разимого, я тружусь над  этим,  пока  ум
мой не устает и не начинает отвлекаться, и все из любви к тебе.
     Мышелов был рад, что Нингобль задал этот  вопрос,  поскольку  сам  он
начисто забыл о трех жрецах-евнухах, что было весьма неосторожно: никакому
здравомыслящему человеку и в голову не пришло бы утаить от Сплетника  хоть
крупицу обещанной дезинформации.
     Нингобль между тем продолжал:
     - Оказавшись в Затерянном Городе, вы должны найти разрушенную  черную
святыню, поместить женщину перед  большой  усыпальницей,  завернуть  ее  в
покров  Аримана,  дать  ей  выпить  прах  мумии  в  кубке  из-под  цикуты,
предварительно смешав его с вином, которое найдете там же,  где  и  мумию,
дать ей в руку побег Древа Жизни и дождаться рассвета.
     - А потом? - громогласно вопросил Фафхрд.
     - А потом все зеркало покрывается  красной  ржавчиной.  Я  вижу  лишь
одно: кто-то вернется из места, которое нельзя покидать, и, кроме того, вы
должны остерегаться женщины.
     - Но, отец, это же страшная морока - собрать по всему  свету  столько
магической дряни, - забрюзжал Фафхрд. - Почему бы нам сразу не отправиться
в Затерянный Город?
     - Без карты, что начертана на покрове Аримана? - прошептал Нингобль.
     - И ты все еще не можешь назвать имя  адепта,  которого  мы  ищем?  -
осмелился спросить Мышелов. - Или хотя бы имя женщины? Ничего себе щенячьи
задания! Мы даем тебе суку, отец, а к тому времени, когда  ты  возвращаешь
ее назад, она уже успевает ощениться.
     Нингобль чуть заметно покачал  головой,  шесть  глаз  спрятались  под
капюшон и засверкали оттуда таким зловещим огнем, что у Мышелова по  спине
побежали мурашки.
     - Почему, Продавец Загадок, ты всегда говоришь нам только половину? -
сердито наступал Фафхрд. - Может, для того,  чтобы  в  решительный  момент
наши мечи наносили удар вполсилы?
     Нингобль хмыкнул:
     - Это все потому, что я вас знаю, дети мои. Скажи я словом больше,  и
ты, пентюх, стал бы размахивать своим длинным  мечом,  угрожая  совсем  не
тому, кому нужно. А твой друг из породы кошачьих  стал  бы  затевать  свои
детские магические фокусы, причем совсем не те, что нужно. Вы ищете  столь
безрассудно не простое существо, а тайну, не отдельную личность, а  мираж,
камень, похитивший где-то кровь и жизненную субстанцию, выползший  из  сна
кошмар.
     На миг друзьям показалось, что в дальнем краю мрачной  пещеры  нечто,
долго ожидавшее чего-то, пошевелилось. Но это ощущение тут же исчезло.
     Нингобль самодовольно проурчал:
     - А теперь,  когда  у  меня  выдалась  свободная  минутка,  я,  чтобы
доставить  вам  удовольствие,  готов  истратить  ее  на  историю,  которую
Мышелову не терпится мне поведать.
     Деваться было некуда, и Мышелов начал,  предварительно  пояснив,  что
история лишь на первый взгляд имеет отношение к наложнице, трем  жрецам  и
рабыне, тогда как ее  глубинные  слои  касаются  главным  образом  четырех
бесчестных  служанок  Иштар,  а  также  карлика,  который  был  с   лихвой
вознагражден  за  свое  уродство.  Время  от   времени   костер   догорал,
лемуроподобные твари бегали за дровами,  и  часы  текли  один  за  другим,
поскольку Мышелов, рассказывая свои истории, обычно входил в раж. В  одном
месте  Фафхрд  выпучил  глаза  от  изумления,  в  другом  брюхо   Нингобля
заколыхалось,  словно  небольшая  гора  во  время  землетрясения,   но   в
результате история подошла  к  концу,  оборвавшись  внезапно  и  будто  бы
посередине, как это бывает с иностранными музыкальными пьесами.
     Затем зазвучали слова прощания,  последние  вопросы,  оставшиеся  без
ответа, и два искателя приключений пустились в обратный путь.  А  Нингобль
принялся перебирать в уме подробности рассказа Мышелова,  которыми  весьма
дорожил, поскольку знал, что все это  была  импровизация,  а  любимой  его
пословицей  было  изречение:  "Тот,  кто  врет  артистически,  оказывается
гораздо ближе к истине, нежели подозревает".
     Фафхрд и Мышелов почти уже спустились по лестнице из  валунов,  когда
услышали позади легкое постукивание: Нингобль стоял наверху у самого края,
опираясь на нечто вроде одной трости и постукивая о камень другой.
     - Дети мои! - крикнул он, и голос его прозвучал тонко,  как  одинокая
флейта в храме Ваала. - Сдается мне, что нечто в отдаленных  пространствах
алчет в вас чего-то. Вы должны внимательно охранять то, что обычно  охраны
не требует.
     - Да, Крестный Отец Мистификаций.
     - Вы будете осторожны? - донесся до них тоненький голосок. - От этого
зависит ваша жизнь.
     - Да, отец.
     Нингобль махнул еще раз на  прощание  и  поковылял  прочь.  Маленькие
жители тьмы последовали за ним - то ли  для  того,  чтобы  получить  новые
приказания и отчитаться в сделанном, то ли  чтобы  позабавить  его  своими
милыми ужимками - кто его знает? Кое-кто утверждал, что  Нингобля  создали
древние боги, чтобы люди учились угадывать и  тренировали  воображение  на
самых  трудных  загадках.  Никто  не  знал,  обладал  ли  Нингобль   даром
предвидения или просто умел так ловко обставлять сцену  грядущих  событий,
что лишь ифрит или адепт мог увильнуть от исполнения отведенной ему роли.



                         ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ ПРИШЛА

     После того, как Фафхрд и Серый Мышелов вылезли из Бездонных Пещер  на
ослепительный солнечный  свет,  след  их  на  некоторое  время  затерялся.
Историографы поскупились на сведения о наших героях,  да  это  и  понятно:
Фафхрд и  Мышелов  пользовались  слишком  сомнительной  репутацией,  чтобы
попасть в классический миф, были слишком  загадочны  и  независимы,  чтобы
оказаться героями народных преданий, приключения их были слишком запутанны
и невероятны, чтобы понравиться историкам, слишком часто они ввязывались в
заварушки со всякими сомнительными демонами, разжалованными волшебниками и
потерявшими  доверие  божествами,   то   есть   с   настоящими   подонками
сверхъестественного  мира.  И  вдвойне  трудно  собрать  материал  об   их
действиях,  когда  они  осуществляли  свои  кражи,   требующие   хитрости,
соблюдения  тайны  и  ловкого  заметания  следов.  Впрочем,  порой   можно
наткнуться на кое-какие улики, оставленные ими за этот год.
     Например, столетие спустя жрецы Аримана воспевали  -  хотя  сами  они
были слишком умны, чтобы верить в это, - чудо  похищения  Ариманом  своего
священного покрова. Однажды ночью двенадцать ужасных воинов  увидели,  как
грубошерстный черный покров поднимается с алтаря,  словно  столб  паутины,
гораздо выше человеческого роста, хотя фигура под покровом имела очертания
человеческой. Затем Ариман заговорил из-под покрова, и  воины  поклонились
ему, и он отвечал им темными параболами, а потом вышел гигантскими  шагами
из тайной усыпальницы.
     Сто лет спустя самый проницательный из жрецов заметил: "Это похоже на
человека на ходулях или - удачная догадка! -  на  двух  человек,  один  на
плечах у другого".
     Далее следует упомянуть об эпизоде, который Никри, рабыня пресловутой
Лживой  Лаодики  рассказала  стряпухе,  умащивая  ушибы  после   очередной
взбучки. Эпизод касался двух незнакомцев, посетивших ее хозяйку,  попойки,
в коей та предложила им принять участие, а также того, как они спаслись от
черных евнухов,  вооруженных  кривыми  саблями,  которые  должны  были  их
прикончить по окончании попойки.
     - Ока они были чародеи, - уверяла Никри, - потому что в самый  разгар
оргии они превратили мою госпожу в свинью с закрученными рогами, настоящую
помесь свиньи и улитки.  Но  еще  хуже  то,  что  они  украли  сундучок  с
вызывающими похоть винами. А когда госпожа обнаружила, что пропала и мумия
демона, с помощью  которой  она  намеревалась  возбудить  сладострастие  в
Птоломее, она заверещала от ярости и принялась охаживать меня  палкой  для
чесания спины. Ой как больно-то!
     Стряпуха хмыкнула.
     Однако никто толком не знает, кто и в каком обличье посетил Иеронима,
алчного откупщика и  знатока  искусств  Антиохии.  Однажды  утром  он  был
обнаружен в собственной сокровищнице с негнущимися и холодными, как  после
приема цикуты, конечностями и выражением ужаса на жирном лице;  знаменитая
чаша, которой он неизменно пользовался, бражничая, исчезла, хотя на  столе
перед ним виднелись круглые пятна от донышка. Позже он пришел в  себя,  но
так никогда и не рассказал, что произошло.
     Жрецы, ухаживавшие  за  Древом  Жизни  в  Вавилоне,  оказалась  более
разговорчивыми. Однажды вечером, сразу после заката, они увидели,  как  на
фоне сумеречного неба качаются верхние ветви дерева, и  услышали  щелканье
прививочного ножа. Вокруг них молча  замер  покинутый  город,  откуда  три
четверти века назад жители были изгнаны в соседнюю Селевкию, и куда  жрецы
тайно  и  не  без  страха  вернулись,  дабы   исполнять   свои   священные
обязанности. Одни из них, мгновенно вооружившись острыми золотыми серпами,
приготовились влезть на дерево, другие схватили луки, намереваясь пронзить
стрелами с золотыми наконечниками неведомого святотатца,  однако  какая-то
серая тень, напоминавшая громадную летучую мышь, внезапно снялась с дерева
и скрылась за зубчатой стеной. Конечно,  это  мог  быть  человек  в  сером
плаще, воспользовавшийся тонкой и прочной веревкой, однако  в  те  времена
ходило  столько  смутных  слухов  о  существах,  летающих  по  ночам   над
развалинами Вавилона, что жрецы не отважились пуститься в погоню.
     В конце концов Фафхрд и Серый Мышелов вновь объявились в Тире и через
неделю уже были готовы к финальной части своего предприятия.  Более  того,
они  даже  уже  вышли  за  городские  ворота  и  теперь  стояли  у  начала
построенного Александром мола - основы все расширяющегося перешейка. Глядя
на мол, Фафхрд вспомнил, как  однажды  не  представленный  ему  незнакомец
рассказал историю о двух знаменитых героях, которые лет сто назад  оказали
неоценимую помощь в обреченной на неудачу обороне Тира от войск Александра
Великого. Более высокий швырял громадные каменные глыбы  в  неприятельские
корабли, низкорослый нырял в воду и перепиливал их якорные цепи. По словам
незнакомца, героев звали Фафхрд и Серый Мышелов. Фафхрд тогда промолчал.
     Свечерело; было самое  время  немного  передохнуть,  вспомнить  былые
приключения,  обсудить  туманные,  невероятные,   а   может,   и   розовые
перспективы.
     - По-моему, сгодится любая женщина, -  настаивал  Мышелов,  продолжая
прерванный спор. - Просто Нингобль хотел напустить побольше тумана.  Давай
возьмем Хлою.
     - Если только она пойдет, когда будет  готова,  -  чуть  улыбнувшись,
отозвался Фафхрд.
     Темно-золотой солнечный диск скатывался  в  морскую  зыбь.  Торговцы,
обосновавшиеся на ближайшем к суше  конце  мола,  чтобы  в  базарный  день
первыми встретить фермеров и пришедших  из  глубинки  купцов,  сворачивали
свое хозяйство и опускали тенты.
     - Любая женщина в конце концов придет, если она готова, даже Хлоя,  -
заметил Мышелов. - Нам только придется захватить для нее шелковый шатер  и
кое-какие дамские мелочи. Дело нехитрое.
     - Вот  именно,  -  ответил  Фафхрд.  -  Одного  слона  нам,  по  всей
видимости, хватит.
     Дома Тира на фоне  закатного  неба  казались  темными,  лишь  кое-где
поблескивали  медные  крыши,  а   позолоченный   шпиль   храма   Мелькарта
опрокинулся в воду и  дрожал  ослепительной  стрелой,  летевшей  навстречу
широкой солнечной дорожке. Казалось, пришедший в упадок  финикийский  порт
оцепенел, вспоминая свою былую славу и слушая вполуха последние новости  о
неумолимом продвижении Рима на восток, о поражении Филиппа Македонского  в
битве у Собачьих Голов [Киноскефалы (греч. "Собачьи Головы") - два холма в
Фессалии, где в 197 г. до н.э. римляне победили Филиппа V],  о  подготовке
Антиоха к новой битве,  в  которой  ему  должен  был  помочь  Ганнибал  из
заморского Карфагена, поверженного брата Тира.
     - Я уверен, что если мы подождем до завтра, Хлоя придет, - гнул  свою
линию Мышелов. - Ждать нам придется в любом случае, ведь Нингобль  сказал,
что женщина не придет, пока не будет готова.
     С пустоши, в  которую  превратился  Старый  Тир,  повеяло  прохладным
ветерком. Торговцы заторопились; некоторые уже двинулись вдоль мола домой,
и рабы их были похожи на горбунов и тому подобных несчастных  калек  из-за
тюков, которые они несли на своих спинах и головах.
     - Нет, - возразил Фафхрд, - нужно идти.  Если  женщина  не  приходит,
когда готова, значит, она не женщина, которая придет, когда будет  готова,
а если даже она - та женщина, то  ей  придется  постараться  как  следует,
чтобы нас догнать.
     Три лошади путешественников нетерпеливо топтались  на  месте,  лошадь
Мышелова заржала. И только верблюд, на которого были нагружены  бурдюки  с
вином, разные сундучки и  тщательно  завернутое  оружие,  стоял  мрачно  и
неподвижно. Фафхрд и Мышелов между делом наблюдали за фигурой,  движущейся
по молу навстречу стремившейся домой толпе; они не  то  чтобы  подозревали
что-то, но после года  столь  тяжкой  работы  просто  не  имели  права  не
принимать  во  внимание  возможность  появления  грозных  преследователей,
которые могли оказаться или  ужасными  воинами,  или  черными  евнухами  с
кривыми саблями, или  вавилонскими  жрецами  с  их  золотым  оружием,  или
посланцами Иеронима из Антиохии.
     - Хлоя пришла бы вовремя, если  бы  ты  помог  мне  уговорить  ее,  -
продолжал спорить Мышелов. - Ты ей  нравишься,  и  вообще  я  уверен,  что
Нингобль имел в виду именно  ее,  потому  что  она  -  владелица  амулета,
защищающего от адепта.
     Ослепительно блеснув  серебром  на  краю  моря,  солнце  скрылось  за
горизонт.  Крыши  Тира  сразу  потухли.  Храм  Мелькарта  черной   махиной
вырисовывался на фоне серого неба. Последний тент был убран, и большинство
торговцев находились уже на середине мола. К берегу двигалась  все  та  же
одинокая фигурка.
     - Семи ночей с Хлоей тебе не хватило? - спросил Фафхрд. - К тому  же,
когда мы прикончим адепта и сбросим заклятие, тебе будет нужна не она.
     - Возможно, возможно, - отозвался  Мышелов.  -  Но  не  забывай,  что
прежде нам нужно этого адепта поймать. И тут Хлоя может оказать услугу  не
только мне.
     Внезапно их внимание привлек слабый крик: по темной воде в египетскую
гавань входило торговое судно с латинским  вооружением.  На  долю  секунды
друзьям показалось, что противоположный конец мола опустел. Однако тут  же
на фоне моря снова показалась черная фигура, движущаяся прочь от города  и
не обремененная ношей.
     - Еще один глупец покидает милый Тир в  неурочное  время,  -  заметил
Мышелов. - Ты только подумай, Фафхрд, что может значить женщина в холодных
горах, куда мы идем, женщина, готовящая всякие вкусности и  гладящая  тебя
по лбу.
     - Ты, малыш, думаешь явно не о моем лбе, - проговорил Фафхрд.
     Прохладный ветерок налетел снова,  и  плотно  утоптанный  песок  чуть
застонал. Тир, словно  зверь,  припал  к  земле  перед  таящейся  во  тьме
угрозой. Последний торговец поспешно искал на  земле  какую-то  оброненную
вещь.
     Положив ладонь на холку своей лошади, Фафхрд сказал:
     - Двинулись.
     Мышелов сделал последнюю попытку:
     - Думаю, если мы правильно поведем разговор, Хлоя не станет  брать  с
собой рабыню для умащивания ног.
     И тут они  увидели,  что  еще  один  глупец,  покидающий  милый  Тир,
направляется к ним и что это женщина  -  высокая  и  стройная,  в  одежде,
которая, казалось, вот-вот растворится в сумеречном воздухе;  Фафхрд  даже
подумал: а не явилась ли она в Тир из  какого-то  небесного  царства,  чьи
жители  отваживаются  спуститься  на  землю  лишь   на   закате.   Женщина
приближалась легкой упругой походкой, и друзья увидели, что лицо ее  ясно,
а волосы - чернее воронова крыла, и сердце  у  Мышелова  заколотилось:  он
понял, что их ожидание вознаграждено сторицей, что он  наблюдает  рождение
Афродиты, но не из морской пены, а из сумерек, что перед ним  темноволосая
Ахура из  винного  погребка,  которая  больше  не  смотрит  с  холодным  и
сдержанным любопытством, а радостно улыбается.
     Фафхрд, почувствовавший нечто подобное, медленно проговорил:
     - Так, значит, ты и есть женщина, которая пришла, когда была готова?
     - Ага, - весело добавил Мышелов, - а известно ли тебе, что еще минута
- и ты опоздала бы?



                             ЗАТЕРЯННЫЙ ГОРОД

     В течение следующей недели,  упорно  двигаясь  на  север  вдоль  края
пустыни, друзья не узнали почти ничего  об  истории  и  побуждениях  своей
таинственной спутницы сверх немногих сомнительных сведений, сообщенных  им
Хлоей. На  вопрос,  зачем  она  пришла,  Ахура  отвечала  по-разному:  то,
дескать, ее направил Нингобль, то, мол, Нингобль не имеет к этому никакого
отношения и все получилось случайно, то будто бы древние боги  послали  ей
сновидение, в котором она искала брата,  потерявшегося  во  время  поисков
Затерянного  Города  Аримана,  а  чаще  ответом  было   просто   молчание,
казавшееся друзьям порой лукавым, порой  мистическим.  Тем  не  менее  она
стойко  сносила  все  лишения,  оказалась  неутомимой  наездницей   и   не
жаловалась, когда ей приходилось спать  на  голой  земле,  завернувшись  в
плащ. Словно какая-то сверхчувствительная  перелетная  птица,  она  всегда
стремилась как можно скорее продолжить путь.
     Когда представлялась возможность, Мышелов со всем  усердием  оказывал
ей знаки внимания, причем его сдерживало лишь опасение превратить  девушку
в улитку.  Однако  через  несколько  дней  этих  мучительных  радостей  он
заметил, что Фафхрд был бы не прочь оказаться на его  месте.  Очень  скоро
приятели стали соперниками, всякий раз оспаривая  право  предложить  Ахуре
помощь - в тех  редких  случаях,  когда  таковая  требовалась,  -  пытаясь
перещеголять друг друга хвастливыми россказнями о невероятных приключениях
и следя, чтобы другой не оставался с девушкой наедине ни на  миг.  Никогда
раньше ни один из них не был столь ошеломительно любезен.  Они  оставались
добрыми друзьями и понимали это, однако друзьями весьма неприветливыми,  и
это они понимали тоже. А то ли робкое, то ли лукавое молчание Ахуры только
их подстегивало.
     Перейдя вброд Евфрат немного южнее развалин Кархемиша, они  двинулись
к истокам Тигра, взяв  немного  восточнее  того  пути,  которым  Ксенофонт
[Ксенофонт Афинский (430-355 г. до н.э.) - историк и  писатель,  принявший
участие  в  походе  против  Артаксеркса  и  после  поражения  возглавивший
отступление греческих наемников] вел свои  десять  тысяч.  Неприветливость
двух друзей  достигла  предела.  Однажды,  когда  Ахура  отъехала  чуть  в
сторону, позволив своей лошади пощипать сухую траву, они уселись на  валун
и принялись вполголоса спорить: Фафхрд предлагал прекратить ухаживания  за
девушкой, пока не завершится их поиск, тогда как Мышелов упорно  отстаивал
свое право первенства. Они так разгорячились,  что  заметили  подлетевшего
белого голубя лишь тогда,  когда  он,  хлопая  крыльями,  уселся  на  руку
Фафхрда, которую тот выбросил в сторону, желая подчеркнуть свою готовность
на время отстать от девушки, если, конечно, так же поступит и Мышелов.
     Прищурившись, Фафхрд снял с лапки голубя кусочек пергамента и прочел:
"В девушке таится опасность. Вам обоим следует от нее отказаться".
     Внизу стояла  маленькая  печать  с  изображением  семи  беспорядочным
образом расположенных глаз.
     - Всего семь глаз! - заметил Мышелов. - Ну и скромник!
     Он на  несколько  мгновений  умолк,  пытаясь  представить  гигантскую
паутину нитей, с помощью которой Сплетник  собирал  сведения  и  вел  свои
дела.
     Однако благодаря этой неожиданной поддержке Фафхрду удалось  вытянуть
из него согласие, и друзья торжественно поклялись не приставать к  девушке
и никак к ней не подкатываться, пока они не найдут адепта и не  разберутся
с ним раз и навсегда.
     Теперь они двигались по земле,