидаться  указанного
вами часа... Сомнительно, чтобы (английское) правительство смогло  сохранить
свои позиции.
     Палата общин должна была собраться в воскресенье 3 сентября, в полдень.
Чемберлену и Галифаксу после того, что произошло  на  предыдущем  заседании,
было ясно: чтобы кабинет остался у власти, необходимо дать палате  ответ  на
поставленный ею вопрос. В 2 часа ночи французский  посол  в  Лондоне  Корбэн
предупредил Бонне, что кабинет Чемберлена может быть низложен, если не  даст
парламенту конкретного ответа. Заканчивая разговор с Бонне, Галифакс заявил,
что Англия предлагает действовать "на свой страх и риск".
     Телеграмма Галифакса Гендерсону прибыла в Берлин в 4  утра  {В  течение
ночи  министр  иностранных  дел   послал   Гендерсону   две   телеграммы   с
предупреждением. В первой, отправленной в 23.30, говорилось:
     "Может случиться, что этой ночью я пришлю инструкции, в соответствии  с
которыми вам придется немедленно сделать заявление  правительству  Германии.
Прошу вас быть готовым к действиям. Лучше предупредить министра  иностранных
дел, что вы можете попросить его принять вас в любой момент".
     Из этой телеграммы может показаться, что правительство Британии еще  не
приняло окончательного решения действовать в одиночку, невзирая на  Францию.
Но через 35 минут, в 00.05 3 сентября, Галифакс писал Гендерсону:
     "Вам надлежит просить министра иностранных дел принять вас в 9  утра  в
воскресенье. Инструкции последуют".
     Эта решающая телеграмма от  Галифакса  была  отправлена  в  5  утра  по
лондонскому времени. Гендерсон в своей книге указывает,  что  получил  ее  в
четыре утра. - Прим авт.}.  В  заявлении,  которое  он  должен  был  сделать
правительству Германии в 9 утра в  воскресенье  3  сентября,  упоминалось  о
британской ноте от 1 сентября, в которой  Великобритания  заявляла  о  своей
готовности выполнить обязательства, данные Польше, если немецкие  войска  не
будут быстро выведены оттуда.
     "Хотя это сообщение было сделано более чем 24 часа назад, -  говорилось
далее, - на него не получено никакого ответа,  более  того,  удары  немецких
войск в Польше продолжались и становились все более интенсивными. Имею честь
сообщить вам, что если до 11 утра по британскому летнему времени сегодня,  3
сентября, правительство Германии не представит  удовлетворительных  гарантий
правительству его величества в Лондоне, два государства будут  находиться  в
состоянии войны, начиная с указанного  выше  времени"  {В  пять  часов  утра
Галифакс послал еще одну,  дополнительную,  телеграмму,  в  которой  сообщал
послу, что Кулондр "не сделает аналогичного заявления правительству Германии
до сегодняшнего (воскресенье) полудня"  Он  не  знал,  когда  истекает  срок
французского ультиматума, но полагал, что, вероятнее всего, между  шестью  и
девятью. - Прим. авт.}.
     В   предрассветные   часы   Гендерсону   нелегко   было   связаться   с
Вильгельмштрассе. Ему сказали,  что  в  9  утра  Риббентроп  не  сможет  его
принять, однако посол может оставить свое заявление официальному переводчику
д-ру Шмидту.
     В тот исторический день д-р Шмидт проспал. Когда он в спешке  подъезжал
на такси к министерству иностранных дел, то увидел, как британский посол уже
поднимается по  ступенькам.  Вбежав  через  боковой  вход,  Шмидт  умудрился
ворваться в приемную Риббентропа как раз  в  тот  момент,  когда  часы  били
девять, и принять Гендерсона минута в минуту. "Он вошел  с  очень  серьезным
видом, - вспоминал позднее Шмидт, - пожал  мне  руку,  но  отказался  сесть,
когда я ему  предложил.  Он  так  и  стоял  с  торжественным  видом  посреди
комнаты". Посол  зачитал  вслух  британский  ультиматум,  вручил  его  копию
Шмидту, попрощался и ушел.
     Официальный переводчик поспешил с  документом  на  Вильгельмштрассе.  В
приемной фюрера он застал многих членов кабинета, а также  некоторых  высших
партийных деятелей, которые в тревоге ждали новостей.
     "Когда я вошел в следующую комнату, - вспоминал Шмидт, -  Гитлер  сидел
за столом, а Риббентроп стоял у окна. Оба выжидательно поглядели на меня.  Я
остановился в некотором  отдалении  от  стола  Гитлера  и  медленно  перевел
английский ультиматум. Когда я закончил, стояла абсолютная тишина.
     Гитлер молча смотрел прямо перед  собой...  После  недолгого  молчания,
показавшегося мне вечностью, он повернулся  к  Риббентропу,  который  так  и
остался стоять у окна. "Что теперь?" - спросил Гитлер, гневно глядя на него,
как будто министр иностранных дел ввел его в заблуждение по поводу возможной
реакции Англии.
     Риббентроп  чуть  слышно  произнес:  "Я  полагаю,   Франция   предъявит
аналогичный ультиматум в течение часа".
     Исполнив свой долг, Шмидт удалился, по дороге через приемную  рассказав
собравшимся, что произошло. Они тоже замолчали. Потом произошло следующее:
     "Геринг повернулся ко мне и сказал: "Спаси нас боже, если мы  проиграем
войну!"
     Геббельс стоял в углу, подавленный, погруженный в свои мысли. Все,  кто
находился в комнате, были крайне встревожены".
     В  это  время  вездесущий  Далерус  предпринимал  дилетантские  попытки
предотвратить неизбежное.  В  8  часов  Форбс  рассказал  ему  о  британском
ультиматуме, который через час будет предъявлен правительству  Германии.  Он
помчался в штаб-квартиру люфтваффе, чтобы встретиться с Герингом и  призвать
его позаботиться о том, чтобы ответ  немцев  на  английский  ультиматум  был
"разумным". Он предложил фельдмаршалу до 11 часов самому  объявить  о  своей
готовности прилететь в Лондон "для  переговоров".  В  своей  книге  шведский
бизнесмен утверждает, что Геринг принял его предложение, позвонил Гитлеру  и
тот тоже согласился. В немецких документах об этом не упоминается. Д-р Шмидт
дает понять, что в начале  десятого  Геринг  находился  не  в  штаб-квартире
люфтваффе, а в приемной Гитлера.
     В любом случае не вызывает сомнений, что шведский  посредник  звонил  в
Форин оффис, причем не один раз, а два. В первый раз  он  позвонил  в  10.15
утра и взял на себя  смелость  сообщить,  что  ответ  немцев  на  ультиматум
правительства Великобритании "на подходе" и что немцы все еще  "очень  хотят
удовлетворить британское правительство и  дать  гарантии  не  покушаться  на
независимость Польши" (!). Он полагал, что Лондон рассмотрит  ответ  Гитлера
"в самом благоприятном свете".
     В 10.50, за 10 минут до истечения срока ультиматума, он снова  позвонил
в министерство иностранных дел  в  Лондон.  На  этот  раз  он  изложил  свое
предложение,  заключающееся  в  том,  чтобы  Геринг  немедленно  вылетел   в
английскую  столицу.  Он  все  еще  не  мог  взять   в   толк,   что   время
дипломатических маневров прошло.  Однако  ему  с