жающий характер.
     Граф фон Шуленбург,  прибывший  из  Москвы  в  краткосрочный  отпуск  в
Берлин, встретился с Гитлером 28 апреля и пытался убедить его в  миролюбивых
намерениях России. "Россия очень встревожена слухами о предстоящем нападении
на нее Германии, - объяснял он Гитлеру.  -  Не  могу  поверить,  что  Россия
собирается напасть на Германию. Если Сталин не мог идти вместе с  Англией  и
Францией в 1939 году, когда эти две страны  были  еще  сильны,  то  сегодня,
когда Франция разгромлена, а Англия жестоко побита, он тем более  не  примет
такого решения. Наоборот, я убежден, что Сталин готов идти нам на дальнейшие
уступки".
     Фюрер изобразил притворный  скептицизм.  Он  заявил,  что  воспринимает
события в Сербии как предостережение.  "Какой  дьявол  вселился  в  русских,
когда они заключали пакт о дружбе с  Югославией?"  {5  апреля,  за  день  до
нападения  Германии  на  Югославию,  Советское   правительство   предприняло
отчаянную попытку воспрепятствовать намерениям Гитлера - в  срочном  порядке
заключило Договор о дружбе и ненападении с новым югославским правительством.
Молотов  информировал  об  этом  Шуленбурга  накануне  нападения,  и   посол
воскликнул, что момент  для  этого  выбран  очень  неудачный,  и  безуспешно
пытался уговорить русских по крайней мере отложить  подписание  договора.  -
Прим. авт.} - вопрошал фюрер. Он, правда, не  верит,  что  "Россия  способна
напасть на Германию", тем  не  менее  он  обязан  "проявлять  осторожность".
Гитлер  ничего  не  сказал  своему  послу  в  Советском  Союзе   о   планах,
направленных против этой страны, и Шуленбург, честный и порядочный  дипломат
старой школы, оставался до конца в полном неведении относительно его планов.
     Сталин  тоже  пребывал  в   неведении,   несмотря   на   многочисленные
предостережения и симптомы, указывающие на  подлинные  замыслы  Гитлера.  22
апреля Советское правительство  официально  заявило  протест  по  поводу  80
случаев нарушения границы немецкими самолетами, имевших место в период между
27 марта и 18 апреля, подробно описав  каждый  случай  нарушения  воздушного
пространства.  В  одном  случае  в   немецком   разведывательном   самолете,
приземлившемся недалеко от Ровно 15 апреля,  была  обнаружена  фотокамера  с
засвеченной пленкой и разорванная топографическая  карта  западных  областей
СССР, "которые со всей очевидностью говорят о целях экипажа этого самолета".
Даже протестуя, русские вели себя более чем корректно.  Пограничным  войскам
был отдан  приказ,  говорилось  в  ноте,  "не  открывать  огня  по  немецким
самолетам, летящим над советской территорией, пока эти полеты не участятся".
     В начале мая Сталин предпринял  новые  шаги  к  примирению  -  в  угоду
Гитлеру он выпроводил  из  Москвы  дипломатических  представителей  Бельгии,
Норвегии, Греции и  даже  Югославии  и  закрыл  их  посольства.  Он  признал
пронацистское правительство Рашида Али в Ираке. Советской прессе  были  даны
строжайшие указания воздержаться от  публикации  таких  материалов,  которые
могли бы спровоцировать Германию.
     "Такая   демонстрация   намерений    сталинского    правительства,    -
телеграфировал Шуленбург в Берлин 12  мая,  -  рассчитана...  на  ослабление
напряженности  между  Советским  Союзом  и  Германией   и   создание   более
благоприятной атмосферы на будущее. Мы должны помнить, что сам Сталин всегда
выступал в поддержку дружественных отношений  между  Германией  и  Советским
Союзом".
     Хотя Сталин давно обладал абсолютной диктаторской властью  в  Советском
Союзе, Шуленбург в  этом  донесении  впервые  употребил  термин  "сталинское
правительство". Для этого у него имелись достаточные основания. 6 мая Сталин
взял на себя полномочия Председателя Совета Народных Комиссаров, заменив  на
этом посту Молотова, который  остался  Народным  комиссаром  по  иностранным
делам. Впервые всемогущий секретарь Коммунистической  партии  взял  на  себя
функции главы правительства, и мир  воспринял  это  как  признак  того,  что
ситуация для Советского Союза настолько осложнилась, особенно его  отношения
с нацистской Германией, что с  ней  мог  справиться  только  Сталин,  будучи
номинальным и фактическим главой правительства. Такая интерпретация  событий
была  очевидна,  но  была  и  другая,  не   столь   очевидная,   о   которой
проницательный немецкий посол в  Москве  сразу  же  догадался  и  сообщил  в
Берлин.
     Посол докладывал, что Сталин был недоволен ухудшением германо-советских
отношений  и  вину  за  это  в  значительной  мере  возложил  на   Молотова,
проводившего свою неуклюжую дипломатию.
     "По  моему  мнению,  -  докладывал   Шуленбург,   -   можно   со   всей
определенностью   утверждать,    что    Сталин    поставил    перед    собой
внешнеполитическую  цель  исключительной  важности...  которой  он  надеется
достигнуть посредством личных усилий. Я твердо верю,  что  ввиду  осложнений
международной обстановки Сталин поставил перед собой цель уберечь  Советский
Союз от конфликта с Германией".
     Неужели хитрый советский диктатор не понял к середине  мая  1941  года,
что это уже недостижимая цель, что, чтобы достигнуть поставленной  цели,  не
оставалось уже ничего, кроме как капитулировать перед Гитлером? Наверняка он
понимал, что означает  захват  Гитлером  Югославии  и  Греции,  концентрация
огромных масс немецких войск  у  юго-восточных  границ  Советского  Союза  в
Румынии и Венгрии, наращивание сил вермахта у восточной границы Польши. Да и
слухи, упорно циркулировавшие в Москве, до него конечно доходили.  К  началу
мая то, что Шуленбург назвал в донесении от  2  мая  "слухами  о  неизбежном
германо-советском  военном  столкновении",  настолько  распространилось   по
советской столице, что ему и его сотрудникам  в  немецком  посольстве  стало
просто трудно с этим бороться.
     "Пожалуйста, имейте в  виду,  -  писал  он  в  Берлин,  -  что  попытки
противодействовать  этим  слухам  здесь,  в   Москве,   неминуемо   окажутся
неэффективными, если такие слухи будут непрерывно поступать  из  Германии  и
если каждый приезжающий в Москву или проезжающий через нее, принося с  собой
эти слухи, сможет и подтвердить их, ссылаясь на конкретные факты".
     Дипломат с большим опытом, Шуленберг и сам был охвачен подозрениями. Он
получил указание из Берлина по-прежнему опровергать слухи  и  распространять
версию, будто не только  не  наблюдается  никакого  сосредоточения  немецких
войск у русских границ, но и значительные силы (восемь дивизий, как ему было
сообщено в порядке личной информации) перебрасываются с  востока  на  запад.
Вероятно, подобные инструкции лишь усиливали беспокойство посла, поскольку к
этому времени пресса во всем мире  начала  трубить  о  наращивании  немецких
военных сил у советских границ.
     Однако Сталин задолго до этого получил недвусмысленные предупреждения о
планах Гитлера и,  вероятно,  не  придал  им  значения.  Наиболее  серьезное
предупреждение поступило от правительства Соединенных Штатов.
     В начале января 1941 года американский торговый атташе в Берлине Сэм Е.
Вудз направил в государственный департамент  конфиденциальное  донесение,  в
котором сообщал, что,  как  ему  стало  известно  из  заслуживающих  доверия
немецких источников, Гитлер планирует нападение на Россию весной этого года.
Это было длинное и подробное донесение с изложением  в  общих  чертах  плана
нападения,  разработанного  генеральным  штабом  (оно  оказалось  совершенно
точным), и приготовлений к экономической эксплуатации Советского Союза после
того, как страна будет  завоевана  {Корделл  Хэлл  раскрывает  детали  этого
обстоятельства в своих мемуарах. У Вудза был  друг  из  числа  антинацистски
настроенных немцев, который имел связи в высших эшелонах власти,  Рейхсбанке
и партии. Еще в августе 1940 года этот друг информировал Вудза о  совещаниях
в ставке Гитлера, на которых обсуждались планы нападения на Советский  Союз.
С тех пор этот источник держал Вудза в курсе приготовлений,  которые  велись
как  в  генеральном  штабе,  так  и  в  ведомствах,  разрабатывавших   планы
экономического грабежа России. Во избежание разоблачений Вудз встречался  со
своим другом в различных кинотеатрах и в темноте  получал  от  него  краткие
записи (см. Хэлл К. Мемуары).
     Я  покинул  Берлин  в  декабре  1940  года.  Джордж  Кеннэн,  блестящий
американский дипломат, остававшийся в Берлине,  утверждает,  что  посольство
получало из различных  источников  информацию  о  предстоящем  нападении  на
Россию. За две или три недели до нападения, по словам Кеннэна,  американский
консул в Кенигсберге сообщал точную дату нападения. - Прим. авт.}.
     Государственный секретарь Корделл Хэлл сначала  решил,  что  Вудз  стал
жертвой провокации немецкой агентуры. Он пригласил Эдгара  Гувера.  Шеф  ФБР
прочитал донесение и признал его подлинным.  Вудз  называл  имена  некоторых
источников, служивших как в различных  министерствах  в  Берлине,  так  и  в
немецком генеральном штабе, и после проверки в Вашингтоне пришли  к  выводу,
что эти люди относятся к той категории сотрудников, которые знают о том, что
замышляется в верхах,  и  настроены  достаточно  враждебно  по  отношению  к
нацизму,  чтобы  ненароком  разболтать  секреты.   Несмотря   на   натянутые
отношения,   существовавшие   тогда   между   американским    и    советским
правительствами, Хэлл решил проинформировать русских и попросил  заместителя
госсекретаря Самнера Уэллеса сообщить суть донесения из  Берлина  советскому
послу Константину Уманскому. Это было сделано 20 марта.
     "Мистер Уманский  побледнел,  -  писал  позднее  Уэллес.  -  Он  молчал
некоторое время, а затем просто сказал:  "Я  полностью  осознаю  серьезность
сделанного вами сообщения... и  немедленно  сообщу  своему  правительству  о
нашем разговоре".
     Поверило  ли  оно  в  подлинность  этой   своевременно   представленной
разведывательной  информации  и   осталось   ли   благодарно   американскому
правительству, об этом Советское правительство не  сделало  даже  намека.  В
действительности, как пишет в своих  мемуарах  Корделл  Хэлл,  Москва  стала
проявлять больше враждебности и резкости,  так  как  американская  поддержка
Англии сделала невозможной снабжение России всеми теми материалами,  которых
она  требовала.  Тем  не  менее,  как   утверждает   Хэлл,   государственный
департамент, получив в первой декаде июня донесения  из  своих  посольств  в
Бухаресте и Стокгольме о том, что Германия вторгнется в Россию  в  ближайшие
две  недели,  препроводил  копии  этих  донесений  своему  послу  в   Москве
Штейнгардту, который передал их Молотову.
     Черчилль также пытался  предупредить  Сталина.  3  апреля  он  попросил
своего посла в Москве Стаффорда Криппса передать  личное  письмо  диктатору,
указав на важность для России передислокаций немецких войск в Южной  Польше,
о которых ему стало известно от  английского  агента.  Криппс  задержался  с
передачей этого  сообщения  русским,  и  Черчилль  не  сумел  скрыть  своего
раздражения, даже когда писал об этом эпизоде спустя многие годы.
     Криппс узнал дату нападения на Советский Союз в конце апреля, и  немцам
это стало известно.  24  апреля  немецкий  военно-морской  атташе  в  Москве
направил короткое сообщение командованию военно-морских сил в Берлине:
     "Английский посол называет 22 июня днем начала войны".  Это  донесение,
обнаруженное среди прочих нацистских документов, было занесено в тот же день
в журнал германских  ВМС  с  добавлением  восклицательного  знака  в  конце.
Адмиралы были удивлены точностью предсказания, сделанного английским послом.
Бедный военно-морской атташе,  который,  подобно  послу  в  Москве,  не  был
допущен к секрету, добавил в своем донесении, что это "явный абсурд".
     Так, должно быть, думал и Молотов. 22 мая он принял  Шуленбурга,  чтобы
обсудить с ним различные вопросы. "Он был, как обычно, любезен, самоуверен и
хорошо осведомлен", - докладывал посол в Берлине и  вновь  подчеркивал,  что
Сталин и Молотов, "два наиболее могущественных человека в Советском  Союзе",
изо всех сил стремятся  избежать  конфликта  с  Германией.  Только  в  одном
проницательный  посол  глубоко  ошибался:  при  сложившихся  обстоятельствах
Молотов не мог быть "хорошо осведомлен". Однако  не  был  осведомлен  и  сам
посол.
     Насколько плохо был осведомлен русский комиссар по  иностранным  делам,
явствует из опубликованного 14 июня 1941 года, всего за неделю до  немецкого
нападения, заявления. В этот вечер Молотов пригласил Шуленбурга и вручил ему
текст заявления ТАСС, которое, по словам комиссара,  предполагалось  вечером
передать по радио, а завтра утром опубликовать в газетах. Обвинив Криппса  в
распространении в английской и иностранной прессе слухов о неминуемой  войне
между Советским  Союзом  и  Германией,  он  ознакомил  посла  с  официальным
заявлением Советского правительства, которое заклеймило слухи как "очевидный
абсурд...  неуклюжий  пропагандистский  маневр   сил,   выступающих   против
Советского Союза и Германии". Далее в заявлении добавлялось:
     "В  советских  кругах  считают,  что  слухи  о  намерении   Германии...
предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы".
     Даже недавнее передвижение немецких войск с Балкан к советской  границе
объявлялось в заявлении как "не имеющее касательства  к  советско-германским
отношениям". Что касается слухов о  том,  будто  Советский  Союз  собирается
напасть на Германию, то они "лживые и провокационные".
     Ирония заявления ТАСС усиливается двумя  акциями  с  немецкой  стороны,
одна из которых была предпринята в день опубликования  заявления,  15  июня,
другая - на следующий день.
     15 июня Риббентроп из Венеции,  где  он  совещался  с  Чиано,  направил
секретную депешу в  Будапешт,  предупреждая  венгерское  правительство,  что
необходимо "принять меры по обеспечению, своих границ".
     "Ввиду  большого  сосредоточения  русских  войск  у  восточной  границы
Германии фюрер, вероятно, будет  вынужден,  самое  позднее,  в  начале  июля
внести ясность  в  германо-русские  отношения  и  в  этой  связи  предъявить
определенные требования".
     Немцы делали намек венграм, но не своему основному союзнику.  Когда  на
следующий день Чиано во время прогулки на гондоле по каналам Венеции спросил
Риббентропа про слухи о неизбежном нападении Германии на Россию,  нацистский
министр иностранных дел ответил:
     "Дорогой Чиано, я не могу ничего сказать,  потому  что  каждое  решение
находится под замком в непроницаемой груди фюрера. Однако  одно  несомненно:
если мы нападем на них, то Россия  Сталина  будет  стерта  с  карты  мира  в
пределах восьми недель" {Это взято из последней  дневниковой  записи  Чиано,
сделанной 23 декабря 1943 года в камере э 27 веронской тюрьмы  за  несколько
дней до казни. Итальянское правительство, по  его  воспоминаниям,  узнало  о
немецком вторжении в Россию через полчаса после его начала. - Прим. авт.}.
     14 июня 1941 года, в то время, как Кремль готовился оповестить по радио
весь мир о том, что слухи о немецком нападении на Россию не  что  иное,  как
"очевидный абсурд", Адольф Гитлер проводил заключительное военное  совещание
по плану  "Барбаросса"  с  ведущими  генералами  вермахта.  К  осуществлению
графика сосредоточения войск на  Востоке  и  их  развертывания  на  исходных
позициях приступили 22 мая. Пересмотренный вариант графика был  издан  через
несколько   дней.   Этот   длинный   и   детально   разработанный   документ
свидетельствует, что к началу июня не только было закончено составление всех
планов, связанных с нападением на Россию,  но  и  осуществлялась  строго  по
графику переброска войск, артиллерии и танков, самолетов, кораблей и  грузов
материально-технического снабжения. В  журнале  военно-морских  сил  имеется
краткая запись от 29 мая: "Подготовительное передвижение боевых  кораблей  в
соответствии с планом  "Барбаросса"  началось".  Переговоры  с  генеральными
штабами Румынии, Венгрии и Финляндии -  последняя  стремилась  вернуть  себе
отобранное русскими в ходе зимней военной кампании - были завершены. 9  июня
Гитлер направил из Берхтесгадена  приказ  о  созыве  главнокомандующих  трех
видов  вооруженных  сил   и   высших   военачальников   полевых   войск   на
заключительное совещание  по  операции  "Барбаросса",  которое  должно  было
состояться в Берлине 14 июня.
     Несмотря на всю  чудовищность  задачи,  не  только  Гитлер,  но  и  его
генералы чувствовали себя вполне уверенно, в последний раз  обсуждая  детали
самой крупной военной  операции  в  истории,  сводившейся  к  массированному
наступлению  на  фронте  протяженностью  около  1500  миль  -  от  Северного
Ледовитого океана до Черного  моря.  Накануне  вечером  Браухич  вернулся  в
Берлин после инспекционной проверки концентрации  сил  на  Востоке.  Гальдер
отметил в своем дневнике, что главнокомандующий сухопутными войсками остался
доволен  результатами  поездки.  "Общее  впечатление  отрадное,  -   записал
начальник генерального штаба. - Войска в хорошем состоянии".
     Военное совещание 14 июня длилось с 11 часов дня  до  6.30  вечера.  Во
время обеденного перерыва Гитлер устроил своим генералам  очередную  накачку
перед сражением. Согласно Гальдеру, это была "большая политическая речь",  в
которой Гитлер подчеркнул, что вынужден напасть на  Россию,  потому  что  ее
разгром "вынудит Англию прекратить борьбу". Однако  кровожадный  фюрер  этим
заявлением, должно быть, не ограничился. Кейтель рассказал об этом во  время
допроса на Нюрнбергском процессе.
     "Главный смысл его выступления сводился к тому, что это решающая  битва
между двумя идеологиями, и ту практику ведения войны, которую мы  знали  как
солдаты, -  единственно  правильную  по  международным  законам,  -  следует
измерять совершенно иными мерками".
     Затем Гитлер отдал различные приказы по осуществлению  беспрецедентного
террора в России.
     "Выступили вы или кто-либо из присутствовавших генералов с возражениями
против этих приказов?" - спросил Кейтеля его адвокат.
     "Нет. Я лично не высказал никаких возражений, - ответил  генерал.  -  И
никто  из  генералов  не  выступил  с  возражениями",  -  добавил  он   {Это
подтверждает Хассель. 16 июня он записывает в  своем  дневнике:  "Браухич  и
Гальдер уже согласились с тактикой Гитлера (в России). Таким образом,  армия
должна взять на себя ответственность за убийства и поджоги, которая  до  сих
пор лежала на СС".
     Сначала антинацистские заговорщики наивно полагали, что приказы Гитлера
на осуществление террора в России могут вызвать шок у генералов  и  побудить
их  присоединиться  к  антинацистскому  движению.  Но  к  16  июня   Хассель
почувствовал  себя  разочарованным.  В  этот  день  запись  в  его  дневнике
начинается  словами:  "Серия  совещаний  с  Попитцем,  Герделером,  Беком  и
Остером, на которых рассматривался вопрос о  том,  что  конкретные  приказы,
полученные командующими армиями, но еще не переданные  в  войска,  возможно,
откроют глаза  военачальникам  на  характер  режима,  во  имя  которого  они
сражаются. Эти приказы касаются  жестоких...  мер,  которые  солдаты  должны
применять против большевиков после нападения на Россию.
     Мы  пришли  к  заключению,  что  теперь  надеяться  не  на  что...  Они
(генералы) обманывают сами себя..." (Хассель. Мемуары, с. 198-199). -  Прим.
авт.}.
     Просто непостижимо,  но  факт,  что  кремлевские  лидеры,  несмотря  на
репутацию людей подозрительных, хитрых и практичных, несмотря на очевидность
нависшей над Россией угрозы, несмотря на все предупреждения об этой  угрозе,
до самого последнего момента не осознавали, что им нанесут удар, причем удар
такой силы, который едва не разрушит их государство.
     Прекрасным летним вечером 21 июня 1941 года, в 9  часов  30  минут,  за
девять часов до запланированног