у рядом с  ней,  но  когда  в  конце  концов  один  из  них,  совсем
маленький, ударил  ее  в  бок,  кошка  напугалась,  прокралась  поближе  к
Мышелову и до тех пор, пока он не отчитал ее, пыталась протиснуться  между
стеной и его ногами.
     А один раз путники увидели близкого родственника убитого  ими  белого
червя - он поднял  голову  вверх  на  высоту  человеческого  роста  и,  не
отрываясь, следил за ползущими людьми  с  отдаленного  уступа;  однако  не
напал.
     Им пришлось проложить себе дорогу к северному  краю  самого  верхнего
уступа, прежде чем они обнаружили  на  самом  конце  Северной  Косы  почти
скрытую струящимся снегом,  заваленную  щебнем  промоину,  которая  вверху
сужалась и превращалась в  широкий  вертикальный  желоб,  или  камин,  как
назвал его Фафхрд.
     После того, как друзья,  наконец,  преодолели  предательский  щебень.
Мышелов обнаружил, что следующий  участок  восхождения  был  действительно
очень похож на подъем внутри  четырехгранного  дымохода,  ширина  которого
постоянно менялась, а грань, обращенная наружу, в пустоту,  отсутствовала.
Камень здесь был прочнее, чем на карнизах нор, но это все, что можно  было
сказать в его пользу.
     Здесь необходимы были все приемы, применяемые при восхождениях,  и  к
тому же все силы, без остатка. Иногда друзья продвигались вверх при помощи
трещин, за которые можно было уцепиться только пальцами рук или ног;  если
трещина была слишком уж узкой, Фафхрд вбивал в нее один из своих  клиньев,
чтобы было за что держаться, и после использования этот клин  требовалось,
по возможности, расшатать и вытащить. Иногда камин сужался  так,  что  они
могли, прилагая огромные усилия, идти по нему, опираясь  плечами  об  одну
стену и подошвами ботинок о другую. Дважды камин расширялся, и  его  стены
становились такими гладкими, что Мышелову  пришлось  укрепить  между  ними
свою раздвигающуюся пику, чтобы получить необходимую опору.
     Несколько раз камин оказывался  забитым  огромными  камнями-пробками,
которые, падал, прочно застревали между стенами; эти страшные  препятствия
приходилось обходить снаружи,  обычно  с  помощью  одного  или  нескольких
клиньев Фафхрда, вбитых между  камнем-пробкой  и  стеной,  или  с  помощью
якоря, переброшенного через этот камень.
     - В свое время Звездная Пристань  плакала  мельничными  жерновами,  -
отозвался Мышелов об этих гигантских барьерах и,  словно  ставя  точку  за
этим высказыванием, резко дернулся в сторону с пути  просвистевшего  рядом
камня.
     Этот подъем в большинстве случаев был выше  сил  Хриссы,  и  Мышелову
часто приходилось нести кошку на спине, а иногда ее оставляли на  каменной
пробке или на одном из редких уступов, где могли уместиться ее лапы, и при
первой возможности подтягивали наверх. У Фафхрда и Мышелова  было  сильное
искушение, особенно после того,  как  они  почувствовали  себя  смертельно
усталыми, предоставить Хриссу самой себе, но они не могли забыть,  как  ее
отважный отвлекающий бросок спас их от первой атаки белого червя.
     Все это, в особенности  преодоление  гигантских  пробок,  приходилось
проделывать под ливнем каменных обвалов Звездной Пристани - так что каждая
новая пробка над головами была желанным прикрытием до тех пор, пока ее  не
нужно было обходить. А по  временам  в  камин  обрушивались  стремительные
снежные потоки, порожденные одной из лавин, вечно  скатывающихся  с  тихим
шелестом вниз по Северной Косе - и это была  еще  одна  опасность,  против
которой следовало принимать меры предосторожности.  Ледяная  вода  стекала
время от времени вниз по камину, перчатки и обувь путников промокли, а все
опоры становились ненадежными.
     Вдобавок ко всему, воздух  теперь  был  более  разреженным,  так  что
друзьям приходилось чаще останавливаться и, задыхаясь,  глубоко  втягивать
воздух в себя, пока легкие не насыщались.  А  левая  рука  Фафхрда  начала
пухнуть в том месте, где ее коснулся ядовитый пар из клыка лохматого змея.
Вскоре Северянин с трудом мог согнуть распухшие пальцы, чтобы уцепиться за
трещину или веревку. Кроме того, рука чесалась и ныла. Фафхрд  то  и  дело
засовывал ее в снег, но и это не приносило облегчения.
     Их единственными союзниками в этом крайне  тяжелом  восхождении  были
жаркое солнце, подбадривающее своим сиянием и смягчающее все  возрастающий
холод неподвижного разреженного воздуха, а также трудность и  изменчивость
самого подъема, которые, по крайней мере, не оставляли  времени  думать  о
пустоте вокруг них и под ними - в последнем случае расстояние было гораздо
большим, чем где бы то ни было на Обелиске. Холодная Пустошь казалась иным
миром, парящим в пространстве совершенно независимо от Звездной Пристани.
     Один раз приятели заставили себя немного поесть и несколько раз  пили
мелкими глотками воду. И  один  раз  у  Мышелова  начался  приступ  горной
болезни, окончившийся только тогда, когда он совсем изнемог от  позывов  к
рвоте.
     Единственное происшествие во время подъема, не связанное  с  безумной
особой Звездной Пристани, случилось тогда, когда друзья обходили пятую  по
счету каменную пробку. Они двигались медленно, словно два больших  слизня;
Мышелов на сей  раз  впереди,  неся  Хриссу,  а  Фафхрд  поднимался  почти
вплотную за ними. В этом месте Северная Коса сужалась настолько, что по ту
сторону снежного потока был виден горб Северной Стены.
     Путники услышали жужжание, непохожее на то, которое издавали падающие
камни. Затем оно повторилось, на  этот  раз  ближе,  и  окончилось  резким
щелчком. Когда Фафхрд выбрался на вершину пробки и оказался под прикрытием
стен, в его мешке торчала стрела со смертоносным зазубренным наконечником.
     Мышелов осторожно высунулся и посмотрел в северном  направлении,  при
этом третья стрела прожужжала  совсем  рядом  с  его  головой,  и  Фафхрд,
который держал его за щиколотки, быстро втянул Мышелова обратно.
     - Это был Кранарх, вне всякого сомнения; я видел, как он спускал свой
лук, - сообщил Мышелов. - Гнарфи не видно, но один из их новых  приятелей,
одетых в коричневый мех,  притаился  позади  Кранарха,  на  том  же  самом
уступе. Я не смог разглядеть его лицо, но это весьма дородный коротконогий
парень.
     - Они опережают нас, - проворчал Фафхрд.
     - А еще они не  стесняются  совмещать  скалолазание  с  убийством,  -
заметил Мышелов, обламывая оперение стрелы, торчащей из мешка  Фафхрда,  и
выдергивая древко.  -  О,  приятель,  я  боюсь,  что  твой  спальный  плащ
продырявлен в шестнадцати местах. И тот пузырек с мазью из сосновой  смолы
- он тоже пробит насквозь. Ах, какой чудесный запах!
     - Я начинаю  думать,  что  эти  двое  из  Иллик-Винга  играют  не  по
правилам, - заявил Фафхрд. - Так что... вставай и пошли!
     Путники устали, как собаки, даже кошка Хрисса, а  солнце  уже  стояло
всего на ширину десяти пальцев  (на  конце  вытянутой  руки)  над  плоским
горизонтом Пустоши, и что-то в воздухе сделало Светило белым, как серебро,
так что оно больше уже не посылало тепло сражаться с  холодом.  Но  уступы
Гнезд были уже совсем близко, и можно было надеяться, что на них  найдется
лучшее место для лагеря, чем в камине.
     Поэтому, хотя  каждая  мышца  Мышелова  и  Хриссы  протестовала,  они
подчинились команде Фафхрда.
     На полдороге к Гнездам начался снегопад;  мелкие,  похожие  на  пыль,
снежинки, как и прошлой ночью, падали отвесно вниз, но более густо.
     Бесшумный снегопад создавал впечатление безмятежности и безопасности,
которое  было  как  нельзя  более  обманчивым,  поскольку   снег   скрывал
камнепады, которые все еще срывались вниз  по  камину,  словно  артиллерия
Бога Случая.
     В пяти ярдах от вершины камень  размером  с  кулак  задел  скользящим
ударом правое плечо Фафхрда так, что его здоровая рука онемела и безвольно
повисла, но то небольшое расстояние, которое еще  оставалось,  было  таким
легким для подъема, что Северянин смог преодолеть его с помощью ботинок  и
вздувшейся, почти ни к чему не пригодной, левой руки.
     Он  осторожно  выглянул  через  верх  камина,  но  Коса  здесь  снова
расширилась, так что Северная Стена была не видна. Первый уступ  тоже  был
благословенно широким и так сильно прикрыт  выступом  скалы,  что  на  его
внутреннюю часть не попадал даже снег, не говоря уже о  камнях.  Фафхрд  с
новым пылом забрался наверх, за ним последовали Мышелов и Хрисса.
     Но в тот момент, когда они свалились наземь, чтобы отдохнуть у задней
стенки карниза, и Мышелов, извиваясь, выбрался из  лямок  своего  тяжелого
мешка и отвязал  от  запястья  скалолазный  шест  -  потому  что  даже  он
превратился в  мучительно  тяжелую  ношу  -  путники  услышали  в  воздухе
привычный  уже  шелестящий  звук,  и  огромный  плоский  силуэт   медленно
скользнул вниз, сквозь обрисовывающий его посеребренный солнцем  снег.  Он
поравнялся с уступом и на этот раз не  пролетел  мимо,  но  остановился  и
завис, словно гигантская манта, обнюхивающая берег моря; а на снегу у края
уступа появилось десять узких отпечатков, вдоль  которых  виднелись  следы
присосок, словно туда вцепились десять коротких щупалец.
     Со  спины  этого  чудовищного  невидимки  поднялся  другой,  так   же
обрисованный снегом. Он был поменьше, ростом и  размером  с  человека.  На
высоте, примерно там, где у фигуры  находилась  грудь,  была  единственная
видимая вещь: тонкий меч с темно-серым  клинком  и  серебристой  рукоятью,
направленный прямо в сердце Мышелова.
     Внезапно меч метнулся вперед - почти так же быстро, как если  бы  его
бросили,  -  следом  за  ним,  с   той   же   стремительностью,   рванулся
человекообразный вихрь, верхняя  часть  которого  издавала  теперь  резкий
хохот.
     Мышелов схватил одной рукой свою отвязанную скалолазную пику и  нанес
удар по очерченной снегом фигуре позади меча.
     Серый меч скользнул вокруг пики и внезапным резким поворотом выбил ее
из вялых от усталости пальцев Мышелова.
     Черное приспособление, изготовлению которого Искусник Глинти посвятил
все вечера Месяца Ласки три года назад, исчезло в серебристом снегопаде  и
пропало в бездне.
     Хрисса попятилась к стене, рыча, брызгая слюной и дрожа всем телом.
     Фафхрд лихорадочно нащупывал свой топор, но распухшие пальцы не могли
даже стянуть чехол, крепивший лезвие к поясу.
     Мышелов, разъяренный потерей своей бесценной пики до  такой  степени,
что ему уже было совершенно наплевать, видит он врага или нет, выхватил из
ножен Скальпель и  свирепо  парировал  удар  серого  меча,  который  снова
молнией метнулся вперед.
     Мышелову пришлось отразить с дюжину ударов,  и  серое  лезвие  дважды
проткнуло его руку, прижав его спиной к стене, почти  как  Хриссу,  прежде
чем Мышелов смог приноровиться к своему противнику -  который  был  теперь
укрыт от падающего снега и стал полностью невидимым - Мышелов сам бросился
в атаку.
     Теперь, свирепо уставившись в точку в футе над серым лезвием -  в  ту
точку, где, по всей видимости, находились глаза врага (если,  конечно,  на
голове врага были глаза) - Мышелов с напором  устремился  вперед,  отбивая
удары серой шпаги, обводя Скальпель вокруг нее и отдергивая  его  в  самый
последний момент, пытаясь сковать ее действия своим собственным клинком  и
даже нанося стремительные уколы по невидимой руке и торсу.
     Трижды Мышелов ощутил, как лезвие пронзало плоть, а один раз  оно  на
мгновение согнулось, встретив на пути невидимую кость.
     Противник отскочил назад, прямо на спину  незримого  летуна,  оставив
следы узких ступней в собравшемся там подтаявшем снегу. Летун покачнулся в
воздухе.
     Мышелов, разгоряченный схваткой, чуть было  не  последовал  за  своим
врагом  на  эту   невидимую,   живую,   пульсирующую   платформу,   однако
предусмотрительно остановился.
     И хорошо, что он это сделал, потому  что  летун  резко  нырнул  вниз,
словно скат, спасающийся от акулы,  стряхивая  растаявший  снег  со  своей
спины и смешивая  его  со  снегопадом.  Мышелов  и  Фафхрд  услышали,  как
последний взрыв смеха, похожий  больше  на  вой,  затихает  далеко  внизу,
посреди серебристого мрака.
     Мышелов и сам рассмеялся, слегка истерическим смехом,  и  отступил  к
стене. Там он вытер свой клинок, почувствовал  липкую  невидимую  кровь  и
снова нервно рассмеялся.
     Шерсть Хриссы все еще топорщилась - и улеглась очень нескоро.
     Фафхрд прекратил попытки вытащить топор и серьезно сказал:
     - Девушки не могли быть вместе с ним - иначе мы бы увидели их  фигуры
или следы на покрытой грязью спине этого летуна. Я думаю, что  он  ревнует
их к нам и действует вопреки их желаниям.
     Мышелов рассмеялся в третий раз - теперь уже просто дурацким смехом.
     Темнота  вокруг  приняла  темно-серый  оттенок.   Приятели   занялись
разведением огня в жаровне и приготовлениями ко сну. Несмотря на все  раны
и ушибы, а также  крайнюю  усталость,  шок  и  страх,  вызванные  недавней
схваткой, пробудили в них  новые  сим,  подняли  дух  и  вызвали  зверский
аппетит. Они на славу угостились тонкими ломтиками козлятины, поджаренными
над горящими шариками смолы или сваренными до бледно-серого цвета в  воде,
которую, как ни странно, можно было пить, не обжигаясь, в  то  время,  как
она кипела.
     - Наверно, мы приближаемся к царству Богов, - пробормотал  Фафхрд.  -
Говорят, что они с удовольствием пьют кипящее вино - и без вреда для  себя
проходят сквозь пламя.
     - Ну, огонь здесь такой же  горячий,  -  вяло  отозвался  Мышелов.  -
Однако воздух кажется менее насыщенным. Как ты думаешь, чем питаются Боги?
     - Они состоят из эфира, и им не  требуется  ни  пища,  ни  воздух,  -
предположил Фафхрд после длительного раздумья.
     - Но ведь ты только что сказал, что они пьют вино.
     - Все пьют вино, - зевнув, заявил Северянин и этим убил в зародыше  и
дискуссию, и смутные, не выраженные в  словах,  раздумья  Мышелова  насчет
того, правда ли, что более разреженный воздух,  который  с  меньшей  силой
давит на нагревающуюся жидкость, позволяет ее пузырькам быстрее вырываться
наружу.
     К правой руке Фафхрда начала возвращаться  способность  двигаться,  а
опухоль на левой слегка уменьшилась. Мышелов смазал бальзамом и  перевязал
свои собственные мелкие раны, затем  припомнил,  что  нужно  еще  наложить
бальзам на  подушечки  лап  Хриссы  и  запихнуть  в  ее  башмачки  немного
пахнущего сосновой смолой гагачьего пуха, надерганного  из  дыр,  пробитых
стрелой в плаще Фафхрда.
     Когда они уже лежали, наполовину зашнуровавшись в свои плащи - Хрисса
уютно устроилась  между  ними,  а  в  жаровню  было  подброшено  несколько
драгоценных смоляных шариков, чтобы побаловаться теплом на сон грядущий, -
Фафхрд достал крохотный горшочек с крепким  илтхмарским  вином,  и  они  с
Мышеловом отпили по глотку, воскрешая в воображении  эти  залитые  солнцем
виноградники и эту знойную, пышную почву так далеко на юге.
     В жаровне на секунду вспыхнул огонь, и друзья увидели, что  снег  все
еще идет. Неподалеку с грохотом упало несколько камней, прошипела  снежная
лавина, а затем  Звездная  Пристань  затихла  в  морозных  объятиях  ночи.
Орлиное гнездо скалолазов казалось им самим невероятно странным;  поднятое
над всеми остальными пиками Гряды Гигантов -  и,  вполне  вероятно,  всего
Невона - и в то же время окруженное темнотой, словно крохотная комнатка.
     Мышелов негромко проговорил:
     - Теперь мы знаем, кто обитает в Гнездах. Тебе не кажется, что дюжины
этих невидимых мант устилают, словно ковром, подобные карнизы  вокруг  нас
или свисают с них? Почему они не замерзают? Или  кто-нибудь  держит  их  в
специальном помещении? А невидимые люди, как  насчет  них?  Ты  больше  не
можешь назвать их миражам - ты видел меч, и я боролся  с  человекообразным
существом,  которое  находилось  на  другом  конце  клинка.  И  оно   было
невидимым! Как это может быть?
     Фафхрд пожал плечами и тут же поморщился,  потому  что  это  движение
вызвало острую боль.
     - Они сделаны из чего-то вроде воды или стекла, -  высказал  он  свою
догадку.  -  Вдобавок  гибкого  и  меньше  преломляющего  свет   -   и   с
поверхностью, которая  не  дает  бликов.  Ты  видел,  как  песок  и  пепел
становятся прозрачными  от  огня.  Возможно,  существует  какой-то  способ
закалять в огне чудовищ и людей, не нагревая их,  в  результате  чего  они
становятся невидимыми.
     - Но как они могут быть достаточно легкими, чтобы летать?  -  спросил
Мышелов.
     - Разреженные животные,  под  стать  разреженному  воздуху,  -  сонно
ответствовал Фафхрд.
     Мышелов сказал:
     - А потом все эти смертоносные змеи - и Злой  Дух  знает,  какие  еще
опасности наверху, - он умолк на минуту. - И все же мы должны подняться до
самой вершины Звездной Пристани, да? Почему?
     Фафхрд кивнул.
     - Чтобы обставить Кранарха и Гнарфи...  -  пробормотал  он.  -  Чтобы
превзойти моего отца... эта тайна... девушки... О, Мышелов, ты так  же  не
смог бы остановиться после этого, как не  смог  бы  остановиться,  проведя
рукой лишь по половине женского тела!
     - Ты больше не говоришь о бриллиантах? - отметил Мышелов. - Разве  ты
думаешь, что мы не найдем их?
     Фафхрд снова попробовал было пожать плечами и пробормотал  проклятие,
которое перешло в зевак.
     Мышелов добрался до нижнего кармана в  своем  мешке,  вытащил  оттуда
пергамент, подул на огонь в жаровне и прочел  всю  надпись  полностью  при
свете догорающих смоляных шариков:

          Кто на Звездную Пристань, на Лунное Древо взойдет,
          (Путь незримых преград мимо змея и гнома не прост!)
          Ключ к богатству превыше сокровищ царей обретет -
          Сердце Света, а с ним заодно и кошель, полный звезд.

          Божества, что владели когда-то простором земли,
          Этот пик превратили в твердыню и в стольный свой град,
          В тот причал, от которого звезды отчалить смогли
          И дороги вели без числа в Небеса или в Ад.

          Так взойди же, герой, ты Ступенями Троллей, и верь,
          Что за Пустошью Хладной, о лучший из смертных, в горах
          Распахнет пред тобой твоя слава запретную дверь!
          Так не медли, спеши и оставь на равнинах свой страх.
          Ведь тому, кто пробьется в обитель Владыки Снегов,
          Сыновьям двух его дочерей стать отцом суждено.
          Хоть придется ему встретить страшных и лютых врагов,
          Но зато до скончанья веков род продлить свой дано.

     Смола догорела и погасла. Мышелов сказал:
     - Ну, хорошо,  мы  встретили  не  то  змея,  не  то  червяка,  одного
невидимого типа, который попытался преградить нам путь, - и двух  незримых
ведьм, которые, как я понимаю, могут оказаться дочерями Владыки Снегов.  А
вот гномы - это было бы что-то новенькое, так ведь? Ты  говорил  что-то  о
Ледяных Гномах, Фафхрд. Что именно?
     Он с необычной тревогой подождал ответа Фафхрда. Через какое-то время
он услышал его: тихое ритмичное похрапывание.
     Мышелов бесшумно зарычал; несмотря на все, что у него  болело,  демон
его беспокойства превратился теперь в демона бешенства. Ему  не  следовало
думать о девушках - или, скорее, об одной девушке, которая была всего лишь
увиденной по ту сторону костра дразнящей маской с чуть надутыми  губами  и
черной тайной глаз.
     Внезапно Мышелов почувствовал, что задыхается. Он  быстро  расстегнул
плащ и, не обращая внимания  на  недовольное  мяуканье  Хриссы,  на  ощупь
пробрался к южному концу  уступа.  Вскоре  снег,  который  начал  ледяными
иголочками сыпаться на разгоряченное лицо Серого, подсказал  ему,  что  он
вышел из-под нависающего утеса.  Потом  снег  прекратился.  Другой  навес,
подумал Мышелов, - но ведь он не делал ни шага. Он стал, напрягая  зрение,
всматриваться вверх, и увидел черную громаду  вершины  Звездной  Пристани,
вырисовывающуюся на фоне полоски неба, бледной в  свете  скрытой  от  глаз
луны и  кое-где  от