ылался  на  соглашение,  а
затем вручил его текст доктору Мастны..."
     Чехи начали задавать вопросы.
     "...Господин Чемберлен все время зевал, даже не пытаясь прикрывать рот.
Я спросил Даладье и Леже,  ожидают  ли  они  какого-либо  ответа  от  нашего
правительства или заявления по поводу соглашения.  Даладье  -  очевидно,  от
растерянности - молчал. Леже объяснил, что  главы  четырех  правительств  не
располагают временем, и  поспешно  добавил  с  нарочитой  небрежностью,  что
ответа не требуется, что план принят и что нашему правительству необходимо в
этот же день, самое позднее в три часа дня, прислать своего представителя  в
Берлин на заседание комиссии и что человек, которого правительство  пришлет,
должен быть в Берлине и  в  субботу,  чтобы  уточнить  детали,  связанные  с
эвакуацией из первой зоны. Он заметил, что атмосфера во всем мире все  более
накаляется.
     Он говорил с нами довольно резко, и это француз...  Господин  Чемберлен
не скрывал скуки. Нам передали вторую карту с небольшими  поправками.  После
этого с нами было покончено и мы могли удалиться".
     Я  помню  этот  роковой  вечер  -  победный  блеск  в  глазах  Гитлера,
спускавшегося после встречи по широким ступенькам  Фюрерхауса,  напыщенность
Муссолини, одетого  в  сшитую  по  специальному  заказу  форму,  позевывание
Чемберлена и его состояние  блаженной  сонливости  по  возвращении  в  отель
"Регина Палас". В тот вечер я записал в своем дневнике:
     "Даладье казался сломленным и подавленным. Он заехал в "Регину",  чтобы
попрощаться с  Чемберленом...  Кто-то  спросил,  вернее,  начал  спрашивать:
"Месье президент, вы удовлетворены соглашением?" Он обернулся, словно  хотел
что-то ответить, но был  слишком  утомлен  и  подавлен,  чтобы  говорить,  и
предпочел уйти молча..."
     Чемберлен еще не закончил дискуссию с Гитлером о всеобщем мире. Поэтому
на следующий день, 30 сентября,  после  нескольких  часов  освежающего  сна,
довольный результатами своего труда, проделанного накануне, он встретился  с
Гитлером на его мюнхенской квартире, чтобы обсудить положение дел в Европе в
будущем. Кроме того, он намеревался упрочить свое положение  в  политической
жизни Англии, для чего хотел просить Гитлера о небольшой уступке.
     Согласно  воспоминаниям  переводчика   Шмидта,   бывшего   единственным
свидетелем  этой  неожиданной  встречи,  Гитлер  был  не  в  настроении.  Он
рассеянно  слушал  разглагольствования  главы   британского   правительства,
выражавшего  уверенность  в  том,  что  Германия  "проявит  великодушие  при
проведении в жизнь Мюнхенского соглашения", и надежду, что  чехи  "не  будут
столь неразумны, чтобы  чинить  препятствия",  а  если  они  все-таки  будут
создавать трудности, то Гитлер не подвергнет бомбардировке  Прагу,  так  как
это повлечет "многочисленные жертвы среди  гражданского  населения".  Таково
было начало длинной  и  путаной  речи.  Невозможно  было  бы  поверить,  что
произнес ее британский премьер-министр, накануне заискивавший перед немецким
диктатором, если бы речь эта не  была  записана  в  официальном  меморандуме
германского министерства иностранных  дел.  Даже  сегодня,  читая  трофейные
документы, трудно в это поверить.
     Сказанное  премьер-министром  явилось  только  прелюдией  к  тому,  что
последовало дальше. После того, что угрюмому немецкому диктатору  показалось
нескончаемым  потоком  предложений  о  дальнейшем  сотрудничестве   в   деле
прекращения гражданской войны в  Испании,  которую  немецкие  и  итальянские
"добровольцы" выигрывали для Франко, дальнейшем  разоружении,  экономическом
процветании в мире, политическом спокойствии  в  Европе  и  даже  о  решении
русского вопроса,  премьер-министр  извлек  из  кармана  листок  бумаги,  на
котором он изложил это в надежде, что они с Гитлером подпишут  "документ"  и
немедленно его опубликуют.
     "Мы, фюрер Германии и канцлер  и  английский  премьер-министр,  провели
сегодня  еще  одну  встречу  и  пришли  к  согласию  о   том,   что   вопрос
англо-германских отношений имеет первостепенное значение для обеих сторон  и
для Европы.
     Мы рассматриваем подписанное вчера вечером соглашение и англогерманское
морское соглашение как символизирующие желание наших  двух  народов  никогда
больше не воевать друг с другом.
     Мы приняли  твердое  решение,  что  метод  консультаций  стал  методом,
принятым для рассмотрения всех других вопросов, которые могут касаться наших
двух стран, и мы  полны  решимости  продолжать  наши  усилия  по  устранению
возможных источников разногласий и таким образом  содействовать  обеспечению
мира в Европе".
     Гитлер  прочитал  заявление  и  быстро   его   подписал,   к   большому
удовлетворению  Чемберлена,  как  отмечает  Шмидт  в  официальном  отчете  о
встрече. У переводчика создалось впечатление,  что  "фюрер  подписал  его  с
некоторой  неохотой...  скорее  для  того,  чтобы   доставить   удовольствие
Чемберлену",  который,  как  вспоминает  далее  переводчик,   "очень   тепло
поблагодарил фюрера... и подчеркнул,  что  ожидает  от  опубликования  этого
документа большого психологического эффекта".
     Введенный в заблуждение премьер-министр не знал того, что стало позднее
известно из трофейных немецких и итальянских документов, а  именно,  что  на
встрече  в  Мюнхене  Гитлер  и  Муссолини  договорились  при   необходимости
сражаться "плечом к плечу" против Великобритании. Не разгадал он, в  чем  мы
вскоре убедимся, и много другого, что уже зрело в мрачном мозгу фюрера.
     Чемберлен вернулся в Лондон, а Даладье - в Париж с триумфом. Размахивая
заявлением,   которое   он   подписал   совместно   с   Гитлером,   ликующий
премьер-министр приветствовал  толпу,  запрудившую  Даунинг-стрит.  Выслушав
возгласы "Да здравствует старый добрый  Невилл!"  и  песню  "Потому  что  он
веселый парень",  Чемберлен,  улыбаясь,  произнес  несколько  слов  из  окна
второго этажа дома номер десять: "Друзья мои! Во второй раз в нашей  истории
сюда, на Даунинг-стрит, из Германии прибывает почетный мир. {Чемберлен  имел
в виду возвращение Дизраэли с Берлинского конгресса  в  1878  году.  -  Прим
авт.} Я верю, что мы будем жить в мире".
     "Таймc" заявила, что "ни один завоеватель, возвратившийся с  победой  с
поля битвы, не был увенчан такими лаврами". Спонтанно возникло  движение  за
основание "Национального фонда  благодарения"  в  честь  Чемберлена,  но  он
великодушно  отклонил  это  предложение.  Только  Дафф  Купер,  первый  лорд
адмиралтейства, покинул кабинет и подал в отставку, да еще Уинстон  Черчилль
во время дебатов в палате общин произнес исторические слова (тогда  это  был
глас вопиющего в пустыне): "Мы потерпели полное и сокрушительное поражение".
В этом месте, как вспоминал  он  позднее,  ему  пришлось  прерваться,  чтобы
переждать бурю протестов против такого заявления.

     В Праге настроение было, естественно,  совсем  иным.  В  6.20  утра  30
сентября германский поверенный в делах поднял с  постели  чешского  министра
иностранных дел доктора Крофту, вручил ему текст  Мюнхенского  соглашения  и
сообщил, что правительству Чехословакии надлежит к пяти вечера того  же  дня
прислать в Берлин двух представителей  на  первое  заседание  "международной
комиссии" по надзору за исполнением соглашения.
     У президента Бенеша, который все утро совещался во  дворце  Градчаны  с
политическим и военным руководством, не оставалось другого выхода, кроме как
подчиниться. Англия и Франция предали его страну, более того, они встали  бы
на сторону Гитлера, если бы ему вздумалось применить военную силу  в  случае
непринятия Чехословакией условий  Мюнхенского  соглашения.  В  десять  часов
Чехословакия капитулировала. В официальном  заявлении  говорилось,  что  при
этом был  "выражен  протест".  В  своем  обращении  к  народу  Чехословакии,
сделанном по радио в пять утра,  новый  премьер  генерал  Сыровы  с  горечью
говорил: "Все нас покинули. Мы боремся в одиночку".
     До последней минуты Англия и  Франция  оказывали  давление  на  страну,
которую  бросили  на  произвол  судьбы  и  предали.  В  течение  всего   дня
английский, французский и итальянский послы наезжали к доктору Крофте, чтобы
убедиться, что чехи в последний момент не  взбунтуются  против  капитуляции.
Поверенный в делах Германии доктор Хенке так описывал это в своем послании в
Берлин:
     "Соболезнования  французского  посла  были  встречены  резким   ответом
министра иностранных дел: "Нас просто  поставили  в  безвыходное  положение;
теперь все подошло к концу; сегодня наш черед,  завтра  настанет  черед  для
других". Английский посол старался уверить Крофту, что Чемберлен сделал  все
возможное, но получил такой же ответ, что и французский. Министр иностранных
дел был совершенно подавлен и мечтал только об одном - чтобы все  три  посла
скорее удалились".
     По настоянию из Берлина президент Бенеш подал  в  отставку  5  октября.
После того как стало ясно, что жизнь его находится в опасности, он вылетел в
Англию. Его пост временно занял генерал Сыровы. 30 ноября президентом  того,
что осталось от Чехо-Словакии (с этого момента название государства писалось
именно через дефис), Национальное собрание избрало 66-летнего доктора  Эмиля
Гаху, главного судью верховного суда.
     Те территории Чехословакии,  которые  Чемберлен  и  Даладье  не  смогли
передать  Германии  в  Мюнхене,  отдала  ей  так  называемая   международная
комиссия. В этот спешно сформированный орган вошли итальянский,  французский
и английский послы, чешский  посол  в  Берлине  и  барон  фон  Вайцзекер  из
германского министерства иностранных дел. Любой спорный  вопрос  о  передаче
дополнительных  чехословацких  территорий  Германии  разрешался   в   пользу
последней. Нередко в таких случаях Гитлер и ОКВ угрожали применением военной
силы. В конце концов 13 октября комиссия проголосовала за отмену  плебисцита
на территориях, где он должен был проводиться в  соответствии  с  Мюнхенским
соглашением. Нужда в нем отпала.
     Польша и Венгрия, угрожая применением военной силы  против  беззащитной
Чехословакии, словно стервятники, поспешили урвать  свой  кусок.  Польше  по
настоянию  министра  иностранных  дел  Юзефа  Бека  (это  имя  будет   часто
встречаться на страницах книги, когда речь  пойдет  о  событиях  1939  года)
досталась  территория  в  районе  Тешина  площадью  650  квадратных  миль  с
населением 228 тысяч человек, из которых 133  тысячи  были  чехами.  Венгрия
отхватила кусок пожирнее - 7500  квадратных  миль  с  населением  500  тысяч
венгров и 272 тысячи словаков. Эта территория была выделена ей 2  ноября  во
время встречи Риббентропа и Чиано.
     Более того, раздробленной и  беззащитной  стране  по  наущению  Берлина
надлежало создать пронемецкое правительство явно  фашистского  толка.  Стало
очевидно, что впредь существование Чехословакии будет  всецело  зависеть  от
вождя третьего рейха.

       Последствия Мюнхена

     По условиям Мюнхенского  соглашения  Гитлер  получил  все  то,  что  он
требовал в Годесберге, а международная комиссия под давлением его угроз дала
ему еще больше. Окончательное соглашение, подписанное 20 ноября  1938  года,
обязывало Чехословакию  отдать  Германии  11  тысяч  квадратных  миль  своей
территории, на которой проживало 2 миллиона 800 тысяч судетских немцев и 800
тысяч чехов. На этой территории  размещалась  широко  разветвленная  система
чешских укреплений, считавшихся самыми неприступными в Европе, уступая разве
что линии Мажино во Франции.
     Но это еще не все. В Чехословакии  была  нарушена  сложившаяся  система
железных  и  шоссейных  дорог,  телеграфная  и  телефонная  связь.  Согласно
немецким данным, расчлененная страна лишилась  66  процентов  своих  запасов
каменного угля, 80 процентов запасов бурого угля, 86 процентов запасов сырья
для  химической  промышленности,  80   процентов   цемента,   80   процентов
текстильной промышленности, 70 процентов электроэнергии и 40 процентов леса.
Процветающая индустриальная держава в одну ночь была разорена и разорвана на
части.
     Неудивительно, что  Йодль  в  ночь  подписания  Мюнхенского  соглашения
радостно записал в своем дневнике:
     "Мюнхенский пакт  подписан.  Чехословакии  как  государства  больше  не
существует...  Фюрер  с  его  гением  и  целеустремленностью,   которую   не
поколебала даже опасность возникновения мировой войны, опять одержал  победу
без применения силы. Остается надеяться, что те, кто не верил в  его  гений,
теперь переубеждены навечно".
     Многие  из  сомневавшихся  были  переубеждены,  а  те  немногие,   кого
переубедить не удалось, впали в отчаяние. Генералы Бек, Гальдер, Вицлебен  и
их гражданские советники опять ошиблись в своих расчетах. Гитлер получил то,
что хотел, - совершил очередное великое завоевание без единого выстрела. Его
престиж достиг высот необычайных. Никто из проживавших тогда в  Германии,  в
том числе и автор данной книги, вероятно, не забыл  того  восторга,  который
охватил немцев после подписания  Мюнхенского  соглашения.  Они  вздохнули  с
облегчением - ведь  опасность  войны  миновала;  они  чрезвычайно  гордились
бескровной победой Гитлера не только над Чехословакией, но и над  Англией  и
Францией. Они не  уставали  повторять,  что  всего  в  течение  полугода  он
завоевал Австрию и Судетскую область, увеличил население третьего  рейха  на
10 миллионов человек, захватил огромную, важную в  стратегическом  отношении
территорию, после чего  перед  Германией  открылась  возможность  добиваться
господства в Юго-Восточной Европе. И  при  этом  не  погиб  ни  один  немец!
Интуиция гения помогла ему не только предугадать слабость  малых  государств
Центральной Европы, но и провидеть поведение двух  крупнейших  государств  -
Англии и Франции и заставить их подчиниться его воле. Он изобрел и  применил
на практике с невероятным успехом стратегию и методы  "политической  войны",
сводившей на нет необходимость войны как таковой.
     Примерно за четыре с  половиной  года  этот  человек,  не  отличавшийся
знатностью  происхождения,  превратил  безоружную,  ввергнутую  в   хаос   и
практически разоренную Германию, которая считалась самой слабой  из  больших
государств Европы, в самое сильное государство Старого Света, перед  которым
трепетали даже Англия и Франция.
     Ни  на  одной  ступени  этого  восхождения  державы-победительницы   не
осмелились остановить его, даже когда  у  них  имелись  для  этого  силы.  В
Мюнхене, где была зафиксирована его  величайшая  победа,  Англия  и  Франция
наперебой старались поддержать Германию. Но больше всего  удивляло  Гитлера,
как, впрочем, Бека, Хасселя  и  других  членов  немногочисленной  оппозиции,
одно:  никто  из  высоких  политических   деятелей,   входивших   в   состав
правительств Англии и Франции ("жалкие  черви",  как  называл  их  Гитлер  в
частных беседах после Мюнхена), не осознавал, к каким последствиям  приведет
их попустительство каждому новому агрессивному шагу нацистского вождя.
     В Англии это понимал, казалось, один Уинстон Черчилль.  Никто  не  смог
сформулировать  последствия  Мюнхена  так  сжато,  как  он  в  своей   речи,
произнесенной в палате общин 5 октября:
     "Мы потерпели полное  и  сокрушительное  поражение...  Мы  находимся  в
центре грандиозной катастрофы. Путь вниз по Дунаю... дорога к  Черному  морю
открыты... Все государства Центральной  Европы  и  бассейна  Дуная  одно  за
другим будут  попадать  в  орбиту  широкой  системы  нацистской  политики...
которая диктуется из Берлина... И не надо думать, что этим все кончится. Это
только начало".
     Но Черчилль не являлся членом правительства, и его предупреждения  были
оставлены без внимания.

     Была ли неизбежна англо-французская  капитуляция  в  Мюнхене?  Блефовал
Адольф Гитлер или нет?
     Теперь мы знаем ответ на оба вопроса. Как это ни  парадоксально,  но  в
обоих случаях он отрицателен. Все генералы, близкие Гитлеру, которым удалось
пережить войну, соглашаются с тем, что если бы не Мюнхенское соглашение,  то
фюрер напал бы на Чехословакию  1  октября  1938  года.  Они  полагают,  что
вопреки сомнениям Лондона, Парижа и Москвы  Англия,  Франция  и  Россия  все
равно оказались бы втянуты в войну.
     И, что особенно важно, немецкие генералы в  один  голос  заявляли,  что
Германия проиграла бы  эту  войну,  причем  в  кратчайшие  сроки.  Аргументы
защитников Чемберлена  и  Даладье  -  а  их  в  то  время  было  подавляющее
большинство - насчет того, что Мюнхен спас Запад не только от войны, но и от
поражения в войне, в частности спас Лондон и Париж от полного  разрушения  в
результате варварских бомбардировок люфтваффе, опровергают по двум последним
пунктам те, кто знал положение дел лучше остальных, а именно  сами  немецкие
генералы, особенно те, кто фанатично поддерживал Гитлера до самого конца.
     Ориентиром для этих генералов служил  Кейтель,  беспредельно  преданный
Гитлеру и всегда принимавший его сторону. Когда в  Нюрнберге  его  спросили,
какова была реакция немецких генералов на подписание Мюнхенского соглашения,
он ответил:
     "Мы  были  необычайно  счастливы,  что  дело  не  дошло   до   военного
столкновения, потому что... всегда полагали, что у нас недостаточно  средств
для преодоления чешских пограничных укреплений. С чисто военной точки зрения
у нас не было сил брать штурмом  чехословацкую  оборонительную  линию  {Даже
Гитлер в конце концов убедился в этом, проинспектировав чешские  укрепления.
Позднее он говорил доктору Карлу Буркхардту, верховному комиссару Лиги Наций
в Данциге: "То, что мы узнали о военной  мощи  Чехословакии  после  Мюнхена,
ужаснуло нас -  мы  подвергали  себя  большой  опасности.  Чешские  генералы
подготовили серьезный план. Только тогда я понял, почему мои  генералы  меня
удерживали". (Пертинакс. Могильщики Франции.) - Прим. авт.}.
     Военные эксперты союзников всегда считали, что немецкая  армия  прорвет
рубежи чешской обороны. К показаниям Кейтеля, который  утверждает,  что  все
обстояло  не  так,  нужно  добавить  свидетельство  фельдмаршала  Манштейна,
ставшего  впоследствии  одним  из  крупнейших  и   талантливейших   немецких
военачальников. Когда он в свою  очередь  давал  показания  в  Нюрнберге  (в
отличие от Кейтеля и Йодля ему не грозил смертный приговор), то на вопрос  о
немецкой позиции по поводу Мюнхена ответил:
     "Если бы началась война, то ни наша западная граница, ни наша  польская
граница не могли быть защищены должным образом. Не  вызывает  сомнений,  что
если бы Чехословакия решилась защищаться, то ее укрепления устояли  бы,  так
как у нас не было средств для их прорыва".
     Йодль,  считавшийся  "мозговым  трестом"  ОКВ,  пытаясь  оправдаться  в
Нюрнберге, сформулировал это следующим образом:
     "Несомненно, что пять боевых дивизий и семь резервных, находившихся  на
нашей западной границе,  которая  представляла  собой  всего  лишь  огромную
строительную  площадку,  не  смогли  бы  сдержать  натиска  ста  французских
дивизий. С военной точки зрения это невозможно".
     Если, как  утверждают  эти  генералы,  гитлеровской  армии  не  хватало
средств для прорыва чешских укреплений, если французские войска на  западной
границе  значительно  превосходили  по  численности  немецкие,  что   делало
ситуацию "непредсказуемой с военной точки  зрения",  если  настроения  среди
генералов были столь мрачными, что даже начальник генерального штаба готовил
заговор против Гитлера, чтобы избежать безнадежной войны, то почему об  этом
не знали генштабисты Англии и Франции? Или  знали?  А  если  знали,  то  как
случилось, что главы правительств Англии и  Франции  принесли  в  Мюнхене  в
жертву жизненные интересы своих стран? В поисках ответа на  эти  вопросы  мы
сталкиваемся с тайной мюнхенского периода, которая до сих пор  не  раскрыта.
Даже Черчилль, особенно скрупулезный в воен