езным, наполовину насмешливым, произнесла:
   - А не приходило ли кому-нибудь из вас в голову, что  раз  уж  Скелдир  в
минуту опасности предупредила мужчин, то они и есть  ее  воплощения  в  этом
мире? Тогда мы с Афрейт - о  Скелдир,  помоги  нам!  -  воплощения  Великого
Гузорио? Или это слишком смелое предположение?
   - Ни в коем случае, - немедленно  ответил  Фафхрд.  -  Коль  скоро  путем
реинкарнации душа человека может переселиться в животное  или  наоборот,  то
что уж удивляться простой перемене пола?

Глава 27

   Набор для игры в кости, оставленный Смертью Мышелова, хранился в "Обломке
Кораблекрушения"  как  своего  рода   достопримечательность;   однако   было
замечено, что немногие решались играть на нем, а выигравших  среди  отважных
бывало еще меньше.

МЫШЕЛОВ УХОДИТ ВНИЗ

Глава 1

   В Невоне всякий знает, что участь героев, решивших  уйти  на  покой,  или
искателей приключений, задумавших стать простыми  обывателями  и  обманувших
таким образом ожидания многочисленной армии своих поклонников, - участь  их,
повторяю, может оказаться куда  более  незавидной,  чем  судьба  ланкмарской
принцессы  крови,  умыкнутой  илтхмарскими  купцами,  чтобы  поразвлечься  в
изматывающем тело и душу  плавании  к  далеким  берегам  жаркого  Клеша  или
морозного Но-Омбрульска. И стоит только злосчастным героям  намекнуть,  что,
возможно, новое приключение  -  "последнее",  как  их  верные  сторонники  и
пламенные  последователи   начинают   требовать,   чтобы   оно   закончилось
потрясающей воображение гибелью, причем герой  непременно  должен  встретить
смерть  в  безнадежном  сражении  с  силами   противника,   во   много   раз
превосходящими его собственные,  да  еще  и  рассорившись  предварительно  с
парой-тройкой наизловреднейших богов.
   И потому, когда веселые герои-мошенники Серый Мышелов и Фафхрд не  только
оставили город Ланкмар (где, как считается, сосредоточена  половина  событий
жизни всего Невона) и удалились на край  света  -  на  одинокий  и  холодный
Льдистый остров, - но еще и поступили на службу к никому не известным Сиф  и
Афрейт, хранительницам острова, а потом продлили свое пребывание там на год,
и на два, и на три, ланкмарские сплетники и всезнайки  стали  намекать,  что
этих Двоих-де ожидает та самая незавидная участь.
   Сначала полярная экспедиция казалась такой же безумной эскападой,  как  и
все их прочие затеи. Доходили слухи, что они собрали  и  обучили  по  отряду
похожих  на  них  самих  безумцев,  готовых  служить  своим  командирам   до
последнего вздоха. Потом говорили,  что  им  удалось  одержать  впечатляющую
победу над нападавшими на остров с разных сторон морскими минголами, причем,
по слухам, помогали им в этом двое нездешних богов со странными  прозваниями
- Один и Локи. Поговаривали также, что Двое затеяли какую-то нечистую игру с
пятью золотыми Символами Разума, величайшей святыней населяющих замороженный
остров   рыбаков-атеистов,   и   вообще    по-разному    дурачили    местных
несловоохотливых и неотесанных тугодумов.
   Но время шло, а они все не уезжали с промерзшего острова, и постепенно  в
Ланкмар стали просачиваться слухи, сеявшие сомнения даже в сердцах  наиболее
пламенных почитателей. Так говорили, будто своей победой над  минголами  они
обязаны заурядному психологическому трюку - тактике обманутого  ожидания,  в
более привычном мире именуемой тактикой Фабиана. Но даже так они не взяли бы
верх, не смени ветер направление, не пробудись вдруг от векового сна вулканы
Адский пламень и Черный огонь и не затяни пользующийся дурной славой Большой
Мальстрем два передовых корабля вражеской эскадры в свою чудовищную воронку.
Однако всего этого, вместе взятого, хватило, чтобы отбить у остальных  охоту
продолжать нападение.
   Говорили также, что Мышелов и Фафхрд не только не надували северян  и  не
обводили их вокруг пальца, но  даже  свели  с  ними  дружбу  и  переняли  их
непритязательные вкусы и привычки. Более  того,  они  и  своих  приспешников
заставили сделать то же самое: превратили отъявленных грабителей и  убийц  в
законопослушных моряков, рыбаков, механиков и даже плотников, которые своими
руками выстроили для себя и своих предводителей казарму, где можно было жить
круглый год.
   Что до происшествия с золотыми символами, то и там никакого мошенничества
не было: сначала Фафхрд спас их от вороватого  морского  демона,  явившегося
прямо из затонувшей Симоргии, а потом Мышелов, ходивший  в  Но-Омбрульск  за
лесом и зерном для голодного и холодного острова, одолел этого самого демона
на обратном пути.
   Более того, поговаривают, будто он (Мышелов) даже спас хрупкие  скорлупки
островитян, гордо именуемые ими флотом, от верной гибели в  пучине  Большого
Мальстрема. Этот хитрец набил пятый символ,  Куб  Честных  Сделок,  золой  и
зашвырнул его прямо в середину водоворота, в котором перед тем  погибли  два
передовых корабля минголов.  Зола  -  элемент,  содержащий  в  себе  частицу
существа таинственного чужеземного бога Локи - повелителя огня,  -  навсегда
усмирила гигантский водный вихрь.
   Так он и лежит, наполовину  зарывшись  в  песок,  на  глубине  семнадцати
саженей,  в  самом  основании  чудовищной  воронки,  обрастая  легендами   и
воспламеняя воображение многочисленных  охотников  за  морскими  кладами,  а
запертый в  золотой  темнице  бог  не  дает  Мальстрему  вновь  пуститься  в
дьявольскую пляску.
   И в довершение всего, вместо того чтобы  использовать  и  бросить  Сиф  и
Афрейт, как они уже неоднократно поступали со своими прежними любовницами  и
хозяйками,  ставшие  до  тошноты  примерными  плуты   ухаживали   за   двумя
суфражистками, явно делая ставку на длительные и взаимовыгодные отношения.
   Именно эта вторая волна настораживающих - нет, прямо-таки  возмутительных
- слухов заставила многих поверить  в  невероятную  новость,  пришедшую  еще
раньше: будто в почти  бескровном  сражении  с  минголами  Фафхрд  умудрился
потерять левую руку, которую заменил ему кожаный протез  с  приспособлениями
для пользования вилкой, ножом, луком - целым арсеналом  орудий.  Всем  стало
казаться, что сбываются старые  пророчества  о  бедах,  постигающих  героев,
вздумавших сойти с предначертанного им  судьбою  славного  и  занимательного
пути: счастье наконец изменило Фафхрду и Серому Мышелову и скоро  падкая  на
развлечения публика и думать о них забудет.
   Те, кто так считал - а было их немало, - с легкостью поверили и в то, что
чародеи Шильба и Нингобль разочаровались в  своих  учениках  и,  умыв  руки,
предоставили   их   судьбу   заштатным   божкам   -   паукообразному   Могу,
расслабленному Иссеку и вшивому Косу: завершить дело, наслав на них порчу  и
превратив их раньше времени в чокнутых  трясущихся  старикашек.  Просочились
сведения и о том, что влиятельные люди  -  Верховный  правитель  Ланкмара  и
Старшина Цеха Воров - подослали на Льдистый остров двух наемных убийц, чтобы
стереть Двоих с лица земли. И когда южных земель достигло  известие  о  том,
что  героям-отступникам  удалось-таки  в  последний  момент   справиться   с
наемниками и стряхнуть с себя проклятие, хулители тут  же  завопили,  что  в
этом нет никакой их заслуги, так как наверняка дело не обошлось  без  помощи
Сиф, Афрейт и Богини Луны, которой поклонялись обе женщины.
   Хулители настойчиво повторяли, что, не отнесись Фафхрд и Мышелов с  таким
презрением к своей роли героев-негодяев и не отправься на поиски тихой жизни
на старости лет, их конец не был бы столь печален.  Но  они  сами  отправили
себя на свалку и теперь все равно что мертвы, ибо стоит только какому-нибудь
приличному богу (Кос, Мог и Иссек, разумеется,  не  в  счет!)  добраться  до
замка Смерти в Царстве Теней и шепнуть пару слов на ухо хозяину,  и  дни  их
сочтены.
   Если бы эти упреки и более чем  смелые  прогнозы  дошли,  до  ушей  обоих
героев, то Фафхрд, вероятно, ответил бы, что поход на  север  был  таким  же
смелым и дерзким предприятием, как и любое другое  в  его  жизни,  и  что  с
момента его появления здесь тревоги и заботы не давали ему ни минуты  покоя;
что до руки, то ее он потерял, спасая жизнь своей возлюбленной Афрейт и трех
ее учениц, прислужниц Богини Луны; тем не менее с любым оружием он и  теперь
управляется не хуже, чем раньше,  так  за  что  же  тут  критиковать?  Серый
Мышелов, наверное, сказал бы: "А чего эти дуралеи ожидали?" Лично ему  нигде
еще не приходилось так лезть из кожи вон, доказывая  свое  право  называться
героем, как здесь, в этом  негостеприимном  холодном  крае,  где  он  должен
отвечать не  только  за  себя  и  двенадцать  безмозглых  подручных-воришек,
возглавляемых не более сообразительными лейтенантами Миккиду  и  Пшаури,  но
также за свою госпожу Сиф и ее людей да еще и  время  от  времени  за  людей
Фафхрда и половину обитателей острова в придачу.
   И все же, несмотря  на  все  протесты,  оба  героя  ощущали  по  временам
приступы глухого отчаяния, ибо  кому,  как  не  им,  было  знать,  насколько
жестоки и  неразумны  в  своих  требованиях  могут  быть  поклонники  и  как
беспросветно  горька  мстительная  злоба  богов,  держащих  в  своих   руках
прихотливо переплетенные нити их судеб. Знали они и то, что мир,  в  который
их забросили боги, иногда ловко подражает вымыслу,  дабы  его  обитатели  не
заскучали и не впали в черную меланхолию или тупое оцепенение.

Глава 2

   Пшаури, проворный молодой лейтенант Серого Мышелова, сидел, низко  свесив
голову, на кормовой банке рыбачьей плоскодонки, носящей название "Крингл", и
глубоко, размеренно дышал. Лодка стояла на якоре в двух ланкмарских милях  к
востоку от Льдистого острова.  Прямо  под  днищем  находился  черный  провал
Большого Мальстрема. Всего семнадцать месяцев  назад  этот  водяной  монстр,
беснуясь, с легкостью заглатывал корабли, намного превосходящие лодку Пшаури
размером.
   Был разгар солнечного дня Месяца Сатиров, последнего месяца лета.  Солнце
беспощадно жгло его мускулистую спину и плечи, а он не сводил  глаз  с  пяти
гладких камней, каждый величиной с его голову,  лежавших  на  дне  лодки.  С
плотно охватывавшего талию ремня свисали ножны, в  которых  покоился  хорошо
начищенный и смазанный кинжал, и мешок из плотной рыбачьей  сети.  Горловина
последнего топорщилась, удерживаемая кольцом из камыша.  При  каждом  вздохе
ремень слегка врезался в худые бока, оставляя красную полоску чуть выше того
места, где три еле заметные родинки образовывали треугольник в верхней части
его бедра.
   Напротив него,  у  планшира,  распластался  Скаллик,  семифутового  роста
второй сержант Фафхрда. Отправляясь в путь, Пшаури заставил  его  поклясться
всеми мыслимыми и немыслимыми клятвами, что тот никому ни слова не скажет об
этом их плавании. Худой, но при этом удивительно громоздкий и неуклюжий,  он
некоторое  время  лениво  оглядывал  Пшаури;  затем,  повернувшись  на  бок,
уставился сквозь толщу воды на морское дно, которое было в семнадцати  футах
под ними. Светлый песок, из которого оно по преимуществу  состояло,  казался
на такой глубине зеленоватым. Ему  была  хорошо  видна  тень  лодки  и  даже
тянувшаяся от нее тонкая полоска якорной веревки, упиравшейся прямо в  груду
подводных  камней,  которые  служили  основанием  воронки.  Вокруг  них   во
множестве валялись  измочаленные  и  изглоданные  обломки  судов,  ожидавшие
шторма или нового пробуждения водоворота, который выбросит их на поверхность
и прибьет отяжелевшие от морской воды  доски  к  Берегу  Белых  Костей,  где
жители Льдистого соберут их, чтобы топить печи в своих домах.
   - Все спокойно пока, - тихо бросил он через плечо. - Ни  тигровой  акулы,
ни черного свинорыла не видать. Вообще никакой крупной рыбы нет. И все же, -
добавил он, - послушай моего  совета  и  постарайся  разглядеть  и  ухватить
подарок для капитана Мышелова с первого раза, а то, пока будешь  копаться  в
песке да выбирать, воду замутишь и  человекоеда,  чего  доброго,  разбудишь.
Плыви к ближайшему подходящему обломку, оглядись кругом  внимательно,  потом
хватай и быстрей назад. Любая железяка будет напоминать ему о  том,  как  он
потопил флот минголов и спае корабли Льдистого. Не пытайся отыскать  золотой
Усмиритель Водоворота... - Его голос сделался мечтательным:
   - Решетчатый куб из двенадцати  ребер,  размером  с  детский  кулачок,  с
торчащим из него огарком факела, - все, что  осталось  от  чужеземного  бога
Локи, сводившего островитян с ума год и пять месяцев  тому  назад,  когда  в
последний раз ярился Мальстрем. Лучше маленькая добыча сейчас,  чем  большая
неизвестно когда, - твой капитан так всегда  и  говорит  моему,  когда  того
далеко заносит.
   Пшаури никак не реагировал на уговоры и вообще никак не дал  понять,  что
слышит, а продолжал делать глубокие ритмичные вдохи, словно хотел надышаться
воздухом   до   отвращения.   Наконец   он   поднял   голову   и   скользнул
безмятежно-спокойным взглядом  мимо  лежавшего  Скаллика  по  направлению  к
берегу, преимущественно плоскому, за исключением его  северной  оконечности,
где на фоне покрытых языками  льда  скалистых  утесов  тихо  дымился  вулкан
Черный огонь.
   Затем взгляд его переместился выше, туда, где почти  над  самой  вершиной
вулкана  плыли  пять  аккуратных  облачков,  нарядных,  как  снежно-парусные
галеоны.
   Скаллик, проследив за его взглядом, выпалил:
   - Готов поклясться, что уже видел эти самые облака.  Пшаури  выпустил  из
легких воздух и отсутствующим голосом, словно сквозь сон, спросил:
   - Ты что же думаешь, у облаков, как у людей и кораблей, есть души?
   - А почему бы и нет? - ответил Скаллик. - Думаю, что души есть  у  всего,
кроме блох. Однако как бы там ни было, а эти облака к перемене погоды.
   Но Пшаури уже смотрел на южную оконечность острова,  где  под  прикрытием
хрустальных утесов сгрудились желтые и красные крыши Соленой Гавани; за ними
был виден  горб  виселичного  холма,  а  еще  дальше  -  игла  Эльвенхольма.
Выражение его лица почти не менялось,  и  все  же  внимательный  наблюдатель
заметил  бы,  что   помимо   отрешенного   спокойствия   в   нем   появилась
торжественность человека, который, возможно,  в  последний  раз  видит  этот
берег.
   Не прерывая размеренного ритма дыхания, он наклонился, пошарил в узелке с
одеждой, нашел поясную сумку из кротовых шкурок и вытащил оттуда свернутый в
несколько раз лист бумаги с обтрепанными  краями.  Зеленая  восковая  печать
была давно сломана, чернила выцвели до бледно-фиолетового цвета. Развернув и
пробежав документ  глазами,  Пшаури  снова  свернул  его  и  ровным  голосом
произнес:
   - Если со мной что-нибудь случится, я хочу, чтобы капитан Мышелов  увидел
это. - Прежде чем вернуть бумагу на место, он щелкнул пальцем  по  сломанной
печати. Скаллик нахмурился, но промолчал и только кивнул. С натугой  оторвав
один из булыжников ото дна лодки, Пшаури прижал его к животу и  поднялся  на
ноги. Скаллик тоже встал, по-прежнему ничего не говоря.
   - Не меняя удовлетворенного выражения лица, лейтенант  Пшаури  перешагнул
через борт лодки так же спокойно, как будто вышел в другую комнату.
   Однако еще раньше, чем он покинул владения ветров и  почти  без  всплеска
погрузился в царство холодных  течений,  Скаллик  опомнился  и  крикнул  ему
вдогонку:
   - Захлебнуться тебе и подавиться!
   Погрузившись в воду, Пшаури почувствовал, что камень заметно  полегчал  -
теперь его можно было удержать одной рукой.  Он  открыл  глаза  и,  обхватив
левой рукой якорную веревку, нацелился прямо на скалы под собой.
   Пшаури посмотрел вниз. Дно было еще  далеко.  Затем,  по  мере  того  как
кольцо воды сжималось вокруг него все плотнее, он увидел, что скалы на самом
дне стоят вкруговую, вытянувшись вверх, точно лепестки гигантского каменного
цветка, сердцевина которого устлана чистейшим белым песком.
   Теперь обломки на дне были видны так ясно, что  он  смог  даже  различить
покрытую лохматыми зелеными водорослями, словно шерстью, голову вставшего на
дыбы коня, украшавшего некогда бушприт одного из затонувших  судов.  Презрев
совет  Скаллика,  Пшаури  устремился  прямо  в  девственно-белую  сердцевину
каменного цветка, так как ему  показалось,  что  он  видит  какое-то  темное
пятнышко, нарушающее белоснежную гармонию.
   Вода все сильнее и сильнее сжимала его в своих объятиях, пока  наконец  у
него не застучало в висках и он не почувствовал отчаянное желание выдохнуть.
   Но, превозмогая себя, Пшаури отпустил якорную веревку и камень и  нырнул,
вытянув вперед руки, в  середину  каменного  цветка.  Его  ладони  коснулись
темного пятна в середине.
   Он ощутил нечто по форме напоминающее куб, все промежутки  между  ребрами
которого были забиты чем-то шероховатым. Несмотря на свой небольшой  размер,
предмет был удивительно тяжелым, и Пшаури с трудом удалось оторвать  его  от
песка. Он провел им вдоль своего бедра, и прежде, чем облако илистого песка,
поднятого его ногами, окутало его, он успел разглядеть маслянисто блеснувшую
желтую грань. Пшаури поднял находку на уровень живота, нашел горловину сети,
закрепленной у него на поясе, и засунул туда свой трофей.
   В ту же минуту ему  показалось,  что  какой-то  сухой  и  холодный  голос
произнес у него прямо над ухом:
   - Не надо было этого делать, - и он почувствовал себя  ужасно  виноватым,
словно обокрал калеку или изнасиловал ребенка.
   Преодолевая невесть откуда навалившуюся панику,  он  выпрямился,  вытянул
руки над  головой,  оттолкнулся  ногами,  одновременно  резко  опустил  руки
ладонями вниз и рванулся из наполнившего каменный мешок облака ила наверх, к
свету.
   И тут же Скаллик, следивший за ним  сверху,  увидел,  как  с  окружающего
скалы морского дна взметнулось не меньше полудюжины фонтанов ила и  песка  и
такое же количество черных свинорылых акул, каждая  размером  не  меньше  их
лодки, рванулось к груде камней и крошечной фигурке пловца над ними.
   Пшаури  поднимался,  держась  за  якорный  трос  и  не   сводя   глаз   с
веретенообразного силуэта лодки наверху. Ему казалось,  что  он  карабкается
вверх по отвесному утесу. Кровь стучала  у  него  в  ушах,  легкие  едва  не
лопались от боли. Однако веретено лодки над  ним  все-таки  увеличивалось  в
размерах, и тогда он решил оглянуться по сторонам.
   Держась одной рукой за трос, он медленно вращался  вокруг  него,  но,  не
успев завершить еще и  половину  дуги,  увидел  черную  тень,  несущуюся  из
глубины прямо на него.
   К счастью, выдержка не изменила Пшаури, и, прежде чем повернуться лицом к
акуле, он завершил вращение и убедился, что ему не грозит нападение с другой
стороны, ибо остальные акулы еще не подобрались достаточно близко.
   Он  продолжал  двигаться  наверх,   по-лягушачьи   толкаясь   ногами,   и
одновременно вытащил из-за пояса кинжал. Ему только-только хватило  времени,
чтобы высвободить его из ременной петли, удерживавшей его на поясе.
   Огромная  акула  заслонила  свет.  Чуть  согнув  руку,  ударил  прямо   в
нацеленное на него черное  рыло,  отдаленно  напоминающее  морду  громадного
борова.
   Сила удара была такова, что ему  показалось,  будто  его  плечевая  кость
вылетела из сустава, и длиннющая черная тень пронеслась  мимо,  обдирая  ему
бок и бедро  своими  колючками.  Но  он  упрямо  продолжал  подъем,  мощными
взмахами рук толкая себя вперед, к спасительной корме "Крингла",  казавшейся
теперь огромной. По-прежнему было странно темно.
   Вырвавшись на поверхность и схватившись за планшир лодки, он почувствовал
невероятное облегчение. В  ту  же  секунду  сильные  руки  схватили  его  за
подмышки и подняли в воздух, так что его ноги  оказались  над  водой,  и  он
услышал лязг сомкнувшихся в пустоте челюстей.
   Скаллик,  его  спаситель,  увидел   красную   полосу,   проступившую   на
молотообразном рыле твари, когда та, выскочив из  воды,  бессильно  клацнула
челюстями в воздухе и рухнула обратно. Такие же красные капли выступил