вершается?
   - Да, у меня все.
   - Один момент, -  произнес  Мейсон.  -  Поскольку  вы  обращаетесь  к
технической стороне дела, мистер Хейл,  и  поскольку  вы  упомянули  мою
репутацию "гения перекрестного допроса", я хотел бы задать пару вопросов
в порядке перекрестного допроса.
   - Давайте продолжайте ваши разговоры, если хотите.
   - Подождите,  джентльмены,  -  вмешался  судья  Норвуд.  -  Попробуем
избежать этих обменов замечаниями, которые можно определить как  приятно
саркастические.  Опыт  показывает,  что  все  это   может   вылиться   в
язвительную перепалку, унижающую достоинство суда и вызывающую неприязнь
между членами судебного заседания. Давайте же покончим с этим.
   - Очень хорошо, ваша честь, - сказал Мейсон.  -  Я  хотел  бы  задать
несколько вопросов доктору Джеффри.
   - Это ваше право. Начинайте, - произнес судья Норвуд.
   - Теперь, доктор, когда вы заявили, что по состоянию самого  тела  вы
сделали вывод, что смерть  наступила  часа  за  два  до  вашего  первого
осмотра, на чем конкретно вы основываетесь?
   - С одной  стороны,  температура,  -  сказал  доктор  Джеффри,  снова
переминаясь с  ноги  на  ногу  на  своем  свидетельском  месте.  -  Тело
подвержено определенной степени охлаждения.  Как  вы  понимаете,  мистер
Мейсон,  человеческое  тело  представляет  собой   великолепный   пример
воздушного кондиционирования. Реагируя на внутреннюю  инфекцию  в  форме
жара, тело сохраняет при жизни почти постоянную температуру в  девяносто
восемь и шесть градусов по Фаренгейту.  После  наступления  смерти  тело
охлаждается в каком-то среднем темпе, что позволяет  опытному  медику  с
довольно высокой точностью установить время смерти.
   - Совершенно верно, - отозвался Мейсон. -  Спасибо  большое  за  ваше
объяснение, доктор.
   Доктор Джеффри кивнул.
   - И, насколько я понял, - спокойно продолжал Мейсон, - вы  установили
по температуре тела, что смерть наступила примерно за два часа до  того,
как вы впервые осмотрели тело Артура Кашинга?
   - Да, сэр.
   - Итак, если я хорошо понял, температура тела понижается в среднем на
один-полтора градуса за час после смерти. Верно?
   Доктор Джеффри поднял руку и начал потирать шею.
   - Ну, в общем, что-то в этом  роде,  -  сказал  он.  -  Конечно,  это
зависит от обстоятельств.
   - То есть я предполагаю, что при первом осмотре тела  Артура  Кашинга
вы установили, что температура составляла  точно  на  три  градуса  ниже
девяноста восьми и шести, то есть девяносто пять и шесть?
   - Это не так. Ваше предположение неверно.
   - В каком смысле неверно?
   - Видите ли, я не измерял температуру  при  первом  осмотре  тела.  Я
сделал это потом, когда перенесли тело  в  такое  место,  где  мне  было
удобно воспользоваться термометром.
   - И сколько же времени прошло после первого осмотра?
   - Думаю, около часа.
   - Значит, я могу предположить,  что  температура  в  то  время  могла
показывать наступление смерти тремя часами ранее?
   - В общем... да.
   - Почему вы колеблетесь, доктор Джеффри?
   - Я просто хотел убедиться, что правильно понял вопрос.
   - Но вы поняли его?
   - Да.
   - И ответил на этот вопрос, - фыркнул окружной судья Хейл.
   - Правильно, - проговорил Мейсон. - Он  понял  вопрос  и  ответил  на
него. Следовательно, доктор, вы хотите сейчас  засвидетельствовать,  что
температура была девяносто четыре и одна десятая  градуса  в  то  время,
когда вы действительно измерили температуру?
   - Я этого не говорил, - ответил доктор.
   -  Вы  сказали,  что  температура  указывала  на  наступление  смерти
примерно тремя часами ранее.
   - Да, сэр.
   - Это было тремя часами ранее того момента,  когда  вы  действительно
измерили температуру термометром?
   - Да, сэр.
   - Затем  вы  показали,  что  средний  темп  понижения  температуры  -
один-полтора градуса за каждый час после наступления смерти?
   - Ну, я заявил это в ответ на ваш вопрос, в котором  вы  исходили  из
такой нормы.
   - Но это верно, не так ли?
   - Ну, это зависит...
   - От чего это зависит?
   - От температуры окружающей атмосферы.
   - А, понимаю. Вы об этом не упомянули, когда я задавал  свой  вопрос,
доктор.
   - Обычно, если брать среднюю норму, в определенных пределах,  темп  в
один и полтора градуса является стандартом.
   - Именно в определенных пределах. Но, насколько я припоминаю судебную
медицину - и если я ошибусь, надеюсь, доктор меня  поправит,  -  пределы
окружающей  температуры  для  такой  нормы  изменений  находятся   между
пятьюдесятью и девяноста градусами по Фаренгейту.  Все,  что  выше  либо
ниже  этих  температур,  имеет  радикальный  эффект   на   температурные
изменения тела. Это верно?
   - Это верно, - сказал доктор Джеффри, - и я учитывал эти факторы.
   - Что вы имеете в виду?
   - Температура снаружи составляла примерно  двадцать  три  градуса  по
Фаренгейту, и поскольку окно было разбито к моменту наступления  смерти,
а температура в помещении быстро опустилась до уровня внешней, то я учел
эти факторы.
   - Понимаю. Так, а вы сами измеряли температуру снаружи?
   - Нет. Я воспользовался сводками метеослужбы.
   - А как вы узнали, что стекло было разбито в момент смерти?
   - Ну, это диктуется здравым смыслом. Это...
   - Как вы узнали, что окно было разбито в момент смерти?
   - Мне сообщил об этом окружной судья Хейл.
   - Понятно. А он не говорил вам, откуда он сам узнал?
   - Он сказал, что свидетель Сэм Баррис, услышав  тот  самый  фатальный
выстрел и звон стекла, почти  сразу  направился  к  коттеджу  Кашинга  и
обнаружил, что окно было выбито. Как было сообщено, он нашел  комнату  в
том же состоянии, что и я по прибытии.
   - В таком случае, когда на вопрос окружного  судьи  вы  заявили,  что
констатация наступления смерти за два часа  до  вашего  первого  осмотра
тела не зависела ни от чьих-либо заявлений, вы ошибались. Так?
   - Ну, я подумал тогда, - сердито сказал  доктор,  -  что  вопрос  был
немного опасен.
   - Но вы поняли его?
   - Да, я его понял.
   - И вы ответили?
   - Да, ответил.
   - И вы дали неверный ответ, не так ли?
   - А что мне оставалось делать? Окружной  судья  вложил  слова  в  мои
уста, и в каком-то смысле они были верны. Они...
   - Обождите минутку, - сказал Мейсон, в то время как доктор колебался.
- Не хотите ли вы дать нам понять, что готовы сделать  любое  заявление,
какое окружной судья от вас потребует?
   - Нет, я не это имею в виду.
   - А я подумал, что это.
   - Нет-нет. Я чувствовал себя довольно неудобно, давая  свой  ответ...
Ведь все в  жизни  зависит  от  каких-то  предположений,  вытекающих  из
информации источников, которые мы считаем как бы образцом.
   - Понимаю. Я не считал  этот  пункт  особенно  важным,  доктор,  пока
окружной судья не акцентировал на нем внимание. Тогда я решил докопаться
до истинных фактов. Спасибо, доктор, у меня все.
   Доктор Джеффри вскочил со свидетельского места, словно стул  под  ним
внезапно раскалился.
   Окружной судья Хейл пытался скрыть свою растерянность, демонстративно
роясь в бумагах.
   - У вас будут вопросы? - осведомился Мейсон голосом, так и излучавшим
мягкость и примирение.
   В задних рядах послышались смешки. - Вы занимайтесь своим делом, а  я
своим, - огрызнулся судья через плечо, все еще не  отрываясь  от  бумаг.
Судья Норвуд резко хлопнул по столу перед собой:
   - Достаточно, джентльмены. Суд объявляет десятиминутный перерыв.

Глава 15

   Миссис Баррис обладала ярко выраженным  пытливым  умом  и  повышенным
интересом к  отдельным  персонам.  Каждодневные  темы,  обсуждавшиеся  в
газетах, казались ей бледными и бесцветными, если только не  затрагивали
интимных подробностей жизни обитателей Медвежьей долины.
   Во  время  утреннего  десятиминутного  перерыва  судебного  заседания
миссис Баррис, ощущая собственную значимость из-за причастности  мужа  к
разбирательству, не смогла  удержаться  от  соблазна  сделать  несколько
загадочных замечаний в беседе с Хейзл Перрис, женой местного мясника.
   В ответ на заявление миссис Перрис,  что  мать  и  дочь  Эдриан  были
слишком милыми людьми, чтобы быть замешанными в  подобной  истории,  она
заметила:
   - Может быть, именно потому, что они действительно  милые,  они-то  и
замешаны.
   - Что ты имеешь в виду, Бетси?
   - Ну, ведь ты же знаешь, Хейзл, каков был этот Артур Кашинг.
   - А какое это имеет отношение к делу?
   - Ну, как бы ты себя повела, ужиная с мужчиной, если бы он не  понял,
что ты действительно отвечаешь "нет"?
   - Я колотила бы его по голове скалкой до тех пор,  пока  его  уши  не
заработали бы как следует, - с большой решимостью заявила Хейзл Перрис.
   Миссис Баррис согласно кивнула.
   - И я бы так сделала, и Карлотта так сделала, только у  нее  не  было
скалки, а было зеркало.
   - Да нет, это совсем не так, - возразила миссис Перрис. - Если бы она
била зеркалом, у Артура голова была бы побита, а все лицо и шея были  бы
в порезах.
   - Кто тебе это сказал?
   - Да я просто рассуждаю.
   Миссис  Баррис  приняла  вид  человека,  способного  сказать  намного
больше, если бы он только захотел.
   - Ты не можешь вечно верить тому, что  говорят  специалисты  в  таких
случаях.
   - Но об этом  говорит  просто  здравый  смысл,  Бетси  Баррис,  и  ты
понимаешь это не хуже меня. И потом, разве  твой  муж  не  говорил,  что
сначала услышал выстрел и только потом звон стекла?
   - Иногда Сэм путает.
   - Что, и  на  этот  раз  он  напутал?  -  спросила  миссис  Перрис  с
пытливостью ищейки, идущей по следу.
   - Если уж ты спрашиваешь меня, то Карлотта дала ему пощечину, бросила
в него зеркало и ушла. Быть может, она  промахнулась,  попала  в  спинку
кресла на колесах. Потом, когда Карлотта рассказала обо всем матери,  та
положила в карман револьвер и пошла высказать Артуру  Кашингу  все,  что
она об этом думает. Артур, видно,  стал  над  ней  смеяться,  тогда  она
достала револьвер, может быть, чтобы только хорошенько его припугнуть. И
вот тогда Артур Кашинг схватил ту картину в рамке и бросил  в  нее.  Она
дернулась в сторону, и револьвер от толчка выстрелил.
   - Глупость и бессмыслица, - заявила миссис Перрис. - Карлотта,  может
быть, и замешана в этом по самые  уши,  но  мать  ее  ничего  не  знает.
Нынешние девушки знаешь какие хитрые. Кто  знает,  что  было  на  уме  у
Карлотты, когда она была там всю ночь с мужчиной и без сопровождения. Но
Белл Эдриан не такая. Ты никогда меня не убедишь, что  она  могла  пойти
туда в два часа ночи. Это настоящая леди. Она дождалась бы утра.
   Миссис Баррис начала что-то говорить, но спохватилась.
   - Если бы ты знала человеческую натуру, как я,  -  продолжала  миссис
Перрис с чопорным видом, - ты бы поняла, что Белл Эдриан не тот тип... Я
работала официанткой до того, как перебралась сюда, и повидала людей. Уж
я-то могу их различать.
   - Да уж ты с твоим официантским опытом! - фыркнула миссис  Баррис.  -
Когда-нибудь я докажу тебе, что ты ошибаешься. Сейчас я  не  могу  всего
сказать, но когда все закончится, ты  у  меня  просто  сядешь  и  будешь
слушать. Думаю, ты не одна, кто имел дело с  людьми  и  умеет  различать
характеры. Кое-что мне известно.
   - Бетси, да о чем ты? О чем ты мне расскажешь, когда все закончится?
   - Ни о чем. Я просто болтала. Сейчас мне надо зайти на минуту к Сэму.
Извини.
   С  неожиданной  резкостью,  полностью   противоречащей   ее   обычной
общительности, она повернулась и пошла по переполненному коридору.
   Несколько секунд миссис Перрис стояла, глядя вслед массивной  фигуре,
продвигавшейся по коридору. Когда жена мясника повернулась, то оказалась
лицом к лицу с шерифом Элмором.
   - У тебя озадаченный вид, - заметил тот добродушно.
   Поддавшись импульсу, она взяла его под руку, отвела в сторону,  чтобы
их не могли слышать, и спросила: "Послушай, Берт  Элмор,  ты  хорошенько
допросил Сэма Барриса?"
   - Сэма Барриса? А как же! Мы все проверили по времени.
   - Я не о времени говорю. Я спрашиваю,  хорошо  ли  ты  допросил  его,
чтобы выяснить все, что ему известно?
   - Думаю, что да.
   - На твоем месте я бы так не думала. И вообще, я не стала бы  тратить
время на Сэма Барриса, а занялась бы как следует Бетси Баррис.
   - О чем это ты?
   - Да о том, что Бетси Баррис знает что-то об этом деле, о чем  боится
говорить, пока все не закончится. Она сама только  что  сказала  мне  об
этом, и я думаю, есть что-то, что связывает Белл Эдриан с убийством.
   - Почему ты так думаешь, Хейзл?
   - Потому  что  она  сама  так  говорила.  Говорю  тебе,  Берт  Элмор,
займись-ка этой женщиной, да так, чтобы Сэму Баррису ничего не  было  об
этом известно. Вызови ее к себе в офис.  Бьюсь  об  заклад,  ты  узнаешь
что-то такое, что перевернет все дело.
   Шериф задумчиво прикрыл глаза.
   - Что именно она сказала, Хейзл?
   - Дело не только в том, что она сказала, но и в том, как она говорила
и как себя вела...
   - Она говорила о чем-то, что может  рассказать  лишь  после  закрытия
дела?
   - Да.
   - Она давала понять, что она и Сэм чего-то недоговаривают?
   Миссис Перрис кивнула.
   - Спасибо, Хейзл, - сказал шериф и, резко повернувшись, направился ко
входу в зал суда, где окружной судья Хейл обсуждал что-то со специальным
обвинителем Ивсом.

Глава 16

   По окончании перерыва, когда судья  Норвуд  призвал  зал  к  порядку,
окружной судья Хейл вызвал для дачи показаний специалиста по  баллистике
из городской полиции, присланного специально по данному делу.
   Специалист заявил, что  он  изучил  роковую  пулю,  сопоставил  ее  с
"кольтом" полицейского образца номер 740818, и, по его  мнению,  выстрел
был  произведен  из  этого  револьвера.  Он  представил  фотографии   по
испытательному выстрелу из  револьвера  и  по  сравнению  результатов  с
роковой пулей.
   Мейсон  вызвал  небольшую  сенсацию,  заявив,  что  отказывается   от
перекрестного допроса.
   Окружной судья, удивившись, вызвал Харви Делано в качестве  свидетеля
обвинения.
   Делано, стройный, изящный, одетый в хорошо сшитый двубортный  костюм,
казался гораздо более соответствующим обстановке, чем когда на нем  были
все эти ковбойские причиндалы - сапоги ручной работы на высоком каблуке,
в которых его маленькие ноги выглядели  еще  меньше,  широкий  ремень  с
заклепками, подчеркивавший тонкую талию.
   -  Ваша  честь,  -  сказал  Дарвин  Хейл,  -  это   небеспристрастный
свидетель. Он адвокат дочери обвиняемой. - Он резко обернулся к  Делано.
- Я хочу привлечь ваше внимание к револьверу, представленному здесь  как
вещественное доказательство.  Видели  ли  вы  когда-нибудь  раньше  этот
револьвер?
   Делано явно хорошо подготовился к этому тяжелому испытанию в качестве
свидетеля.
   - Я адвокат  Карлотты  Эдриан.  В  качестве  такового  я  отказываюсь
раскрывать любые признания своей клиентки.
   - Я не прошу вас раскрывать признания вашей клиентки. Я не  спрашиваю
вас о том, что вы  говорили  своей  клиентке,  либо  что  ваша  клиентка
говорила вам. Я прошу вас дать показания по факту.  Видели  ли  вы  этот
револьвер раньше?
   - Да.
   - Чей это револьвер?
   - Мой.
   - Когда вы видели его в последний раз?
   Делано провел языком по губам, посмотрел как-то беспомощно на судью и
сказал:
   - Я оставил это оружие Карлотте Эдриан, которая является моим другом,
равно как и клиенткой.
   - Известно ли вам, был ли револьвер у нее  вечером  второго  числа  и
утром третьего числа этого месяца?
   - Я не могу этого знать.
   - Вы не можете знать, что его не было у нее?
   - Нет.
   - Когда оружие было у вас в последний раз?
   - В прошлое воскресенье.
   - У меня все, - заявил Хейл.
   - Я не настаиваю сейчас на перекрестном допросе, - сказал  Мейсон,  -
но могу задать вопрос позднее.
   В качестве свидетеля был вызвал нашедший револьвер  помощник  шерифа,
который сообщил, что обнаружил оружие в низких кустах в тридцати двух  с
половиной футах от автомобиля мисс Эдриан.
   Снова Мейсон отказался от перекрестного допроса.
   Вызванный для дачи свидетельских показаний Декстер К. Кашинг сообщил,
что он отец покойного. Явно борясь со своим  горем,  он,  стиснув  зубы,
подтвердил, что показанная ему окружным судьей сломанная рама от зеркала
точно представляла собой часть старинного зеркала, принадлежавшего семье
в течение нескольких поколений. Он забрал это зеркало в Медвежью  долину
и попросил сына повесить его в  гостиной.  Свидетель  временно  поставил
зеркало в гараж.
   - Артур Кашинг был вашим единственным сыном? - спросил Мейсон.
   - Да.
   - Он был бы вашим единственным наследником?
   - Да.
   - Вы вдовец?
   - Да.
   - Вы заинтересованы в исходе этого дела?
   - Да.
   - Вы наняли всем нам известного адвоката Крестона Ивса, чтобы  давать
окружному судье советы по данному делу?
   - Да! - почти прокричал Декстер Кашинг.
   - С целью довести дело до осуждения этой обвиняемой?
   - Да.
   - Платите ли вы гонорар мистеру Ивсу?
   - Да.
   - И вы, естественно, очень хотели бы, чтобы обвиняемая была  осуждена
за убийство.
   - Я надеюсь, что ее признают  виновной  в  убийстве  и  приговорят  к
казни.
   - Вы хотите отомстить за убийство вашего сына?
   - Да.
   - Насколько я понимаю, вы не хотели  бы,  чтобы  убийца  вашего  сына
остался безнаказанным?
   - Я готов потратить все  до  последнего  цента,  лишь  бы  правосудие
восторжествовало.
   - А если бы обвиняемая была невиновна,  то  все  деньги,  которые  вы
тратите для того, чтобы ее осудили, лишь помогли  бы  настоящему  убийце
уйти от наказания. Вы когда-нибудь думали об этом?
   - Мистер Мейсон, занимайтесь своим делом, а я займусь своим.
   - Вы думали об этом? - вновь спросил Мейсон.
   - Не думал и не собираюсь. Она виновна.
   - И, исходя из этого предположения, вы прилагаете все  усилия,  чтобы
ее осудили?
   - Погодите, вы не слышали обо всех уликах, - произнес Кашинг мрачно.
   - Спасибо, я  послушаю.  Надеюсь,  вы  тоже.  Благодарю  вас,  мистер
Кашинг, у меня все.
   Кашинг сошел со свидетельского места.
   - Да, кстати, - сказал Мейсон,  будто  вспомнив  что-то  в  последний
момент, - на этот вопрос вы  можете  ответить  оттуда,  где  вы  стоите,
мистер Кашинг. Вы когда-нибудь знали мисс Мэрион Китс?
   - Нет.
   - Ваш сын никогда о ней не говорил?
   - Нет.
   - Благодарю вас, - произнес Мейсон, скрывая за  своей  улыбкой  удар,
полученный от ответа Кашинга. - У меня все. Спасибо.
   - Вызывается Нора Флеминг, - объявил окружной судья.
   Нора Флеминг оказалась привлекательной, хорошо сложенной  блондинкой.
Она служила у  Артура  Кашин-га  горничной.  Она  явно  неохотно  давала
показания, опустив свои большие голубые глаза, говорила так тихо, что ее
трудно было понять.
   Ее рассказ складывался мало-помалу.
   Артур Кашинг сказал, что  ожидает  гостей  к  ужину  вечером  второго
числа. Она приготовила ужин, и "гости" прибыли в лице  Карлотты  Эдриан,
одной из обвиняемых по  делу.  Карлотта  приехала  одна  на  автомобиле.
Свидетельница подала ужин Кашингу и Карлотте Эдриан. Они ужинали вдвоем,
причем Кашинг - в своем кресле на колесах.
   Окружной судья драматическим жестом достал порванный предмет одежды:
   - Вы когда-нибудь видели это?
   - Да, сэр.
   - Что это?
   - Это блузка, которая была на Карлотте Эдриан в тот вечер.
   - Пожалуйста, возьмите блузку и внимательно ее осмотрите. Есть в  ней
какое-либо различие по сравнению с тем вечером?
   - Да, сэр.
   - Какое?
   - Оторван лоскут на груди.
   - И его не было тогда?
   - Конечно нет.
   - Когда вы ушли в тот вечер?
   - Кажется,  после  десяти.  Я  все  приготовила  и  спросила  мистера
Кашинга, не нужно ли чего-нибудь еще.
   Он ответил, что нет, и я сказала, что приду утром в половине девятого
приготовить ему завтрак. Когда я уходила, они смотрели цветной фильм.
   - В котором часу он обычно завтракал?
   - Около девяти.
   Мейсон задумчиво посмотрел на нее.
   - Мис