се равно стоит высоко, переправляться пока рискованно. Но завтра она спадет
достаточно, и переправа будет безопасной.
   Винченто приказал Рудду отнести остатки еды странствующим монахам, а  сам
лениво вышел на солнце погреть старые кости. Если он опоздает  на  трибунал,
здесь довольно свидетелей, чтобы доказать его невиновность. Пусть  Защитники
Веры поносят вышедшую из берегов реку, если им так  хочется.  Сомнений  нет,
поток уступит их познаниям в Святом Писании и усохнет. Даже разрушенный мост
восстановит сам себя под угрозой пыток.
   Нет, нет, прочь от подобных мыслей!  Нужно  упражняться  в  смирении.  Он
послал Вилла за письменными принадлежностями, вышел за арку ворот и присел у
обочины на один из больших камней. Один камень -  вместо  скамьи,  другой  -
вместо стола. Почему бы не использовать время с  пользой  и  не  подготовить
текст своего отречения, чтобы потом представить его перед трибуналом?
   Конечно, обвиняемый не должен  знать,  почему  его  вызывают.  Это  будет
первым вопросом Защитников. Такое начало часто  срывало  с  губ  обвиняемого
признание в неизвестных судьям грехах, но  сейчас  сомнений  в  поводе  нет.
Когда  пришел  вызов,  Винченто  понял,  что  противопоставил   себя   очень
могущественным людям, которые никогда ничего не забывают.
   Он  вытащил  из  походного  секретера  старое  письмо  Защитника  Белама.
"...поскольку доказательств движения мирового  шара  не  существует,  как  я
думаю, ибо такового предъявлено не было..."
   Доказательств не существует. Винченто дрожащей рукой вытер  лоб.  Теперь,
когда страх усилил ясность мысли, он видел, что его аргументы, основанные на
поведении приливов и солнечных пятен, ничего не доказывают. Истина  вошла  в
Винченто мимо доказательств. Он наблюдал в телескоп небо,  долго  размышлял,
глазами и разумом взвесил солнце, звезды и планеты, а истина  вошла  в  него
как откровение.
   Если бы теперь у него было простое, наглядное доказательство!  Он  бы  не
побоялся, он бы рискнул, он бы сунул врагов прямо носом в правду!
   Но поддержать настроение гордой непокорности  было  нечем,  и  оно  скоро
прошло. Истина в том, что он стар, испуган и ему придется отречься от  своих
идей.
   Он достал перо,  чернила,  чистую  бумагу,  начал  составлять  черновики.
Иногда переставал писать и просто  сидел  в  лучах  теплого  солнца,  закрыв
глаза.
   Вокруг костра Деррон  насчитал  семерых  солдат.  Солдаты  завтракали,  и
каждый с радостью принял глоток коньяка из его фляги,  и  теперь  был  готов
поговорить. Нет, ни в монастыре, ни в соборе не было других  людей.  Солдаты
об этом знали бы.
   Несколько минут спустя Деррон беззвучно вызвал Сектор.
   - Хроносектор слушает.
   Опять Командующий, - наверное,  ему  сон  не  требуется.  Но  Деррон  был
слишком возбужден и отбросил уставные формулы.
   - Посчитайте жизнелинии еще раз. Нас  здесь  тринадцать.  Если  получится
двенадцать, то один из этих милых людей сделан из микросхем вместо плоти. Но
если выйдет четырнадцать, то где-то прячется бандит  или  дезертир,  или  вы
неправильно читаете экраны.  Пунктирная  линия  была  ошибкой  -  здесь  все
мужчины, едва ли кто-то ждет ребенка.
   - Сейчас проверим. Ты же знаешь, данные иногда сложно обработать.  -  Тон
был мягкий, это  насторожило  Деррона  -  лучше  бы  его  отругали.  Значит,
положение Деррона было таким важным  для  операции,  что  Сектор  делал  все
возможное, чтобы облегчить Деррону действия.
   Солдаты, позавтракав и осушив флягу  Деррону,  занялись  важным  делом  -
убиванием времени. Рудд, кучер мессира Винченто, выводил тягунов  со  двора:
поискать траву. Вслед за животными  Деррон  покинул  двор  и  увидел  самого
Винченто, мирно и одиноко сидевшего на камне с пером и бумагой перед  собой.
Лучше и не надо.
   Вспомнив о  мифическом  тягуне  и  двуколке,  Деррон  изобразил  на  лице
отчаяние и пошел по  дороге  к  остаткам  моста,  якобы  искать  исчезнувшую
собственность.
   У разрушенного моста стояли два монаха, откинув серые капюшоны.  Лица  их
были непримечательными. Они обсуждали, каким способом можно будет  отстроить
моет. Деррон знал, что через год-два между опорами лягут новые каменные арки
и они прочно простоят три столетия, и три столетия спустя  молодой  историк,
аспирант, весело зашагает по этому мосту, и его любимая девушка будет так же
беззаботно идти рядом. Оба  будут  с  нетерпением  ждать  первой  встречи  с
древним городом и прославленным собором Оибога.  Река  будет  другая,  более
спокойная, и вдоль берегов вырастут деревья. А плиты  древней  дороги  будут
такие же...
   - Да пошлет вам Святейший хороший день, сэр!  -  Это  был  голос  монаха,
того, что казался потолще.
   - Доброго дня и вам, почтенные братья. Поднимается ли вода в реке?
   Лицо худощавого монаха было необыкновенно доброе. В жилистых  ладонях  он
вертел кусок кирпича, словно  собирался  немедленно  начать  восстанавливать
мост.
   - Вода спадает, сэр. А как течение вашей жизни, идет оно вниз или вверх?
   История с тягуном и повозкой показалась нудной и ненужной.
   - На такой вопрос непросто ответить.
   Но от других вопросов Деррон  был  избавлен,  внимание  монахов  отвлекли
несколько крестьян,  возникших  откуда-то  из  грязевых  далей.  Теперь  они
босиком шлепали вдоль высыхающего берега. Крестьянин впереди гордо покачивал
веревку с большой серебристой рыбой, недавно пойманной и еще бившей хвостом.
   Крестьяне остановились у обочины. Они небрежно поклонились Деррону  -  он
был недостаточно богато одет, чтобы вызвать робость.
   Крестьянин с рыбой  обратился  к  монахам,  но  остальные  принялись  его
перебивать.  Разгорелся  спор  -  кому  говорить,  кому  принадлежит   рыба?
Крестьяне пришли заключить с монахами сделку: не  примут  ли  святые  братья
самую большую и свежую рыбу из недавнего улова ("Мою рыбу, братья,  это  моя
леска!") в обмен на какую-нибудь действенную молитву для  увеличения  урожая
на полях?
   Деррон отвернулся - спор обещал  перерасти  в  ссору,  -  и  увидел,  что
Винченто по-прежнему сидит один. И в этот момент дух  Деррона  был  потрясен
видом собора Оибога.
   Шпиль возносил позолоченный знак  клина  на  высоту  двухсот  шестидесяти
футов. Камни башни, стен, летящие силуэты контрфорсов  были  густого  ясного
серого цвета, едва не светились на солнце. Цветные  стекла  витражей  внутри
восточной стены сейчас пылают живым огнем. Хрупкий шпиль и  стекло  восстали
из праха,  и  значит.  ...она  тоже  живая,  где-то  рядом,  он  ее  найдет.
Возрожденная иллюзия была сейчас сильнее всякой логики. Сейчас он услышит ее
голос, она позовет его, он протянет руку и...
   Всплеск. Толстый монах  смотрит  на  воду,  на  лице  у  него  удивление,
разочарование, а сухощавый стоит над  водой,  протянув  руку.  Большая  рыба
плещется в реке, наверное, умудрилась выскользнуть.
   ...коснется ее  теплой,  живой  кожи.  Ветер  теребит  ее  волосы  -  все
мельчайшие детали всплыли в памяти Деррона...
   Ноги понесли его прочь, обратно на  дорогу.  Мимоходом  он  отметил,  что
Винченто сидит на старом месте, один. Но в  монастырь  Деррон  не  вернулся.
Могучий собор на холме манил, и Деррон не спеша начал взбираться наверх.
   Брат Иованн с печалью смотрел на крестьян, а слова его  были  обращены  к
плескавшейся рыбине.
   - Брат-рыба, я вернул тебе свободу. Не потому, что нам не нужна  пища,  а
чтобы ты  мог  восхвалять  Господа,  посылающего  всякую  благодать  -  рыбу
удильщику, свободу рыбе.
   Иованн грустно покачал головой.
   - Как часто забываем  мы  воздать  благодарность,  тратим  усилия,  чтобы
обогнать ближнего!
   Рыба выпрыгнула, плеснула. Словно воздействие духа, пока  она  висела  на
крючке, лишило ее разума.
   Иованн грустно смотрел на карликовый рыбий шторм.
   - Утихомирься, брат-рыбка! Довольно! Живи в воде, а не на жгучем воздухе!
Благодари своим рыбьим способом!
   Плеск утих. Остатки пены унесло течением.  Тишина  нависла  над  берегом.
Крестьяне подняли руки  в  знаке  клина,  обменивались  быстрыми  взглядами.
Кажется, они не прочь были взять ноги в руки и смыться, но не  осмеливались.
Брат Саил, сам похожий на вытащенную на берег рыбу, смотрел то на  реку,  то
на брата Иованна.
   Иованн поманил Саила в сторону.
   - Я хочу уединиться на час, помолиться и попросить у Святейшего  очищения
от гнева и гордыни. И чтобы у этих бедных людей был добрый урожай. Поступи и
ты так же.
   Саил остался стоять с открытым ртом, а Иованн пошел к монастырю.
   Пока  Деррон  поднимался  по  ступеням  к  собору  на   холме,   ощущение
присутствия любви померкло. Ее гены сейчас  разбросаны  в  двух  тысячах  ее
предков,  в  их  хромосомах,  и  ближе  к  ней  не  подобраться.  Он   знал,
непроницаемая  стена  парадокс-петель  отсекла   возвращение   в   дни   его
собственной молодости.
   Но он не мог простить ее гибели, ее смерти вместе с миллионами остальных,
простить, что она покинула мир и бросила его одного.
   Крыша монастыря уже была ниже его ног. Он  увидел  опустошенную  паводком
долину. У. поворота лестницы миновал деревце и с болью  осознал,  что  через
три сотни лет оно станет мощным корявым стволом, с  тяжелой  густой  кроной,
дающей много прохладной тени. Он и она будут стоять рядом, будут смотреть на
долину, выбирая холм - вот тот самый, где сейчас не  росло  деревьев,  чтобы
построить там дом и вырастить детей.
   Но он поднимался и чувствовал - остановись он на миг, и уже не найти  сил
продолжать подъем. Вот и главный  вход  собора.  Память  сразу  узнала  узор
плиток  на  площадке.  Через  триста  лет  здесь  будут  ступать  их   ноги.
Зачарованный серым камнем фасада,  он  вспомнил  живую  изгородь,  статуи  -
неужели все, что он видит и слышит, не подтвердит ожидания? Юность и  любовь
здесь, еще живы, а война и скорбь - только проходящий страшный сон.
   Дождь и солнце пробудили ветви живой изгороди, они снова зеленели. Но  ее
голос больше не зазвучит здесь,  даже  если  он  простоит  перед  входом  до
скончания веков. Ему захотелось упасть на колени и  заплакать  навзрыд,  или
молиться: сознание утраты было невыносимо. Но прошли долгие секунды, и он  с
этим смирился.
   Или начал смиряться. Он понимал: для этого нужно время. Но знал, что если
это началось, то уже не остановится и теперь он не упадет. Плакать он уже не
будет: он будет жить.
   Он вошел в собор, двинулся  вдоль  нефа,  между  рядами  колонн.  Колонны
отделяли неф от боковых пределов, он  был  не  очень  широк  -  всего  футов
тридцать, но огромен в остальных измерениях - триста футов длиной, а несущие
балки вогнутого свода поднимались  над  полом  на  сотню  футов.  Да,  здесь
довольно места, чтобы укрыться и богу, и берсеркеру, или дезертиру,  который
давал путающую жизнелинию на экранах Сектора.
   Из-за суеверия сражающихся или по счастливой случайности, но  война  сюда
не ворвалась. Даже стекла  прекрасных  витражей  полностью  уцелели,  пылали
сейчас многоцветным взрывом красок, воспламеняли  полумрак  собора.  Боковые
ступени еще не успели стереться - им было не больше сотни лет.
   Когда Деррон подошел к центральной части, где пересекались неф и трансеп,
боковым зрением он уловил движение. По боковому проходу  приближался  монах,
надвинув серый капюшон.
   Деррон вежливо кивнул.
   - Добрый день, почтенный брат.
   Только тут его поразило - как успел один из монахов обогнать его,  первым
добраться до храма?  Он  всмотрелся  пристальней  и  увидел,  что  лицо  под
капюшоном было совсем не человеческим лицом. И  руки,  метнувшиеся  к  нему,
когда монах одним прыжком покрыл расстояние между собой и Дерроном, были  из
фальшивой плоти, и эта плоть уже раскрывалась на кончиках пальцев,  выпуская
стальные когти.

   Худощавый монах брел по древней дороге к монастырским воротам. Он миновал
арку, и Винченто уже вздохнул с облегчением  -  человек  пройдет  мимо,  как
вдруг монах остановился, изменил курс и направился к ученому.
   Он остановился в нескольких шагах, он улыбался, весь испачканный  грязью,
но с просветленным добрым лицом.
   - Бог наградит тебя, Винченто, ты уделил еду мне и моему товарищу.
   - Бог знает, его благосклонность мне необходима, брат, - коротко  ответил
Винченто. Странно, его не задела простая форма обращения. Стоявший перед ним
грязный  попрошайка  как  бы  находился  вне  рамок  социальных  статусов  и
условностей.
   Но осторожность всегда необходима. Может, это шпион Защитников Веры.
   Монах смотрел на листки перед Винченто как на зияющую рану на теле друга.
   - Винченто, зачем тратить ум и душу на  диспуты?  Результат  значения  не
имеет.  Главное  -  любовь  Бога.  Безумная  искренность   слов   уничтожила
подозрения
   Винченто. Но он только улыбнулся.
   - Ты, кажется, знаешь о  моих  неприятностях.  Но,  достопочтенный  брат,
понимаешь ли на самом деле, о чем идут споры  и  почему  я  их  веду?  Монах
немного подался назад.
   - Не понимаю и не хочу понимать. Это не мой путь.
   - Тогда извини, брат, не стоит меня учить - вести диспуты или не вести.
   Монах так смиренно принял упрек, что Винченто почувствовал укол  совести.
На этом спор - если это можно назвать спором, - кончился. Винченто выиграл с
легкостью бронированного рыцаря, сметающего с пути ребенка.
   Монах возвел к небу руки, благословляя,  и  пробормотал  несколько  слов,
предназначенных совсем  не  Винченто.  Потом  сразу  же  удалился.  Винченто
чувствовал сожаление. Он выиграл спор, но что-то при этом потерял.  Он  едва
не окликнул монаха,  чувствуя  желание  перебросить  мостик  через  пропасть
непонимания, но не окликнул. В самом деле, им нечего друг другу сказать.
   Однако его отвлекли от унизительного занятия, и  он  не  собирался  снова
браться за него.  Винченто  позвал  Вилла,  вручил  слуге  секретер,  а  сам
направил стопы вверх по солнечному склону.
   Обдумав ситуацию, он решил, что встреча в  соборе  будет,  скорее  всего,
насмешкой. Или провокацией врагов, мирских и  религиозных.  Они  постараются
втянуть его в авантюру накануне трибунала. Очень хорошо, пусть пытаются,  он
направит их оружие против них самих. Он знал, что никто  не  превзойдет  его
силой мышления.
   Винченто был уже в соборе и шел вдоль нефа. Справа и слева  параллельными
рядами  возвышались  поддерживающие  свод  колонны.  Достигнув  назначенного
места, Винченто поднял голову, взглянул в тень внутреннего  объема  могучего
шпиля.  Виднелись  рабочие  помостья  и  приставные  лестницы  к  ним,   они
начинались с уровня  хоров.  До  хоров  предстояло  добираться  по  винтовой
лестнице.
   В храме не было светильников и не было сквозняков, которые могли  бы  эти
светильники раскачивать. Да, если бы в дни юности  Винченто  этот  храм  был
приходским домом молитв, Винченто пришлось  бы  поискать  другое  место  для
разработки законов маятника,  -  ему  нечем  было  бы  развлечься  во  время
нагоняющих тоску воскресных проповедей.
   Из  темноты  внутренностей  шпиля  спускался  одинокий  канат.  Проследив
взглядом его длину, Винченто обнаружил, что  здесь  тоже  есть  маятник.  На
конце каната висел металлический шар, весом  не  уступавший  весу  человека.
Груз был оттянут в сторону, одним витком веревки привязан к колонне  в  углу
пересечения нефа и трансепта.
   Голова у старика закружилась, он потер шею. Зачем строителям маятник? Или
это только отвес? Но зачем такой груз? Несколько унций свинца справились  бы
с этой задачей.
   В любом случае, это был маятник. Винченто провел пальцем по веревке,  как
по струне, длинный канат маятника нежно завибрировал,  груз  закачался,  как
корабль на якоре. Развязать узел и...
   Колебания скоро затихли, канат, груз, веревка замерли в неподвижном сером
воздухе. Корабль-маятник вошел в сухой док.
   Так поднимем же паруса!  Какой-то  внезапный  импульс  заставил  Винченто
потянуть за узел веревки. Узел разошелся с неожиданной легкостью.
   Груз, казалось, не желал трогаться с места. Глаза Винченто  обратились  к
вышине собора  -  как  возможно,  чтобы  лишь  длина  каната  так  замедляла
движение?
   Не спеша досчитал до четырех -  столько  нужно  маятнику,  чтобы  достичь
центра пересечения нижней точки пути. Еще четыре счета, пока груз взойдет по
плавной кривой и застынет на миг, едва не касаясь противоположной колонны.
   Величественно ходил маятник туда и обратно, металлический  шар  натягивал
канат, описывал  абсолютно  правильную  дугу.  Такой  груз  и  так  свободно
подвешенный, мог колебаться многие часы, не изменяя амплитуды.
   Однако, погодите, что-то не так. Винченто прищурился, следя за маятником.
Потом  прислонился  к  колонне,  держа  голову  неподвижно,  проследил   еще
полдюжины колебаний.
   Стой, зачем он сюда пришел? Да, кто-то должен с ним встретиться...
   Но вот маятник... Винченто нахмурился, тряхнул головой.  Потом  посмотрел
вокруг. Нужно удостовериться в одной вещи - происходит это на самом деле или
только мерещится.
   Неподалеку стояли столярные козлы. Он подтащил  козлы  к  нужному  месту,
уложил на  них  планку  перпендикулярно  плоскости  колебаний  маятника.  На
шаре-грузе внизу был  выступ.  Отлично,  этот  шип  сейчас  хорошо  послужит
Винченто. Поверх первой планки положил вторую, начал потихоньку сдвигать все
сооружение, придавая нужное положение планкам. Теперь в каждом  качании  шип
груза проходил в дюйме от верхней планки.
   Можно сделать отметки на доске... Нет, есть кое-что получше. Где-то здесь
он видел песок... Вот, целая куча в корыте для раствора, у  входа  в  первую
боковую капеллу. Песок влажный - уже долго стоит  дождливая  погода.  Набрав
пригоршню, Винченто высыпал песок на верхнюю доску. Уплотнил песок, выстроил
стеночку в пару дюймов высотой. Между двумя  качаниями  маятника  пододвинул
доску вперед. Теперь песчаная стенка была на пути груза.
   Прекрасный эксперимент, подумал Винченто удовлетворенно.  Шип  шара  чуть
коснулся песчаного гребешка, оставил черту,  сбросил  несколько  песчинок  и
унесся вверх, откусив от вечности крохотный кусок.
   Винченто не отрывал взгляда от груза. Только сейчас  он  услышал,  как  с
шипением режет воздух канат маятника.
   Шип, вернувшись к песчаной стенке, сделал новую отметку. Она не совпадала
с первой! Только соприкасалась с ней. Груз снова умчался,  влекомый  могучим
моментом движения. Могучим и ритмичным, как пульс сердца самого собора.
   Шестнадцать секунд спустя третья отметина появилась рядом со  второй,  на
таком же расстоянии, как  вторая  от  первой.  За  три  колебания  плоскость
маятника сместилась на полпальца. Да, глаза Винченто не обманули,  плоскость
колебаний медленно отклонялась по часовой стрелке.
   Может, раскручивается  канат?  Тогда  отклонение  должно  идти  в  разные
стороны, должна меняться амплитуда. Винченто, забыв о ноющей шее,  уставился
в темноту шпиля.
   Если бы он когда-нибудь смог повторить опыт,  изучить  такой  маятник  на
досуге. Но даже если не подведет здоровье и он избежит  заключения...  такие
вот башни встречаются не часто. Может, в другом соборе или университете,  но
он не желал снисходить до сотрудничества с университетскими недоумками.
   ... Предположим, что  боковая  прогрессия  на  связана  с  раскручиванием
каната. У Винченто возникло знакомое чувство, он был на  пороге  озарения...
как   тогда...   В    смещении    маятника    было    нечто    элементарное,
основополагающее...
   Ширина выщербленной полоски на гребне из песка достигла двух дюймов.
   Как закреплен канат наверху, озадаченно подумал Винченто.  Нужны  молодые
ноги! За ними Винченто и отправился. По пути вдоль  нефа  он  несколько  раз
оглядывался на маятник, словно на неожиданно вспыхнувшую звезду.
   Деррону был виден только верхний сегмент качавшегося каната. И  видел  он
только одним глазом - нечеловеческая сила прижимала голову к шершавым доскам
верхней платформы помостьев, куда его затащил  берсеркер,  как  беспомощного
младен