лом
Герингом".
     Похоже,  английскому  дипломату  не  приходило  в  голову,  что  маршал
Рыдз-Смиглы в это время руководил отражением  неспровоцированного  нападения
Германии, а если бы он бросил это занятие и приехал бы в Берлин  в  качестве
"полномочного представителя", то в данных условиях это было  бы  равносильно
капитуляции. Поляков можно быстро разбить, но нельзя заставить их сдаться.
     В первый день  нападения  Германии  на  Польшу  Далерус  вел  себя  еще
активнее, чем Гендерсон. В восемь утра он  встретился  с  Герингом,  который
заявил ему, что "война началась потому, что поляки напали на радиостанцию  в
Глейвице и взорвали мост недалеко от Диршау".  Швед  немедленно  позвонил  в
Форин оффис, чтобы сообщить эти новости.
     "Я сказал кому-то, -  показывал  он  на  допросе  в  Нюрнберге,  -  что
согласно полученной мной информации  поляки  совершили  нападение,  и  меня,
естественно, спросили, что происходит в настоящий момент". В конечном  счете
его сообщение не отличалось от сведений, переданных послом его величества  в
Берлине двумя часами позже.
     В секретном меморандуме Форин оффис отмечено время звонка шведа -  9.05
утра. Подобно Герингу, Далерус убеждал Лондон, что "поляки саботируют все" и
что у него есть "доказательства того, что они никогда  не  собирались  вести
переговоры".
     В половине первого  Далерус  снова  звонил  в  Лондон  и  на  этот  раз
разговаривал с Кадоганом.  Он  опять  обвинял  поляков  в  саботаже  мирного
решения и предлагал тотчас же  прилететь  в  Лондон  вместе  с  Форбсом.  Но
жесткий, неуступчивый Кадоган,  которому  швед  изрядно  надоел,  тем  более
теперь, когда война, которую он всеми силами  старался  избежать,  началась,
заявил Далерусу, что уже "ничего нельзя поделать".
     Однако Кадоган, будучи  постоянным  заместителем  министра  иностранных
дел,  не  являлся  членом  кабинета.  Далерус  же  настаивал,  чтобы  с  его
предложением был ознакомлен кабинет, после чего надменно  сообщил  Кадогану,
что перезвонит через час. Он так и сделал. И получил ответ.
     "Идея посредничества, - произнес Кадоган, - в  то  время  как  немецкие
войска  шагают  по  Польше,  просто  отпадает.   Единственное,   что   может
предотвратить мировую войну, это, во-первых, приостановка  военных  действий
и, во-вторых, немедленный вывод немецких войск с территории Польши".
     В десять часов утра польский посол в Лондоне граф Рачиньский встретился
с лордом Галифаксом и официально сообщил ему об агрессии Германии,  добавив,
что "это как  раз  тот  случай,  который  предусмотрен  договором".  Министр
иностранных дел сказал, что не сомневается в правдивости изложенных  фактов.
В  10.50  он  вызвал  германского  поверенного  в  делах  Теодора  Кордта  в
министерство  иностранных  дел  и  поинтересовался,   располагает   ли   тот
какой-либо информацией. Кордт ответил,  что  не  располагает  информацией  о
нападении Германии на Польшу и  не  имеет  каких-либо  инструкций  по  этому
поводу. Галифакс заявил, что  новости,  полученные  им,  свидетельствуют  об
"очень серьезной ситуации". Однако дальше этого он не пошел. В  11.45  Кордт
передал полученную информацию в Берлин.
     Таким образом, к полудню Гитлер имел основания надеяться,  что  Англия,
несмотря на то что она расценивает ситуацию как очень серьезную, может и  не
принять участия в войне. Но его надежды вскоре рухнули.
     В 7.15 вечера сотрудник британского посольства  в  Берлине  позвонил  в
министерство  иностранных  дел  Германии  и  попросил  Риббентропа   принять
Гендерсона и Кулондра "по срочному делу как можно скорее".  Через  несколько
минут аналогичная просьба поступила из французского  посольства,  Риббентроп
отказался встречаться с двумя послами одновременно. Гендерсона он  принял  в
девять вечера, Кулондра - часом позже. Английский посол  вручил  Риббентропу
официальную ноту правительства Великобритании.
     "...Если правительство  Германии,  -  говорилось  в  ноте,  -  не  даст
правительству его величества приемлемых гарантий, что остановит  агрессивные
действия против Польши и что оно готово немедленно  вывести  свои  войска  с
польской территории, то правительство его величества без колебаний  выполнит
свои обязательства перед Польшей".
     Французская нота была составлена в идентичных выражениях.
     Обоим послам Риббентроп  сказал,  что  передаст  ноты  их  правительств
Гитлеру, после чего пустился в пространные рассуждения по поводу  того,  что
"нет вопроса германской агрессии", но можно говорить  о  польской  агрессии,
повторяя уже несколько затасканную ложь о  том,  как  "регулярные"  польские
войска накануне напали на Германию. Тем не менее дипломатический этикет  был
соблюден. Сэр Невилл Гендерсон не преминул отметить в своем отчете о встрече
с Риббентропом, что последний был "вежлив и любезен". Когда посол  собирался
уезжать, возник спор по поводу того, действительно  ли  министр  иностранных
дел Германии невнятно зачитал предложения Германии Польше два вечера  назад.
Гендерсон настаивал, что так оно и было; Риббентроп, возражая,  уверял,  что
читал "медленно и отчетливо и даже  давал  устные  разъяснения  по  ключевым
пунктам, чтобы Гендерсон  мог  понять  все  до  конца".  Этот  спор  был  не
разрешен, да и какая теперь разница?
     Вечером 1  сентября,  когда  германские  войска  продвигались  в  глубь
Польши, а германская авиация бомбила польские города,  Гитлер  уже  знал  из
английской и французской нот, что если не остановит продвижение своих  армий
и не выведет их быстро с польской территории -  что  было  немыслимо,  -  то
получит мировую войну. Или он до  последнего  момента  надеялся,  что  удача
будет сопутствовать ему, как в Мюнхене,  или  его  друг  Муссолини,  который
боялся войны и опасался, что превосходящие силы  Англии  и  Франции  нанесут
удар по Италии, отчаянно старался организовать новый Мюнхен.

       Муссолини вмешивается в последнюю минуту

     Как известно, еще 26 августа дуче,  пытаясь  уклониться  от  выполнения
союзнических обязательств Италии, вытекающих  из  Стального  пакта,  убеждал
Гитлера, что еще есть "возможность решить вопрос политическими  средствами",
в   результате   чего   Германия   обретет   "моральное    и    материальное
удовлетворение".  Гитлер  даже  не  снизошел  до  возражений,  что  огорчило
младшего партнера по оси. Тем не менее 31 августа, после получения сообщения
от своего посла в Берлине о том, что ситуация ухудшилась, Муссолини и  Чиано
стремились убедить Гитлера встретиться с польским послом Липским и  заверяли
фюрера, что стараются  склонить  английское  правительство  отдать  Германии
Данциг в качестве "первого Шага" в переговорах о мире.
     Но столь мелкая приманка Гитлера уже не соблазняла. Данциг  был  просто
предлогом, о чем фюрер говорил своим генералам. Теперь он жаждал уничтожения
Польши. Дуче же этого не знал. Утром 1 сентября перед ним самим стоял выбор:
немедленно объявить Италию нетральной или подвергнуться риску  нападения  со
стороны Англии и Франции. Запись в дневнике Чиано дает  возможность  понять,
F-IK  страшился  подобной  перспективы  его  тесть  {О   решении   Муссолини
англичанам стало известно накануне ночью. 31 августа, в 23.15,  Форин  оффис
получило сообщение из Рима от сэра Перси Лорэйна: "Итальянское правительство
приняло решение: Италия  не  будет  воевать  ни  против  Англии,  ни  против
Франции... Об этом сообщил мне в 21.15 Чиано,  сказав,  что  это  совершенно
секретно".
     В тот вечер англичане напугали итальянцев, отключив в 20.00  телефонную
связь  с  Римом.  Чиано  опасался,  что  это  преддверие  англо-французского
нападения. - Прим. авт.}.
     Рано утром 1 сентября несчастный итальянский диктатор позвонил в Берлин
послу Аттолико и, по словам Чиано, "просил его умолить Гитлера послать  ему,
Муссолини, телеграмму, освобождающую его от союзнического долга".  Фюрер  на
удивление быстро согласился. Перед тем как уехать в рейхстаг, приблизительно
в 9.40 утра, он послал своему другу телеграмму - в  целях  экономии  времени
она была продиктована по телефону в немецкое посольство в Риме.
     Дуче!
     От всего сердца благодарю Вас  за  ту  дипломатическую  и  политическую
помощь, которую Вы оказываете Германии в ее справедливом  деле.  Я  убежден,
что мы сможем выполнить стоящую перед нами задачу силами  германской  армии.
Таким образом, я не ожидаю при сложившихся обстоятельствах военной помощи со
стороны Италии. Я также благодарю Вас, дуче, за все то, что  Вы  сделаете  в
будущем для общего дела фашизма и национал-социализма.

     Адольф Гитлер

     {В 16.30, после заседания в Риме, итальянское радио передало  сообщение
совета  министров  итальянскому  народу  о  том,  что  "Италия   не   станет
инициатором военных действий". Сразу  после  этого  было  передано  послание
Гитлера Муссолини, в котором Италия освобождалась от обязательств.  -  Прим.
авт.}

     В 12.45, выступив в рейхстаге и, вероятно, придя в себя после  вспышки,
свидетелем которой явился Далерус, Гитлер решил  написать  еще  одно  письмо
Муссолини. В нем он заявлял, что был готов  решить  польский  вопрос  "путем
переговоров",  но  "напрасно  в  течение   двух   дней   прождал   польского
представителя", что "только в течение последней ночи произошло  четырнадцать
нарушений границы" и что теперь он "решил  силе  противопоставить  силу".  В
заключение следовали выражения благодарности партнеру по оси:
     Я благодарю Вас, дуче, за Ваши усилия, в частности за предложенное Вами
посредничество. Но я с самого начала скептически относился к этим  попыткам,
потому что польское правительство, если  оно  вообще  имело  желание  решить
вопрос мирным путем, всегда могло это сделать. Но оно отказалось...
     Поэтому, дуче, я не хотел подвергать Вас риску и возлагать на Вас  роль
посредника,   чья   деятельность   ввиду   неразумной   позиции    польского
правительства, скорее всего, была бы обречена на провал-Адольф Гитлер
     Но Муссолини,  поддерживаемый  Чиано,  предпринял  еще  одну  отчаянную
попытку взять  на  себя  опасную  роль  посредника.  Накануне,  сразу  после
полудня, Чиано предложил английскому и французскому послам в Риме созвать  5
сентября, если дадут  согласие  их  правительства,  конференцию  с  участием
Германии для  "изучения  пунктов  Версальского  договора,  из-за  которых  в
настоящее время происходят все беды".
     Можно было бы предположить, что поступившее на следующее утро сообщение
о нападении Германии на Польшу сделает предложение Муссолини ненужным. Но, к
удивлению итальянцев, Жорж Бонне, министр иностранных дел Франции и  крупный
специалист по умиротворению, позвонил Франсуа-Понсе, который был в то  время
послом в Риме, уже в 11.45 1 сентября и попросил  его  передать  Чиано,  что
правительство  Франции  приветствует  проведение  такой  конференции  с  тем
условием, что на ней не будут обсуждаться проблемы,  касающиеся  государств,
не представленных на конференции, и что участники конференции не ограничатся
"поиском частичных и временных решений неотложных проблем".  Бонне  даже  не
упомянул о выводе немецких войск или приостановке их продвижения как условии
проведения подобной конференции {1 сентября Бонне дважды  в  течение  второй
половины дня просил Ноэля, посла  Франции  в  Варшаве,  справиться  у  Бека,
принимает ли Польша предложение Италии о  конференции.  Ближе  к  вечеру  он
получил от него ответ: "Мы  ведем  войну  в  результате  неспровоцированного
нападения. Теперь речь идет не о конференции, а о  совместных  с  союзниками
действиях, чтобы противостоять  нападению".  Послание  Бонне  и  ответ  Бека
приведены во Французской желтой книге.
     Британское  правительство  не  присоединилось  к   усилиям   Бонне.   В
меморандуме Форин оффис говорится, что  британское  правительство  "не  было
поставлено  в  известность  о  таком  демарше  и  консультации  с   ним   не
проводились". - Прим. авт.}.
     Но англичане настаивали на таком условии и смогли  убедить  французский
кабинет, обуреваемый противоречиями, к вечеру 1 сентября направить в  Берлин
аналогичное предупреждение. Тексты нот, из которых явствовало, что Англия  и
Франция вступят в войну, если Германия не выведет  свои  войска  из  Польши,
были опубликованы в тот же вечер.  Муссолини,  который  хватался  теперь  за
любую соломинку, даже за несуществующую, на следующее утро снова обратился с
призывом к Гитлеру,  будто  он,  дуче,  не  понимал  сути  англо-французских
заявлений.
     День 2 сентября, как  писал  об  этом  Гендерсон,  выдался  напряженным
{Накануне, во второй половине дня, во исполнение инструкций,  полученных  от
Галифакса, Гендерсон сжег свой  шифр,  секретные  документы  и  обратился  к
поверенному в делах Соединенных Штатов с просьбой "принять на себя заботу об
интересах Великобритании в случае войны". (Британская синяя книга, с. 21.) -
Прим. авт.}. Он и Кулондр с волнением ждали, каков будет  ответ  Гитлера  на
ноты их правительств, однако его не  последовало.  Вскоре  после  полудня  в
британское посольство прибыл слегка запыхавшийся Аттолико и заявил, что  ему
необходимо немедленно узнать одну чрезвычайно  важную  вещь:  была  ли  нота
Британии, направленная накануне вечером, ультиматумом?
     "Я сказал ему, -  писал  позже  Гендерсон,  -  что  мне  было  поручено
передать министру иностранных дел, если он задаст такой вопрос - а он такого
вопроса не задал, - что это не ультиматум, а предупреждение".
     Получив  ответ,  итальянский  посол  поспешил  на  Вильгельмштрассе   в
министерство иностранных дел Германии, чтобы передать послание от Муссолини.
Аттолико прибыл  на  Вильгельмштрассе  в  10  утра,  узнал,  что  Риббентроп
нездоров, и вручил послание Вайцзекеру.

                                                       3 сентября 1939 года

     Довожу до вашего сведения, оставляя право принимать решение за фюрером,
что у Италии до сих пор имеется возможность созыва  конференции  с  участием
Англии, Франции и Польши при соблюдении следующих условий:
     1. Перемирие, при котором войска остаются  там,  где  они  находятся  в
настоящий момент.
     2. Созыв конференции в ближайшие 2-3 дня.
     3. Решение польско-германского  конфликта,  что,  учитывая  сегодняшнее
положение, будет, конечно, в пользу Германии.
     Идея, выдвинутая первоначально дуче, теперь поддерживается  и  Францией
{Чиано заявляет, что нота была составлена "под давлением Франции". (Дневники
Чиано, с. 136.) Но это не  так.  Хотя  Бонне  и  делал  все,  чтобы  созвать
конференцию, Муссолини действовал еще более настойчиво. - Прим. авт.}.
     Данциг  уже  немецкий,  Германия  уже   получила   заверения,   которые
гарантируют выполнение большей части ее требований. Более того, Германия уже
получила  "моральное  удовлетворение".  Если  она  согласится  с   условиями
проведения конференции, то достигнет всех  своих  целей  и  избавит  мир  от
войны, которая, насколько  можно  судить  сейчас,  будет  всеобщей  и  очень
продолжительной.
     Дуче не настаивает, но для него очень важно, чтобы изложенное выше было
немедленно доведено до герра фон Риббентропа и фюрера.
     Неудивительно, что,  когда  поправившийся  Риббентроп  принял  в  12.30
Аттолико, он отметил, что  послание  дуче  "не  увязывается"  с  полученными
накануне  вечером  нотами  Англии  и  Франции,   которые   "носят   характер
ультиматума".
     Итальянский посол, который не меньше своего шефа хотел избежать мировой
войны и был, безусловно, более искренен в этом желании, в этом месте перебил
Риббентропа, сказав, что "последнее послание дуче сводит на  нет"  заявления
Англии и Франции. Аттолико, конечно, не имел полномочий на такое  заявление,
тем более что оно было неправдой, но он рассудил,  что  терять  ему  нечего.
Когда министр иностранных дел стал выражать сомнения, Аттолико твердо  стоял
на своем.
     "Заявления Англии и Франции, - говорил он, - не  принимаются  более  во
внимание. Граф Чиано звонил по телефону сегодня утром, в 8.30, то есть в  то
время, когда тексты заявлений уже были переданы в Италии по  радио.  Значит,
эти заявления можно считать утратившими  свое  значение.  Более  того,  граф
Чиано заявил, что Франция, в  частности,  активно  поддерживает  предложение
дуче. Ее примеру последует и Англия".
     Риббентроп продолжал относиться к  этому  скептически.  Он  только  что
обсудил послание Муссолини с фюрером. Гитлер сказал,  что  ему  нужно  знать
следующее: являются ли английская и французская ноты ультиматумами?  Министр
иностранных дел в конце концов  согласился  с  Аттолико,  который  предлагал
немедленно выяснить этот вопрос у Гендерсона и Кулондра.
     Именно в связи с этим Аттолико и прибыл в  британское  посольство.  "Я,
как сейчас, вижу Аттолико, человека не первой  молодости,  -  писал  позднее
переводчик Шмидт, - выбегающего, тяжело  дыша,  из  кабинета  Риббентропа  и
сбегающего вниз по лестнице,  чтобы  проконсультироваться  с  Гендерсоном  и
Кулондром... Через полчаса Аттолико прибежал назад, все так же тяжело дыша".
     Отдышавшись, итальянский посол сообщил, что, по  заявлению  Гендерсона,
британская нота не является ультиматумом. Риббентроп ответил, что, поскольку
"ответ на англо-французскую ноту может  быть  только  отрицательным,  Гитлер
рассматривает сейчас предложение дуче. В случае  если  Рим  подтвердит,  что
англо-французская нота ни в коей мере не является  ультиматумом,  то  проект
ответа будет представлен дня через два". Аттолико стал  настаивать  на  том,
чтобы ответ был дан раньше, и Риббентроп  согласился  представить  ответ  на
следующий день, в воскресенье 3 сентября, к полудню.
     Тем временем в Риме рушились надежды Муссолини.  В  2  часа  дня  Чиано
встретился с английским и французским послами,  в  их  присутствии  позвонил
Галифаксу и Бонне и сообщил им результаты переговоров Аттолико  с  министром
иностранных  дел  Германии.  Как  записано  во  Французской  желтой   книге,
экспансивный Бонне тепло поблагодарил Чиано за его усилия  в  деле  спасения
мира. Галифакс был более сдержан. Он  подтвердил,  что  британская  нота  не
является ультиматумом, - можно только удивляться,  до  чего  государственные
деятели любят цепляться за слова, ведь и английская, и французская ноты были
сформулированы предельно ясно - и добавил, что, по  его  мнению,  Англия  не
может принять предложение Муссолини  о  созыве  конференции,  пока  немецкие
войска не будут выведены с территории Польши. По этому поводу Бонне опять не
проронил ни слова. Галифакс пообещал решение британского кабинета  по  этому
вопросу сообщить Чиано по телефону.
     Ответ пришел вскоре после семи вечера. Британия  принимала  предложение
дуче при условии, если немецкие войска отойдут к границе  Германии.  Министр
иностранных дел Италии понял, что Гитлер на такие условия никогда не  пойдет
и что "сделать ничего нельзя", как записал он в своем дневнике.
     "Это не мое дело, - писал он далее, - давать Гитлеру совет, который  он
решительно отвергнет, может, даже с  презрением.  Я  сказал  это  Галифаксу,
обоим послам, дуче, я, наконец, позвонил в Берлин и передал, что, если немцы
не  изменят  свою  позицию,  мы  прекратим  переговоры.  Последняя   надежда
исчезла".
     Итак, а 8.50 вечера 2 сентября усталый и подавленный Аттолико  еще  раз
отправился  на  Вильгельмштрассе.  На  этот  раз  Риббентроп  принял  его  в
канцелярии,  где  он  имел  встречу  с  Гитлером.  В   трофейном   секретном
меморандуме министерства иностранных дел эта сцена описывается так:
     "Итальянский посол передал министру иностранных дел информацию  о  том,
что  Англия  не  готова  вступить  в  переговоры  на   основе   итальянского
предложения о посредничестве. Англичане требуют, чтобы до начала переговоров
немецкие войска были срочно выведены с оккупированных польских территорий  и
из Данцига...
     В  заключ