тами, жгли в темных углах свечи, недремлющие стражи
дежурили везде, где они могли появиться. И все безрезультатно.
     Ко всеобщему  ужасу,  во  многих  своих  действиях  крысы  выказывали
поистине человеческий ум. В  нескольких  проделанных  ими  лазах,  которые
удалось  обнаружить,  кусочки  дерева,  казалось,  были  не  изгрызены,  а
выпилены, а потом вставлены назад, так что получались крошечные дверцы.  К
лакомствам, подвешенным для сохранности к  потолку,  крысы  забирались  по
собственным веревкам, а некоторые перепуганные очевидцы утверждали,  будто
видели, как крысы сами забрасывают эти веревки наверх на манер  лассо  или
привязывают их к стрелам и выстреливают из  маленьких  арбалетов.  Похоже,
среди них существовало разделение труда: одни выступали в роли лазутчиков,
другие были командирами и охранниками, третьи -  искусными  взломщиками  и
механиками, четвертые  -  простыми  носильщиками,  которые  беспрекословно
подчинялись своим пискливым командирам.
     И что хуже всего, те немногие люди, которым довелось слышать их  писк
и чириканье, в один голос твердили, что это не обычные  звуки,  издаваемые
животными, а ланкмарские слова,  произносимые  так  быстро  и  тонко,  что
разобрать их практически невозможно.
     Страх в Ланкмаре набирал силу. Многие припомнили старое  пророчество,
гласившее,  что  однажды  город  будет   захвачен   темным   завоевателем,
предводителем жестоких орд, которые прикидываются цивилизованными,  но  на
самом деле дики и одеты в грязные шкуры. Прежде все  полагали,  что  слова
эти относятся к минголам, но теперь подумали о крысах.
     Даже жирная Саманда была внутренне напугана постоянными  набегами  на
кладовки и буфеты сюзерена, равно  как  беспрестанным  топотком  невидимых
маленьких лап. Время от времени, часа за два до рассвета,  она  сгоняла  с
постелей многочисленных пажей и служанок и  в  похожей  на  пещеру  кухне,
перед полыхающим очагом, в котором можно было зажарить  две  коровьи  туши
одновременно и еще поставить  дюжины  две  противней,  проводила  массовые
допросы и работала кнутом, чтобы успокоить расходившиеся нервы  и  отвлечь
мысли от истинных виновников происходящего. Словно изящные медные  статуи,
освещаемые оранжевым пламенем, бритые жертвы стояли, согласно ее  приказу,
кто навытяжку, кто нагнувшись, кто на коленях, а кто лежал, распростершись
ниц, перед Самандой, и после артистической обработки кнутом целовали подол
ее черного платья или  же  нежно  обтирали  ей  лицо  и  шею  бело-лиловым
полотенцем, предварительно смоченным в ледяной воде и хорошенько  выжатым,
поскольку эта людоедша так усердно действовала  кнутом,  что  пот  брызгал
из-под копны ее черных волос и капельками собирался на усах. Стройная Рита
еще раз подверглась  бичеванию,  но  потом  отомстила,  сыпанув  пригоршню
молотого белого перца в  таз  с  ледяной  водой,  когда  опускала  в  него
использованное полотенце.  Правда,  в  результате  очередная  жертва  была
наказана вчетверо строже, но ведь  когда  кто-то  мстит,  всегда  страдают
невинные.
     На сей раз этим спектаклем наслаждалась избранная публика, состоявшая
из одетых во все белое  поваров  и  ухмыляющихся  брадобреев,  большинство
которых обслуживало всю армию  дворцовой  прислуги.  Зрители  одобрительно
хихикали и ржали. За спектаклем наблюдал и Глипкерио, сидевший на  галерее
за шторой. Орясина-сюзерен был в восторге, его  длинные  аристократические
нервы расслабились не хуже,  чем  у  Саманды,  однако  внезапно  на  самых
верхних и темных кухонных  полках  он  узрел  сотни  пар  крошечных  глаз,
принадлежавших незваным зрителям. Глипкерио кинулся в свои личные,  хорошо
охраняемые покои, его черная тога развевалась  и  хлопала,  словно  парус,
сорванный штормом с мачты судна. "Скорее  бы  Хисвин  пустил  в  ход  свое
могущественное заклинание", - думал сюзерен. Но старый торговец  зерном  и
по совместительству колдун недавно заявил,  что  одна  из  планет  еще  не
заняла  положение,  необходимое  для  усиления  магического   воздействия.
События в Ланкмаре стали напоминать гонку звезд и крыс. Что  ж,  на  худой
конец,  размышлял  Глипкерио,  хихикая  и  отдуваясь  после  утомительного
пробега, у него есть безотказное средство, которое поможет ему сбежать  из
Ланкмара и даже Невона и добраться до какого-нибудь иного  мира,  где  его
несомненно быстро провозгласят монархом или  для  начала  дадут  достойное
княжество (Глипкерио считал себя человеком скромным) - и это  хоть  как-то
утешит его после утраты Ланкмара.



                                    9

     Не  поворачивая  прикрытой  клобуком  головы,  Шильба   Безглазоликий
протянул руку внутрь  своей  хижины,  быстро  нащупал  какой-то  небольшой
предмет и протянул его Мышелову.
     -  Вот  тебе  ответ  на  ланкмарское  крысиное  нашествие,  -  быстро
проговорил он голосом низким, загробным и напоминающим  шум  гальки  в  не
слишком сильный прибой. - Решив эту задачку, ты справишься и с остальным.
     Стоявший ярдом ниже Мышелов поднял голову и  на  фоне  бледного  неба
увидел небольшую толстую бутылочку,  которую  Шильба  сжимал  через  ткань
своего длиннющего  рукава:  он  предпочитал  никому  не  показывать  своих
пальцев, если, конечно, это были пальцы. Занимавшийся рассвет серебрился в
хрустальной пробке флакона.
     Особого впечатления все это на Мышелова не произвело.  Он  смертельно
устал и был перепачкан  с  головы  до  ног,  которые  уже  погрузились  по
щиколотку в  топкую  грязь  и  погружались  все  глубже.  Его  замызганная
шелковая одежда была изодрана так, что починить ее не взялся  бы  и  самый
искусный портной. На расцарапанной коже, там где она была суха,  выступили
струпья болотной соли, от которой свербело все тело. Перевязанная рана  на
левой руке горела и ныла. А теперь начинала болеть и шея -  слишком  долго
он стоял задрав голову.
     Вокруг Мышелова раскинулись унылые  просторы  Великой  Соленой  Топи,
многие акры острющей осоки, скрывавшей под  собой  предательские  ключи  и
опасные омуты и, словно прыщами,  усеянной  низкими  буграми,  на  которых
росли кривые карликовые деревья с  колючими  ветвями  и  пузатые  кактусы.
Фауна же здесь была весьма разнообразна и смертоносна - от морских пиявок,
гигантских червей, ядовитых угрей и водяных кобр до низко летавших трупных
птиц с крючковатыми клювами и далеко прыгающих соляных пауков с когтистыми
лапами.
     Черная хижина Шильбы была высотой с  беседку  укромного  дерева,  где
Мышелов накануне вечером  пережил  неземное  блаженство  и  чуть  было  не
распрощался с жизнью. Она стояла на пяти коленчатых подпорках  или  ногах,
четыре из которых были расположены по углам, а пятая в центре. Каждая нога
заканчивалась выпуклой круглой пластиной с добрый щит и по всей видимости,
ядовитой, поскольку вокруг повсюду валялись останки смертоносной  болотной
фауны.
     Дверной проем в хижине был  один  -  низкий  и  сверху  закругленный,
словно лаз в нору.  В  настоящий  момент  Шильба  лежал  в  нем,  опершись
подбородком на согнутую в локте левую руку - или что там это у него  было,
- и, протягивая бутылочку, казалось,  смотрел  сверху  вниз  на  Мышелова,
совершенно равнодушный к тому, что, по логике вещей, Безглазоликий  никуда
вообще смотреть не может. Несмотря на то что небо на востоке уже розовело,
Мышелов не видел в просторном  клобуке  ничего,  кроме  густейшего  мрака.
Устало и, наверное,  в  тысячный  раз  Мышелов  размышлял,  почему  Шильбу
прозвали Безглазоликим: потому ли, что он был просто слеп, или потому, что
между носом и макушкой у него была лишь  гладкая  кожа?  А  может,  вместо
головы у него имелся только самый обычный череп или  вместо  глаз  торчали
антенны? Эти раздумья не заставили Мышелова вздрогнуть от страха - слишком
он был зол и измучен, - а толстая бутылочка все так же не впечатляла.
     Отмахнувшись рукой в перчатке от очередного соляного  паука,  Мышелов
прокричал вверх:
     - Что-то твоя бутылочка слишком мала - яду  в  ней  явно  не  хватит,
чтобы отравить всех ланкмарских крыс. Эй ты, черный мешок, может,  все  же
пригласишь меня немножко выпить, перекусить и обсохнуть? Иначе я наложу на
тебя заклятие, которое как-то украл у твоей милости!
     - Я тебе не мать, и не любовница, и не  нянька,  я  твой  чародей!  -
глухо, как из бочки, отозвался Шильба. -  Оставь  свои  детские  угрозы  и
перестань дергаться, серый негодник!
     Последнее замечание показалось Мышелову невероятно оскорбительным: ну
как он мог  дергаться,  если  спина  у  него  буквально  разламывалась  от
усталости? Он с горечью подумал, что  совершенно  измотался  за  ночь.  Из
Ланкмара он вышел через Болотную  заставу  -  к  величайшему  удивлению  и
испугу стражников, которые не рекомендовали гулять в одиночку по Топи даже
днем. При свете луны он двинулся по извилистой насыпной дороге  в  сторону
расщепленного молнией, но все равно  очень  высокого  ястребиного  дерева.
Там, долго озираясь по сторонам, он  засек  хижину  Шильбы  по  мерцающему
голубоватому свечению, лившемуся из низкой двери, и смело направился к ней
по острой осоке. И тут начался кошмар.  Глубокие  ключи  и  колючие  кочки
попадались в самых неожиданных местах,  и  вскоре  Мышелову  изменила  его
способность безошибочно ориентироваться.  Голубой  огонек  куда-то  исчез,
потом вдруг появился справа, после чего время от времени  то  приближался,
то внезапно пропадал вовсе. Мышелов понял, что ходит около хижины  кругами
и что Шильба, видимо, заколдовал это место, дабы ему никто не мешал, когда
он трудится над наиболее утомительными и жуткими разделами магии.  Мышелов
дважды  чуть  было  не  погиб  в  зыбучих  песках,   подвергся   нападению
длинноногого болотного леопарда,  которого  принял  за  хижину,  поскольку
глаза зверюги испускали голубое свечение и  к  тому  же  эта  тварь  имела
обыкновение ими моргать, и только после всего этого, когда звезды на  небе
уже начали тускнеть, добрался до места назначения.
     Тут он немедленно выложил Шильбе все  свои  недавние  неприятности  и
потребовал помощи в решении каждой  из  проблем:  приворотного  зелья  для
Хисвет, зелья дружелюбия  для  Фрикс  и  Хисвина,  опекунского  зелья  для
Глипкерио, противомингольной мази, черного альбатроса, чтобы послать его к
Фафхрду  с  просьбой  поспешить  домой,  и  еще  чего-нибудь  от  крыс.  В
результате же была удовлетворена лишь последняя из просьб.
     Мышелов  покрутил  головой,  чтобы  немного  размять  сведенную  шею,
отмахнулся кончиком  Скальпеля  от  морской  рыбы  и  кисло  посмотрел  на
бутылочку.
     - И как я должен этим пользоваться? - осведомился он. -  По  капле  в
каждую крысиную нору? Или отловить несколько крыс, влить в них по  ложечке
снадобья и выпустить на волю? Имей в виду: если  тут  есть  семена  Черной
Хвори, я натравлю на тебя весь Ланкмар, и ты вылетишь из Топи как пробка.
     - Ничего ты не поймаешь, - презрительно  проскрипел  Шильба.  -  Тебе
нужно найти место, где собираются крысы, и самому выпить жидкость.
     Брови Мышелова поползли на лоб. Через несколько мгновений он спросил:
     - И что будет? У меня появится на крыс дурной глаз, и я смогу убивать
их взглядом? А может, я стану ясновидящим и увижу сквозь землю и камни  их
главные гнездовища? Или  же  чудесным  образом  возрастут  мои  умственные
способности  и  хитрость?  -  добавил  он,  хотя,  по  правде  говоря,   в
возможности последнего очень сильно сомневался.
     -  А  всего  понемножку,  -  беззаботно  отозвался  Шильба  и  кивнул
клобуком. - Это даст тебе точку опоры, чтобы  справиться  с  ситуацией.  У
тебя появится возможность совладать с крысами и довести дело до их полного
уничтожения - таким могуществом еще не обладал ни один человек  на  земле.
Держи. - Шильба отпустил бутылочку, и Мышелов подхватил ее на лету. Шильба
тут же добавил: - Снадобье действует ровно девять часов,  с  точностью  до
одного удара пульса, число которых за день составляет, по  моим  расчетам,
одну десятую миллиона, так что ты должен справиться с делом за три восьмых
этого времени. И не забудь по окончании сделать мне  подробный  доклад.  А
теперь прощай. И не иди за мной.
     Шильба скрылся в  глубине  хижины,  которая  тотчас,  сгибая  ноги  в
коленях, с громким чавканьем вытащила по очереди свои щитообразные  ступни
из грязи и двинулась прочь - сперва несколько тяжеловесно,  но  потом  все
быстрее и быстрее, легко скользя по осоке, словно огромный жук-водомерка.
     Мышелов смотрел ей вслед с гневом и изумлением. Теперь он понял  все:
и что со способностью ориентироваться у него все в порядке, и  почему  ему
так долго не удавалось попасть к хижине, и почему теперь  нигде  не  видно
высокого  ястребиного  дерева.   Ночью   колдун   заставил-таки   Мышелова
погоняться за ним и, должно быть, позабавился всласть.
     Когда до измученного и провонявшего грязью Мышелова дошло, что Шильба
мог бы сейчас запросто доставить его в своей хижине  к  Болотной  заставе,
ему очень захотелось запустить этой дурацкой бутылочкой  вслед  пятиногому
транспортному средству.
     Однако вместо этого он тщательно примотал пробку куском бинта,  чтобы
та ненароком не вывалилась, сунул бутылочку в кошель и крепко  стянул  его
тесемкой. Он пообещал себе, что если снадобье не поможет, то  напустит  на
Шильбу весь Ланкмар, и тогда уж колдуну не поздоровится. Затем, собравшись
с  силами,  Мышелов  одну  за  другой  вытащил  из  болота  ноги,  которые
погрузились уже почти по колено, отковырнул Кошачьим Когтем пару мерцающих
морских слизней,  прилепившихся  к  его  левому  сапогу,  им  же  раскроил
гигантского червя, обвившегося вокруг его правой  лодыжки,  допил  остатки
прокисшего вина, выбросил флягу и  зашагал  в  сторону  крошечных  башенок
Ланкмара, которые едва виднелись в тумане на  западе,  прямо  под  бледной
ущербной луной.


     Крысы в Ланкмаре распоясались уже вовсю, нанося раны и  увечья  всему
живому. Псы с воем прибегали к хозяевам, и те вытаскивали у  них  из  морд
острые, как  иголки,  стрелы.  Кошки  забирались  куда-нибудь  подальше  и
зализывали  крысиные  укусы.  Визжащих  хорьков  с  переломанными   лапами
доставали из крысиных капканов.  Обделавшаяся  от  ужаса  черная  мартышка
Элакерии чуть было не утонула в  глубокой  и  скользкой  серебряной  ванне
своей хозяйки - крысы каким-то образом  заманили  зверька  в  благоухающую
воду.
     Почувствовав на лице крысиные зубы, спавшие в постелях люди с  воплем
вскакивали и часто видели черную  тень,  которая  пробегала  по  одеялу  и
спрыгивала с кровати. Красивые или просто напуганные женщины спали  теперь
в масках из серебряной филиграни либо толстой кожи. В  большинстве  домов,
от самых богатых до убогих, люди спали при свете свечей посменно, оставляя
бодрствовать дежурных. В городе стало не хватать свечей, а цены на лампы и
фонари сделались просто немыслимыми. Прохожие описались за свои лодыжки, и
даже по широким улицам ходили редко, не говоря уж о  переулках.  Крысы  не
появлялись  лишь  на  улице  Богов,  тянувшейся  от  Болотной  заставы  до
зернохранилищ на берегу  Хлала,  поэтому  ее  храмы  ломились  от  толп  и
буквально все - люди богатые и бедняки, верующие и  те,  кто  до  сих  пор
считал себя атеистами, - молились об избавлении от  крысиной  чумы  десяти
тысячам и одному ланкмарским богам и даже жутким  и  равнодушным  истинным
богам Ланкмара, чей всегда запертый храм с колокольней стоял в самом конце
улицы, напротив вытянутого кверху дома зерноторговца Хисвина.
     В ходе жестокой и отчаянной борьбы затоплялись крысиные  норы,  порой
даже отравленной водой, кузнечными мехами в них вдувался дым  от  горящего
фосфора и серы.  По  приказу  Верховного  Совета  и  после  нерешительного
согласия Глипкерио, который все твердил о каком-то  секретном  оружии,  из
главных  житниц  страны  на  юге  и   западе   были   призваны   в   город
профессиональные   крысоловы.   Олегний    же    Мингологубец,    действуя
исключительно по собственному почину, вызвал из Товилийса, Картишлы и даже
с Края Земли отряд черных солдат, которые двинулись к Ланкмару  ускоренным
маршем и получили по пути  необычное  оружие  и  предметы  обмундирования,
вызвавшие крайнее удивление и насмешки в адрес интендантов в  частности  и
ланкмарской  военной  бюрократии  в  целом:  это  были  вилы  на   длинных
рукоятках, метательные шары, утыканные множеством острых иголок,  сети  со
свинцовыми грузилами, серпы, большие кожаные рукавицы и маски из  того  же
материала.
     В ожидании погрузки "Каракатица" стояла на швартовах  у  пирса  подле
зернохранилищ, недалеко от  конца  улицы  Богов.  Слинур  целыми  днями  в
тревоге расхаживал по палубе; он заказал полированные медные  диски  около
ярда в диаметре, которые были надеты посередине на каждый  швартов,  чтобы
крысы не могли перебраться на судно. Черный котенок почти все время  сидел
на верхушке мачты, беспокойно поглядывая в  сторону  города,  и  спускался
вниз, только чтобы перекусить. Других портовых кошек  на  "Каракатице"  не
было, как, впрочем, не было их и на пристани.
     В облицованных зеленой  плиткой  покоях  Радужного  дворца  Глипкерио
Кистомерсеса, стоя в толпе вооруженных вилками пажей и офицеров  конвоя  с
кинжалами наголо и арбалетами на взводе,  Хисвин  пытался  унять  истерику
монарха-орясины, которому с полдюжины нагих служанок гладили лоб и  пальцы
рук, целовали пальцы на ногах, предлагали вино и  черные  опиумные  шарики
величиной с маковое зерно, стараясь его успокоить.
     Вырвавшись из рук своих восхитительных прислужниц, которые  несколько
поумерили свой пыл, Глипкерио раздраженно захныкал:
     -  Хисвин,  Хисвин,  поторопись.  Народ  начинает  роптать.  Совет  и
главнокомандующий без моего согласия принимают какие-то меры. А  некоторые
полоумные лизоблюды начинают поговаривать о том, чтобы сей  трон  в  форме
морской  раковины  занял  мой  слабоумный   кузен   Радомикс   Кистомерсес
Незаметный. Хисвин, крысы бродят по улицам днем и ночью, и,  по-моему,  их
уже вполне можно поразить твоим заклинанием. Ну когда же эта твоя  планета
займет надлежащее место на усеянной звездами сцене  и  ты  сможешь  начать
свое словесное и пальцевое колдовство против  крыс?  В  чем  же  задержка,
Хисвин?  Я  повелеваю  этой  планете  двигаться  быстрее!  Иначе  я  пошлю
экспедицию за неизведанное Внешнее море, и она ее потопит!
     Тощий  и  сутуловатый  торговец  зерном  печально  втянул  щеки   под
клапанами черного кожаного шлема, возвел круглые глазки к потолку и вообще
напустил на себя крайне благочестивый вид.
     - Увы, о мой отважный сюзерен, - проговорил он, -  путь  этой  звезды
пока еще не может быть предсказан с абсолютной точностью.  Опасаться  тебе
нечего, она  скоро  достигнет  нужного  места,  однако  когда  именно  это
произойдет, не могут определить даже  самые  сведущие  астрологи.  Кроткие
волны гонят ее вперед, а вредоносный небесный прибой  относит  назад.  Она
находится  в  самой  сердцевине  космического  шторма.   Словно   самоцвет
величиной с айсберг, плавающий в голубых водах небес,  она  подвержена  их
течениям и круговоротам. Кроме того, не забывай мои слова о твоем коварном
гонце. Сером  Мышелове,  который  стакнулся  с  могущественными  магами  и
чародеями, работающими против нас.
     Нервно одернув черную тогу и шлепнув своими длинными пальцами по руке
служанку, которая попыталась поправить  ему  одеяние,  Глипкерио  сварливо
заблекотал:
     - То Мышелов, то звезды. Уж больно  беспомощный  из  тебя  волшебник.
Сдается мне, что крысы властвуют не только над улицами и домами  Ланкмара,
но и над звездами.
     Рита - а это ее сюзерен шлепнул  по  руке  -  издала  беззвучный,  но
весьма философический вздох, тихонько, словно мышка,  сунула  покрасневшую
руку  под  тогу  властелина  и  принялась  слегка  почесывать  ему  живот,
одновременно представляя себе, будто стоит,