Кхахкта,
доносилась более звонкая музыка пил и  молотков.  Часть  экипажа  занималась
заменой износившейся оснастки.
   Квартал торговцев, где мореходов разместили на постой, ничем не отличался
от места такого же рода в любом невонском порту - три таверны, два  борделя,
несколько лавок и часовенок, - и за порядком  в  нем  следили  без  излишней
строгости двое постоянно здесь  проживавших  и  странно  смотревшихся  рядом
чужестранцев: неофициальный мэр квартала, покрытый шрамами капитан Бомар  из
Восьми Городов, и главный банкир, суровый темнокожий кешит. Фафхрд и Мышелов
поняли, что одна из главных забот  здешних  жителей-рыбаков,  да  и  морских
торговцев тоже, состояла в том, чтобы не подпускать к тайнам Льдистого  весь
остальной Невон. Вероятно, торговцы научились сдержанности у  своих  хозяев,
которые их терпели только ради прибыли и  не  упускали  случая  напомнить  о
соблюдении порядка. Во всяком случае, по словам этих чужестранцев, они  тоже
ничего не слыхали о минголах.
   Жители Льдистого пока как будто не нарушали первого  о  них  впечатления:
крепко сбитые, практично одетые, невозмутимые и  весьма  самоуверенные  люди
без всяких странностей, чудаковатости и даже  без  суеверий,  люди,  которые
пьют мало и придерживаются принципа: "Занимайся своим делом". Большую  часть
свободного времени они играли в шахматы и упражнялись с  дубинками,  но  при
этом,  казалось,  почти  и  не  замечали  друг  друга,  а   чужестранцев   в
особенности, хотя глаза у них отнюдь не были сонными.
   В этот же день к ним было и вовсе не подступиться -  вышедшая  спозаранку
лодка почти сразу вернулась с  вестями,  которые  взбудоражили  и  заставили
выйти в море всех рыбаков. И  когда,  вскоре  после  полудня,  первое  судно
пришло с великим уловом и, наскоро засолив его (соли на  острове  хватало  -
целая скала ее стояла на востоке, в стороне от горячих  вулканических  вод),
снова отправилось под всеми парусами в море, стало ясно, что сразу за устьем
гавани идут небывалые косяки рыбы, и практичные  рыбаки  решили  извлечь  из
этого всю возможную выгоду. Даже Гронигер снарядил свою лодку.
   Мышелов и Фафхрд, занятые каждый своими личными хлопотами, ибо только  им
разрешено было выходить из квартала торговцев,  встретились  возле  дамбы  к
северу от пристани и остановились, чтобы обменяться  новостями  и  перевести
дух.
   - Я нашел "Огненное логово",  -  сказал  Мышелов.  -  Во  всяком  случае,
похоже,  что  нашел.  Это  задняя  комната  в  таверне  "Соленая   Селедка".
Хозяин-илтхмарец признался, что порой сдает ее на ночь -  если  я,  конечно,
правильно истолковал его подмигивания.
   Фафхрд кивнул и сказал:
   - А я прогулялся на северный край города и спросил там у  одного  дедули,
слыхал ли он о холме Восьминогой лошади.  Он  весьма  скверно  усмехнулся  и
показал на вересковые холмы. Воздух был чистый (ты заметил,  что  вулкан  не
дымит сегодня? Удивительно, что местные не обращают  на  него  внимания),  и
когда я разглядел, на какие именно холмы указует его палец,  то  на  вершине
одного я увидел нечто вроде виселицы.
   Мышелов сочувственно хмыкнул и принялся разглядывать оставшиеся в  гавани
корабли, сплошь "чужестранные". Через некоторое время он тихо сказал:
   - Сдается  мне,  здесь,  в  Соленой  Гавани,  немало  странного.  Кое-что
выглядит  не  так,  как  должно  быть.  Вот   эта   уул-плернская   парусная
плоскодонка, к примеру, - ты видел в Уул-Плерне хоть  одну  с  таким  низким
носом? А шапку видел со столь странным козырьком, как  на  том  моряке,  что
сошел при нас с гнампф-норского тендера? А эта серебряная монета с  совой?..
Мне дал ее Гронигер на сдачу с моего дублона. Как будто  Льдистый  находится
на границе с иными мирами, где другие корабли, другие люди,  другие  боги..,
что-то вроде края света...
   Осмотрев гавань, Фафхрд кивнул, но только он открыл рот, как  со  стороны
доков послышались сердитые голоса, а затем раздался могучий рев.
   - Это Скаллик, ей-ей, - сказал Фафхрд. - Попал в какой-то переплет, видят
боги.
   И без дальнейших слов сорвался с места.
   - Наверно, границу нарушил, вот и получил, -  торопливо  следуя  за  ним,
заявил Мышелов.  -  Миккиду  нынче  утром  досталось  дубинкой  за  то,  что
попытался стянуть кошелек - и поделом! Я бы ему еще и не так двинул.

***

   Вечером того же дня Фафхрд вышел из Соленой Гавани и зашагал на  север  к
Висельному (как правильнее было бы его называть) холму, он шел  ни  разу  не
оглянувшись на город. Солнце только-только ушло за юго-западный горизонт,  и
закатный свет придал нежно-фиолетовый оттенок ясному небу,  вереску  высотой
по колено под ногами Фафхрда и даже  черным  склонам  Мрачного  вулкана,  на
которых остывала вчерашняя  лава.  От  ледника  впереди  чуть  заметно  веял
прохладный ветерок. В холмах царили тишина и умиротворение.
   Дневные заботы постепенно оставили Фафхрда, и мысли его обратились к дням
юности, которую провел он в похожем краю, -  к  высоким  соснам  и  палаткам
Мерзлого Стана с его снежными змеями и волками, колдуньями и призраками.  Он
вспомнил Нальгрона, своего отца, и мать, Мору,  и  даже  Мару,  свою  первую
любовь. Нальгрон враждовал с богами, почти как жители  Льдистого  (его  даже
прозвали Разрушителем Легенд), но был более деятелен - великий скалолаз,  он
и смерть свою нашел, покоряя пик под названием Белый Зуб. Фафхрду вспомнился
вечер, когда отец стоял с ним  на  краю  Холодного  Каньона  и  называл  ему
звезды, мерцавшие в таком же фиолетовом небе.
   От воспоминаний его  отвлек  тихий  звук  поблизости,  словно  в  вереске
прошуршал лемминг. Он уже дошел до нужного холма  и  поднимался  по  склону.
Через мгновение Фафхрд добрался до вершины, ступая осторожно и  стараясь  не
подходить к виселице, особенно к  месту  непосредственно  под  перекладиной.
Здесь ощущалось присутствие чего-то потустороннего,  и  Фафхрд  огляделся  в
тишине по сторонам.
   Северный склон холма порос густым утесником в человеческий рост высотой и
походившим более на живую беседку, ибо внутрь вела узкая тропинка,  тенистый
проход. Ощущение  присутствия  чего-то  сверхъестественного  стало  сильнее,
Фафхрд сдержал невольный трепет.
   Отведя взгляд от утесника, он увидел Афрейт, которая стояла как  раз  над
зарослями и неотрывно молча смотрела на него. Фиолетовый свет неба подкрасил
слегка и ее голубой наряд. Почему-то и Фафхрд не заговорил с  ней  сразу,  а
потом она поднесла к губам свою изящную руку, веля ему молчать.  И  перевела
взгляд на заросли.
   Из темного прохода медленно вышли три тоненькие девушки,  почти  девочки.
Они как будто вели кого-то, глядя на него снизу вверх,  но  Фафхрд  поначалу
никого не увидел. Он дважды сморгнул,  широко  открыл  глаза  и  только  тут
разглядел, что ведут  они  высокого  светлобородого  мужчину  в  широкополой
шляпе, прикрывающей глаза, то ли очень старого, то ли больного, ибо  шел  он
неуверенно и, хотя спину держал прямо, опирался на плечи двух девушек.
   И Фафхрда пробрал леденящий озноб, поскольку ему  вдруг  почудилось,  что
это Нальгрон, чьего призрака он не видал с  тех  пор,  как  покинул  Мерзлый
Стан. Лицо, борода и одеяние старика  казались  странно  пятнистыми,  словно
сквозь них просвечивали колючие ветки утесника.
   Но если это и был призрак, Нальгрона или еще чей-то,  девушки  страха  не
выказывали, поддерживали его скорее с почтительной  нежностью  и  даже  чуть
сгибались под его руками, как если бы тяжесть мужчины была вполне реальной.
   Они медленно поднялись на вершину холма - Афрейт молча двинулась  следом,
держась в нескольких шагах позади, - и остановились под  концом  перекладины
виселицы.
   Там этот старик, или призрак, казалось, обрел силы (даже плоть его  стала
как будто более материальной), ибо он снял руки с плеч девушек, которые  тут
же, продолжая смотреть на него снизу вверх, отступили в  сторону  Афрейт,  а
затем поднял лицо к небу, и Фафхрд разглядел,  что,  хотя  тот  не  молод  и
сухощав, как его отец, и черты лица имеет столь же  строгие  и  благородные,
губы у него все же потоньше, чем у Нальгрона, с  загнутыми  книзу  уголками,
что придавало старику вид мудрого учителя, а на левом глазу у него повязка.
   Старик неуверенно огляделся по сторонам, не обратив никакого внимания  на
неподвижного и испуганного  Фафхрда,  потом  повернулся  к  северу,  вытянул
вперед руку и  проговорил  сипловатым  голосом,  подобным  шелесту  ветра  в
листве:
   - С запада приближается мингольский флот.  Два  рейдера  высланы  вперед,
чтобы захватить Холодную Гавань. - Он быстро повернул к Фафхрду  голову  под
таким невероятным углом, словно шея у него была сломана  и  только  каким-то
чудом еще служила ему, уставился на  варвара  своим  единственным  глазом  и
сказал:
   - Ты должен их уничтожить!
   После чего он, похоже, утратил интерес к происходящему, а  может,  ощутил
слабость, сделав свое дело, поскольку тут же развернулся несколько  суетливо
в сторону убежища в утеснике и двинулся прочь  в  окружении  девушек,  вновь
возложив  руки  на  их  хрупкие  плечики  и,  кажется,  даже   сладострастно
поглаживая на ходу шейки юниц, и тени,  сгустившиеся  в  проходе,  поглотили
всех четверых.
   Фафхрд, невзирая на страх, был так  поражен  этим  обстоятельством,  что,
когда Афрейт подошла к нему и сказала тихо, но деловито:
   - Вы все поняли? Холодная Гавань - второй  город  Льдистого  острова,  но
гораздо меньше, легкая добыча даже и для  одного  мингольского  корабля.  Он
находится в дне пути отсюда,  на  северном  побережье,  свободном  ото  льда
только в летнее время. Вы должны...
   Он прервал ее вопросом:
   - По-вашему, девочки с ним в безопасности? Она  умолкла,  потом  ответила
коротко:
   - Как со всяким человеком. Или с призраком мужчины. Или богом.
   Услышав последнее слово, Фафхрд пристально глянул на нее. Она  кивнула  и
продолжила:
   - Они кормят его, поят, укладывают спать. Конечно, перед сном он может их
немножко потискать. Это старый бог, потерявший свой дом,  как  я  думаю,  он
легко устает, что, возможно, является благословением для нас. В любом случае
девочки тоже служат во спасение Льдистого и рискуют не больше других.
   Фафхрд обдумал услышанное и, прочистив горло, сказал:
   - Прошу прощения, леди Афрейт, но ваши земляки, судя по словам  Гронигера
и некоторых других, с кем я познакомился, в том числе и советников, не верят
ни в каких богов вообще.
   Она нахмурилась.
   - Да, это так. Боги покинули Льдистый остров много лет назад, и наш народ
вынужден сам о себе заботиться в  этом  жестоком  мире  -  в  столь  ужасном
климате. Поневоле научишься трезвомыслию.
   - Однако, - сказал Фафхрд, припомнив что-то, - мой друг в сером  считает,
что Льдистый - это что-то вроде края света, где могут встречаться  необычные
корабли, и люди, и боги из самых дальних миров.
   - И это правда, - сказала она торопливо. - Возможно, это  тоже  развивает
умение трезво мыслить: живя среди призраков, ты можешь  сосчитать  лишь  то,
что можно  удержать  в  руке  и  взвесить  на  весах.  Деньги  и  рыбу.  Это
единственный путь. Но мы с Сиф выбрали другой  -  в  этом  сонмище  фантомов
среди мошенников и предателей различать полезных и надежных,  искать  таких,
которые помогут Льдистому. Ибо эти два бога, которых мы нашли...
   - Два бога? - вопросил Фафхрд, поднимая брови. - Сиф тоже  нашла  одного?
Или второй сидит в этой же беседке?
   - Это долгая история, - сказала она нетерпеливо. - Слишком долгая,  чтобы
рассказывать ее сейчас, когда на нас одно за другим сыплются несчастья. Надо
думать о деле. Холодной Гавани угрожает страшная опасность...
   - Я снова прошу прощения,  леди  Афрейт,  -  перебил  ее  Фафхрд,  слегка
повысив голос, - но ваш призыв думать о деле напомнил мне о другом  вопросе,
по поводу которого вы и Сиф, кажется, совершенно  разошлись  во  мнениях  со
своими друзьями-советниками. Они не слыхали о вторжении минголов и уж  точно
не знают о том, что вы нас наняли.., и в записках своих вы  просите  держать
это в секрете. Я привез вам двенадцать берсерков, как вы и хотели...
   - Знаю, знаю, - сказала она резко, - и я довольна. Но вы получили за  это
плату - и получите еще, когда дело  будет  сделано.  А  советники...  Кхахкт
усыпил их подозрения своими колдовскими  чарами,  и  я  не  сомневаюсь,  что
нынешнее скопище косяков рыбы - тоже его рук дело, ставка на их жадность.
   - От его чар пострадали и я, и мой друг, -  сказал  Фафхрд.  -  Однако  в
Ланкмаре, в "Серебряном Угре" вы утверждали, что выступаете от  имени  всего
Льдистого острова, а сейчас получается, что вы выражаете только свое  мнение
и мнение Сиф, а не всею Совета - сколько там всего человек, двенадцать?
   -  А  вы  ожидали  легкого  плавания?  -  рассердилась  она.  -   Никаких
препятствий и встречных ветров? К тому же  мы  и  впрямь  говорим  от  имени
Льдистого, ибо из всех членов Совета только мы с Сиф лелеем в наших  сердцах
надежду вернуть былую славу острову,  и  мы,  уж  поверьте,  -  полноправные
советники, унаследовавшие, как единственные дочери, дома, фермы и членство в
Совете от своих отцов (Сиф - после смерти братьев). В детстве  мы  играли  с
нею в этих холмах, возрождая в  наших  играх  величие  Льдистого.  Порой  мы
становились  королевами  пиратов  и  грабили  остров.  Но  чаще   всего   мы
воображали, как  захватим  власть  в  Совете,  принудив  к  покорности  всех
остальных его членов...
   - Откуда столько жестокости в маленьких девочках? - не удержался  Фафхрд.
- Мне-то представлялось, что вы обычно собираете цветочки, плетете  венки  и
воображаете себя маленькими женами и матерями...
   - ..и как вы перерезаете этим женам глотки!  -  закончила  Афрейт.  -  О,
цветочки мы тоже собирали, иногда. Фафхрд  усмехнулся,  но  далее  заговорил
серьезно:
   - Стало быть, вы унаследовали членство в Совете - Гронигер говорит о  вас
с уважением, хотя, мне кажется, догадывается все же о сговоре между нами,  -
потом, наткнувшись на какого-то бездомного бога, вернее, двух богов, решили,
что эти боги не предадут вас и из-за старческого слабоумия не смогут сбить с
толку, а те поведали вам о великом нашествии  минголов,  решивших  завоевать
весь мир, начав с Льдистого, после чего вы и отправились в Ланкмар и  наняли
нас с Мышеловом, как я догадываюсь, на собственные средства...
   - Сиф - казначей Совета, - с выразительной гримаской заверила его Афрейт.
- Она весьма ловко управляется с цифрами и расчетами - как  и  я,  Секретарь
Совета, управляюсь с пером и словами.
   - И тем не менее вы верите этому богу, -  подчеркнул  Фафхрд,  -  старому
богу, который любит виселицы и как будто  черпает  силы,  разглагольствуя  о
них. Что до меня, я весьма подозрительно отношусь к старикам и  богам.  Опыт
учит меня, что все они развратны и алчны - и за свой  долгий  век  пообвыкли
жить во зле, строя хитроумные козни.
   - Согласна, - сказала Афрейт, - И все-таки бог есть бог. Пусть его старое
сердце томит низменная страсть, пусть его представления о  смерти  и  судьбе
безнравственны,  он  все-таки  должен  быть   верен   своему   божественному
предназначению, а это значит - слушать, что мы  говорим,  поддерживать  нас,
рассказывать честно, что происходит в далеких краях, и пророчествовать, хотя
он может попытаться и запутать, если слушать его не очень внимательно.
   - Что же, пожалуй, это согласуется  с  моим  опытом  по  части  богов,  -
признался  Фафхрд.  -  Скажите  мне,  почему  этот  холм  называется  холмом
Восьминогой лошади?
   Афрейт, нисколько не удивившись неожиданному вопросу, ответила:
   - Потому что требуется четыре человека, чтобы  принести  гроб  или  снять
тело повешенного. Четыре человека - восемь ног. Могли бы и сами догадаться.
   - А как зовут этого бога? Афрейт сказала:
   - Один.
   И при звуке  этого  звонкого,  как  удар  гонга,  имени,  Фафхрд  испытал
странное чувство - словно еще чуть-чуть,  и  всплывет  в  памяти  что-то  из
другой жизни. И еще оно чем-то напомнило ему о Карле Тройхерце, этом  чудном
иномирянине, который ворвался ненадолго верхом на двухглавом морском змее  в
жизнь Фафхрда и Мышелова, когда они ввязались в бурную  и  опасную  войну  с
разумными крысами Нижнего Ланкмара, и о невнятице,  которую  тот  нес.  Одно
короткое имя - но чувство было такое, словно рухнула стена между мирами.
   Он смотрел все это время в широко открытые глаза Афрейт и заметил  вдруг,
что они скорее фиолетовые, чем голубые, какими  казались  при  желтом  свете
факела в "Серебряном Угре", - и удивился, как он вообще сумел разглядеть  их
цвет,  если  фиолетовые  небеса  давно  покрылись  ночною   мглой,   которую
рассеивала сейчас только неспешно поднимавшаяся над  восточным  плоскогорьем
луна.
   За спиной Афрейт прозвучал голосок, тихий и спокойный, как сама эта ночь:
   - Бог спит.
   У входа в беседку виднелся стройный белый силуэт -  там  стояла  одна  из
девочек, одетая в скромное, похожее на сорочку  платьице,  оставлявшее  одно
плечо открытым. Фафхрда удивило, что она не дрожит от ночного холода. Позади
нее маячили смутные тени подруг.
   - Он не причинил вам никаких хлопот, Мара? - спросила Афрейт. И при звуке
этого имени Фафхрд вновь испытал странное чувство.
   - Не больше, чем всегда, - ответила девочка. Афрейт сказала:
   - Ладно, надевай башмаки и плащ - и вы тоже, Мэй и Гейл, - и ступайте  за
мной и этим чужеземным господином в Соленую Гавань, идите поодаль, чтобы  не
слышать разговора. Мэй; ты сможешь навестить бога на рассвете и принести ему
молока?
   - Смогу.
   - Это ваши дети? - шепотом спросил Фафхрд. Афрейт покачала головой.
   - Кузины. А мы с вами тем временем, - сказала она тоже тихо, но деловито,
- обсудим в деталях ваш неотложный поход с берсерками в Холодную Гавань.
   Фафхрд чуть приподнял брови, но кивнул. Над головой прошелестел  ветерок,
и ему вспомнились вдруг давние их с Мышеловом возлюбленные, невидимые горные
принцессы Хирриви и Кейайра, и брат их, воинственный принц Фарумфар.

***

   Серый Мышелов убедился, что люди его накормлены и готовы отойти ко сну, и
еще раз предупредил их по-отечески о необходимости вести себя в родном порту
своих нанимателей прилично. Он обсудил вкратце с Урфом и Пшаури предстоявшие
на завтра работы. Затем, окинув всех напоследок загадочным хмурым  взглядом,
набросил плащ на левое плечо и вышел в стылый вечер, направляясь к  "Соленой
Селедке".
   Хотя они с Фафхрдом неплохо выспались накануне  на  борту  "Бродяги"  (от
предложенных коек на берегу они отказались, разместив там только  матросов),
день выдался столь долгим и хлопотным, что Мышелов должен был бы чувствовать
сейчас усталость - однако, к своему  удивлению,  чувствовал  даже  некоторое
воодушевление. Но  вызвано  оно  было  вовсе  не  нынешними  их  с  Фафхрдом
проблемами И не мыслями о грядущих, а, скорее, размышлениями о том, какой же
нелепостью было то, что ему пришлось  три  месяца  изображать  перед  своими
людьми капитана, быть неумолимым поборником дисциплины, великим штурманом  и
со всех сторон самым героическим героем.  Он,  сам  вор  и  капитан  корабля
воров, учил их искусству войны и мореплавания, что никоим образом  не  могло
им пригодиться по возвращении к  прежнему  образу  жизни  -  смешно!  А  все
потому, что маленькая женщина  с  золотыми  искорками  в  темных  волосах  и
зеленых глазах поручила ему это неслыханное дело. Воистину, всем шутам шут.
   Лунный свет, разлитый в небесах горизонтально, в узкую темную  улочку  не
попадал, а высвечивал лишь перекрестье балок  над  дверью  таверны  "Соленая
Селедка". Откуда на этом северном  острове  взялось  столько  дерева?  Войдя
внутрь, Мышелов отчасти получил ответ на свой вопрос. На  постройку  таверны
пошли останки затонувших кораблей, серые от времени балки  и  доски  -  одна
стена, как заметил  Мышелов,  еще  сохранила  килевой  изгиб,  а  на  другой
виднелись дырочки и окаменелые панцири подводны