л и  передал  Галифаксу
дальнейшие предложения.
     В этот критический момент мировой  истории  шведский  дипломат-любитель
стал основным связующим звеном между Берлином и Лондоном. 28 августа, в  два
часа дня, Галифакс,  который  знал  о  совете  шведа  не  только  от  самого
Далеруса, звонившего ему по телефону, но и от своего берлинского посольства,
телеграфировал английскому послу в Варшаве сэру Говарду Кеннарду, чтобы  тот
тотчас же  встретился  с  министром  иностранных  дел  Беком  и  просил  его
уполномочить правительство  Великобритании  ответить  Гитлеру,  "что  Польша
готова немедленно вступить в переговоры с  Германией".  Министр  иностранных
дел торопился. Он хотел включить это  обстоятельство  в  официальный  ответ,
которого ожидал Гендерсон, чтобы в тот  же  день  доставить  его  в  Берлин.
Галифакс просил посла в Варшаве продиктовать ответ Бека по телефону. Ближе к
вечеру Бек предоставил полномочия английскому правительству, что было  сразу
же включено в официальный ответ.
     Гендерсон прибыл  с  этим  ответом  в  Берлин  вечером  28  августа.  В
канцелярии его приветствовал почетный караул СС, после чего его проводили  к
Гитлеру, которому в  22.30  он  вручил  немецкий  перевод  английской  ноты.
Канцлер сразу же его прочитал.
     В  послании  говорилось,  что   британское   правительство   "полностью
согласно" с ним, что "сначала" надо устранить разногласия между Германией  и
Польшей. "Однако, - говорилось далее, - все зависит от  того,  каковы  будут
методы и способы урегулирования разногласий".  Об  этом,  как  отмечалось  в
ноте,  канцлер  умалчивает.  Предложения  Гитлера  о  "гарантии"  Британской
империи были в мягкой форме отклонены. Британское правительство  "не  может,
несмотря ни на какие выгоды, принять участия в урегулировании, ставящем  под
угрозу независимость государства, которому оно дало гарантии".
     Гарантии будут выполнены, и хотя английское правительство "скрупулезно"
подходит к выполнению своих обязательств перед Польшей,  канцлер  не  должен
думать, что оно не заинтересовано в справедливом решении.
     "Из этого явствует, что следующим шагом станет начало  германо-польских
переговоров  на  основе...   сохранения   жизненных   интересов   Польши   и
урегулирование конфликта путем международных гарантий.
     Они (члены правительства Англии) уже получили весьма  конкретный  ответ
правительства Польши, что оно готово вступить в переговоры на такой  основе,
и правительство его величества выражает надежду, что правительство  Германии
согласится с этим курсом.
     Справедливое урегулирование ...между Германией и Польшей откроет дорогу
миру во всем мире. Если достичь договоренности не удастся, то рухнут надежды
на взаимопонимание между Германией и Великобританией, что может  привести  к
конфликту между нашими двумя странами и  послужить  началом  мировой  войны.
Такой исход будет катастрофой, не имеющей себе равной в истории".
     После того как Гитлер кончил читать послание, Гендерсон стал  развивать
его на основании записей, которые, как он сказал Гитлеру, были сделаны им во
время беседы с Чемберленом и Галифаксом. Это  была  единственная  встреча  с
Гитлером, рассказывал он позднее, когда говорил в основном посол.  Суть  его
дополнений состояла в том, что Англия хочет дружбы с  Германией,  она  хочет
мира, но будет драться, если Германия нападет на Польшу. Гитлер  (отнюдь  не
безмолвствовавший) принялся разглагольствовать по поводу вины Польши и своих
"великодушных" предложений по части  мирного  урегулирования  разногласий  с
ней, с которыми он выступал и к которым  больше  не  вернется.  Сегодня  "он
удовлетворится лишь Данцигом и коридором,  а  также  исправлением  границ  в
Силезии, где во время послевоенного плебисцита более 90 процентов  населения
проголосовало в пользу Германии". Это  было  неправдой,  как  и  последующее
утверждение Гитлера, будто миллион немцев был выселен из коридора после 1918
года. Там проживало, согласно немецкой переписи, всего 385 тысяч немцев,  но
нацистский диктатор полагал, что его лжи поверят. Это была последняя встреча
Гендерсона с Гитлером, во время которой посол выслушал много  лжи.  В  своей
книге "Последний доклад" он писал: "Во время этой встречи  герр  Гитлер  был
настроен дружески, казался  рассудительным.  Нельзя  было  сказать,  что  он
остался недоволен ответом, который я ему привез".
     "В конце встречи я задал  ему  два  прямых  вопроса,  -  телеграфировал
Гендерсон в Лондон в 2.35, описывая встречу с Гитлером, - собирается  ли  он
вести прямые переговоры с Польшей и готов ли он обсудить вопрос, связанный с
перемещением населения. На второй вопрос он ответил  положительно  (хотя  не
сомневаюсь, что в то же время думал об исправлении границ)".
     Что касается первого вопроса, то фюрер обещал скрупулезно изучить ответ
английского  правительства.  В  этот  момент,  сообщал  Гендерсон,   канцлер
обратился к Риббентропу: "Мы должны вызвать Геринга и обсудить этот вопрос с
ним". Он обещал дать письменный ответ на послание британского  правительства
на следующий день, во вторник 29 августа.
     "Беседа протекала, - сообщал Гендерсон, -  в  спокойной,  дружественной
обстановке,  хотя  обе  стороны  оставались  тверды".  Вероятно,  Гендерсон,
несмотря на богатый личный опыт общения с Гитлером, не понял, почему  хозяин
придал встрече дружеский характер. Фюрер все еще был полон решимости  начать
в конце недели войну против Польши и все еще питал надежду,  что  Англия  не
примет участия в войне, несмотря на заявления  английского  правительства  и
Гендерсона.
     Очевидно, Гитлер, поддерживаемый недалеким Риббентропом, просто не  мог
поверить, что англичане поступят так, как говорят,  хотя  и  утверждал,  что
верил.
     На  следующий  день  Гендерсон  прибавил  к  своему   длинному   отчету
постскриптум:
     "Гитлер подчеркивает, что  он  не  блефует  и  что  те,  кто  этого  не
донимают, совершают  большую  ошибку.  Я  ответил,  что  ничуть  в  этом  не
сомневаюсь, и сказал, что мы тоже не блефуем. Герр  Гитлер  заявил,  что  он
прекрасно это понимает".
     Так он сказал, но понимал ли? В своем ответе от 29 августа он намеренно
пытался ввести в заблуждение британское правительство,  полагая,  будто  ему
удастся устроить так, что и волки будут сыты и овцы целы.
     Ответ английского правительства и первая реакция на него фюрера вызвали
в Берлине  взрыв  оптимизма,  особенно  в  окружении  Геринга,  где  Далерус
проводил теперь большую часть времени. В половине второго  29  августа  швед
был разбужен телефонным звонком. Звонил один из адъютантов  Геринга.  Звонил
из канцелярии,  где  Гитлер,  Риббентроп  и  Геринг  изучали  после  отъезда
Гендерсона послание английского правительства. Далерусу  его  немецкий  друг
сказал, что ответом англичан "в высшей степени удовлетворен и есть  надежда,
что угроза войны миновала".
     Далерус сообщил это  приятное  известие  по  телефону  в  Форин  оффис,
известив  Галифакса:  "Гитлер  и  Геринг  полагают,  что  теперь  существует
реальная возможность мирного урегулирования". В 10.50 Далерус  встретился  с
Герингом, который тепло его приветствовал, долго жал руку, восклицая: "Будет
мир! Мы сохранили мир!" Воодушевленный такими заверениями, шведский "курьер"
немедленно отправился в британское посольство, чтобы сообщить  эту  приятную
новость Гендерсону, с которым раньше не встречался. Согласно отчету посла об
этой  встрече,  Далерус  заявил,  что  немцы  настроены  в  высшей   степени
оптимистично. Они "одобряют" основной пункт  британского  послания.  Далерус
сообщил, что Гитлер просит только Данциг и коридор  -  не  весь  коридор,  а
только небольшое пространство вдоль железной дороги,  ведущей  в  Данциг.  В
общем, заявил Далерус, Гитлер готов проявить максимум благоразумия. Он готов
встретиться с поляками.
     Сэр Невилл Гендерсон, который начал наконец понимать,  что  происходит,
не был в этом уверен. Он сказал посетителю, как вспоминал  впоследствии  сам
Далерус, что нельзя верить  слову  Гитлера.  Это  же  относится  и  к  другу
Далеруса Герману Герингу, который обманывал  посла  "несчетное  число  раз".
Гитлер, по мнению Гендерсона, вел нечестную, грязную игру.
     Но  шведа,  который  оказался  в  самом  центре  событий,  трудно  было
переубедить. Прозрение пришло к нему даже позднее,  чем  к  Гендерсону.  Для
того чтобы убедиться в том, что необъяснимый пессимизм посла не повредит его
собственным усилиям, в 19.10 Далерус снова позвонил в Форин оффис и  оставил
послание Галифаксу, в котором сообщал, что министерство иностранных дел  "не
столкнется с трудностями в ответе немцев". Однако при этом, советовал  швед,
британское правительство  должно  сказать  полякам,  чтобы  они  "вели  себя
соответствующим образом".
     Через пять минут после этого, в 19.15, Гендерсон прибыл в канцелярию за
ответом фюрера.  Вскоре  выяснилось,  насколько  беспочвенным  был  оптимизм
Геринга  и  его  шведского  друга.  Сразу  по  завершении  встречи  Галифакс
докладывал в Лондон, что она "носила бурный характер, Гитлер был  далеко  не
столь благоразумен, как накануне".
     Официальный письменный  ответ  немцев  повторял  разглагольствования  о
желании дружбы с Великобританией, однако  в  нем  подчеркивалось,  что  "эту
дружбу нельзя купить ценой отказа Германии от  своих  жизненных  интересов".
После  длинного  и  знакомого  уже  перечня  злодеяний  Польши,  провокаций,
"варварских актов, взывающих  к  отмщению",  следовали  требования  Гитлера,
впервые изложенные  на  бумаге:  возврат  Данцига  и  коридора,  обеспечение
безопасности немцев, проживающих в Польше.  До  того  момента,  когда  будет
уничтожено существующее положение вещей, говорилось  в  ноте,  "остались  не
недели и даже не дни, а, быть может, считанные часы".
     Германия, говорилось дальше, не  может  более  разделять  точку  зрения
Англии о достижении решения путем прямых переговоров с Польшей. Тем не менее
"исключительно"  для  того,  чтобы  не  портить   отношения   с   английским
правительством,  и  в  интересах  англогерманской  дружбы  Германия   готова
"принять предложение Англии и вступить в прямые переговоры"  с  Польшей.  "В
случае территориальных перемен в Польше"  правительство  Германии  не  может
дать гарантий без  согласия  Советского  Союза.  (Английское  правительство,
конечно, не  знало  о  секретном  протоколе  к  советско-нацистскому  пакту,
предусматривающем раздел Польши.) Во  всем  остальном,  говорилось  далее  в
ноте, "выступая с такими предложениями, правительство  Германии  никогда  не
имело намерения затрагивать жизненные интересы Польши или ставить под вопрос
ее существование как независимого государства".
     А в самом конце таилась ловушка:
     "Правительство  Германии  охотно  принимает   предложение   британского
правительства о посредничестве в  организации  приезда  в  Берлин  польского
представителя, наделенного полномочиями.  Оно  рассчитывает,  что  это  лицо
прибудет в среду, 30 августа 1939 года.
     Правительство  Германии  немедленно  представит  все   предложения   по
урегулированию  разногласий,  которые  оно  считает  приемлемыми   и,   если
возможно, передаст их в распоряжение британского  правительства  до  приезда
польского представителям.
     Гендерсон читал ноту, Гитлер и  Риббентроп,  стоя  рядом,  смотрели  на
него. Посол читал молча, пока не дошел до параграфа, в  котором  говорилось,
что немцы ждут представителя Польши на следующий день.
     "Это похоже на ультиматум", - сказал он, но Гитлер с  Риббентропом  это
яростно  отрицали.  Просто  они  сочли  нужным  подчеркнуть,  сказали   они,
"важность момента, когда две готовые к бою армии стоят друг против друга".
     Посол, который, несомненно, помнил, какой прием был  оказан  Шушнигу  и
Гахе, спросил, будет ли польский представитель,  если  он  приедет,  "хорошо
принят" и будут ли обсуждения вестись "на основе полного равенства".
     "Конечно!" - ответил Гитлер.
     Затем последовала язвительная дискуссия, вызванная замечанием Гитлера о
том, что посол напрочь забывает об  огромном  числе  немцев,  подвергающихся
издевательствам в  Польше.  Гендерсон,  как  сообщил  он  в  Лондон,  "бурно
возражал" {"Я  старался  перекричать  Гитлера,  -  телеграфировал  Гендерсон
Галифаксу на следующий день. - ...Я  повышал  голос  до  предела".  Об  этом
проявлении эмоции не  упоминалось  в  английских  документах  более  раннего
периода. - Прим. авт.}.
     "В  тот  вечер  я   покинул   рейхсканцелярию   переполненный   дурными
предчувствиями", - писал он позднее в  своих  мемуарах,  хотя  в  докладе  в
Лондон об этом не сообщил. "Мои солдаты, - сказал ему Гитлер,  -  спрашивают
меня: "Да или нет?" Они уже потеряли одну неделю и не могут  себе  позволить
потерять еще одну, "иначе к их врагам в  Польше  прибавятся  еще  и  осенние
дожди".
     Из официального доклада посла и  из  его  книги  очевидно,  что  он  не
разглядел ловушки, расставленной Гитлером, до  следующего  дня,  когда  была
подстроена еще  одна  ловушка  и  обман  Гитлера  выявился.  Игра  диктатора
становится ясна  из  текста  официального  ответа.  Вечером  29  августа  он
потребовал, чтобы  полномочный  представитель  Польши  прибыл  в  Берлин  на
следующий день. Можно не сомневаться, что он собирался оказать ему такой  же
прием, как австрийскому канцлеру и президенту Чехословакии при  аналогичных,
как  ему  казалось,  условиях.  Если  поляки  срочно   не   пришлют   своего
представителя в Берлин - а в том, что они его не пришлют, он  был  уверен  -
или если даже пришлют, но он не  примет  требований  Гитлера,  тогда  Польшу
можно будет обвинить в  отказе  от  "мирного  урегулирования",  а  Англию  и
Францию убедить не оказывать  ей  помощь.  Примитивно,  но  коротко  и  ясно
{Генерал Гальдер изложил в своем дневнике 29 августа суть  замысла  Гитлера.
"Фюрер надеется, что он вобьет клин между  Англией,  Францией  и  Польшей...
Основные  идеи  -  выставить  только   демографические   и   демократические
претензии... 30.8 - Поляки в Берлине. 31.8 - Разрыв. 1.9 - Применение силы".
- Прим. авт.}.
     Однако Гендерсону вечером 29 августа это еще не  было  ясно.  Когда  он
составлял для Лондона отчет о встрече с Гитлером, он пригласил в  посольство
польского посла. Рассказав ему о содержании немецкой ноты, он  уже  от  себя
добавил: "...Необходимо действовать быстро. Я убеждал его, что  в  интересах
Польши  следует  немедленно  просить  правительство  тотчас   же   назначить
кого-либо,  чтобы   он   представлял   интересы   Польши   на   предложенных
переговорах".
     В лондонском Форин оффис на этот вопрос смотрели по-другому. В два часа
утра 29 августа  Галифакс,  изучив  ответ  правительства  Германии  и  отчет
Гендерсона о встрече  с  Гитлером,  отправил  послу  телеграмму,  в  которой
сообщал,  что  ответ  немцев  будет  тщательно  изучен  правительством,  но,
"конечно, неразумно ожидать, что мы сможем сделать так, чтобы  представитель
Польши прибыл в Берлин сегодня,  на  это  правительство  Германии  может  не
рассчитывать".  Дипломаты  и   сотрудники   министерства   иностранных   дел
лихорадочно работали круглые сутки,  так  что  Гендерсон  уже  в  4.30  утра
доставил это послание на Вильгельмштрассе.
     В течение 30 августа он передал еще четыре послания  из  Лондона.  Одно
поступило от Чемберлена лично Гитлеру. Премьер сообщал, что  ответ  Германии
рассматривается "со всей срочностью" и что ответ на него последует в течение
дня. А пока премьер-министр просил немецкое правительство  -  с  аналогичной
просьбой он обратился и к правительству Польши - принять меры  во  избежание
пограничных инцидентов. Во всем остальном  он  приветствовал  "стремление  к
англо-германскому взаимопониманию,  которое  имело  место  при  состоявшемся
обмене мнениями". Второе послание  -  аналогичное  первому  -  поступило  от
Галифакса, третье - тоже от министра иностранных дел.  В  нем  говорилось  о
фактах  саботажа  со  стороны  немцев  в  Польше   и   содержалась   просьба
воздержаться  от  подобных  действий.  Четвертое  послание  Галифаксом  было
отправлено в 18.50. В нем отражалось  ужесточение  позиции  по  отношению  к
Германии как министерства иностранных дел, так и посла В Берлине.
     Поразмыслив, Гендерсон в тот же день дал в Лондон телеграмму:
     "Хотя я  все  еще  рекомендую  правительству  Польши  использовать  эту
последнюю возможность и установить прямой контакт с Гитлером, чтобы  убедить
мировую общественность, что Польша готова принести  жертву  ради  сохранения
мира, из ответа немцев можно заключить, что Гитлер  твердо  намерен  достичь
своей цели так называемым мирным и справедливым путем, если это ему удастся,
а если не удастся - то при помощи силы".
     К этому времени даже Гендерсон не думал  о  втором  Мюнхене.  Поляки  о
такой возможности для себя вообще никогда не помышляли.  30  августа,  в  10
часов утра, английский посол  в  Варшаве  прислал  Галифаксу  телеграмму,  в
которой  сообщал,  чю  "невозможно  будет   убедить   правительство   Польши
немедленно послать в Берлин Бека или другого  представителя  для  обсуждения
путей урегулирования конфликта на предложенной Гитлером основе.  Они  скорее
будут драться и погибнут, чем согласятся на такое унижение,  особенно  после
опыта Чехословакии, Литвы и Австрии". Он  предлагал  провести  переговоры  в
нейтральной стране, если это будут переговоры "равных".
     Ужесточение позиции Галифакса было подкреплено сообщениями его послов в
Берлине и Варшаве. В  телеграмме  Гендерсону  он  указывал,  что  британское
правительство не может "советовать" правительству Польши принять  требование
Гитлера и прислать полномочного эмиссара в Берлин. Министр  иностранных  дел
считал это "совершенно необоснованным".
     "Не могли бы  вы  предложить  германскому  правительству,  -  продолжал
Галифакс, - прибегнуть к обычной в  таких  случаях  процедуре:  когда  будут
готовы их предложения, пригласить посла Польши, вручить ему предложения  для
передачи в Варшаву и попросить их  высказать  свои  предложения  по  ведению
переговоров".

     В полночь 31 августа Гендерсон  доставил  Риббентропу  обещанный  ответ
английского правительства. Единственным  свидетелем  этой  встречи  был  д-р
Шмидт, впоследствии вспоминавший о ней как о самой бурной  за  все  двадцать
три года его работы в качестве переводчика.
     "Должен вам сказать,  -  телеграфировал  посол  Галифаксу  сразу  после
встречи, - что Риббентроп во время этой неприятной встречи подражал  Гитлеру
в самых худших его  проявлениях".  Спустя  три  недели  в  своем  "Последнем
докладе" посол вспоминал, что министр  иностранных  дел  Германии  вел  себя
"откровенно враждебно", причем чувство это перерастало  в  ненависть  каждый
раз, когда я переходил к следующему пункту. Он все время поднимался со стула
и спрашивал, есть ли у меня еще что-нибудь, а  я  каждый  раз  отвечал,  что
есть". Шмидт вспоминал,  что  Гендерсон  тоже  встал.  Несколько  мгновений,
вспоминал единственный свидетель, два этих человека смотрели друг на друга с
такой ненавистью, что ему показалось, будто вот-вот начнется драка.
     Но для истории  важна  не  фарсовая  сторона  встречи  между  министром
иностранных дел Германии и послом его величества в  Берлине,  проходившей  в
ночь на 31 августа, а  событие,  которое  произошло  во  время  этой  бурной
встречи и которое выявило последнее мошенничество Гитлера и открыло  наконец
сэру Невиллу Гендерсону, хотя и слишком поздно, глаза на третий рейх.
     Риббентроп  едва  взглянул  на  ответ  английского   правительства,   а
пояснений  Гендерсона  и  вовсе  почти  не  слушал  {Хотя  и  написанная   в
примирительном  тоне,   британская   нота   по   сути   оказалась   жесткой.
Правительство  его  величества   "разделяет"   желание   Германии   улучшить
отношения,  но  оно  не  мо