сгружали большие мраморные блоки:  сегодня
же прославленный скульптор выберет  подходящий  блок  и  начнет  работу  над
статуей Набура.
   Впрочем, какая разница? Каждый из восьмидесяти  предшественников  Викария
жаждал осчастливить потомков этим знаком мирской славы.
   Викарий  отвернулся  от  окна,  взметнув  полы  белой  рясы.  Он  заметил
неодобрительное выражение на лице Белама.
   Сердитым тенором,  уже  сорок  лет  похожим  на  голос  старика,  Викарий
произнес:
   - Статую мы поместим на Большой площади, дабы величие Храма и  нас  самих
было укреплено в глазах мирян!
   -  Да,  мой  Викарий,  -  спокойно  ответил  Белам.  Вот  уже   несколько
десятилетий, как он носит звание Защитника  Веры  и  Принца  Храма.  На  его
глазах приходили и уходили многие, и дурное настроение Викария не  было  для
него чем-то необычным.
   Набур решил, что проблему нужно рассмотреть подробнее.
   - Белам, повышенное уважение нам необходимо.
   Неверные и еретики дробят врученный в наши руки мир.
   - Последнее вырвалось, как крик из глубины сердца Викария.
   - Твердо верю я, мой Викарий, что и вера  наша,  и  армия  -  все  выйдут
победителями.
   - Победят? - Викарий величаво прошествовал  к  Беламу,  искривив  губы  в
горькой насмешливой улыбке.
   - Само собой! Когда-нибудь. Еще до конца мира! Но сейчас,  Белам,  сейчас
Святой Храм изранен и кровоточит, и мы...  -  Голос  Викария  упал  до  чуть
слышного шепота. - И мы переживаем тяготы немалые. Немалые и многочисленные,
Белам. Тебе не понять, не поднявшись на наш трон.
   Белам поклонился с молчаливым и искренним почтением.
   Викарий принялся мерить зал шагами, полы белого одеяния  развевались.  Но
сейчас у него была цель. С  заваленного  бумагами  рабочего  стола  он  взял
брошюру, потрепанную от  многократного  чтения,  помятую,  как  если  бы  ее
неоднократно швыряли через всю комнату.
   Беламу брошюра была хорошо знакома. Еще одна причина  сегодняшней  грозы,
подумал он с привычным холодом изощренного в софистике теолога. Сравнительно
небольшая заноза. Но именно эта колючка ужалили Набура в нежнейшую часть его
тщеславия.
   Набур потряс книжицей перед Беламом.
   - Ты отсутствовал, Белам, мы не могли обсудить вот  это...  предательскую
мерзость мессира Винченто! Так называемый "Диалог о движении  приливов!"  Ты
читал?
   - Я...
   - Гнусного писаку интересуют вовсе не приливы. Цель  брошюры  -  еще  раз
возвестить миру о еретических бреднях автора. Он мечтает превратить надежную
твердь под ногами в пылинку, отправить нас в полет вокруг солнца!  Но  этого
мало! Ему и этого мало!
   Белам нахмурился, он был откровенно озадачен.
   - В чем же дело. Викарий?
   Набур, пылая гневом, наступал на  него,  словно  Защитник  был  в  чем-то
виноват.
   - В чем дело? Я тебе расскажу! Брошюра написана в форме спора трех лиц. И
под лицом, которое защищает традиционные идеи  и  именуется,  следовательно,
как "простодушный" и "стоящий ниже уровня развития достойного человека", под
этим персонажем Винченто подразумевает нас!
   - О, мой Викарий! Набур решительно кивнул.
   - Именно нас. Некоторые наши слова вложены прямо в уста простака!
   Белам с сомнением покачал головой.
   - Винченто всегда легко увлекался спором, вдавался в крайности. Я склонен
все же думать, что ни в этой, ни в других брошюрах он не  стремился  унизить
достоинство моего Викария лично или Святого Храма вообще.
   - Я знаю, к чему он стремился - едва не заорал Викарий Набур, а потом он,
самый высокочтимый и самый, - возможно, - ненавидимый в мире, несущий  самый
тяжкий - как он считал, - богом данный груз обязанностей,  застонал  и,  как
испорченный, балованный ребенок, шлепнулся в кресло.
   Разрядив  гнев,  Викарий  вскоре  пришел  в   спокойное,   рассудительное
состояние ума.
   - Белам!
   - Да, мой Викарий.
   - Ты успел изучить брошюру? У тебя ведь было немного времени в дороге?  Я
знаю, брошюра разошлась широко.
   Белам подчеркнуто серьезно склонил голову в знак согласия.
   - Тогда познакомь нас с твоим мнением.
   - Мой Викарий, я теолог,  а  не  натурфилософ.  Я  проконсультировался  с
астрономами и другими учеными и выяснил, что  большинство  поддерживает  мое
мнение в этом вопросе. То есть рассуждения Винченто о приливах еще ничего не
доказывают, если речь идет о движении  небесных  тел,  и  при  этом  они  не
слишком достоверны в отношении самих приливов.
   - Он думает, мы дураки. И блеском умных слов хочет заставить нас  принять
ту низкопробную логику, которую нам подсовывает. И надеется, что мы даже  не
заметим его издевательства! - Викарий привстал,  но  тут  же  занял  прежнее
место.
   Белам предпочел не говорить об этой версии, в которую сам он, кстати,  ни
на йоту не верил, - о том, что целью брошюры было,  якобы,  святотатственное
издевательство. Ход светил - сама по себе важная проблема.
   - Как, может быть, помнит Викарий, несколько  лет  назад  я  имел  случай
отправить Винченто письмо касательно  его  рассуждений  о  гелиоцентрической
теории Вселенной. И это вызвало опасения относительно моих качеств Защитника
Веры.
   - Мы хорошо помним этот случай, гм-мм. Собственно,  мессир  Винченто  уже
вызван сюда и предстанет перед трибуналом - он нарушил ваше предписание того
времени... Что вы ему тогда писали, Белам? В каких дословно выражениях?
   Белам немного подумал, потом начал отвечать, медленно и четко выговаривая
слова:
   - Я писал, что, во-первых, математики могут производить любые  вычисления
и публиковать все, что желают,  касательно  наблюдений  за  небом  и  других
природных феноменов, но при условии, что они  остаются  в  рамках  гипотезы.
Во-вторых, совсем другое дело,  если  кто-то  начнет  доказывать,  будто  бы
солнце в самом деле находится в центре Вселенной,  а  наш  планетный  шар  в
самом деле вращается вокруг оси с запада на восток, один  оборот  в  день  и
один оборот вокруг солнца за  год.  Такие  утверждения  чрезвычайно  опасны.
Формально они не еретические, но могут нанести вред вере, противоречат
   Святому Писанию.
   - Твоя память, Белам, как всегда, выше всяких похвал. И когда ты отправил
предостережение?
   - Пятнадцать лет назад, мой Викарий. - Белам  натянуто  улыбнулся.  -  Но
должен признаться, сегодня утром перечитал копию из нашего архива.
   Он снова стал серьезен.
   - В-третьих, я написал Винченто, что, имея доказательство  новой  картины
Вселенной, мы были бы вынуждены пересмотреть  истолкование  глав  Священного
Писания,  утверждающих  обратное.  Нам  уже  приходилось  менять   прочтение
Писания, например, в отношении формы мира. Но пока таких доказательств  нет,
нельзя игнорировать традиционное мнение и мнение власть предержащих.
   - Нам представляется, что ты писал верно, как и всегда.
   - Благодарю, мой Викарий.
   На лице Викария отразились удовлетворение и злоба одновременно.
   - Сомнений нет, брошюрой Винченто нарушил запрет!  Тот  спорящий,  в  чьи
уста  он  вкладывает  собственное  мнение,  не   представляет   убедительных
доказательств, приемлемых для простых смертных. Но он спорит  и  доказывает,
что мир крутится волчком! И стремится убедить читателя. И, наконец... -  Тут
Викарий с трагическим видом встал, - он использует  наш  довод  о  том,  что
Господь способен на любое чудо вне рамок  научной  достоверности.  Этот  наш
довод звучит из уст простака-олуха, который потерпел поражение в  споре.  Он
цитирует наше мнение как происходящее из уст  "человека  глубоких  познаний,
точка зрения которого сомнению не  подлежит".  На  этом  остальные  спорящие
ханжески заявляют, что прекращают спор, и решают пойти  подкрепиться.  Разве
не ясно, что они - и автор с ними! - потихоньку над нами хихикают?
   Пока Викарий приходил в себя, в покоях царила тишина. Ее  нарушал  шум  и
смех рабочих во дворе. Что они там делают? Ах  да,  сгружают  мрамор.  Белам
быстро пробормотал молитву: да не придется ему вновь  сооружать  костер  для
еретика! Набур заговорил, но уже спокойным тоном: - Итак, Белам,  не  считая
приливов, думаешь ли ты, что имеется  доказательство  для  идеи  Винченто  о
вращающемся мире? Которое он мог бы дерзко представить перед трибуналом и...
нарушить его ход?
   Белам подобрался.
   - Мой Викарий, суд  над  Винченто  нужно  вести  с  величайшим  старанием
выяснить истину. Винченто может спорить, защищая себя...
   - Конечно, конечно! - Набур замахал рукой, как будто отгонял насекомое, -
этот жест заменял ему извинение. И замолчал - он ждал ответа.
   Белам хмуро глядел в пол, потом начал, как бы  сказали  в  Современности,
брифинг по сути проблемы.
   - Мой  Викарий,  все  эти  годы  я  старался  не  отставать  от  движения
астрономической мысли. Многие астрономы - враги мессира Винченто, потому что
он дерзкий спорщик, такого трудно переносить, а  когда  он  прав  -  втройне
трудно. - Белам быстро взглянул на Набура, но  Викарий  был  спокоен.  -  Не
правда ли, что брошюру, мой Викарий,  принес  вам  один  священник-астроном,
которого Винченто разгромил в диспуте?
   Хотя Белам знал нескольких подобных лиц, сейчас он бросал шар наугад.
   - Гм, возможно, вполне возможно. Но Винченто оскорбил Храм, и  если  даже
факт оскорбления стал нам известен таким путем. Теперь оба пожилых  человека
мирно двигались по комнате, как две  планеты,  попавшие  в  сферу  взаимного
возмущения.
   Защитник Веры сказал:
   - Я хочу показать, как трудно получить беспристрастное  свидетельство  по
делу от других ученых. И все  же,  хотя  астрономы  не  собираются  защищать
Винченто,  я  знаю,  что  многие  используют  в  вычислениях  математическое
предположение, что планеты, пусть некоторые, вращаются  вокруг  солнца.  Эти
расчеты точнее, красивее,  больше  удовлетворяют  астрономов,  не  требуется
столько эпициклов для придания орбитам формы окружности... Естественно, идея
рождена не Винченто, как и идея о шарообразности нашего мира.
   -  Да-да,  формулы  Винченто  помогают  сделать  расчеты  точнее.  Но  не
отвлекайся! Есть ли у него доказательство? Математическое или  иное?  Ясное,
очевидное, доказательство любого рода?
   - Я бы сказал, что скорее наоборот.
   - Ха! - Набур посмотрел в лицо Беламу.
   - Если у Винченто было доказательство, он бы напечатал его в  брошюре,  -
спокойно сказал Защитник. - Наоборот, имеются  свидетельства  того,  что  он
заблуждается. - Белам повел слабыми  пальцами  кабинетного  ученого,  словно
собирался поймать пушинку. - Если бы наш шар ежегодно  путешествовал  вокруг
солнца, видимое положение неподвижных звезд менялось бы с каждым месяцем  по
мере того, как мы приближались к одному созвездию и удалялись от другого. Но
такого смещения не наблюдается.
   Викарий Набур кивал с довольным видом.
   Белам пожал плечами.
   - Конечно, можно сказать, что звезды так удалены,  что  наши  инструменты
смещения не обнаруживают. Винченто найдет аргументы в свою пользу, если  ему
понадобится... Боюсь, ни один астроном не сможет доказать  ошибку  Винченто,
как бы многие из них того ни желали. И я думаю, мы должны признать, что  вид
небес не изменился бы существенно, если бы мы на самом деле двигались вокруг
солнца.
   - Этого достаточно любому здравомыслящему человеку.
   -  Совершенно  верно,  мой  Викарий.  Как  я  писал  Винченто,  там,  где
отсутствуют доказательства,  мы  не  имеем  права  поворачиваться  спиной  к
традициям и заменять Святое Писание притянутыми за уши толкованиями. - Голос
Белама повысился, приобретая силу, потрясавшую  суды.  -  Мы,  слуги  Храма,
имеем торжественное обязательство перед Богом - охранять истину, открываемую
Святым Писанием. Все, что я писал пятнадцать лет назад, верно и сегодня. Мне
не предъявлено доказательств движения мира,  и,  следовательно,  я  не  могу
верить, что движение есть!
   Викарий опустился в кресло. Лицо его стало почти нежным, когда он  поднял
руки и решительно хлопнул по резным подлокотникам.
   - Тогда наше решение таково -  ты  и  другие  Защитники  Веры  продолжите
работу над обвинением. - Сначала Набур  говорил  как  бы  с  сожалением,  но
постепенно злость вернулась к нему, хотя уже  и  не  столь  ярая.  -  Мы  не
сомневаемся - Винченто можно обвинить и признать виновным в нарушении твоего
запрета. Но пойми, мы не желаем, чтобы на нашего  заблудшего  сына  наложили
слишком суровое наказание.
   Белам ответил благодарным поклоном.
   Набур продолжал:
   - Мы милостиво устанавливаем, что на Веру он не покушался и не  стремился
оскорбить нас лично. Он всего лишь чересчур упрям и горяч в споре. И ему  не
хватает благодарности и смирения. Он должен усвоить одно: ни в какой сфере -
ни  в  духовной,  ни  в  естественной  -  он  не  смеет  представлять   себя
единственным  авторитетом...  Разве  не  пытался  он  однажды   учить   тебя
теологии?
   Белам еще раз согласно склонил  голову,  напомнив  себе,  что  не  должен
искать личного удовлетворения в приближающемся унижении Винченто.
   Но Набур не мог оставить этой темы!
   - О да, я мог бы его проклясть! Ведь в прошлом мы первыми  удостоили  его
похвалы за успехи. Мы одарили  его  личной  аудиенцией.  Мы  выказали  такую
степень дружелюбия, какой не всегда удостаивали принцев! Прежде, чем сесть в
это кресло, мы сами написали брошюры, где хвалили Винченто.  И  вот  чем  он
отплатил нам!
   - Я понимаю, мой Викарий.

   - Как  я  заметил,  вы  просите  направить  вас  в  определенный  момент,
полковник Одегард.
   Полковник Лукас, хотя обращение  Деррона  было  формальным,  говорил,  не
вынимая изо рта сигары: они иногда  проводили  время  в  одной  компании,  и
сейчас ему
   Нужно было выбрать  верный  тон.  Если  бы  он  был  другом  Деррона,  то
отказался бы проводить тест. Но были ли у Деррона друзья  среди  живых?  Чан
Амлинг... старый однокашник, конечно... Но едва ли близкий,  как  говорится,
закадычный друг. Таких у него вообще не было. Лукас смотрел на Деррона.
   - Да, я просил, - сказал Деррон, чувствуя, что пауза затянулась.
   Лукас передвинул сигару из одного угла рта в другой.
   - Винченто проведет два дня под Оибогом. Задержка в пути на трибунал.  Он
ждет, пока спадет вода в реке. У  вас  особые  причины  выбрать  именно  это
место?
   Причины у Деррона были. Но сейчас он не хотел о них говорить. Он даже  от
себя самого держал их в секрете.
   - Просто я хорошо знаю это место. Однажды я там  провел  целые  каникулы.
Это одно из мест, которые мало изменились за последние триста-четыреста лет.
   Конечно,   и   город,   и    оибогский    собор    вместе    с    другими
достопримечательностями поверхности сейчас относились как к физическому, так
и к грамматическому прошлому. Но те каникулы Деррон провел с ней. Он  поймал
себя на том, что сидит, как истукан, и несколько расслабился.
   Щурясь сквозь сигарный дым, полковник Лукас перебирал  бумаги  на  столе,
потом задал хитрый вопрос - один из целого набора хитрых вопросов.
   - Есть ли у вас вообще причины проситься в агенты? Вопрос тут же вызвал в
памяти Деррона лицо Матта, потом Ая: они слились в одну фигуру короля. И чем
дальше от современности, тем грандиознее  становилась  фигура  -  как  гора,
удаляясь от которой, видишь, что она начинает расти на фоне неба.
   Но о такой причине Деррон не  хотел  говорить:  он  не  хотел  показаться
чересчур благородным.
   - Как я уже упоминал, я хорошо знаю этот период. И думаю, что справлюсь с
заданием. Как и все мы, я хочу выиграть войну. - Нет, он  бормочет  какие-то
пропагандистские штампы. Лучше свести дело к шутке. - Вообще-то я гоняюсь за
престижем. Самоутверждение. Повышение. Выбирайте, что именно. Попал  я  хоть
раз в яблочко?
   - А где оно? - хмуро пожал плечами Лукас. -  Не  знаю,  почему  я  должен
спрашивать об этом... почему все бегут  в  агенты?  -  Он  аккуратно  сложил
листики стопкой, положил прямо перед собой.  -  Итак,  полковник,  еще  один
вопрос, и я поставлю  на  вас  штамп  "Годен  в  агенты".  Ваши  религиозные
взгляды?
   - У меня их нет.
   - Но как вы относитесь к религии? Спокойно, спокойно.
   - Честно говоря, я считаю, что храмы и боги - это для тех, кому  нужны  в
жизни костыли. Ну и прекрасно. Я потребности в подпорках пока не испытываю.
   - Понятно. Это существенный вопрос - мы бы не хотели  послать  в  прошлое
человека, склонного к идейной  лихорадке.  -  Лукас  повел  плечом,  как  бы
извиняясь. - Вы историк и лучше меня понимаете, как тогда были важны догмы и
доктрины. Религиозные и философские споры собирали в себя всю энергию эпохи.
   - Да, я понимаю, - кивнул Деррон. - Вам не нужны  фанатики  любого  рода.
Что ж, я не из воинствующих атеистов. Совесть  позволяет  мне  играть  любую
роль, если необходимо.
   Кажется, он слишком много говорит, но нужно  убедить  Лукаса,  ему  нужен
зеленый свет. - Если необходимо, я буду неистовым монахом, буду  плевать  на
Винченто.
   - Сектор от вас такого не потребует. Ладно, Деррон, вы приняты.
   И Деррон постарался, чтобы радость не слишком  откровенно  отразилась  на
лице.
   Сектор решил, что  больше  всего  Деррону  подходит  роль  странствующего
ученого. Ему дали имя Валзая и начали лепить скелет личности, в  истории  не
существовавшей. Предполагалось, что родом он будет из  Моснара,  далекой  от
родины Винченто страны, большей частью верной Святому Храму.  Валзай  должен
был стать странствующим  интеллектуалом  эпохи  Винченто.  Словно  священные
коровы, бродили они  от  одного  университета  или  богатого  покровителя  к
другому, легко пересекая маловажные политические и языковые границы.
   Для Деррона и десятка остальных агентов, преимущественно мужчин, началась
напряженная и насыщенная подготовка. Им предстояло, в одиночку  или  парами,
постоянно держать Винченто под наблюдением  во  время  вдвойне  критического
отрезка жизни - несколько дней до трибунала и в период его. Каждый агент или
их  пара  будут  вести  наблюдение  день-два,  потом  предполагалась  смена.
Напарником Деррона назначили Чан Амлинга, тоже половника. Амлинг должен  был
играть странствующего монаха, которых во времена  Винченто  было  более  чем
достаточно  и  которые  отличались  -  в  большинстве  -  не  очень  строгой
дисциплиной.
   Программа подготовки была напряженной, включая имплантацию коммуникаторов
в кости черепа и челюсти. Агент мог связываться с Сектором, не размыкая губ,
и не были нужны громоздкие устройства вроде шлемов.
   Нужно было выучить язык, правила поведения, запомнить сведения о  текущих
событиях. Память же о некоторых последующих событиях - подавить. Нужно  было
научиться приемам связи и владения оружием - и все это за считанные дни.
   Погруженный в подготовку, усталый, Деррон не без удивления  заметил,  что
Лиза теперь работает в Секторе вместе  с  девушками,  чьи  спокойные  голоса
передавали информацию и приказы на отдельные мониторы  часовых  экранов  или
операторам сервокомплексов, или даже живым агентам в прошлом.
   Свободного времени у него теперь были буквально минуты, и он  не  пытался
поговорить с Лизой. Мысль о возвращении в Оибог вытеснила все остальные.  Он
чувствовал себя на пути к единственной своей любви. Люди из плоти и крови, в
том числе и Лиза, приобрели свойство теней, и ощущение это  становилось  все
сильнее по мере того, как все ярче делалось прошлое.
   Однажды он и Амлинг сидели в креслах на Третьем Уровне Сектора в перерыве
между тренировками. Лиза проходила мимо. Она остановилась.
   - Деррон, желаю удачи.
   - Спасибо. Бери стул, садись. Она села. Амлинг  вдруг  решил,  что  нужно
размяться, и удалился вперевалку.
   - Деррон, я не должна была обвинять тебя в гибели Матта, - сказала  Лиза.
- Я знаю, ты не хотел его смерти. Ты чувствовал то же самое, что  и  я.  Это
была не твоя вина. Она говорила как о потерянном в войне  друге.  Совсем  не
так, как говорят люди, чья жизнь рушится со смертью любимого...
   - Мне нужно было справиться с собой... Ты знаешь, у меня были проблемы...
Но это меня не извиняет