ила  все  усилия,  чтобы
наладить с ними дружеские доверительные отношения - выслушивала  их  жалобы,
сочувствовала, жалела.
   В результате, когда мы пришли к  острову  Льдистому  и  бросили  якорь  в
Соленой Гавани, меня не только не заперли в трюме, но и  позволили  погулять
по палубе, правда под присмотром. Наблюдая за местными  жителями,  я  вскоре
поняла, что они отнюдь не дикие и вполне лояльно настроены; однако сочла  за
благо притвориться, будто все увиденное пугает меня и  вызывает  отвращение.
Бдительность моих тюремщиков притупилась.
   А когда в толпе окруживших корабль зевак  появились  Мэй  и  Гейл,  среди
команды "Ласки" послышались горячие, полные желания  шепотки  и  послышались
соленые шуточки.
   - Правда?
   - В самом деле?
   Она торжественно кивнула и продолжала:
   - Я притворилась, будто разозлилась на них за то, что они возжелали  двух
неотесанных провинциальных девчонок, когда у них есть я, но  в  ту  же  ночь
призналась  капитану,  как  сильно  мне  хотелось  бы  обучать  вас  тем  же
искусствам, которым обучила меня моя наставница Горячая Ручка, и  наказывать
вас, когда вы будете упрямиться и показывать характер; я также пожаловалась,
что с  тех  пор,  как  я  осталась  единственной  на  корабле  девочкой  для
развлечений, у меня никого не было в подчинении. Он ответил,  что  хотел  бы
порадовать меня, но похищать вас  обеих  слишком  рискованно.  Я  продолжала
умасливать его, и в конце концов он заявил, что если я сама пойду на берег и
посулами и уговорами заманю вас на корабль, то он не будет возражать. Тут  я
притворилась,  будто  одна  лишь  мысль  о  том,  чтобы  ступить  на   землю
варварского острова, внушает мне  ужас,  и  теперь  уже  ему  пришлось  меня
уговаривать.
   Вот так мне и удалось сбежать  с  "Ласки"  и  предупредить  вас,  госпожа
Афрейт и госпожа Сиф, - закончила свой рассказ Пальчики. По ее лицу блуждала
двусмысленная улыбка.
   - Вот видите? - радостно прервал Мышелов свое вынужденное молчание. - Она
сама все и спланировала! Или, по крайней мере, подсказала капитану план,  до
которого он сам никогда бы  не  додумался.  Недаром  говорят:  "План  хитер?
Значит, его придумала женщина!"
   - Но ведь она же это сделала, чтобы... - начала разгневанная Сиф.
   - Капитан Мышелов, при всем моем уважении, сегодня  ты  Невыносим!  -  не
стерпела Афрейт.
   Сиф начала снова:
   - Она лишь использовала обманную уловку, ты и сам поступил бы так  на  ее
месте.
   - Чистая правда, - подтвердил  Фафхрд.  -  Наша  гостья  Пальчики,  ты  -
принцесса заговорщиков. В жизни не слышал рассказа лучше!  -  Затем  шепнул,
обращаясь к Афрейт:
   - Честное слово, Мышелов с каждым днем становится все упрямее и  упрямее.
Наверное, он еще не до конца освободился от проклятия. Иначе  его  поведение
никак не объяснишь.
   Тут раздался голосок Мары:
   - Но ведь на самом деле ты бы не стала нас бить, правда, Пальчики?
   Клут. Еще как стала бы! Собачьим хлыстом! Которым раньше капитан  хлестал
свою ищейку.
   Гейл. Нет, она бы что-нибудь похуже  придумала!  Например,  запустила  бы
червей-бурильщиков нам в носы.
   Мэй. Или в уши!
   Клут. Или в салат.
   Гейл. Или в...
   Афрейт. Дети, хватит! Пойдите накройте  на  стол.  Пальчики,  помоги  им,
пожалуйста.
   Дружной гурьбой девчонки устремились на кухню,  оживленно  перешептываясь
по дороге.

Глава 7

   - Мышелов, надеюсь, что во время обеда ты не... - начала было Афрейт,  но
он не дал ей закончить:
   - О, я хорошо знаю, что  вы  все  меня  не  одобряете,  и  потому  охотно
помолчу. Не так-то легко быть голосом разума, когда все вы  оседлали  своего
любимого конька и играете в благородство.
   Сиф улыбнулась, пожала плечами и, подняв глаза к небу, заметила:
   - Вообще-то я предпочла бы, чтобы ты не молчал, а...
   - Почему бы и нет? -  ворчливо  отозвался  он,  угадав,  по-видимому,  ее
мысль. -  Снявши  голову,  по  волосам  не  плачут.  Принцесса  Пальчики,  -
обратился он к девочке, - не соблаговолит ли твое высочество приблизиться ко
мне?
   Та опустила на стол только что принесенный поднос с горячими пирожками  и
повернулась к нему, глаза долу.
   - Да, господин?
   - Мои друзья настаивают, чтобы я пожал  руку  твоего  высочества  в  знак
приветствия и примирения.
   Она протянула правую руку. Он взял ее в свою со словами:
   - Принцесса, я восхищен твоей  смелостью  и  хитростью,  в  которой,  как
утверждают мои  друзья,  ты  не  уступишь  мне  самому.  Надеюсь,  что  твое
пребывание в наших краях будет приятным, ну и так далее! - И стиснул  пальцы
девочки в своих.  Едва  сдержав  крик  боли,  она  улыбнулась  в  ответ.  Он
продолжал. - Но учти, высочество, как бы умна  ты  ни  была,  меня  тебе  не
провести. И запомни: если с головы этих четверых девчонок или  кого-либо  из
моих друзей упадет хотя бы единый волос, отвечать будешь передо мной.
   Она ответила:
   - Я согласна, господин, - и, поклонившись, побежала на кухню.
   - Принеси еще четыре прибора, -  крикнула  ей  вслед  Афрейт.  -  Я  вижу
Гронигера, и он идет не один. Кто это там с ним, Фафхрд?
   -  Скаллик  и  Пшаури,  -  отозвался  он,  вглядевшись  в  группу  людей,
приближавшихся  к  ним  в  последних  лучах  заката.  -  Идут   доложить   о
происшествиях дня. И старый Урф тоже с ними - в последнее время он повадился
греться на солнышке в таких местах, откуда  видны  одновременно  и  порт,  и
спящий Мальстрем, Последний отблеск заката растаял на горизонте, и  луна  из
полупрозрачной  тени  немедленно  превратилась  в  яркий  сверкающий,  диск,
заливший всю округу холодным серебристым светом.
   - А они торопятся, - заметила Афрейт. - И старый Урф тоже, хотя обычно он
плетется позади всех.
   Афрейт  проверила,  выполнила   ли   девочка   ее   распоряжение   насчет
дополнительных приборов.
   - Ну а теперь усаживаетесь, и, с благословения Богини, приступим, а то мы
так никогда не поедим.
   Когда четверо путников подошли к их столу,  они  уже  отведали  салат  из
редиса со специями и вовсю налегали на жаркое из ягненка со  сладким  мятным
соусом. Вдруг одинокое облако над ними окрасилось в  лимонно-желтый  цвет  -
прощальный привет четырем странникам скрывшегося  за  горизонтом  солнца.  В
этом сиянии лица присутствующих стали видны так отчетливо, точно с них сняли
маски.
   Гронигер был, как всегда, краток:
   - "Ласка" покинула гавань. Облака на севере предвещают ей попутный ветер.
И еще одна новость, поинтереснее. - С этими словами  он  перевел  взгляд  на
сгорбленного морщинистого Урфа.
   Но так как последний молчал и никто  не  задал  вопроса  "В  чем  дело?",
Пшаури поспешил доложить:
   - Прежде чем "Ласка" отчалила, капитан Мышелов, я обменял оленьи шкуры  и
одного соболя на семь сосновых досок, две дубовые колоды и черный перец  для
кока. Мы засеяли поле рожью и побелили амбар. Гилджи, кажется,  поправляется
после солнечного удара.
   - Дерево хорошо просушено? - придирчиво спросил Мышелов. Пшаури кивнул. -
Так в следующий раз и докладывай. Краткость - хорошая вещь, но  не  за  счет
точности.
   Теперь настала очередь Скаллика докладывать:
   - Скор велел нам кренговать  "Морского  Ястреба",  капитан  Фафхрд,  пока
стоят низкие приливы, и  мы  закончили  обшивать  его  корму  медью.  Ходили
стрелять дичь. Я выходил в море на "Крингле" - порыбачить. Ничего не поймал.
   - Довольно, - сказал Фафхрд, жестом призывая того к  молчанию.  -  Что  у
тебя за новость, Урф? Афрейт прервала его, поднимаясь со словами:
   - С этим можно и подождать. Прошу вас, присоединяйтесь к  нашей  трапезе,
господа. Мы ждали вашего прихода.
   Трое кивком поблагодарили за приглашение и отправились к  колодцу  помыть
руки, но старый мингол остался стоять, где  стоял,  и,  обратив  на  Фафхрда
взгляд столь же мрачный,  как  и  его  длинная  черная  туника,  замогильным
голосом произнес:
   - Капитан, сегодня днем, когда я, как обычно, нес вахту на мысе -  солнце
уже клонилось к западу, - я поглядел в сторону Мальстрема, который последний
год с половиной - шесть сезонов - был тих и спокоен, точно озеро в горах,  и
увидел, как медленно-медленно, очень  медленно,  вода  начала  двигаться  по
кругу, словно закипало варево в ведьмином котле.
   Ко всеобщему удивлению, Мышелов завопил:
   - Что-о-о? - вскочил и уставился на вестника таким взглядом, точно  хотел
испепелить его на месте. - Что ты несешь,  старый  маразматик?  Что  ты  тут
раскаркался, ворон старый? Скелет сушеный!
   - Он говорит правду, Мышелов, - произнес Гронигер, который уже вернулся и
занял  место,  приготовленное  ему  рядом  с  женщинами.  -  Я   видел   это
собственными глазами! Течение вновь появилось на прежнем месте, и  водоворот
хотя и неохотно, но зашевелился. Если нам повезет, то  с  помощью  северного
ветра воронка выбросит на берег  остатки  мингольских  судов,  да  и  других
кораблей, которые затонули позже... Не печалься, друг.
   Мышелов пронзил его взглядом:
   - Ах ты, старый скряга, норовишь  на  топляке  поживиться!  На  дне  моря
похоронено то, что тебе и не снилось и что я  сам  ни  за  что  не  стал  бы
доставать оттуда. Скажи, Урф, кто был сегодня рядом с водоворотом, - раз  уж
он вновь  заворочался,  стало  быть,  кто-то  приложил  к  этому  руку.  Без
колдовства тут не обошлось, нутром чую.
   - Нет, капитан, не было  никаких  колдунов,  вообще  никого  не  было,  -
заверил его старик. - Пшаури и Скаллик, - кивнул он в  сторону  этих  двоих,
которые как раз занимали места  за  столом,  -  выходили  в  ту  сторону  на
"Крингле" и стояли на якоре, но не долго. Они могут подтвердить мои слова.
   - Что? - И снова сдавленный полувопль-полухрип сорвался с  губ  Мышелова,
когда он резко повернулся к тем, на кого указал старый мингол.  -  Вы  брали
"Крингл"? Лазили в Мальстрем?
   - А что такого? - нахально отпарировал Скаллик. -  Я  же  говорю,  ходили
рыбачить. Встали там на якорь ненадолго. Пшаури нырнул разок. - (Старый  Урф
утвердительно кивнул.) - Вот и все.
   - С тобой пусть Фафхрд разбирается, - отрезал  Мышелов,  поворачиваясь  к
его спутнику. - Что тебе там понадобилось, Пшаури? Зачем ты  нырял?  Что  ты
надеялся найти? Зачем нужно было лезть в пасть Мальстрема без моего  приказа
или разрешения? Что ты вытащил на поверхность?
   Багрово вспыхнув, Пшаури отвечал, глядя ему прямо в глаза:
   - Капитан, ты несправедлив ко мне, Скаллик знает все. Он был со мной.
   - Он ничего не нашел, - подтвердил Скаллик решительно.  -  А  если  бы  и
нашел, то отдал бы тебе, я уверен.
   - Я вам не верю, - заговорил Мышелов снова. - Вы оба нарушили дисциплину.
Но с тобой, лейтенант Пшаури, я разберусь по-своему. До конца  этого  месяца
ты разжалован в матросы. В начале следующего я пересмотрю свое  решение.  До
тех пор вопрос закрыт. Не хочу больше ничего слышать об этом деле.
   Фафхрд шепнул сидевшей рядом Афрейт:
   - Два приступа гнева за один вечер!  Нет,  что  ни  говори,  а  проклятие
старости еще не до конца его отпустило.
   Афрейт прошептала в ответ:
   - Думаю, он отыгрывается на Пшаури  за  то,  что  ему  не  дали  помучить
девочку всласть.
   Пшаури. Капитан, ты напрасно меня обвиняешь.
   Мышелов. Я сказал "хватит!"
   Урф. Капитан, я указал на твоего лейтенанта и сержанта Фафхрда  лишь  для
того, чтобы они подтвердили мои слова, а не для того, чтобы ты обвинял их.
   Гронигер. Мы,  жители  Льдистого,  больше  всего  не  любим  чародейства,
суеверий и бездоказательных обвинений. Жизнь и без них достаточно тяжела.
   Скаллик.  Сегодня  вечером  здесь  прозвучало  достаточно   обвинений   и
оскорблений...
   Фафхрд. Вот и давай не будем их умножать. Закрой рот, сержант!
   Все это время Мышелов сидел неподвижно, хмуро уставившись в  одну  точку.
Губы его были плотно сжаты: не считая нескольких  отрывистых,  грубых  фраз,
брошенных им Пшаури и Урфу, больше он ничего не произнес.
   Афрейт  поднялась  со  своего  места,  а  следом  и  Сиф,   сидевшая   за
противоположным  концом  стола.  .  -  Господа,  -   обратилась   первая   к
собравшимся, -  вы  очень  нас  обяжете,  если  последуете  мудрому  примеру
капитана Мышелова и не будете обсуждать  здесь  это  странное  и  неприятное
событие. - С этими словами  она  обвела  взглядом  собравшихся,  подчеркнуто
задержавшись на Пшаури.
   - И потом, сегодня ведь канун Дня Полной Луны, - добавила Сиф.
   - Так что, пожалуйста, доедайте ваш ужин, - с улыбкой продолжала  Афрейт,
- не то я решу, что наша  стряпня  вам  не  по  вкусу,  -  Да  не  забывайте
наполнять кружки, - дополнила Сиф. - В вине - истина.
   Когда обе женщины сели, Фафхрд и Гронигер слегка поаплодировали им в знак
согласия, и девочки, подражая взрослым, тоже захлопали в ладоши.
   Старый Урф прокаркал:
   - Верно говорят: молчание - серебро.
   Мэй, сидевшая рядом с Пальчики, сказала ей:
   - У меня есть лишняя белая туника, могу одолжить тебе на завтра.
   Гейл тут же добавила:
   - А у меня есть лишняя чадра. А у Клут есть...
   - Если, конечно, ты не хочешь пойти в своих вещах, - перебила сестру Мэй.
   - Нет, - тут же последовал ответ. - Я на Льдистом. Я хочу  выглядеть  так
же, как вы. - И она улыбнулась. Сиф шепнула Афрейт:
   - Странно, хотя я и понимаю, что сегодня вечером  Мышелов  вел  себя  как
настоящее чудовище, я все-таки не могу избавиться от ощущения, что он  прав.
И Пальчики, и Пшаури в чем-то солгали, каждый по-своему. Она так невозмутимо
обо всем говорила, как сомнамбула.
   - А Пшаури - он всегда  старается  произвести  впечатление  на  Мышелова,
добиться его похвалы, а на того эти старания  плохо  действуют.  Две  недели
назад из Ланкмара приходил торговый корабль -  "Комета",  так,  кажется,  он
назывался, - и с ним Пшаури получил письмо, запечатанное зеленой печатью.  С
тех пор в его стычках с Мышеловом появился новый оттенок, какая-то тяжесть.
   Афрейт ответила:
   - Я тоже почувствовала,  что  Пшаури  как-то  изменился.  А  что  было  в
письме?
   - Понятия не имею.
   - Тогда скажи мне: твое странное ощущение насчет Мышелова и этих двоих  -
оно лично твое или послано Богиней?
   - Не могу сказать наверняка, - ответила  Сиф,  и  обе  женщины  устремили
взгляд на подернутую легкой дымкой выпуклую луну, скалившуюся в небе, словно
череп.
   Афрейт. Быть может, завтра, во время ночной церемонии, мы получим ответ.
   Сиф. Нам нужно будет понастойчивее задавать вопросы.

Глава 8

   Следующая ночь на Льдистом выдалась удивительно  холодной.  Налетевший  с
севера ветер принес на своих ледяных крыльях снег,  и  бушевавшая  всю  ночь
метель  исторгала  жалобные  звуки  из  массивного   деревянного   колокола,
раскачивавшегося в просторной, словно пасть морского  чудовища,  арке  храма
Луны. Эти звуки, напоминающие об  одиночестве  и  смерти,  проникали  в  сны
обитателей острова, заставляя их видеть кошмары, в которых они  сражались  с
монстрами или убегали от погони. Когда бледные лучи  зари  пробились  сквозь
снеговые вихри, оказалось, что Фафхрд, провалившись в полный тяжелых видений
сон, ухитрился взобраться по  переплетению  серебряных  и  золотых  прутьев,
украшавших изголовье кровати в  гостевой  спальне  в  доме  Сиф,  под  самый
потолок, утащив за собой и одеяло, и теперь висел, словно распятый.  Афрейт,
ухватившей его за лодыжки,  снилось,  будто  они  скитались  по  заснеженной
пустоши, как вдруг налетел порыв ледяного ветра и зашвырнул  Северянина  так
высоко, что тот казался размером не больше чайки. Выяснилось  также,  что  и
Серый Мышелов, не просыпаясь и не открывая глаз, сполз с  другой  кровати  -
менее роскошной, чем первая,  -  в  которую  они  с  Сиф  улеглись  накануне
вечером, и, совершенно голый, если не  считать  прикрывавшей  его  простыни,
залез под этот предмет мебели. Сиф приснилось, что они с  Мышеловом  шли  по
каким-то бесконечным подземным  коридорам,  причем  единственным  источником
света в окружавшем их мраке было призрачное свечение, исходившее от  верхней
части лица ее спутника: похоже было, будто он надел светящуюся полумаску, за
который его глаза казались двумя черными провалами.  И  вдруг  Серый  исчез,
проскользнув  в  какой-то  люк,  на   котором   фосфоресцировала   сделанная
ланкмарскпми иероглифами надпись: "Нижний мир".
   Однако наутро, когда стал ясен масштаб происшедших за ночь перемен и  все
силы были брошены на приспособление к новым условиям,  ни  у  кого  не  было
времени задуматься об истинном смысле  ночных  похождений  и  снов,  которые
могли оказаться вещими.
   Прежде  всего  с  утра  нужно  было  отогреть  всех  близких  и  любимых,
закоченевших суровой ночью в своих постелях. Потом необходимо было прийти на
выручку пастухам, собиравшим разбросанных бурей овец,  -  правда,  пастухов,
равно как  и  остальных,  кому  приходится  ночевать  на  открытом  воздухе,
пришлось сначала разморозить. Остаток дня женщины  чистили  и  топили  печи,
заготавливали топливо, проветривали  зимнюю  одежду,  все  лето  лежавшую  в
глубоких сундуках, а мужчины крепили причальные  канаты  кораблей  и  лодок,
которые всю ночь трепал жестокий ветер,  зашивали  досками  окна  на  крышах
домов и люки на палубах, помогали живущим на отшибе справиться с подготовкой
к неожиданно наступившей зиме.
   Когда наконец основные дела были сделаны и появилось  немного  свободного
времени, жители острова стали строить  всевозможные  предположения,  пытаясь
объяснить  неожиданный  каприз  погоды:  одни  говорили,  что   это   бушует
разгневанный Кхакхт, Ледяной Маг; другие полагали, что это вырвались на волю
невидимые  крылатые  принцы,  томившиеся  на   вершине   головокружительного
Стардока; были даже такие, кто считал, что полярные льды  проломили  наконец
хрупкую кору Невона и, прорвавшись в его огненное нутро,  остудили  бушующее
там пламя. Сиф и Афрейт надеялись, что церемония, проводимая в  Ночь  Полной
Луны, поможет отыскать ответ на мучивший всех вопрос, и, хотя матушка Грам и
Старший Советник отменили предстоящую церемонию ввиду неблагоприятной погоды
(обряд всегда проводился на открытом воздухе), женщины  все-таки  продолжали
готовиться. Матушка Грам не возражала, поскольку верила в свободу  выражения
религиозного  чувства,  но  члены   Совета   отказались   дать   официальное
разрешение.
   А потому никто не удивился, когда ночью в храме Луны под открытым  небом,
вокруг   колокольной   арки,    покоившейся    на    двенадцати    колоннах,
символизировавших двенадцать образов Луны, собралось не так уж много народу.
В основном это были обедавшие накануне у Сиф и те, кого женщинам правдами  и
не правдами удалось уговорить прийти. Сами они, разумеется, были на месте  -
зачинщицы  несанкционированного  собрания,  укутанные  в  ритуальные  зимние
платья из белого меха с капюшонами, митенки и сапожки  из  бараньей  шерсти.
Были там и пять девочек - как образцовые послушницы, они не могли пропустить
церемонию, хотя на самом деле ничто на свете не  могло  бы  удержать  их  от
участия в чреватом приключениями событии. На них была почти такая же одежда,
что и на взрослых женщинах, - с той только разницей, что  юбки  у  них  были
покороче и из-под подола нет-нет да и выглядывали розовые  коленки.  Меховые
перчатки и чадра пятой  девочки  вполне  соответствовали  погоде.  Фафхрд  и
Мышелов тоже пришли, хотя и провели весь день за работой сначала  в  доме  у
Афрейт, а потом в казарме. Оба казались слегка рассеянными, словно теперь им
наконец-то стали припоминаться кошмарные видения, преследовавшие их ночью. С
ними явились Скаллик и Пшаури: по всей видимости,  их  командиры  подкрепили
просьбы  своих  любовниц  соответствующими  указаниями,   поскольку   Пшаури
выглядел  странно  настороженным  и  даже  беззаботный  Скаллик   был   явно
обеспокоен.
   Старого Урфа ввиду его почтенного возраста никто не приглашал, но он счел
нужным явиться и теперь стоял среди собравшихся, укутанный в темные меха,  в
островерхой шапочке и сапогах из тюленьей кожи с над