и
упадочнических краев вокруг Квармалла, в  своих  земных  воплощениях  были
довольно  изнеженными  субъектами,  неспособными  без  ущерба  для   жизни
болтаться более нескольких минут на веревке или  сидеть  более  нескольких
часов на колу, а также обладали сравнительно  низкой  сопротивляемостью  к
расплавленному свинцу или граду отравленных стрел и не испытывали влечения
к романтической поэзии или к невиданным подвигам в обществе фантастических
существ, то  нельзя  усмотреть  ничего  удивительного  в  том,  что  Иссек
Кувшинный в интерпретации Фафхрда вскоре завоевал внимание, а потом и стал
предметом поклонения большой части  обычно  переменчивой  и  одуревшей  от
разнообразия  божеств  толпы.  В  частности,  образ   Иссека   Кувшинного,
встающего и делающего несколько шагов с дыбой на спине,  ломающего  ее,  а
потом спокойно ждущего со смиренно воздетыми к небесам руками, пока  будет
изготовлена и привязана к его спине новая дыба, - этот образ, в частности,
стал занимать первостепенное место в снах и мечтаниях множества  дрягилей,
попрошаек,  немытых  судомоек,  равно  как  их   детишек   и   престарелых
родственников.
     В результате столь резкого роста популярности Иссек  Кувшинный  начал
вскоре не только снова продвигаться вверх по улице Богов, что само по себе
было явлением редчайшим, но и делать это с большей скоростью, нежели любое
другое божество из всех известных ныне в  Ланкмаре.  Почти  каждую  службу
Бвадресу и Фафхрду удавалось передвинуть  свой  незамысловатый  алтарь  на
несколько ярдов в сторону цитадели, поскольку волны их прихожан  буквально
затопляли места, занимаемые божествами с меньшей притягательной  силой,  а
запоздавшие, но неутомимые поклонники зачастую заставляли их служить, пока
небо не  зарозовеет  зарей,  по  десять-двенадцать  раз  (с  выигрышем  по
нескольку ярдов) за ночь. Прошло не так много времени, и  состав  прихожан
стал меняться. Начали  появляться  субъекты  с  кошельками,  порой  весьма
тугими: наемные солдаты и купцы, холеные воры и  чиновники  средней  руки,
обвешанные   драгоценностями   куртизанки   и   захаживающие   в   трущобы
аристократы, бритые философы, слегка подтрунивавшие над путаными  доводами
Бвадреса и несуразным символом веры Иссека, но  втайне  трепетавшие  перед
явной искренностью старца и его могучего служки-поэта, - и вместе с  этими
состоятельными людьми неизбежно  стали  появляться  и  неумолимые  наймиты
Пульга и прочих стервятников, круживших над  птичьими  дворами  служителей
культов.
     Вполне  естественно,  что  все  это  стало  грозить  Серому  Мышелову
серьезными осложнениями.
     Пока Иссек, Бвадрес и Фафхрд оставались  в  пределах  крика  совы  от
Болотной заставы, беспокоиться было не о чем. По окончании  службы  Фафхрд
обходил прихожан  с  протянутой  рукой  и  получал  пожертвования  в  виде
заплесневелых корок, не слишком свежих овощей, всяческих тряпок, хвороста,
кусочков угля и - крайне редко,  что  обычно  сопровождалось  восхищенными
кликами - погнутых и позеленевших медяков. Подобный вздор  не  представлял
интереса даже  для  более  мелких  рэкетиров,  чем  Пульг,  и  Фафхрду  не
составляло никакого труда разобраться с тщедушными  и  туповатыми  типами,
вздумавшими поиграть в короля  воров  в  тени  Болотной  заставы.  Не  раз
Мышелов исхитрялся намекнуть Фафхрду, что лучшего положения дел не стоит и
желать и что любое сколько-нибудь значительное продвижение Иссека вверх по
улице Богов приведет лишь к серьезным  неприятностям.  Мышелов  тем  самым
выказывал себя человеком осторожным и  вдобавок  весьма  дальновидным.  Он
любил  или  твердо  верил,  что  любит,  свое  вновь  достигнутое  прочное
положение больше себя самого. Он понимал, что поскольку поступил на службу
к Пульгу совсем недавно, то  находится  под  неусыпным  наблюдением  этого
великого человека и любой намек на дружбу с  Фафхрдом  (почти  все  вокруг
считали, что они рассорились навсегда) могут ему в  случае  чего  зачесть.
Поэтому, фланируя порой в нерабочее время по улице Богов  (то  есть  днем,
так как в Ланкмаре религиозные мистерии -  дело  по  преимуществу  ночное,
творящееся при свете факелов), он никогда не обращался к Фафхрду напрямую.
Однако, оказавшись как бы случайно подле Северянина и  будучи  явно  занят
каким-либо личным делом или удовольствием (а быть может,  и  затем,  чтобы
втайне поглумиться над плачевным  состоянием  своего  врага,  -  это  была
вторая линия  обороны  Мышелова  против  возможных  обвинений  со  стороны
Пульга), он, почти не разжимая  губ,  вел  разговоры  с  Фафхрдом,  и  тот
отвечал ему - если отвечал вообще - таким же манером, хотя  скорее  просто
по рассеянности, нежели в целях конспирации.
     - Послушай, Фафхрд, - процедил Мышелов в свой третий подобный подход,
делая вид,  что  разглядывает  тонконогую  девочку-нищенку  со  вспученным
животом, словно пытаясь решить:  смогут  ли  диета  из  нежирного  мяса  и
гимнастические  упражнения  превратить  ее  в  редкую   красотку   немного
мальчишеского типа. - Послушай, Фафхрд, здесь у тебя есть  все,  что  тебе
нужно; лично я полагаю, что это возможность сочинять стихи и пищать  их  в
лицо всяким идиотам. Так вот, как бы там ни было,  ты  должен  делать  это
здесь, у Болотной заставы, потому что единственная в  мире  вещь,  которая
располагается не у Болотной заставы, - это деньги, а ты утверждаешь -  вот
осел! - что они тебе не нужны. Вот что я тебе  скажу:  если  ты  позволишь
Бвадресу продвинуться в сторону цитадели хотя  бы  на  бросок  камня,  вам
придется брать и деньги, хотите вы этого или нет, и вы с Бвадресом  будете
вынуждены что-то на них покупать - тоже невольно, независимо от того,  как
крепко вы завяжете свои кошельки и  как  плотно  заткнете  уши,  чтобы  не
слышать криков уличных торговцев. И в результате вы с  Бвадресом  получите
за свои деньги лишь головную боль.
     Фафхрд только пробурчал что-то в ответ, с таким  же  успехом  он  мог
просто пожать плечами. Он напряженно, чуть ли не  до  косоглазия,  смотрел
мимо своей кустистой бороды вниз, на какой-то предмет, который энергично и
вместе с тем осторожно вертел в своих длинных пальцах, но Мышелов никак не
мог разглядеть, что же это было.
     - Кстати, как ведет себя твой старый олух с  тех  пор,  как  он  стал
регулярно питаться? - продолжал Мышелов  и  подошел  чуть  ближе,  пытаясь
разглядеть предмет, который вертел в руках Северянин. - Все еще  такой  же
упрямый, а? Все еще хочет добраться с Иссеком до цитадели? Все  еще  такой
же неразумный в... в делах?
     - Бвадрес - хороший человек, - спокойно ответил Фафхрд.
     - Я все больше и больше склоняюсь к тому, что в  этом-то  и  беда,  -
едко и раздраженно заметил Мышелов. - Но послушай, Фафхрд, тебе  вовсе  не
обязательно пытаться изменить образ мыслей Бвадреса -  я  сомневаюсь,  что
даже Шильба и Нинг, действуя заодно, смогли бы совершить  революцию  столь
глобального размаха. Ты можешь сам сделать все,  что  нужно.  Сделай  свою
поэзию несколько более трагичной, прибавь немного пораженчества  в  символ
веры Иссека - думаю, ты сам  уже  утомился  от  столь  нелепого  сочетания
северного стоицизма с южным мазохизмом. Для истинного художника плохих тем
не существует. Или еще проще: в  удачную  ночь  не  двигай  вперед  алтарь
Иссека, даже перемести  его  чуть  назад!  При  большом  скоплении  народа
Бвадрес так возбуждается, что даже не заметит, в какую сторону  вы  идете.
Вы можете двигаться, как лягушка в колодце. А лучше всего научись утаивать
часть добычи, прежде чем передать выручку Бвадресу. Я за один  вечер  могу
показать тебе нужные трюки, хотя с твоими громадными лапищами,  в  которых
ты можешь спрятать что угодно, тебе никакие трюки не нужны.
     - Нет, - сказал Фафхрд.
     - Как хочешь, - очень  легко,  хотя  и  не  без  чувства,  согласился
Мышелов. -  Желаешь  иметь  неприятности  -  твое  дело,  ищешь  смерти  -
пожалуйста!.. Да что ты там все теребишь, Фафхрд? Погоди,  дубина,  да  не
отдавай, только покажи. Милостивая Черная Тога - это еще что такое?
     Не поднимая взгляда и не меняя позы, Фафхрд  раскрыл  ладони,  словно
хотел показать Мышелову пойманную бабочку или жука - и  вещь,  которую  он
держал в руках, на первый взгляд действительно показалась Мышелову похожей
на редкого жука с золотистым панцирем.
     - Это приношение Иссеку, - пробубнил Фафхрд. - Приношение,  сделанное
прошлой ночью благочестивой дамой, чей дух обручился с божеством.
     - Ага, а  она  сама  с  половиной  ланкмарской  золотой  молодежи,  -
прошипел Мышелов. - Я всегда узнаю один из  двойных  спиральных  браслетов
Леснии. Кстати, говорят, что их подарили ей илтхмарские  близнецы-герцоги.
Как тебе удалось заполучить его? Подожди, не отвечай... А, знаю, ты  читал
ей стихи. Фафхрд, дела обстоят гораздо  хуже,  чем  я  думал.  Если  Пульг
узнает, что вы уже получаете золото... - Мышелов осекся. - Господи, но что
ты с ним сделал?
     -  Согнул  таким  образом,  что  получилось  изображение   священного
кувшина, - ответил Фафхрд, наклонив голову чуть ниже, раскрыв ладони  чуть
шире и поднеся их чуть ближе к Мышелову.
     - Да уж вижу, - снова прошипел тот. Браслет  из  мягкого  золота  был
скручен в очень изящный странный узел. - Сделано, надо  сказать,  неплохо.
Никак не возьму в толк, Фафхрд, как тебе удалось сохранить такое  чутье  к
пластичным формам, когда ты уже полгода спишь, не обнимая их? Видимо, дело
тут в контрасте. Помолчи-ка  минутку,  у  меня  возникла  одна  мысль.  И,
клянусь Черной Ключицей, преизрядная! Фафхрд, ты  должен  отдать  мне  эту
безделушку, а я подарю ее Пульгу. Нет, ты выслушай меня, а  потом  подумай
как следует! Не потому, что она золотая, не в качестве взятки  или  первой
дани, этого я от тебя и Бвадреса  не  требую,  а  просто  на  память,  как
сувенир. Фафхрд, за последнее время я немного узнал Пульга и  обнаружил  в
нем необычную  сентиментальную  слабину  -  он  любит  получать  небольшие
подарки, своеобразные трофеи от своих... э-э... клиентов, как мы иногда их
называем.  Причем  эти   вещицы   непременно   должны   быть   связаны   с
соответствующим божеством - всякие там чаши, кадильницы, мощи в серебряной
филиграни, украшенные камнями  амулеты,  в  общем,  все  такое.  Он  любит
сидеть, смотреть на ломящиеся от них полки и мечтать. Порой  мне  кажется,
что старик, сам того не ведая, становится святошей. Если я принесу ему эту
побрякушку, он - уверяю тебя! - проникнется к Иссеку почтением и велит мне
быть с Бвадресом поласковее. И  не  исключено,  что  вопрос  об  отступных
деньгах не будет подниматься еще... еще по крайней мере квартала три.
     - Нет, - сказал Фафхрд.
     - Значит, так тому и быть, друг мой... Пойдем, милочка, я угощу  тебя
бифштексом.  -  Последняя  фраза,  произнесенная  обычным  голосом,   была
обращена к маленькой попрошайке, которая по привычке отреагировала на  нее
полным пугливой неги взглядом. - Причем вовсе не рыбным, котеночек. А тебе
известно, что бифштексы бывают не только из рыбы? Брось эту монетку  своей
матери, милочка, и пойдем.  Палатка  с  бифштексами  в  четырех  кварталах
отсюда. Нет, паланкин мы брать не будем, тебе нужно  немного  поразмяться.
Прощай, охотник за смертью!
     Несмотря на то что в последних словах явственно прозвучало: "Я умываю
руки", Мышелов как мог старался отдалить грозную ночь расплаты,  изобретая
для громил Пульга более срочные задания и заявляя, что тот или другой знак
не позволяет немедленно послать Бвадресу счет - вместе  с  розовой  жилкой
сентиментальности у Пульга недавно появилась и серая жилка суеверности.
     Разумеется,  никаких  непреодолимых  трудностей  не  было  бы  вовсе,
обладай Бвадрес хоть в малой степени чувством реальности в денежных делах,
- чувством, которого в случае серьезных  неурядиц  оказываются  не  лишены
даже самые жирные и алчные священнослужители, равно как самые истощенные и
не от мира сего люди святой жизни. Но Бвадрес  был  упрям  -  как  мы  уже
намекали, это были отголоски, и весьма неудобные, его маразма, с которым в
принципе он вроде бы расстался. Ни одного, даже самого  ржавого  железного
тика (самая мелкая ланкмарская монета) вымогатели не получат -  таков  был
девиз Бвадреса. В довершение всех зол, если такое вообще возможно,  он  не
желал  тратить  деньги  даже  на  то,  чтобы  взять  напрокат  для  Иссека
какую-нибудь мебель непригляднее или арендовать приличное место для храма,
что  было  практически  обязательным  для  всех  культов,  добравшихся  до
центрального отрезка улицы Богов. Вместо этого он не  переставая  твердил,
что  каждый  собранный  тик,  каждый  бронзовый  агол,  каждый  серебряный
смердук, каждый золотой рильк - да что там? - даже каждый глюльдич (алмаз,
вплавленный в янтарь) будут отложены,  дабы  впоследствии  купить  на  них
самый роскошный храм подле цитадели, а  именно  храм  Аарта  Невидимого  и
Всеслышащего,  считавшегося  в  Ланкмаре  одним   из   самых   древних   и
могущественных богов.
     Естественно, что столь безумный вызов, брошенный во всеуслышание, еще
более увеличил популярность Иссека и привлек в число его почитателей новые
толпы, которые приходили, во  всяком  случае  в  первый  раз,  из  чистого
любопытства. Ставки  пари  относительно  того,  как  далеко  и  как  скоро
продвинется Иссек по улице Богов  (такие  пари  были  для  Ланкмара  делом
привычным), начали прыгать то вверх, то вниз, поскольку вопрос этот был не
по зубам практичным, но довольно ограниченным букмекерам. Бвадрес  ложился
спать в сточной канаве, прижав к груди казну Иссека (сперва это был старый
мешочек из-под чеснока, который вскоре уступил место  пузатому  бочонку  с
прорезью для монет), Фафхрд сворачивался в клубок рядом с ним.  Спали  они
по очереди: один хоть и отдыхал, но держал ухо востро.
     Был момент, когда Мышелов чуть  было  не  решил  перерезать  Бвадресу
глотку, сочтя это единственным решением создавшейся дилеммы. Но он  быстро
сообразил, что это будет и  непростительным  преступлением  против  своего
нового ремесла - повредит делу, и ему  придется  навсегда  распрощаться  с
Пульгом и прочими вымогателями, если на него падет хоть тень подозрения. В
случае необходимости с  Бвадресом  могут  обойтись  грубо,  даже  помучить
немного, но все равно с ним будут  обращаться,  как  с  курочкой,  несущей
золотые яички. К тому же у  Мышелова  было  предчувствие,  что  если  даже
Бвадреса уберут с дороги, Иссека это не остановит. Не  остановит,  пока  у
Иссека есть Фафхрд.
     Предпринять первые решительные шаги Мышелову пришлось очень  скоро  -
когда он со всей отчетливостью понял,  что  если  он  сам  не  наложит  на
Бвадреса руку от  имени  Пульга,  то  это  сделает  кто-нибудь  другой  из
вымогателей, в частности некий Башарат. Как рэкетир номер один по  религии
в Ланкмаре, Пульг, понятно, имел право первым снять сливки,  но,  если  он
станет  откладывать  дело  в  долгий  ящик   (не   важно,   из-за   дурных
предзнаменований ли или внимая доводам, что жертва должна созреть),  тогда
Бвадрес станет жертвой другого вымогателя, скорее всего, того же Башарата,
главного соперника Пульга.
     Поэтому вышло так,  как  это  зачастую  происходит,  что  все  усилия
Мышелова отдалить наступление роковой ночи сделали ее лишь более мрачной и
бурной, когда она наконец настала.
     Канун решающих событий  был  ознаменован  последним  предупреждением,
посланным Башаратом  Пульгу,  и  Мышелов,  который  все  надеялся,  что  в
последний момент  его  осенит  какая-нибудь  удачная  идея,  и  так  и  не
дождавшись таковой, нашел выход, расцененный кое-кем как простая трусость.
Подучив маленькую нищенку, названную им Черной Лилией, а также кое-кого из
других  своих  креатур,  он  распустил  слух,  что  казначей  храма  Аарта
собирается удрать на нанятом им черном одномачтовике за  Внутреннее  море,
прихватив с собой всю наличность  и  ценные  предметы  из  храма,  включая
инкрустированные  черным  жемчугом   алтарные   украшения,   дар   супруги
светлейшего сюзерена, с которых Пульг еще не получил  положенный  процент.
Он рассчитал время таким образом, чтобы слух этот вернулся к  нему  по  не
вызывающим ни малейших подозрений каналам сразу после того, как он  вместе
с четырьмя вооруженными головорезами отправится к Иссеку Кувшинному.
     К слову следует отметить, что казначей Аарта  действительно  попал  в
финансовые затруднения и  действительно  нанял  черный  одномачтовик.  Это
доказывает не только то,  что  для  своих  фальшивок  Мышелов  пользовался
вполне  доброкачественным   материалом,   но   и   то,   что   по   меркам
землевладельцев и банкиров Бвадрес сделал  вполне  солидный  выбор,  когда
подыскивал храм для Иссека - то ли  случайно,  то  ли  благодаря  какой-то
странной сметке, уживавшейся у него со старческим упрямством.
     Мышелов не смог  взять  с  собой  весь  свой  экспедиционный  корпус,
поскольку Бвадреса следовало спасти от Башарата. Однако он  мог  разделить
его, зная  почти  наверняка,  что  Пульг  сочтет  выбранную  им  стратегию
наилучшей.  Троих  своих  громил  он  отправил  к   Бвадресу   с   твердым
наставлением призвать его к ответу, а сам с минимальной  охраной  бросился
на перехват казначея, якобы ударившегося в бега с несметными сокровищами.
     Конечно, Мышелов мог  и  сам  отправиться  на  вразумление  Бвадреса,
однако в этом случае ему пришлось бы лично одолеть  Фафхрда,  а  может,  и
потерпеть от него поражение, и хотя Мышелов собирался  сделать  для  друга
все возможное, он  тем  не  менее  хотел  сделать  чуть  больше  (как  ему
казалось) для собственной безопасности.
     Кое-кто - об этом мы уже говорили - может подумать, что, сложив таким
образом с себя ответственность, Мышелов бросал своего приятеля на съедение
волкам. Но не следует забывать, что Мышелов неплохо знал Фафхрда.
     Трое громил, которые не знали Фафхрда (потому-то Мышелов именно их  и
отобрал), очень  обрадовались  такому  повороту  событий.  Самостоятельное
задание  всегда  означало  шанс  показать  себя  с  наилучшей  стороны,  а
следовательно,  быть  может,  и  выдвинуться.  Они  дождались   ближайшего
перерыва между службами, когда началась неизбежная толчея. Один из них,  с
небольшим топориком за поясом,  направился  прямо  к  Бвадресу,  стоявшему
перед бочонком, который святой человек использовал  в  качестве  алтаря  и
прикрыл с этой целью священным мешком из-под чеснока. Другой вытащил меч и
принялся угрожать им Фафхрду, держась, впрочем, на разумном расстоянии  от
гиганта и пристально за ним наблюдая. Третий, действуя в развязной  манере
содержателя публичного дома, начал громогласно увещевать толпу, не спуская
с  нее  внимательного  взгляда.  Жители  Ланкмара   настолько   привержены
традициям, что невозможно даже представить, чтобы они  вмешались  в  столь
законные действия, как  вымогательство,  причем  производимое  вымогателем
номер   один,   -   вмешались,    даже    желая    защитить    любимейшего
священнослужителя,  однако  всегда  можно  наткнуться   на   какого-нибудь
иностранца или сумасшедшего, хотя в Ланкмаре даже сумасшедшие обычно  чтут
традиции.
     Самого критического момента никто  не  увидел:  глаза  прихожан  были
прикованы к первому молодчику, который,  слегка  придушив  Бвадреса  одной
рукой, указывал  зажатым  в  другой  руке  топором  на  бочонок.  Раздался
какой-то лязг, и  вслед  за  ним  последовал  удивленный  возглас.  Второй
громила, бросившийся было на Фафхрда, выронил меч  и  тряс  рукой,  словно
сильно  ударил  ее  обо  что-то.  Фафхрд   неторопливо   поднял   его   за
оттопырившуюся на спине куртку, двумя гигантскими шагами подошел к первому
головорезу и, выбив у него из руки топор, поднял в воздух точно  таким  же
манером.
     Зрелище было внушительное: рослый длиннобородый служка с ввалившимися
щеками,  одетый  в  длинную  власяницу  из  некрашеной  верблюжьей  шерсти
(недавни