, добровольно возложивший на себя опасную
миссию.
   - Я возмущен вами, - продолжал Гарун. - Но  однажды  вы  мне  помогли,  и
теперь я готов вас выслушать.
   - Во-первых, я хочу изложить факты, и ваше дело, верить им  или  нет.  Во
время переговоров в Дунно-Скуттари мой кузен  ухитрился  вступить  в  тайный
сговор с Эль Мюридом. Его агенты смогли изолировать на несколько  дней  всех
моих сторонников. За этот  период  и  были  разработаны  основные  положения
мирного договора. Гильдия согласилась на постыдные условия мира потому,  что
сохранность её  собственности  гарантировалась  и  к  югу  от  Скарлотти  ей
предоставлялись земли для расселения ветеранов. После этого мой кузен  издал
приказы, которые и привели к тому, что вы оказались в ловушке в  Лебианнине.
Я готов признать свой позор, но ответственность отметаю.
   Гарун обжег его взглядом. Министр, напротив, смотрел на  него  совершенно
спокойно.
   - Нет, вы виноваты, - заявил Рагнарсон. - Это было ясно с  самого  начала
войны по тому, как Грейфеллз держал себя с Эль Мюридом. Вы даже не  пытались
его остановить.
   - Кто этот человек? - поинтересовался министр.
   - Мой союзник, - ответил Гарун. - Браги Рагнарсон. И я хочу, чтобы вы ему
ответили.
   - Рагнарсон? Прекрасно. Я давно хотел с ним познакомиться.  А  ответ  мой
таков:  он  не  разбирается  в  политике  Итаскии.   Грейфеллза   невозможно
контролировать без того, чтобы не началась гражданская война.
   - Доброй порции яду было бы достаточно, - буркнул Рагнарсон.
   - Однако мы отклонились от темы, - вмешался Гарун. - Переходите  к  делу.
Чего вы хотите?
   - Подтвердить наш договор.
   - Какой договор?
   - Тот, что мы заключили четыре года тому назад. Я не хочу, чтобы он изжил
себя только потому, что война закончилась.
   - Закончилась ваша война, а не моя. Продолжайте.
   - Эль Мюрид по-прежнему остается Эль Мюридом. Он не  отказался  от  своих
планов, а всего лишь отступил, чтобы взять передышку. Он контролирует  почти
всю территорию к югу от Скарлотти, да и к северу от  реки  семена  его  идей
упали на плодородную почву. При следующей попытке он может нас покорить.
   - Ну и что?
   - Вы сказали, что ваша  война  не  кончилась.  Предлагаю  вам  помощь  на
постоянной  основе.  Мощное  роялистское  движение   помешает   Эль   Мюриду
осуществлять свои планы. Оно могло бы постепенно уничтожать его бастионы  за
пределами Сахеля. И у  меня  останется  тайный  союзник,  в  котором  я  так
нуждаюсь в силу причин, которые мы обсуждали ранее. Мой кузен теперь изменит
свою стратегию. Удар кинжалом во тьме может оказать мне неоценимую услугу.
   - Однако мне почему-то кажется, что этой помощи не хватит  на  то,  чтобы
посадить меня на Трон Павлина. Ее будет  достаточно  лишь  на  то,  чтобы  я
продолжал борьбу и служил бы  полезным  инструментом  для  достижения  ваших
целей.
   - О, похоже, что мы становимся все более циничными. Я не ошибся?
   - Не смею отрицать.
   - У меня на уме есть для вас одно  дело,  способное  сделать  вас  такими
богатыми, что все будут вынуждены считаться с вами  как  с  очень  серьезной
силой.
   - Выкладывайте. Я пока ещё не решил окончательно,  перерезать  вам  горло
или нет.
   - За него, естественно, предстоит ещё побороться. Поскольку война связала
наш  флот,  пираты  окончательно  распоясались  и  обосновались  на  Красных
островах. Во главе их стоит изменивший своей братии чародей. Нам надо, чтобы
кто-нибудь отправился на острова и убил его. Если этот  кто-нибудь  окажется
достаточно ловким, то он сможет захватить награбленные сокровища и бежать  с
островов ещё до того, как на помощь явится пиратский флот.
   Гарун посмотрел на Браги. Тот в ответ лишь пожал плечами.
   - И вы допустите, чтобы мы увезли эти сокровища?
   - Они когда-то были собственностью Хэлин-Деймиеля.
   - Понимаю. Шадек, проводи этого господина и устрой его как можно удобнее.
   Эль Сенусси увел итаскийца.
   - Хитроумный тип, - заметил Браги.
   - Почему ты так решил?
   - Он помахал у тебя перед носом горшком с золотом, и ты  совсем  забыл  о
Лебианнине.
   - Думаешь, он говорит правду?
   - Все возможно. Даже это.
   - У тебя есть связи с Хэлин-Деймиелем. Выясни, теряли  ли  они  груженные
золотом корабли.
   - Заняться этим прямо сейчас?
   - А что, у тебя есть другие дела?
   - Боюсь, что нет. - Браги поднялся и добавил:
   - Не спускай с него глаз, Гарун.
   - У меня с ним дел нет, и он меня больше не увидит. Я уезжаю. Белул!  Эй,
часовой, отыщи Белула.
   - Куда ты направляешься?
   - Ничего важного. Личные дела. Береги себя.
   В палатку вошел Белул.
   - Белул, я на некоторое время уезжаю. Ты и Шадек  остаетесь  командовать.
Перебирайтесь назад в лагеря. Затем  поступайте  так,  как  найдете  нужным.
Старайтесь не привлекать к себе слишком пристальное внимание. Нам  предстоит
пережить несколько очень трудных лет. Придется бороться за  то,  чтобы  наше
Движение не распалось.
   - Где тебя искать, повелитель?
   - Я буду вне досягаемости, Белул. Так что полагайся на себя.
   - Как долго ты будешь отсутствовать?
   - Пока не знаю. Все зависит от обстоятельств.
   - Понимаю, -  протянул  Белул  тоном,  который  говорил  о  том,  что  он
совершенно ничего не понимает.
   -  Распорядись,  чтобы  мне  подготовили  лошадь.  И  пошли   кого-нибудь
упаковать мои вещи.

***

   Гарун  осторожно  поднимался  в  гору,  предвкушая  радость   встречи   и
преодолевая какое-то внутреннее сопротивление. Из него получился  никудышный
отец и муж.
   Старуха и её племянник собирали топливо  неподалеку  от  хижины.  Завидев
его, они поспешили под крышу. Гарун шагал неторопливо и открыто - так, чтобы
его не могли принять за убийцу из культа Хариша. Когда он подошел к  хижине,
дверь стояла распахнутой  и  проем  её  образовывал  таинственный  и  темный
прямоугольник.
   - Ясмид? - позвал он. - Ты здесь?
   Минуту спустя он уже сидел рядом со своей женой,  а  на  коленях  у  него
пристроился сын.  Наконец-то  Король-без-Трона  получил  полную  свободу  на
несколько часов, дней, а может быть, даже и недель. На это время он перестал
быть Королем-без-Трона, превратившись в простого мужа и отца.
   Он будет счастлив в этом убежище до тех пор, пока его  помыслы  вновь  не
обратятся к внешнему миру. Он будет пытаться остаться просто мужем и  отцом,
но Трон Павлина не перестанет призывать его к себе,  и  Гарун  уйдет,  чтобы
снова окунуться в борьбу.
   Ясмид и крошечный Мегелин понимали это, но делали вид, будто он останется
с ними навсегда. Им и дальше придется притворяться, но жить они  будут  так,
словно каждая новая минута в его обществе является для них последней.
   - А ведь этот маленький негодяй настоящий крепыш, - сказал Гарун. - Разве
не так?
   Мегелин схватил отца за палец и взглянул ему в глаза с совсем не  детской
мудростью. На влажных губках малыша появилась улыбка.
   Гарун не выдержал и зарыдал. Он оплакивал всех детей всего мира.



    Глен КУК
    ОГОНЬ В ЕГО ЛАДОНЯХ

    Перевод Г. Косова





Глава 1
Сотворение мессии

   Караван плелся по каменистому руслу пересохшей реки, петляя среди холмов.
Верблюды уныло вышагивали своей нелепой  походкой,  отмеряя  очередные  мили
жизненного пути. Караван двигался из  последних  сил  -  двенадцать  усталых
верблюдов и шесть усталых людей.
   За ними наблюдали и их поджидали - девять. Еще немного - и конец пути.  А
после отдыха в Эль Акила они снова отправятся в дорогу, чтобы привезти соли.
   Сейчас  же  верблюды  несли  на  себе   сладкие   финики,   изумруды   из
Джебал-аль-Алаф-Дхулкварнеги   и   имперские   реликвии,   столь   обожаемые
торговцами Хэлин-Деймиеля. Торговцы в обмен  дадут  соль,  что  добывают  из
дальних западных морей.
   Караван вел немолодой купец по имени Сиди  аль  Рами  -  глава  семейного
предприятия. Его компаньонами были братья, кузены и сыновья. Самому младшему
- всего двенадцать, и это его первое путешествие. Мальчика звали Мика.
   Наблюдателям было совершенно безразлично, что это за караван.
   Их  вожак  распределил  жертвы  между  своими  людьми,   изнывающими   от
испепеляющей жары. Солнце обрушивало на них всю ярость своих палящих  лучей.
Это был самый жаркий день самого жаркого лета за всю историю.
   Верблюды вступили в теснину, где караван поджидала смертельная ловушка.
   Бандиты, воя словно шакалы, выскочили из-за скал.
   Мика с разбитой головой рухнул одним из первых. От удара в ушах зазвенело
и он потерял сознание, не успев понять, что произошло.
   Где бы ни проходил караван, люди везде неустанно повторяли, что это  лето
- лето зла. Никогда ещё солнце не было таким палящим, никогда ещё оазисы  не
пересыхали так сильно.
   Это лето бесспорно было летом зла, коль скоро бандиты пали так низко, что
принялись грабить караваны с солью. Древние законы  и  обычаи  охраняли  эти
караваны даже от сборщиков налогов  -  хищных  разбойников,  действующих  от
имени королей.
   Сознание вернулось к Мике через несколько часов, и  он  пожалел,  что  не
умер. Боль казалась невыносимой, но он  был  ребенком  Хаммад-аль-Накира,  а
Дети Пустыни Смерти прошли закалку в адском пламени.
   Желание смерти возникло у него лишь из-за полного отсутствия сил.
   Он даже не мог отпугнуть стервятников. Он был слишком слаб для этого.  Он
сидел и плакал, глядя на то, как хищные птицы и шакалы  рвут  мертвую  плоть
его родных, то и дело устраивая грызню из-за лакомых кусочков.
   Девять человек и один верблюд уже погибли, да и у мальчишки  дела  совсем
плохи: в глазах двоится, в ушах звенит. Иногда он вроде бы слышал голоса. Не
обращая ни на что внимания, он упрямо полз туда, где должна быть Эль  Акила,
- крошечное изнуряющее путешествие на расстояние сто ярдов.
   Он медленно умирал.
   Когда он пришел в себя в пятый  или  в  шестой  раз,  то  обнаружил,  что
находится в тесной пещере, вонючей, как лисья нора. Боль пронзала  от  виска
до виска. Он страдал головными болями всю жизнь,  но  такой  безжалостной  и
неотступной боли ему ещё испытывать не доводилось. Он застонал, и стон  этот
был похож на жалобный писк.
   - А… Ты проснулся. Хорошо. Выпей-ка вот это.
   Из сумрака возникло нечто, похожее на  крошечного  древнего  сгорбленного
старца, и морщинистая рука поднесла к губам мальчика жестяную кружку, на дне
которой плескалась какая-то темная жидкость с резким запахом.
   Мика опустошил кружку и снова впал в беспамятство.
   Сквозь сон до него все же  доносились  голоса,  беспрерывно  бубнившие  о
вере, о Боге и высшем предназначении детей Хаммад-аль-Накира.
   Ангел заботился о мальчике много недель и все это время внушал ему  мысль
о джихаде. Иногда, в безлунные ночи, он сажал Мику к себе в седло  крылатого
коня и показывал ему огромный мир: Аргон,  Итаскию,  Хэлин-Деймиель,  павший
Гог-Алан, Дунно-Скуттари,  Некремнос,  Тройес,  Фрейленд,  Хаммад-аль-Накир,
Малые Королевства и многое, многое другое. Ангел не уставал  повторять  ему,
что все эти земли вновь должны преклонить колени перед Богом  так,  как  они
делали это во времена империи. Бог, вечный Бог терпелив. Бог справедлив. Бог
понимает все, но он  огорчен  тем,  что  Избранные  от  него  отвернулись  и
перестали нести Истину другим народам.
   На  вопросы  Ангел  не  отвечал.  Он  лишь  беспрестанно   бранил   Детей
Хаммад-аль-Накира за то, что  те  позволили  ставленникам  Темного  Существа
подавить их волю к служению Истине.
   За четыре века до  рождения  Мики  аль  Рами  в  мире  существовал  город
Ильказар, который сумел подчинить себе все западные земли. Но  его  жестокие
правители, зачастую ведомые силами колдовства,  беспокоились  лишь  о  своем
благе.
   Чародеи  Ильказара  не  могли  забыть  о  древнем  пророчестве,   которое
предрекало,  что  империю  погубит  женщина,  и   эти   мрачные   некроманты
безжалостно преследовали всех мало-мальски влиятельных женщин.
   Во время правления последнего Императора  по  имени  Вилис  была  сожжена
женщина, которую звали Смирена.
   После неё остался сын. Безусловно, весьма досадное упущение.
   Этот сын эмигрировал в Шинсан и прошел там  весь  курс  магических  наук.
Учителями его  были  тервола  и  принцы-маги  Империи  Ужаса.  А  затем  он,
одержимый жаждой мести, вернулся в Ильказар.
   К этому времени он стал могущественным чародеем и смог собрать  под  свои
знамена всех врагов империи. Война эта была самой жестокой войной на  памяти
человечества - ведь чародеи Ильказара также славились своим  могуществом,  а
военачальники  и  солдаты  империи  были  стойкими  и  закаленными  бойцами.
Магические силы, погружая мир в бесконечную ночь, пожирали целые народы.
   В ту пору  сердце  империи  отличалось  богатством  и  плодородием  своих
земель. Война оставила вместо тучных пастбищ  и  зеленых  посевов  выжженную
каменистую  равнину.   Долины   великих   рек   превратились   в   безводные
пространства, захваченные мертвыми песками. И вся земля получила новое имя -
Хаммад-аль-Накир, Пустыня Смерти. Потомки  королей  стали  теперь  главарями
оборванных бандитов, то и дело учинявших кровавую резню из-за  какого-нибудь
полузасыпанного глиной колодца, выдаваемого за оазис.
   Одно  из  таких  семейств,  а  именно  Квесани,   установив   номинальный
суверенитет над пустыней, сумело добиться  некоторого  подобия  нелегкого  и
часто  нарушаемого  мира.  Немного  усмиренные  племена   начали   создавать
небольшие поселения и восстанавливать древние святыни.
   Они были весьма религиозные создания - эти Дети Хаммад-аль-Накира. Только
вера в то, что путь их определен Богом, позволяла им выносить тяготы жизни в
пустыне и нападения своих более диких  сородичей.  Они  не  отступали  перед
трудностями только потому, что верили - Бог  смилостивится  и  возвратит  им
достойное место среди остальных народов.
   Но вера их предков была верой оседлых народов - земледельцев  и  горожан.
Иерархи Церкви не успевали шагать в ногу со временем. Менялись поколения,  а
Бог не становился более милостивым. Простые люди все  больше  отдалялись  от
служителей Церкви, которые так и не смогли преодолеть  косность  сложившейся
традиции и не сумели приспособить догмы к изменившимся обстоятельствам - и к
изменившимся народам. Став кочевниками, люди  сменили  систему  ценностей  и
стали все взвешивать на весах - на весах жизни и смерти.

***

   Это лето оказалось самым трудным - если не  считать  первого  лета  после
Падения. Осень тоже не сулила облегчения. Оазисы пересыхали. И Корона и клир
теряли власть. Страна  постепенно  погружалась  в  хаос:  бандитские  набеги
случались все чаще. И молодые служители Церкви  все  больше  расходились  со
старцами в толковании смысла засухи. Необузданный гнев неудержимо  шествовал
по голым холмам и дюнам. Отовсюду выглядывало недовольство.
   Земля прислушивалась к каждому дуновению  свежего  ветерка.  И  вот  один
старик услышал какой-то звук. Результат его  последующих  действий  оказался
таким, что одни провозгласили старца святым, а другие прокляли.
   Лучшие дни жизни имама аль Ассада остались в прошлом. Он почти ослеп - он
уже почти пятьдесят лет служил Богу. Настало время, когда он  мало  что  мог
сделать для своего Бога, и теперь другие заботились о старике.
   Тем не менее сейчас они дали ему меч и послали сторожить склон. У него не
оставалось ни сил,  ни  воли  для  того,  чтобы  использовать  оружие.  Если
кто-нибудь из  рода  аль  Хабиб  задумает  прийти,  чтобы  украсть  воду  из
источников или цистерн Аль Хаба, он ничего не сможет сделать.  Следовало  бы
отказаться, сославшись на слабое зрение, думал он.
   Старик оставался искренним в своей вере. Он всем сердцем верил в то,  что
является лишь одним из Братьев на Земле Мира и в силу этого должен  делиться
своим счастьем с теми, кого Бог поручил его заботам.
   В Святилище Аль Хаба была вода. В Эль Акила воды не было. Старец был не в
силах понять, почему его настоятель готов обнажить  мечи  ради  того,  чтобы
сохранить эту противоестественную несправедливость.
   Эль Акила располагалась в миле слева от него. Это убогое  поселение  было
основным местом обитания рода аль Хабиб. Святилище и  монастырь,  в  котором
жил аль Ассад, оставались в паре сотен ярдов за его  спиной.  Монастырь  был
убежищем для вышедших на покой служителей Бога в западной части пустыни.
   Источник шума находился где-то ниже по  склону,  который  он  был  должен
охранять.
   Аль Ассад засеменил вниз, доверяя больше  своим  ушам,  нежели  затянутым
катарактой глазам. И вот до него снова долетел этот звук. Такой звук  обычно
издает умирающий на дыбе человек.
   В тени большого валуна он обнаружил лежащего мальчика.
   На слова "Кто ты?" и "Не нужна ли тебе помощь?" не  последовало  никакого
ответа. Старик стал на колени. Скорее на ощупь, чем при помощи зрения понял,
что наткнулся на жертву пустыни.
   Он вздрогнул, ощутив под пальцами растрескавшуюся и иссохшую под  палящим
солнцем кожу лица.
   - Ребенок, - пробормотал он, - и не из Эль Акила.
   От мальчишки мало что осталось.  Солнце  выжгло  из  него  большую  часть
жизни, спалив не только тело, но и дух.
   - Поднимайся, сын мой. Отныне ты в безопасности. Ты пришел в Аль Хаба.
   Мальчик не отвечал. Аль Ассад попытался поставить его на ноги. Ребенок не
помогал и не мешал ему. Имам ничего не мог сделать.  У  мальчика  совсем  не
оставалось воли к жизни. Реакцией на все усилия старика было лишь  невнятное
бормотание, которое, как это ни удивительно, звучало так:
   - Я путешествовал с Ангелом Божьим и видел стены Рая.
   Пробормотав это, мальчик окончательно впал  в  беспамятство.  Аль  Ассад,
сколько ни пытался, так и не смог привести его в чувство.
   Старику пришлось совершить долгое и мучительное путешествие в  монастырь.
Через каждые полсотни ярдов он останавливался  и  возносил  молитву  Творцу,
дабы тот сохранил ему жизнь хотя бы до того момента, когда он донесет  весть
о ребенке до своего настоятеля.
   Его сердце вновь начало давать перебои, и он знал, что уже  совсем  скоро
Смерть примет его в свои объятия.
   Аль Ассад уже давно перестал  бояться  встречи  с  Черной  Дамой.  Совсем
напротив, он ждал того момента, когда она прижмет  его  к  своему  сердцу  и
освободит от многочисленных болезней и почти постоянной боли. Но  он  просил
отсрочки для того, чтобы успеть совершить свое последнее доброе дело.
   Господь возложил на него  и  на  монастырь  ответственность  за  ребенка,
которого милостью своей провел через пустыню к Святилищу.
   Смерть услышала и остановила уже занесенную над ним руку.  Возможно,  она
просто предвидела в будущем более обильную жатву.
   Поначалу настоятель старику не поверил и даже отчитал,  что  тот  оставил
вверенный ему пост.
   - Это все выходки аль Хабиб, - сказал он. - Сейчас они крадут нашу воду.
   Но аль Ассад сумел убедить настоятеля,  что,  впрочем,  не  сделало  того
счастливее.
   - Нам здесь только лишних ртов не хватает, - буркнул он.
   - "Ты ешь хлеб, когда брат твой голодает? Ты пьешь воду, когда брат  твой
умирает от жажды? В таком случае я скажу тебе…"
   - Избавь меня от цитат, брат. О мальчике позаботятся.
   Настоятель потупил взор. Его не ужасала мысль о  том,  что  скоро  Черная
Дама явится за аль Ассадом. Старик в последнее время стал  настоящим  чирьем
на заднице.
   - Вот видишь, - сказал он. - Его уже несут.
   Братья  поставили  носилки  у  ног  настоятеля,   и   тот,   склонившись,
внимательно осмотрел ребенка. Вид несчастного вызвал у него  отвращение,  но
настоятель, кажется, был потрясен вовсе не видом страдальца.
   - Это же Мика. Сын торговца солью аль Рами.
   - Но прошел целый месяц  с  того  дня,  когда  аль  Хабиб  обнаружил  его
караван! - запротестовал один из братьев. - Никто не может выжить в  пустыне
так долго.
   - Он сказал, что за ним ухаживал Ангел, - вмешался аль Ассад. -  Говорил,
что видел стены Рая.
   Настоятель бросил на старика неод