я на юг, в свое горное  прибежище.  Но  Геббельс,  известный  своим
цинизмом в отношении оппозиции и  недоверием  к  генералу  от  политики,  не
вполне разделял его оптимизм. "Хорошо быть скептиком, предугадывая события",
- записал он в дневнике 6 августа, выслушав рассказ фюрера о его  беседе  со
Шлейхером. В одном Геббельс был уверен: "Придя к власти, мы уж никогда ее не
уступим. Живыми они нас из министерств не вытащат".
     Не все шло так гладко, как, возможно, думал Гитлер. 8 августа  Геббельс
записал: "Телефонный звонок из Берлина. Город полнится слухами.  Вся  партия
готова к  захвату  власти.  Штурмовики  СА  покидают  рабочие  места,  чтобы
готовиться. Руководители партии ждут, когда пробьет  час.  Если  все  пойдет
гладко - прекрасно. Если нет случится  нечто  ужасное".  На  следующий  день
Штрассер, Фрик и Функ привезли Гитлеру весть, которую  нельзя  было  назвать
вполне  обнадеживающей:  Шлейхер  снова  извернулся,  как  червь.   Поставил
условие:  став  канцлером,  Гитлер  должен  будет  действовать  с   согласия
рейхстага. Функ  сообщил,  что  его  друзья  из  делового  мира  обеспокоены
возможностью сформирования нацистского правительства. В подтверждение  этого
он привел слова Шахта. В добавление  ко  всему  названная  троица  уведомила
Гитлера, что на Вильгельм-штрассе опасаются нацистского путча.
     Опасения эти не были  лишены  оснований.  10  августа  Геббельсу  стало
известно,  что  отряды  СА  в  Берлине   находятся   "в   состоянии   боевой
готовности...  СА  охватывают  Берлин   еще   более   тесным   кольцом.   На
Вильгельмштрассе сильно обеспокоены".
     На следующий день фюрер понял, что не может ждать дольше. Сел в  машину
и помчался в Берлин. Там он постарается "не мозолить глаза", но все же будет
где-то рядом, если вдруг понадобится. Однако он никому не понадобился. Тогда
он сам попросил аудиенции у президента, решив предварительно переговорить со
Шлейхером и Папеном.
     Беседа состоялась в полдень 13 августа. Она прошла бурно. Шлейхер ловко
изменил свою позицию, которую занимал неделю назад.  Теперь  он  согласен  с
Папеном, который считает, что Гитлер может претендовать, самое  большее,  на
пост вице-канцлера. Гитлер пришел в  ярость:  либо  канцлером,  либо  никем.
Папен прервал разговор, заявив, что  оставляет  "окончательное  решение"  за
Гинденбургом  {В  своих  мемуарах  Папен  не  указывает,   что   на   беседе
присутствовал Шлейхер, но, судя по другим источникам, он там был. Это важная
деталь, если иметь в виду последующие события. - Прим. авт.}.
     Разгневанный фюрер отбыл в отель "Кайзерхоф", расположенный  неподалеку
от места встречи. А в 3 часа пополудни в его  номер  позвонили  из  приемной
президента. Кто-то (видимо, Геббельс, если судить по его дневниковой записи)
спросил звонившего: "А что, решение уже принято?  Если  да,  то  нет  смысла
ехать". На это последовал ответ: "Президент  хочет  сначала  побеседовать  с
Гитлером".
     Престарелый фельдмаршал принял лидера нацистов в своем  кабинете  стоя,
опершись на трость,  как  бы  подчеркивая  этим  свою  недоброжелательность.
Гинденбург в свои восемьдесят пять лет, учитывая, что всего  десять  месяцев
назад он перенес огромное нервное напряжение,  длившееся  более  недели,  на
удивление не утратил ясности ума. Он  терпеливо  слушал  Гитлера,  пока  тот
снова и снова требовал предоставления ему поста канцлера и  полноты  власти.
Кроме Отто  Мейснера,  статс-секретаря  канцелярии  президента,  и  Геринга,
сопровождавшего Гитлера, на беседе никто не присутствовал, и хотя Мейснер не
столь уж надежный источник, его показания в Нюрнберге оказались единственным
подлинным свидетельством того, что произошло дальше.  И  звучит  оно  вполне
правдоподобно.
     Гинденбург ответил, что ввиду напряженного  положения  он  не  может  с
чистой совестью рисковать передачей власти новой  партии,  каковой  является
партия национал-социалистов, которая не располагает большинством  и  которая
так нетерпима, криклива и недисциплинированна. Далее Гинденбург - его  голос
выдавал волнение - сослался на ряд недавних событий: столкновения нацистов с
полицией, акты насилия со стороны последователей  Гитлера  против  тех,  кто
придерживается иных взглядов,  хулиганские  выходки  в  отношении  евреев  и
другие действия. Все эти инциденты укрепили  его  во  мнении,  что  в  рядах
партии много людей распущенных, не поддающихся контролю...
     После долгих пререканий  Гинденбург  заявил:  пусть  Гитлер  скажет  во
всеуслышание, что готов сотрудничать  с  другими  партиями,  в  частности  с
правыми  и  с  "Центром",  и   откажется   от   необоснованного   требования
неограниченной  власти.  Сотрудничая  с   другими   партиями,   он   получит
возможность доказать,  чего  может  достичь  и  что  улучшить.  При  наличии
положительных  результатов  ему  и  в  составе  коалиционного  правительства
нетрудно будет добиться не только ощутимого, но  и  решающего  влияния.  Это
лучший  способ  рассеять  распространенное   опасение,   что   правительство
национал-социалистов,   злоупотребив   властью,   начало   бы   преследовать
инакомыслящих и в конце концов уничтожило бы их. Он готов пойти на включение
Гитлера и представителей его движения в состав коалиционного  правительства,
взять же на себя ответственность за  предоставление  Гитлеру  исключительных
прав не может... Однако Гитлер стоял на своем.  Он  заявил,  что  не  желает
ставить себя в  положение  человека,  вынужденного  торговаться  с  лидерами
других партий из-за состава коалиционного правительства.

     Итак, переговоры не привели к соглашению. Но  перед  тем  как  прервать
аудиенцию, президент, по-прежнему стоя, прочел  нацистскому  лидеру  строгую
нотацию. По выражению официального коммюнике, переданного в печать сразу  по
окончании встречи, Гинденбург "выразил сожаление,  что  господин  Гитлер  не
счел  для  себя  возможным  поддержать  идею   сформирования   национального
правительства, пользующегося доверием президента страны,  вопреки  обещанию,
данному им перед выборами в рейхстаг". На  глазах  у  почтенного  президента
Гитлер нарушил данное им слово, но это  не  должно  повториться  в  будущем.
"Президент, - говорилось далее в коммюнике, - решительно  потребовал,  чтобы
национал-социалистская оппозиция вела себя по-рыцарски, и указал Гитлеру  на
его ответственность перед родиной и немецким народом".
     Коммюнике  об  этой  встрече,  переданное  в  редакции  Гинденбурга   и
утверждавшее, что Гитлер требовал  "полноты  государственной  власти",  было
опубликовано с такой  поспешностью,  что  застало  пропагандистский  аппарат
Геббельса врасплох и сильно уронило авторитет Гитлера  в  глазах  не  только
широкой публики, но и самих нацистов. Как ни старался Гитлер уверить, что он
требовал  не  "полноты  власти",  а  только  пост   канцлера   и   несколько
министерских портфелей, словам Гинденбурга верили больше.
     А между тем мобилизованные штурмовики рвались в бой.  В  тот  же  вечер
Гитлер созвал их командиров и объяснил ситуацию. "Задача  не  из  легких,  -
записал Геббельс. - Кто знает, удастся ли удержать их  в  узде.  Нет  ничего
труднее, чем сказать воодушевленным успехом войскам,  что  победа  упущена".
Поздно вечером маленький доктор  искал  утешения  в  чтении  писем  Фридриха
Великого, а наутро  спешно  отправился  отдыхать  на  Балтийское  побережье.
"Унылая атмосфера царит в среде товарищей по партии, - писал он. - Надо хоть
на неделю избавиться от разговоров о политике. Хочу  только  солнца,  света,
воздуха и покоя".
     Отбыл в  свой  Оберзальцберг  и  Гитлер  -  тоже  подышать  воздухом  и
поразмыслить о  ближайшем  будущем.  Верно  заметил  Геббельс,  что  "первый
большой шанс упущен". Герман Раушнинг, тогдашний лидер нацистов  в  Данциге,
навестивший Гитлера, застал  его  в  мрачном  настроении.  "Мы  должны  быть
беспощадными", - сказал ему Гитлер и разразился бранью в  адрес  Папена.  Но
надежды он не терял.  Временами  заговаривал  таким  тоном,  словно  он  уже
канцлер. "Моя задача сложнее, чем у Бисмарка, - говорил он.  -  Мне  сначала
предстоит создать нацию, а уж потом двинуться к поставленной  цели".  А  что
будет,  если  Папен  и  Шлейхер  установят  военную  диктатуру  и   запретят
нацистскую партию? Гитлер вдруг спросил Раушнинга: имеет  ли  вольный  город
Данциг (в то время им управляла Лига Наций) договор  с  Германией  о  выдаче
преступников? Тогда Раушнинг не понял вопроса. Однако очевидно,  что  фюрера
интересовало место, которое могло служить политическим убежищем.  Недаром  в
одной из записей Геббельса говорится о "слухах, будто Гитлер  арестован".  И
все  же  даже  теперь,  после  провала  переговоров  с  рейхспрезидентом   и
правительством Папена и Шлейхера, несмотря на опасение, что его партия будет
объявлена вне закона, он упорно стоял за легальный путь прихода к власти. Он
принял меры  к  тому,  чтобы  прекратить  всякие  разговоры  о  путче.  Если
исключить случаи, когда его  одолевали  приступы  ипохондрии,  он  не  терял
уверенности,  что  достигнет  цели.  Не  с  помощью  силы,  не   посредством
завоевания парламентского большинства, что вряд ли было возможно, а  тем  же
путем, каким шли к власти Шлейхер и  Папен:  путем  закулисных  интриг.  Вот
игра, в которую он будет играть.
     Прошло немного времени, и он показал,  как  это  делается.  25  августа
Геббельс беседовал с Гитлером, после чего записал:
     "Мы связались с партией "Центр" хотя  бы  для  того,  чтобы  припугнуть
наших противников". Вернувшись на другой день в Берлин,  он  обнаружил,  что
Шлейхер уже осведомлен о пущенных нацистами "пробных шарах в партии "Центр".
А потом встретился и с самим генералом, чтобы убедиться в этом окончательно.
У него сложилось впечатление, что Шлейхер  обеспокоен  перспективой  альянса
Гитлера с католическим  "Центром",  ибо  в  этом  случае  они  составили  бы
абсолютное парламентское большинство. Говоря о  личности  Шлейхера  Геббельс
записал: "Не знаю, где кончается его искренность, а где начинается фальшь".
     Контакты с партией "Центр", не рассчитанные, по  словам  Геббельса,  на
большее, чем оказание давления на правительство Папена, привели, однако  же,
к  фарсовой  ситуации,  жертвой  которой  в   конечном   счете   стал   этот
канцлер-кавалерист. 30  августа  состоялось  заседание  палаты,  на  котором
центристы вместе с нацистами проголосовали за избрание Геринга председателем
рейхстага.  12  сентября,  когда  рейхстаг  вновь  собрался  на   заседание,
председательское место на нем занял  представитель  национал-социалистов,  и
надо признать, что Геринг сполна  воспользовался  своим  положением.  Папен,
готовясь к заседанию, заручился президентским  декретом  на  право  роспуска
парламента, и это  был  тоже  первый  случай,  когда  рейхстагу  подписывали
смертный  приговор  еще  до  того,  как  он  приступил  к  выполнению  своих
обязанностей. Но Папен не  позаботился  захватить  этот  документ  с  собой,
полагая, что на первом рабочем заседании он ему не понадобится. При нем  был
лишь текст речи, посвященной программе  деятельности  правительства.  Папена
предупреждали,  что  если  коммунисты  предложат  вынести  вотум   недоверия
правительству   (такое   предложение   ожидалось),    то    кто-нибудь    из
депутатов-националистов по согласованию с другими партиями выступит  против.
Возражения одного из более чем  600  депутатов  было  бы  достаточно,  чтобы
голосование по этому вопросу отложили на более позднее время. Однако,  когда
Эрнст Торглер, лидер коммунистов, внес свое  предложение  как  дополнение  к
повестке дня, ни представитель националистов,  ни  представитель  какой-либо
другой партии не встал и  не  возразил.  Фрик  от  имени  депутатов-нацистов
попросил объявить получасовой перерыв.
     Папен срочно послал  в  канцелярию  курьера,  приказав  принести  текст
декрета. "Ситуация сложилась серьезная, - писал он потом в своих мемуарах. -
Меня застигли врасплох".
     Тем  временем  Гитлер  посовещался  со  своей  парламентской  фракцией,
собравшейся через улицу во дворце председателя рейхстага. Нацисты  оказались
в затруднении, перед ними встала дилемма. Националисты подвели их, не  внеся
предложения перенести голосование на другое  время.  Теперь,  чтобы  свалить
правительство Папена, гитлеровской партии  придется  вместе  с  коммунистами
голосовать за их предложение. Как  ни  неприятно  было  выступать  заодно  с
коммунистами, Гитлер решил проглотить эту горькую пилюлю. Он приказал  своим
депутатам голосовать за поправку коммунистов и свергнуть Папена до того, как
тот распустит рейхстаг.  Разумеется,  чтобы  осуществить  это,  Геринг,  как
председатель,  должен  будет  проделать  несколько   хитроумных   трюков   с
парламентской  процедурой.  Бывший  ас,  человек  смелый   и   не   лишенный
способностей (это он докажет и  на  более  широком  поле  деятельности),  он
успешно справился с поставленной задачей.
     Получасовой перерыв кончился, и  в  зале  появился  Пален  со  знакомой
красной папкой, в которой по традиции хранился декрет о роспуске парламента.
Но когда он попросил слова, чтобы  зачитать  текст,  председатель  рейхстага
ухитрился не заметить его, хотя Папен с покрасневшим лицом размахивал листом
бумаги на виду у собравшихся.  Это  видели  все,  кроме  Геринга.  А  тот  с
ухмылкой,  глядя  в  другую  сторону,  предложил  немедленно  приступить   к
голосованию. К этому времени лицо Папена из красного сделалось белым  -  так
он негодовал. Он подошел к председателю и бросил лист бумаги  ему  на  стол.
Геринг, не глядя на него, снова предложил голосовать. Папен в  сопровождении
министров (ни один из них не был депутатом рейхстага) демонстративно покинул
зал. Депутаты проголосовали: 513 голосов против правительства, 32 - за. Лишь
после этого Геринг заметил наконец лежавший перед ним лист. Он огласил текст
и объявил  декрет,  на  котором  стояла  подпись  канцлера,  уже  смещенного
конституционным большинством, недействительным.
     Кто в Германии выиграл от этого фарсового  представления  и  как  много
выиграл - тогда трудно было  сказать.  Но  то,  что  щеголя  Папена  сделали
посмешищем, не вызывало никаких сомнений; однако он, как заметил в разговоре
с другом посол Франсуа-Понсе, и всегда-то был посмешищем. Своим голосованием
рейхстаг достаточно красноречиво показал, что подавляющее большинство немцев
настроено против специально  подобранного  состава  президентского  кабинета
министров.  Однако  не  отразила  ли   эта   правительственная   неразбериха
дальнейшее  ослабление  веры  общественности  в  парламентскую  систему?   А
нацисты? Не показали ли они себя людьми: не только безответственными,  но  и
способными  ради  достижения,  корыстных  целей  пойти  даже   на   союз   с
коммунистами? И не устали ли граждане от выборных кампаний и не окажутся  ли
нацисты , перед фактом потери голосов в результате неизбежных новых выборов?
Грегор Штрассер и даже Фрик считали, что окажутся и что и такая потеря может
обернуться катастрофой для  партии.  Но,  как  и  записал  в  тот  же  вечер
Геббельс, фюрер "был весьма доволен случившимся.  Он  снова  принял  четкое,
безошибочное решение".

     Рейхстаг быстро признал декрет о роспуске действительным, и на 6 ноября
были назначены новые выборы. Нацистам они сулили определенные трудности. Как
писал Геббельс, народ устал от политических речей и пропаганды.  В  дневнике
15  октября  он  отметил,  что  даже  партийные  функционеры  "стали   очень
раздражительны из-за нескончаемых выборов. Они перетрудились..." Возникли  и
финансовые   осложнения.   Крупные   промышленники   и   финансисты    стали
поворачиваться в сторону Палена, сделавшего им ряд уступок. Их  возрастающее
недоверие, напоминал Фрик, вызывали и  отказ  Гитлера  от  сотрудничества  с
Гинденбургом,  и  его  усиливающийся,  как  им  казалось,  крен  в   сторону
крайностей в политике, и его стремление,  как  показал  известный  эпизод  в
рейхстаге,  действовать  даже  заодно  с  коммунистами.  Геббельс  также  не
преминул отметить в своем дневнике: "Добывать деньги неимоверно трудно.  Все
господа из "Собственности и образования" на стороне правительства".
     За несколько дней  до  выборов  нацисты  примкнули  к  коммунистам  при
проведении забастовки  транспортных  рабочих  в  Берлине  -  забастовки,  не
поддержанной профсоюзами и социалистами. Это повлекло  за  собой  дальнейшее
сокращение притока финансовых средств со стороны деловых кругов  как  раз  в
тот момент, когда нацистская партия больше всего  нуждалась  в  деньгах  для
успешного проведения кампании. 1 ноября Геббельс с грустью констатировал:
     "Нехватка средств стала нашей хронической болезнью.  Их  слишком  мало,
чтобы как следует провести кампанию. Многие представители буржуазных  кругов
напуганы нашим участием в стачке. Даже в партии  нашлось  немало  товарищей,
которые заколебались".  5  ноября,  в  канун  выборов:  "Последний  приступ.
Отчаянные попытки партии избежать поражения. В последний момент нам  удалось
наскрести 10 тысяч  марок.  В  субботу  днем  они  будут  брошены  на  нужды
кампании. Мы сделали все, что могли. Теперь пусть решает судьба".
     6 ноября судьба и избиратели  решили  ряд  вопросов,  но  не  настолько
основательно,  чтобы  определить  будущее  слабеющей   республики.   Нацисты
потеряли два миллиона голосов и 34 места в рейхстаге, сохранив за собой  196
мест. За коммунистов проголосовало на три четверти миллиона больше,  чем  на
предыдущих выборах, а  за  социал-демократов  -  на  столько  же  меньше.  В
результате коммунисты получили 100 мест (было 89), а  социалисты  121  (было
133). Немецкая национальная партия  -  единственная  оставшаяся  на  стороне
правительства - получила дополнительно около миллиона голосов (очевидно,  за
счет нацистов) и имела теперь 52 места (было 37). Хотя национал-социалисты и
продолжали оставаться крупнейшей партией в  стране,  потеря  двух  миллионов
голосов была весьма ощутимой.  Впервые  огромный  прилив  нацизма  пошел  на
убыль, причем от точки, далеко не достигшей уровня  требуемого  большинства.
Легенда о ее непобедимости рассеялась  как  дым.  Позиции  Гитлера  ослабели
после июля и уже не позволяли торговаться с кем-либо за власть.
     Понимая это, Папен отбросил, как он  выразился,  "личную  неприязнь"  к
Гитлеру и 13 ноября послал ему письмо, приглашая "обсудить  обстановку".  Но
Гитлер выдвинул в своем ответе  такие  условия,  что  Папен  оставил  всякую
надежду на взаимопонимание  с  ним.  Непримиримость  нацистского  лидера  не
удивила ветреного, недалекого канцлера, но что его озадачило, так это  новый
курс его друга и наставника Шлейхера. Ибо этот  скользкий  махинатор  решил,
что Папен, подобно его предшественнику Брюнингу, больше ему не нужен. В  его
деятельном мозгу родились новые планы. Его добрый друг  Папен  должен  уйти.
Надо развязать президенту руки, чтобы он  мог  вести  дело  с  политическими
партиями, особенно с крупнейшими. По настоянию Гинденбурга 17 ноября Папен и
его министры подали в отставку, и президент немедленно послал за Гитлером.
     Их встреча, состоявшаяся 19 ноября, проходила в более теплой атмосфере,
чем та, что имела место 13 августа. На этот раз президент предложил  Гитлеру
кресло и провел с ним более часа. Гинденбург  предоставил  ему  выбор:  либо
пост канцлера,  если  он  сможет  склонить  реальное  большинство  депутатов
рейхстага в пользу определенной программы, либо пост вице-канцлера  в  новом
президентском кабинете под  руководством  Папена,  который  будет  управлять
посредством чрезвычайных декретов. 21 ноября Гитлер встретился с президентом
еще раз, а потом обменялся несколькими письмами с Мейснером. Но  к  согласию
они не пришли. Гитлер заявил, что не сможет обеспечить реальное  большинство
в парламенте.  Хотя  партия  "Центр"  и  согласилась  поддерживать