и  неутомимая  жена
против старой свекрови. Я поставлю ее на место, даже если мне придется  ее
отравить - не до смерти, конечно, а просто, чтобы она стала  послабее.  Не
пройдет и трех лун, как она будет трепетать от одного моего взгляда, а  ты
зато почувствуешь себя мужчиной. Я знаю, ты у  нее  единственный  ребенок,
твой бешеный отец погиб  молодым,  поэтому  она  и  получила  безграничную
власть над тобой, однако...
     Фафхрд: Имей в виду, распутная  и  ядовитая  ведьмочка,  ледовая  моя
тигрица, что я чувствую себя вполне мужчиной и намерен  доказать  это  без
промедления. Защищайся! А ну-ка!
     Сугроб снова задергался,  словно  извивающийся  в  корчах  гигантский
белый медведь. Вскоре он медленно издох под звуки систров и  треугольников
- это  звенели  сверкающие  кристаллики  льда,  в  невероятном  количестве
наросшие на одеждах Мары и Фафхрда за время их диалога.


     Короткий день стремительно приближался  к  ночи,  словно  сами  боги,
управляющие солнцем и звездами, хотели поскорее посмотреть представление.
     Хрингорл совещался со своими приспешниками Хором, Харраксом и  Хреем.
Они хмурили брови, многозначительно кивали и один раз даже  упомянули  имя
Фафхрда.
     Самый молодой муж из всех мужчин Снежного клана, этакий тщеславный  и
бессмысленный петушок, попал в засаду  и  был  забит  снежками  до  потери
сознания дозором снежных жен, заставшим его за бесстыдными  разговорами  с
актрисой-минголкой. Его супруга, которая азартнее  прочих  закидывала  его
снежками, принялась нежно, но очень медленно возвращать его к жизни, желая
иметь душевный покой в течение двух дней, что давалось представление.
     Мара, счастливая, словно снежная голубка, забежала  к  ним  в  шатер,
чтобы помочь по хозяйству. Однако, когда она  понаблюдала  за  беспомощным
мужем и ласковой  женой,  ее  улыбки  и  чуть  задумчивая  грация  куда-то
исчезли. Девушка сделалась напряженной  и  при  всей  ее  уравновешенности
суетливой. Трижды она открывала рот, желая  что-то  сказать,  но  в  конце
концов ушла, так и не проронив ни слова.
     В женском шатре Мара с остальными ведьмами поколдовали немного, чтобы
вернуть Фафхрда домой  и  заморозить  ему  чресла,  после  чего  принялись
обсуждать более серьезные меры, направленные против всех сыновей, мужей  и
актрис вообще.
     Второй заговор никак не  подействовал  на  Фафхрда,  вероятнее  всего
потому, что как раз в это время он принимал снежную ванну  -  ведь  любому
известно,  что  колдовство  практически  бессильно  против  тех,  кто  сам
подвергает себя  воздействиям,  на  достижение  которых  направлены  чары.
Расставшись с Марой, он разделся, нырнул в сугроб  и  растерся  с  ног  до
головы сухим обжигающим снегом. Затем он воспользовался  колючей  сосновой
лапой, чтобы стряхнуть с тела снег и получше  разогнать  кровь  по  жилам.
Одевшись, он почувствовал, что начинает действовать другое заклинание,  но
не поддался, а тайком пройдя в шатер двух старых торговцев-минголов  Закса
и Эффендрита, которые водили дружбу еще с его отцом, лег и проспал там  на
шкурах до самого вечера. Там материнские заговоры достать  его  не  могли,
поскольку согласно обычаю шатер считался мингольской территорией.  Правда,
его крыша вскоре покрылась неестественно толстым слоем кристалликов  льда,
и старые минголы, сморщенные и проворные как обезьяны, принялись со звоном
сбивать их длинными шестами. Этот звук  исподволь  проникал  в  сновидения
Фафхрда, но не будил его, что страшно раздражило бы  Мору,  узнай  она  об
этом - колдунья считала,  что  наслаждения  и  отдых  мужчинам  вредны.  А
снилось Фафхрду, что Влана плавно изгибается в танце, одетая в  платье  из
тонкой  серебряной  сетки,  украшенной  мириадами   крошечных   серебряных
колокольчиков, - это видение раздражило бы Мору сверх всякой  меры,  но  в
данный момент она по счастью не пустила в ход свой  дар  читать  мысли  на
расстоянии.
     Сама Влана дремала,  а  одна  из  девушек-минголок,  которой  актриса
заранее заплатила целый смердук, меняла снеговые компрессы, а  когда  губы
Вланы становились сухими, вливала в них несколько капель сладкого вина.  В
голове у актрисы  роились  всевозможные  предположения  и  планы,  однако,
просыпаясь,  она  всякий  раз  успокаивала  себя  с   помощью   кольцевого
восточного заклинания,  которое  звучало  приблизительно  так:  "Баю-знаю,
спать-опять,  дрема-дома-сон-солома,  гарь-янтарь-встарь-пескарь,  труп-не
люб, легла-дала,  блядки-сладки-взятки-гладки,  пять-отдать,  чаю-с  краю,
баю-знаю", - и так далее до бесконечности.  Влана  знала,  что  морщины  у
женщины могут появиться не только на коже, но и в мозгу. Знала она  и  то,
что лишь незамужняя женщина станет ухаживать за незамужней. И наконец  она
знала,  что  актер  на  выезде,  как  солдат,  должен  спать   при   любой
возможности.
     Слоняясь  по  Стану,   Велликс-Хват   подслушал   разглагольствования
Хрингорла о кое-каких его замыслах, заметил,  как  Фафхрд  входит  в  свое
убежище, обратил внимание, что Эссединекс пьет больше  обычного,  и  решил
немного послушать его речи.
     А Эссединекс, стоя в женской части актерского шатра, спорил  с  двумя
близняшками-минголками и совсем юной илтхмаркой относительно толщины  слоя
жира, которым они намеревались смазать  свои  бритые  тела  для  вечернего
представления.
     - Клянусь прахом, вы пустите меня по миру! - жалобно причитал он. - И
будете выглядеть не соблазнительнее, чем три шматка сала.
     - Насколько я знаю северян, они любят, чтоб их женщины были с жирком,
так почему бы ему быть только внутри, а не снаружи тоже? -  спросила  одна
из минголок.
     - К тому же, - добавила ее сестрица, -  если  ты  думаешь,  что  ради
развлечения этих пентюхов мы готовы отморозить себе зады и сиськи, значит,
ты и вовсе рехнулся.
     - Не беспокойся, Седди, - проговорила илтхмарка, потрепав старика  по
вспыхнувшей щеке и редким волосенкам, - я выступаю гораздо удачнее,  когда
вся лоснюсь от жира. Эти мужланы полезут из-за нас на стены,  а  мы  будем
выскальзывать у них из рук, словно мокрые арбузные семечки.
     - Полезут на стены? - Эссединекс схватил илтхмарку за худое плечо.  -
Чтобы сегодня вечером никаких оргий,  слышите?  Подразнить  людей  -  дело
другое. Но никаких оргий. Вопрос в том...
     - Да дал  прекрасно  знаем,  папашка,  до  какого  предела  их  можно
дразнить, - перебила одна из минголок.
     - Мы умеем держать их в руках, - подтвердила ее сестрица.
     - А если мы не совладаем, то уж Влана всяко  управится,  -  заключила
илтхмарка.
     По мере того, как чуть заметные тени удлинялись,  а  туманный  воздух
темнел, вездесущие кристаллики льда, казалось, росли все быстрее. Гомон  в
шатрах торговцев, отрезанных полосой заснеженного леса  от  жилых  шатров,
стал тише, а потом и вовсе умолк. Нескончаемые тихие заклинания в  женском
шатре сделались слышнее и визгливее. С севера налетел  ветер,  кристаллики
льда зазвенели. Но тут песнопения превратились  в  хриплый  клекот,  после
чего ветер и звон льда как по команде стихли. С  востока  и  запада  снова
поползли клочья тумана, и снова слой изморози стал расти.  Женские  голоса
снизились до неясного бормотания. Весь Мерзлый Стан молчаливо и напряженно
стал дожидаться наступления ночи.
     День  катился  за  обледенелый  западный  горизонт,  словно  спасаясь
бегством от темноты.
     В узком пространстве  между  шатрами  актеров  и  Залом  Богов  вдруг
началось  какое-то  движение,  затеплился  тусклый  огонек,  разгоравшийся
постепенно в яркую точку - девять, десять, одиннадцать ударов сердца  -  и
все вокруг осветилось яркой вспышкой, которая блистающей  кометой,  сперва
медленно, потом все быстрее и быстрее стала  подниматься  в  ночное  небо,
разметывая искры со своего хвоста. Высоко над соснами, почти у самого края
небес - двадцать один, двадцать два, двадцать три - хвост кометы погас,  и
она, оглушительно взорвавшись, разлетелась  на  девять  ослепительно-белых
звезд.
     Это была ракета, возвещавшая о начале первого представления.
     Внутри Зал Богов напоминал высокий  нелепый  драккар,  холод  и  мрак
которого едва разгоняли свечи, поставленные дугой в  носовой  части:  весь
год она использовалась в качестве  алтаря,  а  теперь  была  превращена  в
сцену. Мачтами драккара служили девять живых сосен, вздымавшихся к небу  в
носу, корме и по бортам судна. Паруса, а говоря более приземленно,  стены,
были сделаны из звериных шкур, туго пришнурованных к мачтам.  Взамен  неба
над  головами  зрителей  было   густое   переплетение   сосновых   ветвей,
припорошенных снегом и росших на высоте в  пять  человеческих  ростов  над
палубой.
     Среднюю и кормовую части этого  фантастического  корабля,  плававшего
лишь на ветрах воображения, заполняли мужчины Снежного клана,  разряженные
в разноцветные и темные меха и сидевшие на пеньках или скатанных  одеялах.
Они смеялись хмельным смешком, перебрасывались  замечаниями  и  шуточками,
однако не слишком громко. Религиозный трепет и  благоговение  охватили  их
при входе в Зал или, вернее, Корабль Богов, несмотря  даже  на  его  столь
кощунственное использование, а скорее всего, именно из-за него.
     В зале послышался ритмичный рокот  барабана,  зловещий,  как  поступь
снежного леопарда, и  поначалу  такой  тихий,  что  никто  толком  не  мог
сказать, когда он начался: еще секунду назад зал двигался и  разговаривал,
и вдруг все  стихло,  только  ладони  мужчин  вжались  в  колени  и  глаза
устремились на освещенную  сцену,  по  бокам  которой  стояли  две  ширмы,
расписанные черными и серыми завитушками.
     Рокот барабана стал громче, ускорился, разорвался в причудливый  ритм
и вдруг снова вернулся к поступи леопарда.
     Следуя барабанному ритму, на сцену выскочила серебристая, стройная  и
длинноногая самка леопарда с длинными настороженными ушами, длинными усами
и длинными белыми клыками. Двигалась она на четвереньках.  Человеческим  в
ней была лишь копна  блестящих  черных  волос,  перекинутых  через  правое
плечо.
     Она трижды обошла сцену, ворча и нагнув голову, словно принюхиваясь к
чему-то.
     Потом вдруг, заметив зрителей, с визгом отпрянула и присела на задние
лапы, грозно взмахнув передними, которые заканчивались длинными блестящими
когтями.
     Двое каких-то зрителей были  настолько  захвачены  происходящим,  что
соседям пришлось схватить их за руки, чтобы те не бросили нож или топор  с
короткой ручкой в существо, которое они сочли самым  настоящим  и  опасным
зверем.
     А зверь уставился  на  них,  скаля  острые  зубы  с  двумя  торчащими
громадными клыками. Он вертел мордой  из  стороны  в  сторону,  изучая  их
своими большими  карими  глазами  и  колотя  по  сцене  хвостом,  поросшим
короткой шерстью.
     Затем начался танец леопарда, танец жизни, любви  и  смерти,  который
исполнялся то на задних лапах, то на всех четырех. Зверь прыгал  и  что-то
вынюхивал, угрожал и отступал, бросался в атаку  и  обращался  в  бегство,
мяукал и сладострастно извивался.
     Несмотря на длинные черные волосы, зрителям было трудно поверить, что
перед ними женщина в облегающем меховом одеянии. К тому же  передние  лапы
зверя были такой же длины, что и задние, и, казалось, имели дополнительный
сустав.
     Тут из-за ширмы с клекотом выпорхнула какая-то  белая  тень.  Большая
серебристая кошка, подпрыгнув, сбила белую тень  лапой  и  набросилась  на
нее.
     Все сидевшие в Зале Богов узнали  крик  снежного  голубя  и  услышали
хруст его шейных позвонков.
     Поднеся мертвую птицу к своей пасти, громадная кошка, стоя уже совсем
по-женски, заставила зрителей испустить долгий вздох, в котором  смешались
отвращение  и  предвкушение,  желание  узнать,  что  будет  дальше,  и  не
пропустить ничего из того, что происходит в этот миг.
     Фафхрд, однако,  не  вздохнул.  Во-первых,  малейшее  движение  могло
выдать место, где он прятался. А во-вторых, ему было прекрасно видно  все,
что делалось за ширмами с завитушками.
     Не имея возможности попасть на представление по возрасту,  не  говоря
уже о желаниях и заговорах Моры, он за полчаса до начала  вскарабкался  на
одну из сосен Зала Богов  со  стороны  пропасти,  где  его  никто  не  мог
заметить. Благодаря веревкам, которыми были  пришнурованы  шкуры,  залезть
туда было проще простого. Затем  он  осторожно  прополз  по  двум  толстым
ветвям, нависшим над залом, стараясь не потревожить их коричневые иголки и
нанесенный сверху снег, пока не нашел место, откуда  ему  была  видна  вся
сцена, а  сам  он  был  скрыт  от  чьих-либо  взглядов.  После  этого  ему
оставалось лишь спокойно лежать, чтобы иголки или снег не посыпались вниз.
Он надеялся, что если кто-то и глянет вверх,  то  примет  в  полутьме  его
белые одежды за снег.
     Теперь он наблюдал, как две минголки поспешно стаскивали с рук  Вланы
тесные меховые рукава, заканчивавшиеся дополнительными жесткими  суставами
с когтями, которыми актриса управляла, ухватившись за них  изнутри.  Затем
они стянули у нее с ног меховые чулки, а Влана, сидя на табурете, сняла  с
зубов клыки, быстро отстегнула маску леопарда и меховой жилет.
     Несколько секунд спустя она, ссутулившись, уже медленно шла по  сцене
- пещерная женщина в короткой набедренной повязке  из  серебристого  меха,
лениво  глодавшая  внушительных  размеров   мосол.   Началась   пантомима,
изображавшая день первобытной женщины:  она  поддерживала  огонь,  кормила
младенца, шлепала ребенка постарше,  мяла  шкуры,  что-то  прилежно  шила.
Действие несколько оживилось с приходом ее супруга, невидимое  присутствие
которого мастерски изобразила актриса.
     Зрители без труда следили за  развитием  событий,  ухмылялись,  когда
женщина поинтересовалась, какое мясо принес муж, фыркнула при виде скудной
добычи и отказалась  его  поцеловать.  Когда  она  попыталась  огреть  его
костью, которую глодала, и, получив в ответ затрещину, распласталась прямо
на куче своих детей, зал разразился хохотом.
     Так она и уползла со сцены за другую ширму, где  скрывался  вход  для
актеров (в обычное время - для Снежного Жреца) и сидел  однорукий  мингол,
виртуозно игравший имевшимися у  него  пальцами  на  зажатом  между  колен
барабане. Влана скинула с себя остатки мехов, четырьмя уверенными  мазками
гримировального карандаша изменила разрез глаз, одним  движением  накинула
на себя длинный серый плащ с капюшоном  и  вернулась  на  сцену  в  образе
минголки, обитательницы степей.
     После  очередной  короткой  пантомимы,  она  изящно   присела   перед
приподнятой авансценой, которая была уставлена разнообразными баночками, и
начала причесываться и наносить на лицо  косметику,  пользуясь  зрительным
залом как зеркалом. Скинув плащ с капюшоном, она осталась в коротком  алом
платье. Было удивительно наблюдать, как она накладывает на  губы,  веки  и
щеки разноцветные румяна, пудры и  блестки,  как  скручивает  свои  темные
волосы в высокую прическу, скрепляя  ее  длинными  булавками,  украшенными
драгоценными камнями.
     И тут выдержка Фафхрда подверглась серьезнейшему испытанию: кто-то  с
размаху залепил ему глаза пригоршней снега.
     На протяжении трех ударов сердца он оставался в полной неподвижности.
Затем нащупал чью-то довольно тонкую кисть и немного  отодвинул  ее  вниз,
тихонько тряся головой и стараясь проморгаться.
     Пойманная кисть высвободилась, и комок снега упал  за  ворот  волчьей
шубы одного из людей Хрингорла, Хора, который сидел как раз под  Фафхрдом.
Странно крякнув. Хор посмотрел было вверх, но к счастью именно в этот  миг
Влана сняла  свое  алое  платье  и  принялась  умащивать  соски  бальзамом
кораллового цвета.
     Фафхрд оглянулся  и  увидел,  что  рядом  с  ним,  чуть  сзади,  тоже
устроившись на двух ветвях, яростно скалится Мара.
     - Будь я ледовым гномом, ты был бы уже покойником! - прошипела она. -
Или если бы я напустила на тебя своих четырех  братьев!  Зря  я  этого  не
сделала. Ты же совсем оглох, только пожирал глазами  эту  тощую  шлюху!  Я
слышала, как ты сцепился из-за нее с самим Хрингорлом! И не взял в подарок
золотые браслеты!
     - Должен признать, дорогая, что ты подкралась ко даю  очень  ловко  и
бесшумно, - задышал ей в ухо Фафхрд, - и что ты видишь и слышишь все,  что
происходит в Мерзлом Стане, и даже то, что не происходит. Но  должен  тебе
сказать, Мара...
     - Ну-ну! Теперь ты будешь говорить,  что  я  как  женщина  не  должна
находиться здесь. Привилегия мужчин, кощунственное  отношение  к  сексу  и
прочее и прочее. Так вот, ты тоже не должен здесь находиться.
     После серьезных размышлений Фафхрд ответил:
     - Нет, я думаю, на представление должны приходить  все  женщины.  Они
могут научиться тут кое-чему полезному.
     - Скакать, как кошка в жару? Пресмыкаться, как глупая рабыня? Я  тоже
видела все это, пока ты был нем и глух и только пускал слюни. Вы, мужчины,
готовы смеяться над чем угодно, особенно когда какая-нибудь бесстыжая сука
выставляет напоказ  свои  костлявые  телеса  и  делает  вас  краснорожими,
задыхающимися похотливыми козлами!
     Жаркий шепот Мары становился опасно громким и мог  привлечь  внимание
Хора и его соседей, однако удача вмешалась и на сей  раз:  под  барабанную
дробь Влана упорхнула  со  сцены,  и  зазвучала  дикая,  тонкая,  какая-то
подпрыгивающая мелодия - это к однорукому минголу пришла  на  помощь  юная
илтхмарка, игравшая на флейте с ноздревым звукоизвлечением.
     - Я не смеюсь, дорогая моя, - немного снисходительно зашептал Фафхрд,
- не пускаю слюни, не багровею и не задыхаюсь, как ты, надеюсь,  заметила.
Нет, Мара, я здесь только потому, что хочу побольше узнать о цивилизации.
     Девушка посмотрела на Фафхрда, и ее ухмылка вдруг  перешла  в  нежную
улыбку.
     - Знаешь, мне кажется, ты действительно веришь в  то,  что  говоришь,
невероятное ты мое  дитя,  -  задумчиво  шепнула  она.  -  Если,  конечно,
считать,  что  упадок,  называемый   цивилизацией,   может   для   кого-то
представлять интерес, а  скачущая  девка  может  быть  выразительницей  ее
откровений или, вернее, отсутствия таковых.
     - Я не верю, я просто знаю это, - ответил Фафхрд, не обращая внимания
на остальные слова Мары. - Весь мир считает так, а мы должны сидеть,  тупо
уставившись в свой Мерзлый Стан? Смотри вместе со мною, Мара, и  набирайся
мудрости. В танцах этой актрисы - культура всех стран и времен. Сейчас она
изображает женщину Земли Восьми Городов.
     Возможно, Мара начала понемногу сдавать свои позиции. А  может,  дело
было в том, что все ее внимание привлек новый костюм Вланы - узкая зеленая
блузка с длинными рукавами, свободная голубая юбка, красные чулки и желтые
туфельки, - а также то обстоятельство, что от  быстрого  танца  на  шее  у
актрисы вздулись жилы и  участилось  дыхание.  Во  всяком  случае  снежная
девушка пожала плечами и, снисходительно улыбнувшись, прошептала:
     - Что ж, должна признать, что во всем этом есть  некий  отталкивающий
интерес.
     - Я так и знал, что ты поймешь, дорогая. Ты ведь  в  два  раза  умнее
любой женщины нашего племени, да и  мужчины  тоже,  -  заворковал  Фафхрд,
нежно, но несколько рассеянно поглаживая  девушку  и  устремив  взгляд  на
сцену.
     Затем, все так же молниеносно переодеваясь,  Влана  изобразила  гурию
востока, чопорную квармаллийскую королеву, томную  наложницу  Царя  Царей,
надменную ланкмарскую даму  в  черной  тоге.  Последнее  было  сценической
вольностью: тогу в Ланкмаре носили только мужчины, однако этот род  одежды
был во всем Невоне как бы символом Ланкмара.
     Между тем Мара лезла вон из кожи, пытаясь  разделить  причуду  своего
нареченного. Сначала  она  была  искренне  увлечена  и  мысленно  отмечала
подробности нарядов Вланы, штрихи  ее  поведения,  которые  она  могла  бы
перенять не без пользы для себя.  Но  затем  у  нее  постепенно  появилось
ощущение, что эта старая по сравнению