его  при
условии, что он не будет домогаться диктаторских полномочий, от  Гинденбурга
как выразителя воли националистов таких заверений не поступило. Тогда Гитлер
потребовал  поста  главы  президентского  кабинета  на   прежних   условиях.
Гинденбург не пошел на это. Уж если кабинету  министров  и  дальше  придется
править посредством чрезвычайных декретов, то президент предпочтет видеть на
посту канцлера своего  друга  Папена.  В  письме,  посланном  от  его  имени
Мейснером, Гитлеру было заявлено, что он не может рассчитывать на этот пост,
ибо "в  этом  случае  кабинет  министров  непременно  превратится  в  орудие
партийной диктатуры... Я не могу  взять  на  себя  за  это  ответственность,
нарушив присягу и идя против совести". А что же Гитлер? Постучался еще раз в
дверь - она чуть-чуть приоткрылась и тотчас снова захлопнулась.
     Такого исхода и ожидал Папен. Направляясь вечером 1 декабря  вместе  со
Шлейхером на прием к Гинденбургу, он был  уверен,  что  его  вновь  назначат
канцлером. Он и не подозревал, какие планы  вынашивал  интриган  Шлейхер.  А
тот, встретившись со  Штрассером,  высказал  предложение:  если  нацисты  не
желают входить в правительство Папена,  то,  может,  захотят  войти  в  его,
Шлейхера, кабинет, если он станет канцлером? После этого  разговора  Гитлера
пригласили в Берлин для консультаций с генералом. Согласно одной из  версий,
широко  распространенной  немецкой   печатью   и   впоследствии   признанной
большинством историков, фюрер  отправился  вечерним  поездом  из  Мюнхена  в
Берлин, но по дороге, в Йене, уже глубокой ночью  был  задержан  Герингом  и
тайно препровожден в Веймар на совещание нацистской верхушки.  Однако  более
вероятной, как ни странно, нам представляется другая  версия,  исходящая  из
самих нацистских источников.  Дневниковая  запись  Геббельса  за  30  ноября
свидетельствует, что Гитлер  действительно  получил  телеграмму  с  просьбой
срочно прибыть в Берлин, но решил не торопиться. Пусть Шлейхер  подождет,  а
он пока посоветуется со своими сподвижниками в Веймаре,  где  ему  предстоит
выступить в связи с началом кампании по выборам в ландтаг Тюрингии.
     На этом совещании, состоявшемся 1 декабря (в нем  участвовала  "большая
пятерка": Геринг, Геббельс, Штрассер, Фрик и  Гитлер),  выявились  серьезные
разногласия. Штрассер и поддержавший его Фрик считали,  что  нацисты  должны
отнестись к правительству Шлейхера  по  крайней  мере  терпимо,  хотя  лично
Штрассер предпочел бы войти в  его  состав.  Геринг  и  Геббельс  решительно
возражали против такого курса. Гитлер взял сторону последних. На другой день
он встретился с  посланным  Шлейхером  человеком,  неким  майором  Оттом,  и
попросил посоветовать генералу не  принимать  пост  канцлера.  Но  было  уже
поздно.
     Папен и не догадывался об интриге, которую плел за его спиной  Шлейхер.
1 декабря в начале совещания у президента он бойко  изложил  свои  планы  на
будущее, полагая, что останется на посту канцлера и будет править с  помощью
чрезвычайных декретов, а рейхстаг пусть остается как есть, пока  он,  Папен,
"не исправит конституцию". Суть поправок, которые он хотел внести, сводилась
к тому, чтобы вернуть  страну  к  временам  империи  и  восстановить  власть
консервативных классов. В своих показаниях  на  Нюрнбергском  процессе  и  в
мемуарах он признал, как признавался фельдмаршалу,  что  его  предложения  о
поправках предусматривали "нарушение президентом  действующей  конституции".
Но он заверил Гинденбурга, что "его совесть будет чиста, поскольку он ставит
благополучие нации выше клятвы верности конституции". Точно так же,  добавил
он, поступил в свое время Бисмарк, когда дело коснулось "интересов страны".
     К великому удивлению Папена, Шлейхер  прервал  его  и  стал  возражать.
Играя на явном нежелании президента нарушать  клятву  верности  конституции,
если этого можно избежать (а избежать, считал генерал,  можно),  он  заявил,
что поверит в реальность существования правительства,  способного  завоевать
на свою  сторону  большинство  депутатов  рейхстага,  если  во  главе  этого
правительства поставят его, Шлейхера, Он убежден, что ему  удастся  отколоть
от Гитлера по крайней мере 60 нацистских депутатов, в том числе Штрассера. К
этой группе  нацистов  он  сможет  добавить  представителей  мелкобуржуазных
партий, а также социал-демократов. Он даже  считает,  что  его  поддержат  и
профсоюзы.
     Возмущенный  такой  идеей,  Гинденбург  повернулся  лицом  к  Папену  и
предложил ему немедленно приступить к  формированию  кабинета.  "Шлейхер,  -
свидетельствовал  потом  Папен,  -  был  явно  ошеломлен".  После  ухода  от
президента они долго спорили, но ни до чего не договорились.  Расставаясь  с
Папеном, Шлейхер повторил знаменитые слова, которыми напутствовали  когда-то
Лютера, отправлявшегося в Вормс: "Маленький инок, ты избрал тяжелый путь".
     В том, насколько этот путь тяжел, Папен убедился на следующий  день,  в
девять часов утра, на созванном им заседании кабинета.
     "Шлейхер  встал,  -  говорит  Папен,  -  и  объявил,  что  нет  никакой
возможности выполнить директиву,  данную  мне  президентом.  Всякая  попытка
выполнить ее ввергнет страну в хаос. В случае гражданской войны ни  полиция,
ни вооруженные силы не смогут обеспечить бесперебойную работу  транспорта  и
системы снабжения. Генеральный штаб тщательно изучил этот вопрос, подготовил
доклад и поручил майору Отту (его автору) представить этот  доклад  кабинету
министров".
     Вслед за тем генерал пригласил  в  зал  заседаний  майора  Ойгена  Отта
(позднее он станет гитлеровским  послом  в  Токио)  и  попросил  представить
доклад. Если сказанное Шлейхером потрясло Папена, то появление Отта с  таким
докладом повергло в  ужас.  А  Отт  просто  сказал,  что  "защита  границ  и
поддержание порядка, нарушаемого  нацистами  и  коммунистами,  не  под  силу
военным  частям,  имеющимся  в   распоряжении   федерального   и   земельных
правительств. В связи с этим правительству рейха рекомендуется  воздержаться
от объявления чрезвычайного положения".
     К великому  удивлению  и  огорчению  Папена,  немецкая  армия,  некогда
спровадившая кайзера, а совсем недавно  устранившая  по  подсказке  Шлейхера
генерала Гренера и канцлера Брюнинга, избавлялась теперь  от  него.  С  этой
вестью он немедленно отправился к Гинденбургу, надеясь, что президент,  вняв
его совету, сместит Шлейхера с должности министра обороны  и  утвердит  его,
Папена, в должности канцлера.
     "Мой дорогой Папен, - отвечал президент, - вы плохого обо  мне  мнения,
если полагаете, что я изменю свое решение. Я слишком стар  и  слишком  много
пережил, чтобы брать на себя  ответственность  за  гражданскую  войну.  Наша
единственная надежда - Шлейхер. Пусть он попытает счастья".
     "По щекам Гинденбурга скатились две крупные слезы", - вспоминает Папен.
Через несколько часов, когда уволенный канцлер собирал со своего письменного
стола бумаги, ему принесли фотографию  президента  с  надписью:  "Ich  hatt'
einen Kameraden!" {У меня был друг (нем.) - слова из  популярной  солдатской
песни времен  первой  мировой  войны.  -  Прим.  ред.}  На,  следующий  день
Гинденбург прислал ему записку,  написанную  собственной  рукой,  в  которой
извещал, что с тяжелым сердцем освобождает  его  от  должности,  и  еще  раз
заверил в "неизменном доверии" к нему. Президент писал  правду  и  в  скором
времени сумел это доказать.
     2 декабря Курт фон Шлейхер стал канцлером - первым генералом,  занявшим
этот пост после  генерала  графа  Георга  Лео  фон  Каприви  де  Капрара  де
Монтекукколи, заменившего Бисмарка в 1890 году. Многосложные интриги возвели
наконец  Шлейхера  на  высшую  должность  как  раз  в  тот   момент,   когда
экономический спад, о котором он не имел понятия,  достиг  наивысшей  точки,
когда рушилась Веймарская республика, которой он причинил так  много  вреда,
когда никто ему уже не верил - не верил даже президент, которым он так долго
манипулировал. Дни его пребывания на вершине власти были сочтены - это знали
почти все, кроме него. И нацисты в этом не сомневались. В дневнике Геббельса
за 2 декабря имеется запись: "Шлейхера  назначили  канцлером.  Долго  он  не
протянет".
     Так же думал и Папен. Он страдал  от  уязвленного  самолюбия  и  жаждал
отомстить "другу и преемнику", как он именует его в  своих  мемуарах.  Чтобы
убрать Папена с дороги, Шлейхер предложил ему должность посла в  Париже,  но
тот отказался. Президент, как указывает Папен, хотел, чтобы он  оставался  в
Берлине "в пределах досягаемости". Берлин служил ему  самым  удобным  местом
для плетения интриг  против  главного  интригана.  Живой,  энергичный  Папен
взялся за дело. К  концу  1932  года,  прошедшего  в  атмосфере  раздоров  и
междоусобиц, Берлин погряз  в  заговорах  и  контрзаговорах.  Кроме  интриг,
которые плели друг против друга Папен и  Шлейхер,  не  затихала  возня  и  в
президентском дворце вокруг президента, активную роль в которой  играли  сын
Гинденбурга Оскар  и  статс-секретарь  Мейснер.  Кишел  заговорами  и  отель
"Кайзерхоф", где Гитлер и его окружение не только замышляли  захват  власти,
но  и  строили  взаимные  козни.  В  конце  концов  сети  интриг   настолько
переплелись, что к началу 1933 года никто из  заговорщиков  не  мог  сказать
точно, кто кого предает. Но пройдет немного времени, и все выяснится.

       Шлейхер - последний канцлер республики

     "Я находился у власти  всего  пятьдесят  семь  дней,  -  сказал  как-то
Шлейхер в беседе с тактичным французским послом, - и не  проходило  дня  без
того, чтобы меня кто-нибудь не предавал.  Так  что  не  толкуйте  вы  мне  о
"немецкой порядочности"!" Лучшим подтверждением его  слов  были  собственная
карьера Шлейхера и его практические дела.
     Свою деятельность в качестве канцлера Шлейхер начал  с  того,  что,  не
сумев заполучить в свой кабинет Гитлера,  предложил  посты  вице-канцлера  и
министра-президента Пруссии Грегору  Штрассеру,  надеясь  тем  самым  внести
раскол  в  ряды  нацистов.  Имелось  основание  полагать,  что  расчет   его
оправдается. Штрассер являлся вторым человеком в партии, а в ее левом крыле,
искренне верившем в национал-социализм, пользовался даже  большим  влиянием,
чем  Гитлер.  В  качестве  руководителя  Политической  организации  он   был
непосредственно связан со всеми нацистскими лидерами в землях  и  городах  и
мог, казалось, рассчитывать на их преданность. К этому времени он  укрепился
в мысли, что Гитлер завел движение в  тупик.  Сторонники  более  радикальной
политики стали переходить на сторону коммунистов. Опустела партийная  касса.
Фрицу Тиссену было строго рекомендовано прекратить выдачу субсидий движению.
Не было даже денег на выплату жалованья тысячам партийных функционеров и  на
содержание отрядов СА (одни эти отряды обходились партии в два  с  половиной
миллиона марок в неделю). Типографии, печатавшие обширную нацистскую прессу,
грозились остановить машины, если им не заплатят по просроченным счетам.
     11 ноября Геббельс записал в дневнике: "Финансовое положение берлинской
организации безнадежно. Ничего, кроме долгов и обязательств". А в феврале он
пожаловался, что придется  сократить  жалованье  партийным  функционерам.  В
довершение всего земельные выборы в Тюрингии, состоявшиеся 3 декабря, в  тот
день, когда Шлейхер вызвал к себе Штрассера, показали, что нацисты  потеряли
40 процентов  голосов.  Стало  очевидно,  по  крайней  мере  Штрассеру,  что
посредством голосования нацистам прийти  к  власти  не  удастся.  Посему  он
настаивал, чтобы Гитлер отказался от девиза "Все или ничего" и брал то,  что
дают, то есть вошел бы в коалиционное правительство  Шлейхера.  В  противном
случае, предостерегал он, партия развалится.  Эту  мысль  он  высказывал  на
протяжении нескольких месяцев, и дневниковые записи Геббельса  за  период  с
середины лета до декабря полны горьких сетований на "нелояльность" Штрассера
по отношению к Гитлеру.
     5 декабря на совещании нацистской  верхушки  в  "Кайзерхофе"  произошли
открытые дебаты. Штрассер потребовал,  чтобы  нацисты  терпимо  отнеслись  к
правительству Шлейхера. Его поддержал Фрик - глава нацистской  парламентской
фракции, многие члены которой боялись лишиться депутатского жалованья,  если
Гитлер спровоцирует новые выборы. Геринг и Геббельс резко  выступили  против
Штрассера и склонили на свою сторону Гитлера. Тот не пожелал "терпеть" режим
Шлейхера, хотя, оказывается, по-прежнему готов был "вести с ним переговоры".
И миссию эту он возлагает на Геринга (он уже был осведомлен, что за два  дня
до этого у Штрассера состоялась доверительная беседа с канцлером). 7 декабря
Гитлер  и  Штрассер  снова  встретились  в  "Кайзерхофе"  для   откровенного
разговора. Встреча закончилась  громким  скандалом.  Гитлер  обвинил  своего
главного сподвижника в том, что тот  пытается  нанести  ему  удар  в  спину,
отстранить от руководства партией и расколоть нацистское движение.  Штрассер
гневно  отверг   все   обвинения,   уверяя,   что   никогда   не   занимался
двурушничеством, и в свою очередь обвинил  Гитлера  в  том,  что  тот  ведет
партию к гибели. Видимо, во время той перепалки он высказал Гитлеру не  все,
что у него накипело после  событий  1925  года.  Вернувшись  в  номер  отеля
"Эксельсиор", где он остановился,  Штрассер  изложил  все  это  в  письме  к
Гитлеру, закончив просьбой  освободить  его  от  всех  занимаемых  в  партии
постов.
     Это письмо, доставленное Гитлеру 8 декабря, произвело, как ; сказано  в
дневнике  Геббельса,  впечатление  "разорвавшейся  бомбы".  В   "Кайзерхофе"
воцарилась кладбищенская тишина. "Все мы удручены и подавлены", -  признался
Геббельс. Это был жестокий удар.
     Таких ударов Гитлер не испытывал на себе с 1925 года - с тех  пор,  как
реорганизовал партию. Именно  сейчас,  когда  он  стоит,  можно  сказать,  в
преддверии власти, его главный соратник бежит от него, грозя уничтожить  все
то, что он создал за последние семь лет.
     "Вечером, - записал Геббельс,  -  к  нам  домой  пришел  фюрер.  Трудно
казаться веселым. Все мы угнетены еще и  потому,  что  существует  опасность
полного развала партии. Все наши усилия оказались  напрасными...  Телефонный
звонок от д-ра Лея. Положение в партии  ухудшается  с  каждым  часом.  Фюрер
должен немедленно вернуться в "Кайзерхоф".
     В два часа ночи Геббельса вызвали к Гитлеру.  Штрассер  успел  передать
информацию утренним газетам, которые уже появились на  улицах.  Вот  реакция
Гитлера, воспроизведенная Геббельсом:  "Измена!  Измена!  Измена!  Несколько
часов  кряду  фюрер  метался  по  гостиничному  номеру.  Акт   предательства
ожесточил его и глубоко ранил. Наконец он остановился и сказал: "Если партия
распадется, то один лишь выстрел - и через три минуты все кончено".
     Но партия не распалась, и Гитлер не застрелился. Возможно,  Штрассер  и
достиг бы своей цели, что коренным образом изменило бы ход истории, однако в
решающий момент он сдал позиции. С согласия Гитлера Фрик разыскивал  его  по
всему Берлину, чтобы попытаться как-то уладить конфликт и тем спасти  партию
от катастрофы. Но Штрассеру надоела вся эта история,  и  он,  сев  в  поезд,
отправился отдыхать в солнечную Италию. Гитлер же, оказывавшийся  на  высоте
всякий раз, когда  обнаруживал  слабинку  у  своих  противников,  действовал
быстро и решительно.  Политическую  организацию  -  детище  Штрассера  -  он
возглавил лично, а начальником штаба назначил д-ра Лея,  гауляйтера  Кельна.
Приближенные Штрассера были изгнаны, а все лидеры партии приглашены в Берлин
подписать новую декларацию верности Адольфу Гитлеру, что они и сделали.
     И снова коварный австриец вывернулся из положения, которое могло  стать
для него  роковым.  А  Грегор  Штрассер,  которого  многие  считали  фигурой
покрупнее Гитлера, быстро сошел со сцены. В дневниковой записи Геббельса  за
9 декабря он значился "мертвецом".  Два  года  спустя,  когда  Гитлер  начал
сводить старые счеты, он стал мертвецом уже не в переносном, а в  буквальном
смысле.

     10 декабря, через неделю после того, как генерал фон  Шлейхер  дал  ему
подножку, Франц фон Папен начал плести собственную интригу. Вечером того  же
дня он выступил в закрытом клубе "Геррен-клуб", объединявшем  представителей
аристократических и крупных финансовых кругов (из них  он  сформировал  свой
недолговечный кабинет), после чего имел частную беседу с бароном Куртом  фон
Шредером   -   кельнским    банкиром,    оказывавшим    финансовую    помощь
национал-социалистской  партии.  В  этой  беседе  он   попросил   названного
финансиста устроить ему тайную встречу с Гитлером. В  своих  мемуарах  Папен
утверждает, что Шредер сам подсказал  ему  мысль  о  такой  встрече,  а  он,
дескать, согласился. По странному совпадению мысль о встрече высказал ему от
имени нацистского лидера и Вильгельм Кепплер, экономический советник Гитлера
и один из посредников между ним и деловыми  кругами.  И  вот  два  человека,
бывшие всего  несколько  недель  назад  в  столь  неприязненных  отношениях,
съехались утром 4 января в Кельн, в дом Шредера, чтобы побеседовать, как они
надеялись, в обстановке строжайшей секретности. К удивлению  Папена,  еще  у
входа его встретил какой-то человек  и  сфотографировал,  однако  он  тотчас
забыл о нем. Но наутро ему об этом напомнили. Гитлер явился в  сопровождении
Гесса, Гиммлера и Кепплера. Он оставил  их  в  гостиной,  сам  же  прошел  в
кабинет Шредера, где и провел два часа наедине с Папеном  и  хозяином  Дома.
Сперва беседа не налаживалась, так  как  Гитлер  начал  упрекать  Папена  за
плохое отношение к нацистам в бытность его канцлером, но скоро переключилась
на то главное, что определило потом судьбу обоих  собеседников  и  страны  в
целом.
     Момент для шефа нацистов был решающий. После бегства Штрассера он  лишь
ценой нечеловеческих  усилий  сохранил  целостность  партии.  Исколесил  всю
страну, выступая по три-четыре раза в день на  собраниях,  призывая  лидеров
партии держаться вместе, следовать  его  курсу.  Но  настроение  у  нацистов
по-прежнему было подавленное, финансовое  положение  партии  -  бедственное.
Многие предрекали ей скорый конец. Настроение в  партии  нашло  отражение  в
дневниковых записях Геббельса за последние недели года: "1932 год принес нам
сплошные несчастья... Прошлое  было  трудным,  будущее  выглядит  мрачным  и
унылым; не видно  перспективы,  пропала  надежда".  Из  этого  следует,  что
положение Гитлера было далеко не такое выгодное, как прошлым летом и осенью,
чтобы торговаться, однако не в лучшем положении находился и Папен,  лишенный
должности канцлера. И они, как друзья по несчастью, сошлись во мнениях.
     Условия, на которых они встретились, являются предметом  споров.  Папен
утверждал на Нюрнбергском процессе и в  своих  мемуарах,  что  не  стремился
действовать во вред Шлейхеру, а лишь рекомендовал  Гитлеру  войти  в  состав
кабинета, формируемого генералом. Но, зная по опыту, как часто  Папен  делал
лживые заявления и учитывая его естественное желание выставить себя в лучшем
свете что нашло  подтверждение  в  дальнейших  событиях,  более  достоверной
представляется картина, нарисованная  на  том  же  процесс(  Шредером.  Этот
банкир показал, что в  действительности  Папен  предлагал  заменить  кабинет
Шлейхера кабинетом Гитлера - Папена, которым они руководили бы на равных.
     Однако "Гитлер... сказал: если он станет канцлером, то будет  подлинным
главой правительства.  Сторонники  же  Папена  могут  участвовать  в  нем  в
качестве министров, если захотят следовать его  курсу  многих  перемен.  Эти
перемены  включают  устранение  с  руководящих   постов   социал-демократов,
коммунистов и евреев и восстановление общественного порядка в Германии.  Фон
Папен и  Гитлер  в  принципе  договорились...  Они  согласились  разработать
дальнейшие детал