ыстро  поняли,
преждевременно. Хотя Гитлер был полностью отрезан от внешнего мира, если  не
считать ограниченной радиосвязи с  армиями  и  министерствами,  поскольку  к
вечеру 23 апреля русские завершали окружение столицы, он все  еще  стремился
показать,  что  способен  управлять  Германией  одной  лишь   силой   своего
авторитета и подавлять любую измену,  даже  со  стороны  особо  приближенных
последователей, для чего достаточно одного слова, переданного по  трескучему
радиопередатчику, антенна которого была закреплена  на  аэростате,  висевшем
над его бункером.
     Альберт Шпеер и одна  свидетельница,  весьма  замечательная  дама,  чье
драматичное появление в последнем акте в  Берлине  скоро  будет  обрисовано,
оставили описание реакции Гитлера на телеграмму Геринга.  Шпеер  прилетел  в
осажденную столицу в ночь на  23  апреля,  посадив  крохотный  самолетик  на
восточном конце автострады Восток - Запад - широкой улице, проходившей через
Тиргартен, - у Бранденбургских ворот, в квартале от канцелярии.  Узнав,  что
Гитлер решил остаться в Берлине до конца, который  был  уже  недалек,  Шпеер
зашел попрощаться с фюрером и признаться ему,  что  "конфликт  между  личной
преданностью и общественным  долгом",  как  он  это  назвал,  вынуждает  его
саботировать тактику "выжженной земли". Он не без основания полагал, что его
арестуют "за измену" и, возможно, расстреляют. И  все  наверняка  так  бы  и
случилось, если бы диктатор знал, что  два  месяца  назад  Шпеер  предпринял
попытку  убить  его  и  всех  остальных,   кому   удалось   избежать   бомбы
Штауфенберга. К блестящему архитектору и министру вооружений, хотя он всегда
гордился своей аполитичностью, наконец-то пришло запоздалое прозрение. Когда
он понял, что его обожаемый фюрер  намеревается  уничтожить  немецкий  народ
посредством декретов о "выжженной земле", он решил убить Гитлера.  Его  план
состоял в том, чтобы подать ядовитый газ  в  систему  вентиляции  бункера  в
Берлине в момент  крупного  военного  совещания.  Поскольку  на  них  теперь
неизменно  присутствовали  не  только  генералы,  но  и  Геринг,  Гиммлер  и
Геббельс, Шпеер надеялся  уничтожить  все  нацистское  руководство  третьего
рейха, а также верховное военное командование.  Он  раздобыл  нужный  газ  и
проверил систему воздушного кондиционирования. Но затем  обнаружил,  как  он
рассказывал впоследствии, что воздухозаборник в саду защищен трубой  высотой
около 4 метров. Эта труба была установлена недавно по  личному  распоряжению
Гитлера во избежание диверсии. Шпеер понял, что подать туда газ  невозможно,
поскольку этому сразу помешает эсэсовская охрана в саду. Поэтому он  оставил
свой план, а Гитлеру вновь удалось избежать покушения.
     Теперь, вечером 23 апреля, Шпеер признался, что не подчинился приказу и
не  осуществил  бессмысленное  уничтожение  жизненно  важных  для   Германии
объектов. К его удивлению,  Гитлер  не  выказал  ни  возмущения,  ни  гнева.
Пожалуй, фюрера тронула искренность и отвага его  молодого  друга  -  Шпееру
только что исполнилось сорок, - к которому он питал давнюю  привязанность  и
которого считал "соратником по искусству". Гитлер, как отметил Кейтель,  был
странно спокоен в тот вечер, как будто решение умереть здесь в ближайшие дни
принесло мир в его душу. Это спокойствие было не столько спокойствием  после
бури, сколько затишьем перед бурей.
     Тем временем в канцелярию  прибыла  телеграмма  Геринга.  Продержав  ее
некоторое время, Борман, этот мастер интриги, наконец-то дождавшийся  своего
часа, принес ее  фюреру,  представив  как  "ультиматум",  как  изменническую
попытку  узурпировать  власть.  "Гитлер  пришел  в  неописуемую  ярость,   -
вспоминает Шпеер, - и в очень сильных выражениях  отозвался  о  Геринге.  Он
сказал: для него не новость, что Геринг опустился, погряз в разврате и  стал
наркоманом", - заявление, которое чрезвычайно потрясло молодого архитектора,
поскольку он удивился тому, что Гитлер мог так долго использовать  на  столь
высоком посту подобного человека. Шпеера также озадачило, что, придя в себя,
Гитлер добавил: "Хорошо, пусть Геринг вступает в переговоры о капитуляции. В
конце концов, не имеет значения, кто этим займется". Но такой настрой длился
у Гитлера всего несколько мгновений.
     Прежде чем закончился разговор,  он  с  подсказки  Бормана  продиктовал
телеграмму,  обвинявшую  Геринга  в  совершении  "государственной   измены",
наказанием за которую может быть только  смерть,  но,  учитывая  его  долгую
службу на благо нацистской  партии  и  государства,  жизнь  ему  может  быть
сохранена, если он немедленно уйдет со  всех  постов.  Ему  было  предложено
ответить односложно - да или нет. Однако подхалиму Борману и этого оказалось
мало.. На  свой  страх  и  риск  он  направил  в  штаб  СС  в  Берхтесгадене
радиограмму,  приказав  немедленно  арестовать  Геринга  за  государственную
измену. На следующий день, еще до рассвета, второй по  положению  человек  в
третьем рейхе, самый наглый  и  богатый  из  нацистских  бонз,  единственный
рейхсмаршал  в  немецкой  истории,  главнокомандующий  ВВС,   стал   узником
эсэсовцев.
     Три дня спустя, вечером 26 апреля, Гитлер высказался  в  адрес  Геринга
еще более резко, чем в присутствии Шпеера.

       Последние посетители бункера

     Тем временем еще  два  интересных  посетителя  прибыли  в  напоминавший
сумасшедший дом бункер Гитлера:  Ханна  Рейч,  отважная  летчица-испытатель,
которую отличала помимо прочих достоинств глубокая ненависть  к  Герингу,  и
генерал Риттер фон Грейм, которому 24  апреля  было  приказано.  прибыть  из
Мюнхена к верховному командующему, что он и сделал. Правда,  вечером  26-го,
когда они подлетали к Берлину, их самолет был подбит над Тиргартеном русской
зениткой и генералу Грейму раздробило ногу.
     Гитлер пришел в операционную, где врач перевязывал рану генерала.
     Гитлер: Вам известно, зачем я вас вызвал?
     Грейм: Нет, мой фюрер.
     Гитлер: Герман Геринг  предал  меня  и  фатерланд  и  дезертировал.  Он
установил за моей спиной контакт с врагом.  Его  действия  нельзя  расценить
иначе как трусость. Вопреки приказу он бежал в  Берхтесгаден,  чтобы  спасти
себя. Оттуда он направил мне непочтительную радиограмму. Это был...
     "Здесь, - вспоминает Ханна Рейч, присутствовавшая при разговоре, - лицо
фюрера задергалось, дыхание стало тяжелым и прерывистым".
     Гитлер: ...Ультиматум! Грубый ультиматум! Теперь  ничего  не  осталось.
Ничто меня не миновало. Нет таких измен, такого предательства, которых бы  я
не испытал. Присяге не верны, честью не дорожат. А теперь еще и это!  Ничего
не осталось. Нет такого зла, которого бы мне не причинили.
     Я приказал немедленно арестовать Геринга как предателя рейха. Снял  его
со всех постов, изгнал из всех организаций. Вот почему я вызвал вас!
     После этого он назначил обескураженного генерала, лежавшего  на  койке,
новым главнокомандующим люфтваффе. Назначение это Гитлер мог бы объявить  по
радио. Это позволило бы Грейму избежать увечья и находиться в  штабе  ВВС  -
единственном месте, откуда еще можно было руководить тем,  что  осталось  от
ВВС.
     Три дня спустя Гитлер приказал Грейму, который к этому времени, подобно
фрейлейн Рейч, ожидал и желал смерти в бункере рядом с фюрером, вылететь  на
место и разобраться с новой изменой. А измена среди главарей третьего рейха,
как мы видели, не сводилась к действиям Германа Геринга.
     В течение этих трех дней Ханне Рейч представились  широкие  возможности
наблюдать за жизнью  безумцев  в  подземном  сумасшедшем  доме  и,  конечно,
участвовать в ней. Поскольку эмоционально она была столь же неустойчива, как
и приютивший ее  высокопоставленный  хозяин,  ее  записи  носят  зловещий  и
одновременно мелодраматический характер. И тем  не  менее  в  основном  они,
очевидно, соответствуют действительности и даже достаточно полны,  поскольку
подтверждаются  свидетельствами  других  очевидцев,  что  делает  их  важным
документом заключительной главы истории рейха.
     Ночью 26 апреля после ее прибытия с генералом Греймом  русские  снаряды
начали падать на канцелярию, и доносившиеся сверху глухие  звуки  взрывов  и
рушившихся стен только усугубляли  напряженность  в  бункере.  Гитлер  отвел
летчицу в сторону.
     - Мой фюрер, почему вы  остаетесь  здесь?  -  спросила  она.  -  Почему
Германия должна вас лишиться?! Фюрер должен жить, чтобы жила Германия. Этого
требует народ.
     - Нет, Ханна, - ответил, по ее словам, фюрер. - Если я умру, то умру за
честь нашей страны, потому что, как солдат, я должен подчиняться  своему  же
приказу - защищать Берлин до конца. Моя дорогая девочка, - продолжал он, - я
не предполагал, что все так случится. Я твердо верил, что мы сумеем защитить
Берлин на берегах Одера...  Когда  все  наши  усилия  закончились  ничем,  я
ужаснулся сильнее, чем все  остальные.  Позднее,  когда  началось  окружение
города... я посчитал, что, оставаясь в Берлине, подам пример  всем  наземным
войскам и они придут на выручку городу... Но, моя Ханна, я все еще  надеюсь.
Армия генерала Венка подходит с юга. Он должен - и сумеет - отогнать русских
достаточно далеко, чтобы спасти наш народ. Мы отступим, но будем держаться.
     В таком  настроении  пребывал  Гитлер  в  начале  вечера.  Он  все  еще
надеялся, что генерал Венк освободит Берлин. Но  буквально  через  несколько
минут, когда обстрел русскими канцелярии усилился, он снова впал в отчаяние.
Он вручил Рейч капсулы с ядом: одну - для нее самой, другую - для Грейма.
     "Ханна, - сказал он, - ты из тех, кто умрет со мной... Я не хочу, чтобы
хоть один из нас попал живым в руки русских, я не хочу, чтобы они нашли наши
тела. Тело Евы и мое тело сожгут. А ты выбирай свой путь".
     Ханна  отнесла  капсулу  с  ядом  Грейму,  и  они  решили,  что,   если
"действительно придет конец", они проглотят яд и затем для верности выдернут
чеку из тяжелой гранаты и плотно прижмут ее к себе.
     28-го у Гитлера, судя по всему, появились новые надежды или по  крайней
мере иллюзии. Он радировал Кейтелю: "Я ожидаю ослабления нажима  на  Берлин.
Что делает армия Генриха? Где Венк? Что происходит с 9-й армией? Когда  Венк
соединится с 9-й армией?"
     Рейч описывает, как в этот день верховный главнокомандующий  беспокойно
ходил "по убежищу, размахивая картой автодорог, которая быстро  расползалась
в его потных руках, и обсуждал с любым, кто  готов  был  его  слушать,  план
кампании Венка".
     Но "кампания" Венка, как и "удар" Штейнера неделей раньше, существовала
лишь в воображении фюрера. Армия Венка была уже уничтожена, как и 9-я армия.
Севернее Берлина армия Генриха {Гиммлера - Прим. пер.}  быстро  откатывалась
на Запад, чтобы сдаться западным союзникам, а не русским.
     Весь день 28 апреля доведенные  до  отчаяния  обитатели  бункера  ждали
результатов контратак этих трех армий, особенно армии Венка. Русские  клинья
уже были на расстоянии нескольких кварталов от канцелярии и медленно  к  ней
приближались по нескольким улицам с  востока  и  с  севера,  а  также  через
Тиргартен. Когда от идущих на помощь войск не  поступило  никаких  известий,
Гитлер, подстрекаемый Борманом, заподозрил новые  вероломства.  В  8  вечера
Борман направил радиограмму Деницу:
     "Вместо того чтобы побуждать войска продвигаться вперед во  имя  нашего
спасения, ответственные лица  хранят  молчание.  Судя  по  всему,  на  смену
верности пришла измена. Мы остаемся здесь. Канцелярия лежит в развалинах".
     Позднее, той же ночью, Борман послал еще одну телеграмму Деницу:
     "Шернер, Венк и другие должны доказать свою верность  фюреру,  придя  к
нему на помощь как можно скорее".
     Теперь Борман говорил уже от своего имени. Гитлер решил  умереть  через
день или два, а  Борман  хотел  жить.  Ему,  наверное,  не  быть  преемником
Гитлера, но он хотел иметь  возможность  и  в  будущем  нажимать  на  тайные
пружины за спиной любого, кто придет к власти.
     В ту же ночь и адмирал Фосс отправил телеграмму Деницу,  известив  его,
что связь с армией нарушена, и потребовал срочно  сообщить  по  радиоканалам
флота о важнейших событиях в мире. Вскоре поступили некоторые новости, но не
с флота, а из министерства  пропаганды,  с  его  постов  прослушивания.  Для
Адольфа Гитлера новости оказались убийственными.
     Помимо  Бормана  в  бункере  находился  еще  один  нацистский  деятель,
желавший остаться в живых. Это был Герман Фегелейн,  представитель  Гиммлера
при ставке, типичный образец немца, выдвинувшегося  при  правлении  Гитлера.
Бывший конюх, затем жокей, совершенно  необразованный,  он  являлся  протеже
пресловутого Кристиана Вебера, одного из старых товарищей Гитлера по партии.
После 1933 года посредством махинаций Вебер сколотил солидное  состояние  и,
будучи помешан на лошадях, завел большую  конюшню  скакунов.  При  поддержке
Вебера Фегелейн сумел высоко подняться в третьем рейхе.  Он  стал  генералом
войск СС, а в 1944 году вскоре после назначения офицером связи Гиммлера  при
ставке фюрера он еще более укрепил  свои  позиции  в  верхах,  женившись  на
сестре Евы Браун Гретель. Все  оставшиеся  в  живых  главари  СС  единодушно
отмечают, что  Фегелейн,  сговорившись  с  Борманом,  не  раздумывая  предал
Гитлеру  своего  эсэсовского  шефа  Гиммлера.  Этот  пользовавшийся   дурной
репутацией  неграмотный  и  невежественный  человек,  каким  был   Фегелейн,
казалось, обладал удивительным инстинктом самосохранения.  Он  умел  вовремя
определить, тонет корабль или нет.
     26 апреля он потихоньку  покинул  бункер.  На  следующий  вечер  Гитлер
обнаружил его исчезновение. У фюрера, и без  того  настороженного,  возникло
подозрение, и он немедленно выслал группу эсэсовцев на  розыски  пропавшего.
Его обнаружили уже в гражданской одежде у себя дома в районе Шарлоттенбурга,
который вот-вот должны были захватить русские. Его доставили в канцелярию  и
там,  лишив  звания  обер-группенфюрера  СС,  посадили  под  арест.  Попытка
Фегелейна дезертировать породила у Гитлера подозрения относительно Гиммлера.
Что замышлял шеф СС теперь, покинув Берлин? Известий не поступало с тех пор,
как его офицер связи Фегелейн оставил  свой  пост.  Теперь  новости  наконец
прибыли.
     День 28 апреля,  как  мы  убедились,  выдался  для  обитателей  бункера
тяжелый. Русские подходили все ближе. Долгожданного  известия  о  контратаке
Венка все не поступало. В отчаянии осажденные запросили по радиосети  ВМС  о
положении за пределами осажденного города.
     Пост радиоподслушивания в  министерстве  пропаганды  поймал  переданное
радиостанцией Би-би-си из Лондона  сообщение  о  происходящих  за  пределами
Берлина событиях. Агентство Рейтер передало вечером 28 апреля из  Стокгольма
настолько сенсационное и  невероятное  сообщение,  что  один  из  помощников
Геббельса, Гейнц Лоренц, стремглав бросился через изрытую снарядами  площадь
в бункер. Он принес своему министру и фюреру  несколько  экземпляров  записи
этого сообщения.
     Известие, по словам Ханны Рейч, "обрушилось на общество как смертельный
удар. Мужчины и женщины кричали от бешенства, страха и отчаяния,  их  голоса
слились в одном эмоциональном спазме". У Гитлера он был намного сильнее, чем
у остальных. По словам летчицы, "он бесновался как сумасшедший".
     Генрих Гиммлер, "верный Генрих", тоже бежал с тонущего корабля рейха. В
сообщении агентства Рейтер говорилось о  его  тайных  переговорах  с  графом
Бернадоттом и о готовности немецких армий сдаться на Западе Эйзенхауэру.
     Для Гитлера, который никогда не  сомневался  в  абсолютной  преданности
Гиммлера, это был тягчайший удар. "Лицо его,  -  вспоминала  Рейч,  -  стало
багрово-красным и буквально неузнаваемым... После довольно  продолжительного
приступа гнева  и  возмущения  Гитлер  впал  в  какое-то  оцепенение,  и  на
некоторое время  в  бункере  воцарилась  тишина".  Геринг  по  крайней  мере
попросил у фюрера разрешение продолжить  его  дело.  А  "верный"  шеф  СС  и
рейхсфюрер вероломно вступил в контакт с врагом, ни словом  не  уведомив  об
этом Гитлера. И Гитлер заявил своим приспешникам,  когда  немного  пришел  в
себя,  что  это  -  подлейший  акт  предательства,  с  каким  он  когда-либо
сталкивался.
     Этот удар наряду с известием, полученным несколько минут спустя о  том,
что русские приближаются к Потсдамерплац, расположенной всего в квартале  от
бункера, и, вероятно, начнут штурм канцелярии утром 30 апреля, то есть через
30 часов,  означал,  что  конец  наступает.  Это  вынудило  Гитлера  принять
последние в его жизни решения. Перед рассветом он  вступил  в  брак  с  Евой
Браун, затем изложил  свою  последнюю  волю,  составил  завещание,  отправил
Грейма  и  Ханну  Рейч  собирать   остатки   люфтваффе   для   массированной
бомбардировки русских войск, приближавшихся к канцелярии, а  также  приказал
им двоим арестовать предателя Гиммлера.
     "После меня во главе государства никогда не станет предатель! - сказал,
по  словам  Ханны,  Гитлер.  -  И  вы  должны  обеспечить,  чтобы  этого  не
произошло".
     Гитлер сгорал от нетерпения отомстить Гиммлеру.  У  него  в  руках  был
офицер связи шефа СС Фегелейн. Этого бывшего жокея и нынешнего  генерала  СС
тотчас доставили из камеры, тщательно допросили на предмет измены  Гиммлера,
обвинили в соучастии и по приказу фюрера вывели  в  сад  канцелярии,  где  и
расстреляли. Фегелейну не помогло даже то, что он был женат  на  сестре  Евы
Браун. А Ева и пальцем не шевельнула, чтобы спасти жизнь своего зятя.
     В ночь на 29 апреля, где-то между часом и тремя, Гитлер вступил в  брак
с Евой Браун. Он исполнил желание  своей  любовницы,  увенчав  ее  законными
узами в награду за верность до конца.

       Последняя воля и завещание Гитлера

     Как и желал того Гитлер, оба эти документа сохранились. Подобно  другим
его документам, они имеют важное  значение  для  нашего  повествования.  Они
подтверждают, что человек, который железной  рукой  правил  Германией  более
двенадцати лет, а большей частью Европы - четыре года, ничему  не  научился.
Даже неудачи и сокрушительное поражение ничему его не научили.
     Правда, в последние часы  жизни  он  вернулся  мысленно  к  дням  своей
бесшабашной юности, прошедшей в Вене, к шумным сборищам в мюнхенских пивных,
где он клял евреев за все беды на свете, к надуманным вселенским  теориям  и
сетованиям на то, что судьба вновь обманула  Германию,  лишив  ее  победы  и
завоеваний. Эту прощальную речь, адресованную германской нации и всему миру,
которая должна была стать и  заключительным  обращением  к  истории,  Адольф
Гитлер составил из пустых, рассчитанных на дешевый эффект фраз,  надерганных
из "Майн кампф", добавив  к  ним  свои  лживые  измышления.  Эта  речь  была
закономерной  эпитафией  тирану,  которого  абсолютная   власть   совершенно
развратила и уничтожила.
     "Политическое завещание", как он назвал  его,  делится  на  две  части.
Первая  представляет  собой  обращение  к  потомкам,  вторая  -  его  особые
установки на будущее.
     "Прошло более тридцати лет с тех пор, как я, будучи добровольцем,  внес
свой скромный вклад в первую мировую войну, навязанную рейху.
     За эти три десятилетия  всеми  моими  помыслами,  действиями  и  жизнью
руководили только любовь и преданность  моему  народу.  Они  дали  мне  силу
принимать  самые  трудные  решения,  которые  когда-либо  выпадали  на  долю
смертному...
     Это неправда, что я или кто-либо другой в Германии хотел войны  в  1939
году. Ее жаждали и спровоцировали те государственные деятели  других  стран,
которые либо сами  были  еврейского  происхождения,  либо  работали  во  имя
интересов евреев.
     Я внес слишком много предложений по ограничению вооружений  и  контролю
над ними, чего потомки никогда не смогут сбросить  со  счетов,  когда  будет
решаться вопрос, лежит ли ответственность за развязывание этой