й
вариант: объявить о курсе на колонизацию - и действительно начать подготовку
к колонизации, но отнести дату начала конкретных действий куда-то в  неясное
будущее. Конечно, люди еще не утратили боевой дух, позволяющий  им  покидать
насиженные места и основывать колонии.
   Вариацией на эту же тему являлся план - точнее, несколько планов, создать
тайное  хранилище  генофонда  человечества  на  тот   случай,   если   вдруг
берсеркерам все же удастся  уничтожить  все  ныне  заселенные  планеты.  Для
выполнения этого плана  требовалось  подыскать  подходящую  планету  земного
типа, хорошо укрытую и до этого неизвестную. Сторонники этой идеи  обрыскали
всю Галактику в поисках  подходящей  планеты,  а  лучше  не  одной.  Отыскав
наконец предмет своих мечтаний, они вычеркнули  упоминания  о  нем  из  всех
документов, чтобы берсеркеры никогда не узнали о существовании этой планеты,
даже если какая-то документация и попадет к ним.
   Госпожа Энгайдин объяснила, что колонизационный план  фонда  Сардоу,  как
его стали называть на перенаселенных планетах, не входящих в  сферу  влияния
премьера Дирака, старается  учесть  все  аспекты  проблемы.  Предполагалось,
например, что зародыши будут помещаться в  маточные  репликаторы  уже  после
того, что  колонизационный  корабль  или  корабли  доберутся  до  подходящей
планеты.
   Чем дольше Кенсинг слушал подобные объяснения, тем больше  крепло  в  нем
подозрение,  что  этот  план  годится   лишь   на   то,   чтобы   обеспечить
конструкторов, инженеров и специалистов по планированию работой и пищей  для
обсуждения. У  них  появлялась  возможность  создать  видимость  осмысленной
деятельности и сделать  перед  обществом  вид,  что  это  не  просто  способ
отложить на  неопределенное  время  решение  дальнейшей  судьбы  этих  самых
накопившихся зародышей.
   Обещание  разработать  теоретическую  методику   колонизации   или   даже
систематическое изучение ее трудностей приносило людям на  множестве  планет
немалое удовлетворение, поскольку позволяло считать, что проблема  решается,
а не просто отложена в долгий ящик.
   Сколько   маточных   репликаторов   следовало   установить   на    каждом
колонизационном корабле? Этот вопрос все еще не был решен. На биостанции  их
находилось   больше   сотни.   Конечно,   при   необходимости   и    наличии
соответствующей технической базы их число можно и увеличить.
   И  конечно  же,  биостанция,  предшественник  настоящих   колонизационных
кораблей, была оснащена оборудованием, позволяющим  поддерживать  нормальную
жизнедеятельность по крайней мере двадцати-тридцати взрослых людей, техников
и ученых, в течение длительного отрезка  времени.  Была  отлажена  замкнутая
система очистки воздуха и  воды  и  производства  пищи.  Уже  многим  ученым
довелось пожить и поработать на борту биостанции.
   Естественно,  зародыши  должно  было  сопровождать  некоторое  количество
приемных родителей из числа добровольцев. Анюта как-то призналась  Кенсингу,
что она и сама намеревалась посвятить жизнь этой задаче, но потом  встретила
его и предпочла остаться дома и выйти замуж.
   Пребывающий в анабиозе доброволец,  который  сейчас  находился  па  борту
яхты, был мужчиной. Кенсинг узнал это из данных местной справочной  системы,
когда добрался до отдаленного коридора, в котором  находился  ряд  аварийных
медотсеков. Из них занят был только один. Человека, лежащего в этом  отсеке,
звали Фоулер Аристов. Возраст к моменту погружения в  длительный  анабиоз  -
двадцать лет. Далее шел длинный перечень прочих данных о господине Аристове,
но они уже мало интересовали Сандро. Такая  преданность  делу  произвела  на
Кенсинга немалое впечатление, хотя нельзя было сказать, что это  впечатление
было таким уж благоприятным. Молодой человек подумал, что здесь больше всего
подходит определение "фанатизм". Хотя, конечно, с субъективной точки  зрения
длительное погружение в  анабиоз  ничем  не  отличалось  от  краткосрочного.
Доброволец просто ложился на койку санитарного отсека  и  засыпал.  А  после
пробуждения за какой-нибудь час  его  умственные  и  физические  способности
полностью восстанавливались, и человек мог приниматься за выбранную работу.
   Поразмыслив, Кенсинг не стал выдвигать никаких возражений против  наличия
на борту человека, погруженного в глубокий анабиоз. В конце концов, на  яхте
было еще пять медотсеков, а  в  космических  сражениях  редко  бывает  много
раненых. Так или  иначе,  но  доброволец  сам  решил  сыграть  с  судьбой  в
лотерею-Время истекало. До отправления эскадры мстителей оставался час.

ГЛАВА 5

   Поцелуй от Дженни пылкий
   Мне достался в знак привета,
   Время-вор, в свою копилку
   Не забудь внести и это.

   Помяни про тяжкий путь,
   Про напасти, невезенье,
   Про нужду - но не забудь,
   Поцелуй от Дженни...
   Дж.Г.Ли. Хант, перевод С Лихачевой.

   Последние звуки песни растаяли в воздухе. Длинные  бледные  пальцы  певца
застыли на струнах его  необычного  музыкального  инструмента.  Он  замер  в
полной неподвижности, и что-то в  выражении  его  лица  заставляло  зрителей
предположить, что спеть следующую  строчку  ему  помешало  какое-то  сильное
чувство.
   Впрочем,  вся  аудитория  певца  состояла  из  одного  человека  -   леди
Женевьевы.
   Нежная красота леди Женевьевы производила необычайно сильное  впечатление
на всех, кому довелось ее  увидеть.  Сейчас  леди  Женевьева  была  одета  в
переливающееся искрами белое платье, словно предназначенное  для  старинного
свадебного обряда. Она полусидела-полулежала на скамье из серого  камня.  На
вид скамья казалась весьма древней, так же  как  и  окружающие  монастырские
стены. Покрывающая скамью резьба -  изображения  фантастических  животных  -
наполовину стерлась под воздействием времени и  погоды,  а  кое-где  по  ней
ползли пятна лишайника. Еще до прихода  леди  кто-то  заботливо  положил  на
каменную скамью целую груду мягких подушек - синих, красных и желтых,  почти
тех же оттенков, что и в изобилии растущие вокруг цветы.
   - Вы поете прекрасно, - подбодрила леди  своего  кавалера.  Ее  голос  от
природы  был  не  слишком  сильным,  но  зато  сейчас  Женевьева  больше  не
задыхалась при каждой попытке произнести хоть слово.
   - Благодарю вас, моя госпожа. - Сидящий  в  потоке  золотистых  солнечных
лучей менестрель слегка расслабился и повернулся лицом к  слушательнице.  Он
размашистым движением сорвал с головы украшенную плюмажем  шляпу,  прочертил
ею какую-то причудливую фигуру, на мгновение приостановился, словно не зная,
что делать со шляпой дальше, а потом  швырнул  ее  за  благоухающую  клумбу.
Удивительных цветов. Эти цветы невольно привлекали к себе внимание  всякого,
кто их видел: светло-серые каменные стены, широкий  двор,  поросший  травой,
вдоль одного края двора насыпь высотой по колено, и  поверх  этой  насыпи  -
буйство ослепительно ярких красок. Леди понятия не имела, что за  мир  лежал
за  окружающими  двор  древними  стенами;  впрочем,  ее,   кажется,   вполне
устраивало, что этот мир держится в отдалении.
   Легкий  ветерок  всколыхнул  кружева  белого  платья.  В  голове  у  леди
Женевьевы  теснилось  множество  вопросов,   и   некоторые   из   них   были
действительно пугающими.
   Для начала леди выбрала вопрос, который показался ей банальным,  но  зато
безопасным:
   - А кто написал эту песню? Вы? Менестрель кивнул, потом заколебался:
   - Точнее, моя здесь только музыка. Я был бы рад, если бы мог сказать, что
и стихи принадлежат мне. Но я  вынужден  признать,  что  на  самом  деле  их
написал некий человек по имени Ли Хант. Он жил  много  сотен  лет  назад,  и
писал он не о вас, а о другой леди, носившей то же самое имя.  Возможно,  вы
помните - однажды я уже говорил вам, что вы мне напоминаете...
   Менестрель не окончил фразу. Молодая женщина с бессознательной  грубостью
перебила его:
   - Где мы сейчас находимся?
   Это был первый конкретный вопрос, заданный ею своему кавалеру.  Женевьева
говорила достаточно спокойно, но чем больше она думала о ситуации, в которую
попала, тем меньше понимала.
   Когда менестрель заговорил, его голос звучал более хрипло  и  низко,  чем
при пении.
   - Мы на Земле,  госпожа  моя  Женевьева,  в  городе,  который  называется
Лондон. Сейчас мы находимся в знаменитом храме, месте, где поклоняются Богу.
Этот храм называется Вестминстерское аббатство.
   - В самом деле? Но я совсем не помню, как... как я оказалась здесь.
   - В этом нет ничего  удивительного,  если  учитывать  обстоятельства.  Но
беспокоиться здесь не о чем; в свое время я все вам объясню.  Ведь  меня  вы
помните? - Под внешним спокойствием певца явственно  чувствовалась  тревога.
Он поставил свой странный  инструмент,  прислонив  его  к  скамье,  а  потом
склонился перед леди, едва не опустившись на колени, и протянул к ней  руку.
Движение получилось несколько неуклюжим, и протянутая  рука  чуть  не  упала
Женевьеве на колено, но вместо этого  изящные  длинные  пальцы  затормозили,
коснувшись подушки. - Николас Хоксмур - к вашим услугам, - добавил он.
   В этой обстановке Ник выглядел мужчиной среднего  сложения  и  достаточно
зрелых лет, но до того, чтобы считаться пожилым, ему было еще далеко. Он был
чуть выше среднего роста, и его выправка не так бросалась в глаза, как в тот
раз, когда Женевьева впервые увидела его - еще на экране  видеофона.  Слегка
вьющиеся ореховые волосы Хоксмура красиво поблескивали, но  на  макушке  они
уже начинали редеть. Еще у него была небольшая заостренная бородка  того  же
оттенка, что и волосы, и усы - тоже  несколько  более  редкие,  чем  мог  бы
пожелать мужчина. Но конечно же, на самом деле Хоксмур боялся лишь того, что
его примут за обычного  щеголя,  пустоголового  красавчика,  у  которого  за
внешностью  нет  никакого  внутреннего  содержания.  Чтобы  избежать  этого,
Хоксмур наверняка прилагал немалые усилия. Так что, пожалуй, он смирился  бы
и с чем-нибудь похуже редеющих волос.
   Что же касается лица Хоксмура,  оно  было  довольно  неприметным.  Уж  во
всяком  случае,  не  настолько  красивым,  как  запомнилось  леди  после  их
предыдущих встреч. Нос у Хоксмура был  с  небольшой  горбинкой,  а  глаза  -
немного водянистые и какого-то невыразительного цвета, что-то среднее  между
серым и карим. Сегодня архитектор и пилот - как сам он  представился  -  был
одет на средневековый манер: в плотно обтягивающие лосины и короткую куртку.
Ткань, из которой была пошита одежда, казалась плотной  и  прочной  -  и  не
более  яркой,  чем  глаза  Хоксмура.  Она  весьма  резко  контрастировала  с
ослепительно белым платьем леди Женевьевы.
   - Конечно, я помню ваше имя, - отозвалась леди Женевьева. - И  ваше  лицо
тоже помню. Хотя мне кажется, что сейчас вы  выглядите...  выглядите  как-то
иначе. Полагаю, я виделась с вами всего пару  раз,  причем  нельзя  сказать,
чтобы мы хоть раз действительно стояли лицом к лицу.  Первый  раз  я  видела
всего лишь ваше изображение на экране видеофона. А во второй раз на вас  был
скафандр, и я вообще не могла рассмотреть ваше лицо. Мы тогда находились  на
космическом корабле, и когда я попыталась заглянуть внутрь вашего шлема...
   Поскольку Николас стоял, склонив голову,  он  не  мог  видеть,  как  леди
Женевьева побледнела от нахлынувших воспоминаний, но он  явно  почувствовал,
что это может произойти, и потому поспешно перебил Женевьеву:
   - Мы действительно находились на корабле. Но сейчас мы оба здесь, госпожа
моя. Здесь, в этом прекрасном месте. Ведь оно  действительно  прекрасно,  не
правда ли? И вы в безопасности. В полной безопасности  -  насколько  в  моих
силах было это обеспечить. А мне... мне по силам многое.
   Бледность отступила. Леди Женевьева готова была поверить  в  заверения  о
безопасности, расточаемые  ее  кавалером,  но  ей  хотелось  получить  более
подробные объяснения. Она слегка покачала головой, словно  для  того,  чтобы
унять ощущение неуверенности, и подняла руку в вопросительном жесте,  указав
на две большие каменные башни, маячащие сразу за  монастырской  стеной.  Эти
монументальные  башни-близнецы  насчитывали  в  высоту  несколько   десятков
метров. В косо падающих солнечных лучах их стены  отливали  серо-коричневым.
Каждая башня была увенчана по углам четырьмя небольшими шпилями. В ближайшей
башне было, пожалуй, метров сорок, но она выглядела настолько огромной,  что
казалось, будто  она  прямо-таки  нависает  над  монастырским  садиком.  Над
каменной громадой и монастырским  двором  пронеслась  морская  чайка,  издав
пронзительный крик.
   Хоксмур взглянул в ту сторону, куда указала Женевьева.
   - Эти башни, леди Женевьева, образуют  западный  фасад  аббатства.  Между
ними  расположен  главный  вход.  Я   проектировал   их   и   руководил   их
строительством... Ну, если быть совершенно правдивым - а я хочу быть с  вами
правдивым, - это  сделал  мой  тезка.  Он  жил  даже  раньше,  чем  человек,
написавший слова этой песни. Но я полагаю,  что  могу  совершенно  честно  и
беспристрастно сказать, что я бы выполнил эту работу не хуже, а то и  лучше,
если бы у меня была возможность работать с  настоящим  камнем  и  известкой.
Помните, я как-то уже говорил вам, что я архитектор?
   - Да, помню. На самом деле мне  кажется,  что  я  могу  вспомнить  каждое
слово, что вы мне когда-либо сказали. - Леди грациозно поднялась на  ноги  и
глубоко, полной грудью вдохнула. - Но меня не отпускает  ощущение,  что  мне
следовало бы помнить больше, много  больше.  Я  имею  в  виду  -  помнить  о
событиях недавнего времени. Очень важных событиях. И мне кажется, что,  если
я как следует постараюсь, воспоминания вернутся. Но...
   - Но вы не уверены, стоит ли стараться?
   - Да! - Леди Женевьева запнулась, потом шепотом добавила:
   - Потому что я боюсь...
   Хоксмур легким движением выпрямился и теперь с нерешительным видом  стоял
рядом с Женевьевой.
   - Если это доставляет вам такое беспокойство -  не  нужно  торопиться,  -
сказал он. - Не нужно заставлять себя думать об этом. Пожалуйста,  позвольте
мне принять на себя все заботы - хотя бы на какое-то время. Я  буду  считать
это большой честью - право опекать и  защищать  вас  во  всем.  Вы  даже  не
знаете, насколько большой.
   - Ну что ж, Николас, это большая честь для меня -  находиться  под  вашим
покровительством. Весьма вам признательна.  -  Женевьева  протянула  хрупкую
изящную руку, и мужчина с благодарностью принял ее.
   А что случилось  после  того,  как  их  пальцы  соприкоснулись,  леди  не
помнила.
   Из трех  космических  кораблей,  входящих  в  состав  эскадры,  "Призрак"
превосходил все прочие по размерам, скорости и огневой мощи. Эскадра все еще
находилась на орбите  Иматры,  но  премьер  Дирак  и  его  свита  -  экипажи
кораблей, советники, телохранители и всяческие  специалисты,  включая  Санди
Кенсинга, - поспешно заканчивали приготовления к походу.
   Один из кораблей Дирака, который  ненадолго  приземлялся  на  Иматру  для
переоборудования, снова поднялся на орбиту, где и присоединился к "Призраку"
и второму кораблю сопровождения. Через несколько минут после  его  появления
небольшая, но хорошо вооруженная эскадра без  лишних  церемоний  устремилась
прочь  от  Иматры,  постепенно  наращивая  скорость.  Эскадра  двигалась   к
туманности Мавронари. Наиболее плотная часть туманности находилась отсюда на
расстоянии нескольких световых  лет,  но  до  границ  Мавронари  можно  было
добраться от Иматры всего за несколько дней хода на сверхсветовой  скорости.
Эскадра Дирака удалялась от местного солнца, выискивая район -  пустынный  и
достаточно спокойный в гравитационном отношении, - который мог  бы  спокойно
стерпеть внезапное исчезновение трех кораблей из нормального пространства.
   Правда,  идеал  в  этом  вопросе  был  недосягаем.  Приходилось  идти  на
некоторый риск; враг успел обеспечить себе слишком большое  преимущество,  и
теперь его можно было нагнать лишь на сверхсветовых скоростях.
   Впереди, по ходу движения маленькой эскадры, все еще виднелась похищенная
биостанция. Правда, с этого расстояния станция уже сливалась в единое  целое
с огромной загадочной машиной, утащившей ее с орбиты.
   Леди Женевьева обнаружила, что ее новый кавалер  опять  находится  рядом.
Теперь они прогуливались рука об руку. Леди не знала, как оказалась в  такой
ситуации, но, тем не менее на данный момент все  обстояло  именно  так.  Они
гуляли по тому же поросшему травой внутреннему дворику,  где  встретились  и
где Николас пел для нее. С тех  пор  когда  Женевьева  сидела  на  скамейке,
подернутое дымкой золотистое солнце поднялось не  слишком  высоко  -  должно
быть, времени прошло совсем немного. Но между этими двумя  моментами  должен
был существовать какой-то промежуток времени. Или все-таки не должен?
   Несомненным было одно - за это время внешний вид Николаса Хоксмура  успел
измениться. Теперь его одежда смотрелась значительно роскошнее: это был  уже
не скромный наряд менестреля, но и на форму космического пилота  она  ничуть
не походила. Леди еще раз искоса взглянула на своего спутника: интересно,  у
него и вправду волосы стали гуще или ей просто кажется?
   Сейчас Женевьева могла прикоснуться к  его  руке,  не  навлекая  на  себя
приступ беспамятства.  Она  и  вправду  к  ней  прикоснулась,  и  ничего  не
произошло. Но ощущения, вызванные прикосновением к предплечью Хоксмура  и  к
ткани его рукава, были какими-то странными. Когда  Женевьева  задумалась  об
этом,  ей  показалась  странной  и  трава  под  ее  белыми   туфельками,   и
прикосновения собственной  одежды  к  телу,  и  ветерок,  легонько  гладящий
лицо...
   Шагающий рядом высокий мужчина поинтересовался:
   - О чем вы задумались?
   - О многом, - едва ли не шепотом отозвалась Женевьева. - У меня  все  еще
остается много вопросов, которые я боюсь задать.
   Хоксмур на миг приостановился - в этой прогулке он вел свою даму,  словно
в танце, - и Женевьева увидела, что он остановился перед  дверью.  Это  были
своего рода врата, ведущие в  полутемное  внутреннее  помещение.  Хоскмур  с
плохо скрываемым нетерпением спросил:
   - Может, пройдем вовнутрь? Я хотел бы показать вам всю церковь. Она  и  в
самом деле прекрасна.
   - С удовольствием.
   Когда они переступили порог, Женевьева поинтересовалась:
   - А что, вы - или ваш тезка - проектировали весь этот монастырь?
   - О нет, моя госпожа, нет! Большая часть аббатства на  века  старше,  чем
та, с которой связано имя Хоксмуров. Хотя я и вправду желал бы, чтобы  мы  -
или хотя бы один из нас - могли претендовать на такую честь. К счастью,  мне
зато выпала честь показать это аббатство вам.
   Женевьева пробормотала какой-то вежливый ответ  -  теперь  такая  реакция
сделалась для нее почти инстинктивной. "Теперь" - это с  тех  пор,  как  она
вышла замуж. С тех пор, как она стала знаменитостью. С тех пор...
   Хоксмур неспешно шел по аббатству, ни на шаг не отходя от леди Женевьевы.
Он обращался с ней так нежно, что возникало впечатление, будто за этим стоит
более  серьезное  чувство,  чем  простая  заботливость.  Он  показывал  леди
внутренние помещения аббатства  с  их  мрачноватой  пышностью.  Как  пояснил
Хоксмур,  он  сам  неоднократно  брал  эти  интерьеры  за  образец,  хотя  и
значительно их перерабатывал. Внутренние помещения - от стены до стены и  от
пола до готических шпилей крыши - занимали никак не меньше гектара.  Хоксмур
мог бы назвать Женевьеве точную площадь, вплоть до  дециметра,  если  не  до
квадратного сантиметра, но он  не  стал  этого  делать.  Они  вместе  обошли
боковые приделы огромной церкви, потратив на  это  довольно  много  времени.
Время от времени их руки  соприкасались  -  совершенно  непринужденно,  -  и
ощущение странности понемногу  блекло.  Потом  они  снова  вышли  на  свежий
воздух; правда, за время их отсутствия погода изменилась, и  теперь  моросил
мелкий дождик.
   Упавшие на л