ером шелковом платье,  которое  грозило  с
минуты на минуту лопнуть по всем швам. Дородная  и  похотливая  девица  за
последние несколько дней  растолстела  еще  больше,  поскольку  непрерывно
напихивала себя сластями, дабы утолить горе, вызванное сломанной  шеей  ее
матушки и распятием любимой обезьянки, но главное - чтобы заглушить  страх
за собственную особу. Однако в этот миг функции меда и  сахара,  казалось,
взял на себя гнев.
     - Дядя! - завопила она. - Ты должен  немедленно  что-то  предпринять!
Охранники сбежали. Ни служанка, ни паж  не  идут  на  звонки,  а  когда  я
отправилась за ними сама, то обнаружила, что эта наглая Рита - разве ее не
должны были выпороть? - подбивает прислугу на революцию, если не на что-то
похуже. А на  левой  руке  у  нее  сидела  живая  кукла  в  чем-то  сером,
размахивала игрушечным мечом - наверное, она-то и распяла мою Кве-Кве! - и
призывала  ко   всяческим   гнусностям.   Мне   удалось   убежать   оттуда
незамеченной.
     - На  революцию,  говоришь?  -  проворчала  Саманда,  спуская  с  рук
Глипкерио и отстегивая от пояса кнут  и  дубинку.  -  Элакерия,  присмотри
недолго за дядей.  Знаешь,  всякие  там  путешествия,  -  хриплым  шепотом
добавила она и многозначительно покрутила пальцем у виска.  -  А  я  пойду
пропишу этим голым потаскушкам и блюдолизам такую контрреволюцию, что  они
долго будут помнить.
     - Не бросай меня! - взмолился Глипкерио, пытаясь  снова  забраться  к
ней на руки. - Хисвин меня забыл, и теперь ты - моя единственная защита.
     Часы  пробили  четверть.  Голубые  занавеси  раздвинулись,  и  мерной
поступью, без обычного шарканья, в залу вошел Хисвин.
     - Плохо это или хорошо, но я явился в обещанный час,  -  объявил  он.
Хисвин был в своей черной шапочке и тоге, перетянутой поясом,  с  которого
свисали чернильница, футляр с перьями и мешочек с пергаментными  свитками.
За ним в залу вошли Хисвет и  Фрикс,  обе  в  скромных  черных  платьях  и
палантинах. Голубые  занавеси  беззвучно  опустились  на  место.  Все  три
обрамленных черных лица были серьезны.
     Хисвин подошел к Глипкерио, который, видя деловитость вновь прибывших
и несколько устыдившись, немного пришел в себя и теперь торчал  жердью  на
своих длинных, обутых в золотые сандалии ногах. Он  уже  успел  расправить
складки тоги и надеть попрямее  на  золотистые  локоны  остатки  венка  из
анютиных глазок.
     - О достославный сюзерен! - торжественно обратился к нему Хисвин. - Я
принес тебе дурные вести... - Глипкерио побледнел и опять затрясся, - ...а
также и добрые. - Глипкерио немного успокоился. - Сначала дурные.  Звезда,
восход которой привел было небеса в надлежащее состояние,  угасла,  словно
свеча, задутая черным демоном, ее лучи померкли в темных волнах  небесного
океана. Словом, она  утонула  бесследно,  и  я  не  могу  произнести  свое
заклятие  против  крыс.  Более  того,  я  считаю  своим  печальным  долгом
поставить тебя в  известность,  что  крысы  уже  практически  заняли  весь
Ланкмар. В южных казармах истреблено все твое войско. Все храмы захвачены,
и даже сами истинные боги Ланкмара поголовно умерщвлены на своих роскошных
высохших ложах. Крысы просто выжидают из учтивости, причины коей я объясню
позже, прежде чем занять твой дворец.
     - Тогда все пропало,  -  дрожащим  голосом  проговорил  Глипкерио  и,
повернувшись к экономке, сварливо добавил: - Что я тебе говорил,  Саманда!
Мне остается  лишь  отправиться  в  последний  путь.  Прощай,  мир!  Всего
наилучшего тебе, Невон! Я отправляюсь искать более...
     Но на сей раз его бросок в сторону балкона был  пресечен  в  зародыше
толстухой-племянницей и дородной экономкой, которые взяли сюзерена в клещи
с обеих сторон.
     - А теперь послушай добрые вести, -  несколько  оживленнее  продолжал
Хисвин. - Подвергая собственную жизнь страшной  опасности,  я  связался  с
крысами. Мне стало ясно, что они обладают высокоразвитой цивилизацией,  во
многом гораздо более утонченной, нежели человеческая, - они фактически уже
некоторое время регулируют дела и развитие людей. О,  эти  мудрые  грызуны
пользуются  благами  весьма  удобной  и  приятной   цивилизации,   которая
несомненно удовлетворит твое чувство мирового порядка, когда ты поближе  с
ней познакомишься! Короче говоря, крысы, которым я пришелся по душе, - ах,
на какие удивительные дипломатические ухищрения я только не пускался  ради
тебя, дорогой властелин!  -  доверили  мне  ознакомить  тебя  с  условиями
капитуляции, которые на удивление благородны!
     Выхватив из мешочка один из свитков и проговорив: "Я вкратце", Хисвин
начал читать:
     - "...немедленно прекратить военные действия... по команде Глипкерио,
переданной через посредство его посланцев с  жезлами,  подтверждающими  их
полномочия... Потушить пожары и исправить повреждения, нанесенные зданиям,
силами ланкмарцев под  руководством...  -  и  так  далее.  -  Повреждения,
нанесенные крысиным туннелям, аркадам, местам  для  развлечений  и  прочим
помещениям,  должны  быть  исправлены  людьми.  -  Здесь  должно   стоять:
"уменьшенными до соответствующего роста". Всех солдат разоружить, связать,
заточить  -  и  так  далее.  -  Всех  котов,  собак,  хорьков   и   прочих
вредителей... -  Ну,  это  понятно.  -  Все  корабли  и  всех  ланкмарцев,
находящихся за рубежом... - ну, это тоже естественно. А,  вот  это  место!
Слушайте. - После этого каждый ланкмарец возвращается  к  своим  занятиям,
свободный во всех своих действиях и владении имуществом... - свободный, вы
слышите? - и зависящий только от распоряжений своей персональной крысы или
крыс, которая будет сидеть у него на плече или же каким-либо иным  образом
расположится на нем либо внутри его одежды, равно как и будет делить с ним
постель". Но твои крысы, - быстро продолжал Хисвин, указывая на Глипкерио,
лицо которого побелело и начало кривиться от тика,  а  все  тело  и  члены
вновь задергались, - твои крысы, учитывая твое  высокое  положение,  будут
вовсе не крысы, а моя дочь Хисвет и временно ее  служанка  Фрикс,  которые
будут обслуживать тебя денно и нощно, бдеть и еще раз бдеть,  удовлетворяя
любое твое желание на пустяковом условии, что ты будешь  подчиняться  всем
их распоряжениям. Что может быть справедливее, государь?
     Но Глипкерио уже снова завел свое: "Мир, прощай! До свидания,  Невон!
Отправляюсь искать..." - всем телом стремясь  на  крыльцо  и  извиваясь  в
железных  руках  Элакерии  и  Саманды.  Внезапно  он  замер,   воскликнул:
"Конечно, я подпишу!" - и схватил пергамент. Хисвин торопливо потащил  его
к торжественному ложу и столу, готовя по дороге письменные принадлежности.
     Но тут возникла трудность. Глипкерио трясся так сильно, что едва  мог
удержать в руке перо, так что ни о какой подписи не могло быть и  речи.  С
первой же попытки он посадил целую гроздь клякс  на  одежду  окружающих  и
морщинистое лицо Хисвина. Все попытки водить его  рукой,  сперва  ласково,
потом насильно, ни к чему не привели.
     Прищелкнув в  раздражении  пальцами,  Хисвин  внезапно  кивнул  своей
дочери. Та достала из складок черного шелкового  платья  флейту  и  начала
наигрывать нежную, наводящую дрему мелодию.  Саманда  и  Элакерия  держали
лежащего ничком на ложе Глипкерио, одна за плечи, другая за ноги, а Фрикс,
упершись  коленом  ему  в  поясницу,  начала  легонько,  в  такт   музыке,
поглаживать пальцами ему спину от затылка до копчика, пользуясь в основном
левой перевязанной рукой.
     Некоторое время  Глипкерио  еще  ритмично  подпрыгивал  на  ложе,  но
постепенно это телотрясение начало стихать, и Фрикс  смогла  приступить  к
массажу его беспокойных рук.
     Прищелкивая пальцами, Хисвин нетерпеливо мерил  шагами  залу,  и  его
многочисленные тени метались по голубым  плиткам  пола,  словно  огромные,
меняющиеся в размерах крысы; внезапно,  обратив  внимание  на  лежащие  на
столике жезлы, он осведомился:
     - А где пажи, которых ты обещал здесь собрать?
     Глипкерио мрачно ответил:
     - У себя. Бунтуют. Ты же выманил отсюда всех стражников,  которые  за
ними присматривали. А где твои минголы?
     Хисвин остановился как вкопанный  и  нахмурился.  Его  вопросительный
взгляд устремился на неподвижные голубые занавеси, через которые  он  сюда
вошел.


     Дыша несколько чаще, чем обычно, Фафхрд влез в один из восьми оконных
проемов звонницы, уселся на подоконник и принялся разглядывать колокола.
     Их  было  в  общей  сложности  восемь:   пять   бронзовых,   покрытых
бледно-бирюзовой патиной, и три из вороненой стали, с  многовековым  слоем
ржавчины. Насколько Северянин понял, все веревки сгнили много веков  назад
Внизу  чернела   темнота,   пересекавшаяся   четырьмя   узкими   каменными
перемычками. Фафхрд осторожно  наступил  на  одну  из  них.  Перемычка  не
дрогнула.
     Фафхрд качнул самый маленький бронзовый колокол. Кроме унылого скрипа
не раздалось ни звука.
     Он сперва заглянул в колокол, потом ощупал его изнутри. Языка не было
- скоба, к которой он крепился, уже давно целиком превратилась в ржавчину.
     Не было языков и во всех других колоколах, - по-видимому, они  лежали
в самом низу башни.
     Фафхрд уже приготовился бить тревогу с  помощью  боевого  топора,  но
вдруг увидел колокольный язык, лежащий на одной из каменных перемычек.
     Он поднял его двумя руками, словно дубинку  чудовищных  размеров,  и,
без всякой опаски ступая по узким перемычкам,  ударил  по  разу  в  каждый
колокол. Железные колокола обдали его дождем из ржавчины.
     Поднялся грохот, перед которым бледнела даже  гроза  в  горах,  когда
гром перекатывается  от  склона  к  склону.  Менее  музыкальных  колоколов
Фафхрду слышать не приходилось. Тона двух или  трех  из  них  образовывали
интервалы, от которых пухли уши. Похоже, что отливал их мастер диссонанса.
Бронзовые колокола вопили, лязгали, грохотали, дребезжали, гнусаво  ревели
и пронзительно верещали. Железные стонали своими  проржавевшими  глотками,
рыдали,  как  левиафаны,  исступленно  бились,  словно   сердце   гибнущей
вселенной, раскатисто грохотали, будто черный прибой, который обрушивается
на гладкие скалы. Судя по  тому,  что  Фафхрд  слышал  об  истинных  богах
Ланкмара, колокола были вполне им под стать.
     Металлический рев начал понемногу стихать,  и  Северянин  понял,  что
начинает глохнуть. Тем не менее он продолжал делать  свое  дело,  пока  не
ударил в каждый колокол трижды. Затем он выглянул в  окно,  через  которое
влез.
     Поначалу ему почудилось, будто половина людей внизу смотрит прямо  на
него. Но через несколько мгновений  он  сообразил,  что  люди  запрокинули
залитые лунным светом лица, услышав колокола.
     Теперь  перед   храмом   было   гораздо   больше   коленопреклоненных
ланкмарцев. Они все прибывали по улице Богов с  востока,  словно  за  ними
кто-то гнался.
     Крысы в черных тогах стояли внизу все такой же неподвижной  шеренгой;
несмотря на их  крошечный  рост,  от  них  исходила  необъяснимая  угрюмая
властность. По бокам шеренги расположились два  взвода  крыс,  вооруженных
каким-то небольшим оружием, и Фафхрд, вглядываясь что было  сил,  узнал  в
нем миниатюрные арбалеты, какие он видел на борту "Каракатицы".
     Колокольный гул замер, а может, стал просто тише, и оглушенный Фафхрд
уже его не различал, но зато он услышал становившийся все громче  ропот  и
крики безнадежного ужаса, которые доносились снизу.
     Снова взглянув на толпу, он увидел, что черные крысы беспрепятственно
залезают на коленопреклоненных людей и усаживаются им на правое плечо.
     Но тут прямо под Фафхрдом послышался скрип, скрежет и треск.  Древние
двери храма истинных богов Ланкмара резко распахнулись.
     Задранные кверху белые лица обратились в сторону паперти.
     Крысы в черных тогах и охранявшие их солдаты обернулись.
     В шеренгу по четыре из широко открытых дверей начали выходить  жуткие
коричневые фигуры, тоже облаченные в черные тоги. В  руках  у  каждой  был
черный жезл. У фигур было много чего коричневого:  и  древние  пелены  для
мумифицирования, и тонкая  пергаментная  кожа,  которая  обтягивала  голые
скелеты, и кое-где обнажившиеся кости.
     Крысы-арбалетчики  дали  залп.  Скелетообразные   коричневые   фигуры
продолжали двигаться. Крысы в черных тогах  не  отступали  и  лишь  что-то
повелительно визжали. Еще один бесполезный залп из крошечных арбалетов,  и
в ответ - фехтовальный выпад черными  жезлами.  Каждая  крыса,  к  которой
прикоснулся жезл, съежилась и застыла.  Из  толпы  стали  выскакивать  все
новые крысы, но их настигала точно такая  же  гибель.  Коричневые  шеренги
двигались неотвратимо, словно это выступал сам рок.
     Послышались отчаянные вопли, и толпа перед храмом начала таять,  люди
бросались в боковые улочки и даже обратно в храмы, из которых  только  что
убежали. Как и следовало ожидать, ланкмарцы боялись пришедших им на помощь
собственных богов даже сильнее, чем неприятеля.
     В некотором ужасе от последствий, вызванных его  колокольным  звоном,
Фафхрд полез вниз, решив, что ему следует  не  вступать  в  фантастическую
битву, а бежать в громадный дворец Глипкерио и разыскать Мышелова.
     Сидевший у самого подножия храма черный котенок, увидев спускающегося
вниз человека, признал в нем гиганта, которого он драл когтями и вместе  с
тем любил, и понял, что держащая его здесь сила каким-то образом связана с
этим человеком.
     Серый Мышелов решительно выскочил из дворцовой  кухни  и  побежал  по
коридору, ведущему в покои монарха. Он был все еще маленького расточка, но
по крайней мере одет. Рядом с  ним  шагала  Рита,  вооруженная  длинным  и
острым вертелом для жарки отбивных. За ними беспорядочной  толпой  спешили
пажи с косарями и деревянными молотками в руках  и  служанки,  вооруженные
ножами и длинными вилками.
     Мышелов настоял, чтобы девушка не тащила его на руках, и та позволила
ему идти самому. И он чувствовал себя вполне мужчиной, когда шел на  своих
ногах и время от времени грозно взмахивал Скальпелем.
     Впрочем, он вынужден был признать, что чувствовал бы себя еще  лучше,
будь он нормального роста и будь Фафхрд рядом с ним. Шильба  говорил,  что
черное зелье будет действовать в течение девяти часов. Мышелов выпил его в
самом начале четвертого. Стало быть, если  Шильба  не  соврал,  нормальный
рост должен вернуться к нему сразу после полуночи.
     Мышелов  взглянул  вверх  на  Риту,  огромную,  словно  великанша,  с
блестящим копьем  в  руках  длиной  со  шлюпочную  мачту,  и  окончательно
успокоился.
     - Вперед! - пропищал он, обращаясь к своему голому войску и  стараясь
говорить как можно басовитее. - Мы должны спасти от  крыс  Ланкмар  и  его
сюзерена!


     Когда до крыши храма оставалось несколько футов,  Фафхрд  спрыгнул  и
осмотрелся. Ситуация внизу кардинально изменилась.
     Все люди куда-то исчезли, не считая, разумеется, покойников.
     Скелеты уже все вышли из храма и теперь двигались на запад  по  улице
Богов - процессия уродливых привидений, которые, правда, не были прозрачны
и громко стучали костями ступней по мостовой.  Освещаемые  луной  паперть,
ступени и булыжники позади них были усеяны трупами черных крыс.
     Однако теперь коричневые шеренги двигались медленнее и были  окружены
мраком, который затмевал  даже  их  собственные  тени,  -  они  шли  через
настоящее море бросавшихся на них крыс и уже не успевали справиться с ними
с помощью своих смертоносных жезлов.
     С обоих концов улицы Богов в них летели горящие стрелы. В отличие  от
арбалетных, эти стрелы производили должный  эффект.  В  местах,  куда  они
попадали, сразу же загоралось старое полотно и пропитанная смолой кожа.  В
конце концов коричневым мумиям пришлось и вовсе остановиться и, не обращая
внимания на крыс, начать вытаскивать  засевшие  в  них  горящие  стрелы  и
сбивать пламя с горящих тел.
     Внезапно со стороны Болотной заставы на  улицу  Богов  хлынула  новая
волна крыс, за которыми скакали на огромных конях три  всадника  и,  низко
свешиваясь с седел, рубили грызунов в капусту. Лошади,  плащи  и  капюшоны
всадников были черны как смоль. Фафхрд, которому казалось, что  уже  ничто
не может заставить его вздрогнуть, затрепетал. У  него  было  впечатление,
что на сцену выступила сама Смерть в трех лицах.
     Крысы-огнеметчики развернулись и  дали  по  всадникам  залп  горящими
стрелами, но промахнулись.
     В  ответ  черные  всадники  принялись  давить  копытами   и   крошить
огнеметчиков. Затем они  развернулись  в  сторону  коричневых  скелетов  и
сбросили свои черные капюшоны и накидки.
     Фафхрд осклабился: это могло бы показаться крайне неуместным кому-то,
кто знал, что Северянин только что ужаснулся явлению Смерти, но был  не  в
курсе его похождений в течение последних нескольких дней.
     На трех черных конях сидели три высоких скелета, казавшиеся в  сиянии
луны совершенно белыми, и чутье влюбленного тут же подсказало Фафхрду, что
первый из них - это Крешкра.
     Конечно, она могла разыскивать его, чтобы убить за вероломство. И тем
не менее, как практически любой влюбленный при подобных обстоятельствах  -
впрочем, в разгар сверхъестественной баталии такое происходит  нечасто,  -
Фафхрд ухмыльнулся крайне самодовольно.
     И тут же, не теряя времени, принялся спускаться с крыши храма.
     Между тем Крешкра - а это была она - думала, глядя на истинных  богов
Ланкмара: "Что ж, по-моему, лучше уж коричневые  кости,  чем  никаких.  Но
очень уж они пожароопасны. О, снова крысы! Что за гнусный  город!  Но  где
же, о, где мой отвратительный Нечистый?"
     У подножия храма  черный  котенок  беспокойно  мяукал,  ожидая,  пока
спустится Фафхрд.
     Глипкерио, невозмутимый, как скала, и совершенно успокоенный массажем
Фрикс и флейтой Хисвет, уже дописал свое имя до половины,  украшая  каждую
букву  невиданными  громадными   завитушками   когда   голубые   занавеси,
заслонявшие самый широкий проход, упали, сорванные чьей-то сильной  рукой,
и в залу, неслышно ступая босыми ногами, влетела обнаженная армия  Риты  и
Мышелова.
     Глипкерио дернулся так, что чернильница пролилась прямо на  пергамент
с условиями капитуляции, а перо стрелой взмыло в воздух.
     Хисвин, Хисвет и даже Саманда  начали  пятиться  в  сторону  балкона,
испуганные появлением служанок и пажей - в этих бритых, обнаженных  юношах
и девушках с  горящими  глазами  и  плотно  сжатыми  ртами  и  вооруженных
кухонными орудиями было и впрямь нечто жутковатое. Хисвин ожидал появления
своих минголов и поэтому испытал двойное потрясение.
     Элакерия бросилась вслед за остальными и завопила:
     - Они сейчас нас всех перебьют! Это революция!
     Фрикс с возбужденной улыбкой на устах стояла совершенно неподвижно.
     Мышелов бросился вперед по голубым плиткам, вскочил на ложе Глипкерио
и забрался на золоченую спинку. Рита подскочила  и  встала  рядом,  грозно
размахивая вертелом.
     Не замечая, что Глипкерио начал потихоньку отступать, испуганно глядя
сквозь пальцы, которыми он прикрыл глаза, Мышелов громко пропищал:
     - О могущественный сюзерен, это не революция!  Наоборот,  мы  пришли,
дабы спасти тебя от врагов! Вот этот,  -  Мышелов  указал  на  Хисвина,  -
действует заодно с крысами.  У  него  под  тогой  хвост.  Я  видел  его  в
подземных  туннелях,  он  входит  в  крысиный  Совет  Тринадцати,  который
собирается тебя свергнуть. Это он...
     Тем временем Саманда пришла в себя и бросилась на  своих  подопечных,
словно черный  носорог  с  несколькими  рогами  в  виде  длинных  булавок,
торчащих из ее черной копны. Раздавая своей черной плеткой удары направо и
налево, она грозно заорала:
     - Так вы бунтовать? На колени, жалкие поварята и судомойки! Молитесь!
     Захваченная врасплох и  поддаваясь  глубоко  укоренившейся  привычке,
стройная обнаженная  молодежь  бросилась  врассыпную,  их  гордые  помыслы
мгновенно увяли под градом при