аперстка   величиной;   Кольца   Единства,
соединенные так, что стоит вытащить одно, как два других тут  же  распадутся
сами; а также странная ребристая сфера, обнаруженная Фафхрдом вместе со всем
остальным и являвшаяся,  как  он  считал,  несколько  деформированным  Кубом
Честных Сделок (в чем Сиф, впрочем,  сомневалась).  Она  вынула  из  поясной
сумки изображение Мышелова и положила его между предметами,  прямо  в  центр
пентаграммы. Облегченно вздохнув, она опустилась на один из трех  табуретов,
стоявших поблизости, и принялась пристально  вглядываться  в  незрячее  лицо
тряпочного человечка.

Глава 9

   Одобрив последний из  узлов  на  перетягивавших  винные  бочки  веревках,
Мышелов коротким кивком отпустил своих все еще  недоумевавших  помощников  и
измученных бесполезной работой матросов - прямо-таки выставил их из каюты! -
и почувствовал, как его охватывает пьянящий восторг власти, словно он только
что перешагнул или на могучих крыльях пересек границу королевства,  где  все
принадлежало ему одному и было отмечено надписью: "Мое собственное!".
   Ну и позабавился же он, пока матросы работали, а он, стоя  среди  них  на
покрытой тканью крышке того самого  сундука,  который  они  по  его  приказу
тщетно искали во всех углах и закоулках судна, отдавал распоряжения;  и  все
это время  совершенно  голая  Исисси  лежала,  распластавшись,  на  кровати,
надежно укрытая одеялом, и  каждый,  кто  был  в  каюте,  смутно  ощущал  ее
восхитительное присутствие, но никто не посмел и словом обмолвиться! Вот  уж
действительно упоение властью!
   Бесконечно гордый собой, он сорвал с сундука матерчатое покрытие, откинул
крышку и воззрился на открывшийся его взору роскошный медно-красный шелковый
простор,  пересеченный  росчерками  черных  лент.  "Чем  не   брачное   ложе
какой-нибудь принцессы", - пришла ему в голову  мысль.  Опрокинув  очередной
стаканчик бренди, он с наслаждением ощутил разлившееся по его телу  приятное
тепло.
   В его воспаленном желанием  мозгу  сладострастные  картины  сменяли  одна
другую; он сделал несколько неверных шагов к кровати, отшвырнул одеяло и...
   Можно было подумать, что над грубой серой простыней прошел  черный  снег,
так густо устилали ее клочки и обрывки черных лент.  Исисси  на  постели  не
было.
   В  первую  минуту,  онемев  от  неожиданности,  он  лишь   созерцал   это
безобразие, потом принялся судорожно шарить под матрасом в поисках ножа  или
ножниц, а быть может, - кто знает? - и  какого-нибудь  острозубого  зверька,
который, повинуясь воле девочки-проститутки, превратил ее путы в труху.
   Глубокий вздох блаженного удовлетворения заставил его  резко  обернуться.
Прямо из только что раскрытого сундука смотрела на него, сидя скрестив ноги,
бог весть как попавшая туда Исисси. Ее руки  были  подняты:  с  удивительной
ловкостью и проворством заплетала она в косы свои чудные серебристые волосы.
Ее тонкая талия и маленькие прелестные грудки выглядели при этом  еще  более
соблазнительными, а лучистый зеленый взгляд и улыбка точно говорили:
   "Ну разве я не умна? Поразительно умна и совершенно неотразима!"
   Мышелов посмотрел на нее, мрачно нахмурившись, затем, не меняя выражения,
обратил свой взор в противоположную сторону,  точно  намереваясь  проследить
путь, которым она, невидимая, попала  с  кровати  в  сундук,  минуя  стоящие
вплотную друг к другу и намертво прикрученные к  полу  бочонки,  -  а  также
обнаружить следы ее таинственного помощника,  будь  то  зверь,  человек  или
демон. Затем он двинулся к ней, обошел вокруг сундука, пристально осматривая
ее при этом с головы до ног в поисках какого-либо потайного оружия - хотя бы
остро заточенного ногтя; при этом он ни на секунду не  выпускал  девушку  из
виду, пока наконец вновь не оказался с ней лицом к лицу.
   Ноздри его раздувались от возбуждения. Масляная лампа мерно раскачивалась
под потолком, попеременно то заливая его темную фигуру  и  серебристую  кожу
девушки своим желтым светом, то снова погружая их в тень.
   Продолжая плести косы и все еще улыбаясь, Исисси начала издавать какие-то
клокочущие,  переливающиеся,  булькающие   звуки.   Постепенно   они   стали
складываться в некое подобие грубой песни или  лишенного  всякого  изящества
стихотворения. Было  похоже,  что  она  импровизирует,  словно  переводя  на
нижнеланкмарский слова другого языка:

   Шесть волшебных даров имеет страна моя,
   И все они сейчас стоят вокруг тебя.
   Золотая Стрела Желанья, несущая смерть,
   Власти Жезл, крушащий неба твердь,
   Чаша Раздумий и Уединенья,
   Колец Судьбы чудесное сплетенье.
   И Куб, богов и эльфов дар коварный,
   И Шар из Прутьев, символ Симоргии славной.
   Глубоко, глубоко страна моя,
   Куда унесет нас злато, тебя и меня.

   Мышелов погрозил ей пальцем, вложив в этот жест мрачный вызов  и  угрозу.
Затем отрезал от мотка черной ленты еще несколько  полос,  скрутил  их  и  с
силой потянул, проверяя на прочность.  По-прежнему  не  отводя  взгляда,  он
связал ей ноги, притянув лодыжку одной  к  икре  другой  и  наоборот.  Потом
властно потянулся к  ее  рукам.  Девушка,  закончив  плести  косы,  проворно
уложила их в некое подобие серебряной короны и, со  вздохом  отвернув  лицо,
которое словно сжалось, лишенное серебристой завесы, протянула ему  прижатые
запястьями друг к другу руки ладонями вверх.
   С презрительной миной он схватил ее руки, завел их ей  за  спину  и,  как
прошлой ночью, связал у локтей, насильно расправив плечи. Потом он опрокинул
ее лицом в медно-красный шелк, предназначавшийся Сиф (как давно это  было?),
и, протянув соединявшую ее руки ленту к скрещенным ногам, завязал так  туго,
как только мог, отчего спина ее выгнулась дугой, а лицо  оказалось  поднятым
над шелковым покрывалом.
   Но, несмотря на растущее возбуждение, Мышелов  отметил,  что  было  в  ее
виршах нечто странное, заставившее его насторожиться. Ах да, Симоргия. Какое
отношение имеет это давно затонувшее королевство к бредням портовой шлюхи? И
раньше она бормотала что-то такое о воде, смягчавшей климат той страны,  где
она была не то королевой, не то принцессой... Вот опять принялась за свое!
   - Приди, о брат мой Мордруг, и стань нашим провожатым, -  бормотала  она,
совершенно, видимо, не замечая чудовищного неудобства своей  позы.  -  Приди
вместе с нашими хранителями, приди на твоем  коне  -  чудовищном  пожирателе
морского пространства, Разведчике Глубин. Приди вместе с могучим  Крушителем
и необъятным Душителем, сокруши нашу  темницу  и  забери  нас  домой.  Пошли
вперед всех своих духов, чтобы затуманили они наш разум...
   Тени в углах комнаты вдруг неестественно замерли; разбег  масляной  лампы
под потолком, вздрогнув, прервался; все остановилось.
   На палубе все  тоже  оцепенело.  Ветер  исчез  совершенно;  море  кругом,
насколько хватало взгляда, сделалось гладким, как стекло.  Румпель  в  руках
Скора безжизненно замер, шкот, который натягивал Миккиду, бессильно обмяк.
   На  небе  по-прежнему  не  было  ни  облачка,  но  солнечный  свет   стал
призрачным, точно  его  источнику  угрожало  внезапное  затмение.  Вдруг  на
расстоянии полета копья от правого борта парусника море вздыбилось громадной
волной и беззвучно опустилось.  Абсолютная  бесшумность  этого  действа  еще
усугубила  дурные  предчувствия  команды.  "Морской  Ястреб"  закачался   на
расходившихся в разные стороны волнах. Урф и оба лейтенанта в  изумлении  то
озирались по сторонам, то смотрели друг на друга. Никто из  них  не  обратил
внимания на тонкий пузырьковый след, потянувшийся от того места, где  только
что стояла водяная гора, к замершему в ожидании ветра паруснику.

Глава 10

   А тем временем находившаяся в сокровищнице Сиф вдруг  почувствовала,  что
Мышелов  нуждается  в  защите  еще  больше,  чем  раньше.  Кукла  в   центре
пентаграммы выглядела очень одинокой. Может быть, священные  предметы  нужно
перенести к ней поближе?  Она  сдвинула  их  к  центру  и,  после  минутного
колебания,  согнула  тряпочную  фигурку  пополам  и  просунула   ее   внутрь
решетчатой сферы. Туда же отправились погнутая стрела  и  жезл  (чем  больше
будет рядом с ним золота, тем лучше!), и, наконец, она нахлобучила кукле  на
голову крошечную чашу вместо шлема и  водрузила  все  это  на  переплетенные
кольца.
   Вернувшись на свое место, она с сомнением посмотрела на дело своих рук.

Глава 11

   Серый Мышелов перекатил Исисси на спину и любовался ее серебристым телом,
раскрывшимся ему навстречу,  точно  перламутровая  морская  раковина.  Кровь
стучала в его висках, голову распирало, точно мозг внезапно сделался слишком
велик  для  вмещавшего  его  черепа.  Очертания  неподвижной   каюты   стали
призрачными, в ней ощущалось незримое пульсирующее  присутствие;  вдруг  ему
показалось, что он раздвоился: одна часть его оставалась на  корабле,  в  то
время как другая, чудовищных размеров, с непостижимой  скоростью  вспарывала
тьму, утратив всякое ощущение принадлежности к человеческому  роду,  -  лишь
растущая тяжесть внутри черепа не давала полностью забыть об этом.
   Оставшаяся в каюте половина его существа не перестала чувствовать, хотя и
начисто лишилась способности что-либо предпринимать; с беспомощным ужасом он
наблюдал за тем, как воздух в каюте сгустился и стал похожим  на  воду  и  в
этой полужидкой субстанции серебристая, улыбающаяся, неестественно изогнутая
Исисси начала извиваться. Кожа ее становилась все более и более  серебристой
- вот уже чешуя заблестела на ней влажным блеском, и без того  узкое  личико
сузилось еще сильнее, вытянувшись  вперед,  а  глаза  переместились  на  его
стороны; в то же время тело ее начало прорастать шипами - острые как бритва,
они вмиг усеяли тыльные стороны ее рук и ног, покрыли спину, плечи и  голову
игольчатым гребнем. Последний мощный рывок страшно изменившегося  тела  -  и
обрывки черных лент затрепетали в жидком воздухе вокруг нее.  Тут  в  проеме
ведущего в каюту люка  показалось  лицо,  подобное  ее  теперешнему,  а  она
волнообразным  движением  поднялась  над  шелковым  ложем  и  потянула  свои
бесконечно удлиняющиеся руки к лицу Мышелова. Одновременно из  самых  глубин
ее тела вырвался удивительно низкий , голос:
   - Сейчас этой темницы не станет, Разведчик Глубин разобьет ее, и мы будем
свободны.
   При этих словах Мышелов понял, что темнота, сквозь Которую несется другая
часть его "я", - это глубины моря и что сам он  заключен  в  мощном  теле  и
широколобой голове кита - Разведчика  Глубин,  а  скорлупка  на  поверхности
моря, к которой неумолимо приближается вызванная заклинаниями Исисси морская
тварь, - "Морской Ястреб".

Глава 12

   А в то же время  в  сокровищнице  Сиф  решилась  действовать,  не  вынеся
горестного выражения, появившегося на лице куклы после того, как на нее  был
надет шлем; к тому же ее посетила мысль, что совсем  недавно  руки  морского
демона прикасались ко всем золотым предметам, что окружали сейчас куклу. Она
вырвала человечка из золотого плена и сорвала с  него  шлем;  от  ее  резких
движений предметы со звоном рассыпались по полу. Забыв обо всем, Сиф прижала
игрушку к груди, осыпала поцелуями  и  принялась  баюкать  и  укачивать  ее,
нашептывая слова любви и утешения.

Глава 13

   Мышелову в каюте удалось увернуться от шипастых объятий, а в глубине моря
вторая половина его "я" вовремя развернула  чудовищную  тушу  и  спасла  тем
самым корабль  от  неминуемой  гибели.  Как  только  чудовище  вынырнуло  на
поверхность, обе половинки Мышелова вновь соединились и вернулись  в  каюту,
которая накренилась так сильно, словно "Морской Ястреб" уже шел ко дну.
   Все, кто был на  палубе,  вытаращив  глаза  и  разинув  рты,  глазели  на
гигантскую фигуру, шириной намного превосходившую их судно, взметнувшуюся из
темных глубин совсем рядом с ними, так близко, что корабль содрогнулся  всем
корпусом, - при желании можно было протянуть руку и коснуться чудовища.  Оно
походило на лишенную окон башню из черной сапожной кожи, с которой каскадами
рушилась вода. Башня вздымалась все выше и выше, притягивая их взоры к небу,
пока наконец над водой не показался огромный хвост, - мощный удар плавников,
и черный левиафан воспарил прямо над палубой "Морского Ястреба", необъятный,
как грозовая туча. Сходство  еще  более  усиливали  струи  воды,  стекавшие,
подобно дождю, прямо на палубу, и оглушительный, точно  раскат  грома,  удар
хвоста по волнам. Не хватало лишь молний. Матросам, чтобы устоять на  ногах,
пришлось хвататься за первое, что попало под руку,  ибо  корабль  накренился
так резко, точно был живым существом, пытающимся стряхнуть с себя  людей.  К
счастью, благодаря случившемуся недавно у Мышелова приступу властного  зуда,
на палубе хватало всякого рода канатов и веревок,  так  что,  когда  корабль
скользнул в зияющий водяной провал, оставленный  телом  левиафана,  за  борт
никого не смыло. Но когда чудовище рухнуло назад, в свою родную стихию, море
вокруг корабля повторно содрогнулось, соленый океан сомкнулся  над  мачтами,
и, увлекаемое тяжестью воды, судно заскользило вниз, вниз, вниз.
   Позднее Мышелов никак не  мог  решить,  что  из  развернувшейся  в  каюте
схватки происходило собственно в просочившейся туда воде,  а  что  -  в  том
пузыре воздуха, который сжала в своих тисках  подступающая  со  всех  сторон
морская  стихия.  Все  они  -  и   сам   Мышелов,   и   чудовищным   образом
преобразившаяся Исисси, и та  тварь,  которую  он  принял  за  ее  брата,  -
двигались томительно медленно, как в страшном сне, когда во  что  бы  то  ни
стало нужно опередить преследователя, а ноги вязнут, словно у попавшей в мед
мухи. В их движениях сочетались элементы борьбы не на жизнь, а на  смерть  и
ритуального танца, И все это время Мышелов оставался в центре,  а  Исисси  с
братцем кружили вокруг  него,  словно  две  акулы.  Попеременно  они  делали
атакующие выпады, как ножницами щелкая своими длинными челюстями, утыканными
острыми  словно  бритвы  зубами.  В  то  же  время  он  испытывал  постоянно
увеличивающееся давление;  но  теперь  оно  не  только  разрывало  череп,  а
распространилось на поверхность его тела более или менее  равномерно;  разве
только легкие ощущали его немного больше.
   Все началось с того самого момента, когда  ему  удалось  избежать  первых
смертельных объятий Исисси. При этом они поменялись  местами:  она  покинула
сундук, он же, напротив, приблизился к нему. Затем, когда  она  изготовилась
для второго броска (колючие ноги плотно сжаты,  руки  прижаты  к  чешуйчатым
бокам, челюсти широко открыты, зеленые глаза горят), а  он  в  свою  очередь
приготовился отразить ее натиск,  ему  вдруг  пришла  в  голову  неожиданная
мысль: он схватил в охапку лежавшую сверху штуку материи и подбросил  вверх.
Облако шелка  разделило  их  медным  занавесом.  Этот  маневр  и  впрямь  на
некоторое время отвлек нападавшую, но, опомнившись, она так хватанула зубами
прямо сердцевину розовато-оранжевого  облака,  что  от  него  остались  одни
клочки и ошметки и, разумеется, ни о каком плаще, или  платье  для  приемов,
или церемониальном платье для хранительницы сокровищ Сиф не приходилось  уже
и мечтать.
   Повернувшись в другую сторону, Мышелов оказался лицом к лицу с Мордругом.
Он решил повторить удачно сработавший прием, и  в  воздух  взметнулся  кусок
фиолетового шелка, который он скрепя сердце купил для гордячки Афрейт. Но  и
его постигла та же участь: через несколько мгновений от него  осталось  лишь
облако узеньких полосочек, в котором, словно чудовищная  луна,  переливалась
серебром устрашающе щелкающая челюстями физиономия Мордруга.
   Сзади, прорвавшись сквозь облако медно-красных  клочьев,  вновь  наседала
Исисси. Но и эта атака  была  отбита  при  помощи  штуки  ярко-алого  шелка,
предназначавшегося в подарок рыбачке Хильзи, бывшей  проститутке.  Однако  и
этому куску повезло не больше,  чем  двум  другим:  зубы  морского  чудовища
превратили его в ничто так же быстро, как близящаяся ночь стирает  последние
отблески заката.
   Пришлось Мышелову принести в жертву морским демонам  все  так  любовно  и
дипломатично выбранные подарки: бронзово-желтый атлас  для  подруги  Хильзи,
Рилл, темно-коричневый с золотым шитьем для Фафхрда, нежно-розовый  и  цвета
морской волны (снова для Сиф), небесно-голубой (для Афрейт - чтобы Фафхрд не
дулся), пурпурный для Пшаури (в честь его повышения в звании)  и  даже  один
для  Гронигера  (самый  незатейливый  черный).   Когда   вся   эта   роскошь
превратилась в груду самого дорогого в мире конфетти, сундук оказался пуст.
   По счастью, атаки демонов  к  этому  времени  тоже  стали  заметно  менее
интенсивными и утратили свою первоначальную ярость, а потом и вовсе сошли на
нет,  превратившись  в  почти  бесцельное  колыхание   взад-вперед,   сильно
напоминавшее конвульсии издыхающей рыбы. Одновременно чудесным образом стало
уменьшаться и давление.
   А дело было вот в чем: после того  как  "Морской  Ястреб"  соскользнул  в
оставленный телом левиафана провал, свинец, залитый в его киль (именно он  и
делал  корабль  устойчивым),  потянул  судно  вниз.  Обильный  груз,   и   в
особенности бронзовые слитки и медные  пластины,  тоже  увлекали  корабль  в
пучину. Но, с другой стороны,  большая  часть  груза  состояла  из  товаров,
которые были легче воды, - хорошо  просушенный  лес,  просмоленные  бочки  с
мукой, шерстяные мешки с  зерном.  Да  к  тому  же,  благодаря  просмоленной
парусине,  которой  был  укрыт  лес,  и  пропитанной  жиром  грубой  шерсти,
укрывавшей зерно, груз  оказался  водонепроницаемым,  и  воздух,  в  больших
количествах скопившийся внутри упаковки, превратил его в поплавки.
   До тех пор, пока товары находились на поверхности, своим совокупным весом
они  погружали  корабль  в  воду,  но,  оказавшись  под  водой,  груз  начал
выталкивать "Морского Ястреба" назад, на поверхность.
   Опять же, при обычных условиях - то есть если бы груз был закреплен всего
лишь как обычно - все, что было на палубе, могло  бы  оторваться  от  нее  и
всплыть: доски и бревна плавали  бы  по  поверхности  моря,  словно  остатки
рассыпавшегося  плота,  мешки  с  зерном  подпрыгивали  бы  на  волнах,  как
воздушные шары, а "Морской Ястреб" тем временем продолжал  бы  опускаться  в
водяную могилу, увлекая с собой и тех, кто находился в каюте под палубой,  и
пораженных ужасом моряков наверху,  которые,  уцепившись  в  панике  за  что
попало, не успели вовремя ослабить хватку.
   Но, пустившись в коммерцию,  Мышелов  принял  твердое  решение  завоевать
славу самого умного и дальновидного негоцианта и потому  пустил  в  ход  всю
свою смекалку и всю силу своих легких, надзирая за погрузкой своего  корабля
в брульской гавани; к тому же ему совершенно не хотелось, чтобы  у  Фафхрда,
или у Сиф, или (Мог сохрани!) у Скора была причина критиковать его.  А  если
добавить к этому еще и слегка отдававшую садизмом настойчивость,  с  которой
он гонял свою команду по кораблю во время путешествия, заставляя привязывать
и перевязывать груз, то станет понятно,  что  так  надежно,  как  на  палубе
"Морского Ястреба", груз не был укреплен еще нигде и никогда. Таким образом,
то, что другие утром описываемого дня расценивали как безумный каприз своего
капитана, обеспечило спасение кораблю и команде.
   Конечно, веревки и канаты скрипели и трещали под водой (еще бы, ведь  они
тянули наверх целый корабль), но ни одна из них не лопнула и не развязалась,
ни один хранивший воздух мешок не всплыл раньше, чем "Морской Ястреб" достиг
поверхности.

Глава 14

   Так вот и получилось, что Мышелов смог  выбраться  из  каюты  через  люк,
вновь увидеть ясное голубое небо, наполнить свои легкие более подходящей для
них субстанцией и слабым голосом поздравить Миккиду и  одного  из  минголов,
бултыхавшихся и отплевывавшихся неподалеку, с  чудесным  спасением.  Правда,
"Морской Ястреб" зачерпнул  порядочно  воды,  но  за