ому торговцу зерном,  после
чего двинулась по улицам, швыряя в птиц камнями;  прежде  чем  ее  удалось
разогнать, она убила трех священных черных лебедей.
     А нападения продолжались. И  Ланкмар,  с  присущей  ему  способностью
восстанавливать душевное равновесие, начал как-то приспосабливаться к этой
странной и необъяснимой осаде с неба. Богатые женщины  сделали  из  страха
моду и придумали носить на головах серебряные  клетки.  Остроумцы  шутили,
что в этом перевернутом вверх тормашками мире птицы летают на  свободе,  а
женщины заточены в клетки. Куртизанка Лесния заказала своему ювелиру новый
глаз из дутого золота, который по  мнению  мужчин  только  подчеркивал  ее
экзотическую красоту.
     И тут  в  Ланкмаре  появились  Фафхрд  и  Серый  Мышелов.  Мало  кому
приходило в голову задаться вопросом, откуда прибыли громадный Северянин и
его низкорослый и ловкий спутник или почему они вернулись  именно  теперь.
Друзья же с объяснениями не спешили.
     Они тут же принялись за расспросы - как в "Серебряном Угре", так и  в
других местах, поглощая  при  этом  в  больших  количествах  вино,  однако
избегая потасовок. Окольными путями Мышелову удалось узнать, что  сказочно
богатый, но не принятый в обществе ростовщик по имени Муулш купил  у  Царя
Востока - тому срочно понадобились  наличные  -  его  знаменитый  рубин  и
собирается подарить камень своей супруге. После этого  Мышелов  и  Фафхрд,
разузнав еще кое-что и сделав кое-какие  тайные  приготовления,  вышли  из
"Серебряного Угря" в  лунную  ночь,  неся  с  собою  непонятные  предметы,
возбудившие тревогу и подозрения хозяина таверны и ее посетителей.
     Никто не отрицал, что предмет, который Фафхрд нес под  своим  широким
плащом, двигался как живой и имел размеры крупной птицы.
     Лунный свет  нимало  не  смягчил  резкие  очертания  каменного  дома,
принадлежавшего ростовщику Муулшу. Прямоугольный, трехэтажный,  с  плоской
крышей и узенькими окошками, он, словно пария, стоял в некотором отдалении
от таких же домов торговцев зерном.
     Неподалеку катил свои воды Хлал, сердито пенясь в этой части  города,
словно локоть, врезающийся в  могучий  поток.  Над  самой  водой  высилась
темная башня - один из проклятых и заброшенных ланкмарских храмов, который
давным-давно был закрыт по причинам, известным лишь  нескольким  жрецам  и
некромантам.
     По другую сторону дома чернели здания складов, стоявших впритык  друг
к другу. Дом  Муулша  оставлял  впечатление  молчаливой  мощи,  а  значит,
надежно охраняемых богатств и секретов.
     Однако Серый Мышелов, заглянувший через обычное для ланкмарских домов
окно на крыше в будуар жены Муулша, увидел совершенно другого  ростовщика.
Известный  своею  черствостью  процентщик,   спасовавший   в   супружеской
перепалке, напоминал сейчас не то ластящуюся к ногам хозяйки собачонку, не
то встревоженную и заботливую наседку.
     - Ты - червяк! Слизень! Жирная, толстая скотина!  -  напевно  чистила
Муулша его стройная и юная жена. - Своей вонючей алчностью ты загубил  мне
всю жизнь! Ни одной благородной даме и в голову не  придет  заговорить  со
мной. Ни один лорд или даже купец не осмеливается ухаживать за мной.  Меня
изгнали из общества. И все потому,  что  твои  мерзкие  пальцы  грязны  от
вечного пересчитывания монет!
     - Но Атья, - робко пробормотал супруг, - я думал, у тебя есть друзья,
которых ты навещаешь. Почти каждый день ты пропадаешь  на  долгие  часы  и
никогда не говоришь мне, куда идешь.
     - Чурбан бесчувственный! - завопила Атья. - Что удивительного в  том,
что  я  ускользаю  в  какой-нибудь  укромный  уголок,  чтобы  поплакать  и
попытаться найти горькое утешение в уединении? Тебе никогда не понять моих
чувств. И зачем только я вышла за тебя?  В  жизни  бы  этого  не  сделала,
можешь быть уверен, если бы мой бедный отец не оказался на мели  и  ты  не
вынудил бы его отдать меня в жены. Ты купил меня! Только так ты  и  умеешь
добиваться своего! А когда мой бедный отец умер, у тебя  хватило  наглости
купить и этот дом - его дом, дом, в котором я  родилась.  Ты  сделал  это,
чтобы довершить мое унижение. Тут ведь все  вокруг  меня  знают,  и  любой
может сказать: "Вот идет жена этого скряги-ростовщика!" -  если,  конечно,
он употребит вежливое слово "жена". Тебе нужно лишь мучить и унижать меня,
чтобы я скатилась до твоего уровня, ниже которого некуда. Гнусная  свинья,
вот ты кто!
     С  этими  словами  девушка  забарабанила  золочеными  каблучками   по
сверкающему паркету. Одетая в  желтую  шелковую  тунику  и  шальвары,  она
выглядела хрупкой и очень хорошенькой. Ее головка с крошечным  подбородком
и яркими глазами, увенчанная копною блестящих и гладких черных волос, была
необычайно  привлекательна.   Быстрые   движения   оставляли   впечатление
непрерывного трепетания. В этот миг каждый  ее  жест  был  полон  гнева  и
невыносимого  раздражения,  однако  в  них   чувствовалась   и   привычная
непринужденность,  благодаря  чему  Мышелов,  наслаждавшийся  уморительным
зрелищем,  сделал  вывод,  что  подобная  сцена  разыгрывается  далеко  не
впервые.
     Комната с шелковыми драпировками и изящной  мебелью  была  под  стать
хозяйке. Многочисленные низенькие  столики  были  заставлены  баночками  с
косметикой, бонбоньерками и всяческими безделушками. Пламя длинных  свечей
чуть колыхалось от теплого ветерка, проникавшего через открытое окно.
     С потолка на тонких цепочках свисала  дюжина  клеток  с  канарейками,
соловьями, попугайчиками и  другими  певчими  птичками,  из  которых  одни
дремали, другие сонно  чирикали.  На  полу  тут  и  там  лежали  маленькие
пушистые коврики. Словом, довольно уютное и мягкое гнездышко для каменного
Ланкмара.
     Муулш  был  примера  таким,  каким  изобразила  его  жена  -  жирным,
уродливым и лет на двадцать старше нее. Кричащих расцветок  туника  висела
на нем, как мешок. В его глазах, устремленных на жену, была забавная смесь
страха и желания.
     - Ну, Атья, голубка моя, не надо на меня сердиться. Я  ведь  стараюсь
угодить тебе изо всех сил, я так тебя люблю! - возопил он, пытаясь накрыть
ладонью ее руку. Она ускользнула. Он неуклюже бросился за  ней  и  тут  же
налетел на низко висевшую клетку. Супруга с гневом набросилась на него:
     - Не смей трогать моих птичек, скотина! Ну,  ну,  мои  миленькие,  не
бойтесь, это просто старая слониха.
     - Да чтоб  их  разорвало,  этих  твоих  птичек!  -  держась  за  лоб,
порывисто воскликнул ростовщик, но сразу же  опомнился  и  стал  отступать
назад, словно боясь, что схлопочет туфлей по физиономии.
     - Ах вот как? Тебе мало прежних оскорблений, ты теперь хочешь,  чтобы
нас разорвало? - проговорила Атья, тон которой внезапно сделался ледяным.
     - Ну что ты, возлюбленная моя Атья! Я забылся. Я очень тебя  люблю  и
твоих пернатых крошек тоже. Я не имел в виду ничего плохого.
     - Как же, ничего плохого! Ты лишь  хочешь  замучить  нас  до  смерти.
Хочешь унизить и...
     - Но Атья, - умиротворяюще произнес ростовщик, -  по-моему,  я  вовсе
тебя не унизил. Вспомни-ка: даже до нашей свадьбы твоя семья не водилась с
ланкмарским обществом.
     Мышелов, едва сдерживая смех, понял,  что  последнее  замечание  было
ошибкой. Дошло это и до  Муулша:  когда  Атья,  побледнев,  потянулась  за
тяжелой хрустальной бутылкой, он отступил назад и закричал:
     - Я принес тебе подарок!
     - Могу себе представить, - презрительно скривилась  женщина,  которая
немного успокоилась, но все еще держала бутылку наготове. -  Должно  быть,
какая-нибудь дешевка, какую приличная дама подарила  бы  своей  горничной.
Или кричащие тряпки, годные разве что для публичной девки.
     - О нет, дорогая, это подарок, достойный императрицы.
     - Я тебе не верю. В Ланкмаре меня не принимают  только  из-за  твоего
скверного вкуса и дурных манер. - Тонкие и безвольные  губки  избалованной
женщины надулись, ее прелестная грудь продолжала вздыматься  от  гнева.  -
"Она сожительница ростовщика Муулша", говорят люди и хихикают  надо  мной.
Хихикают, ты понимаешь это?
     - Они не должны так делать.  Я  ведь  могу  купить  их  всех  вместе!
Посмотрим, что они запоют, когда ты наденешь  мой  подарок.  Да  за  такую
драгоценность жена сюзерена отдаст что угодно!
     Когда   прозвучало   слово   "драгоценность",    Мышелов    буквально
почувствовал, как по комнате пробежала дрожь предвкушения. Более того,  он
заметил, что одна из шелковых драпировок колыхнулась,  причем  это  сделал
явно не ленивый ветерок.
     Осторожно продвинувшись вперед. Мышелов изогнул шею и заглянул  вниз,
в промежуток между драпировками и стеной. На его некрупном и задорном лице
появилось выражение ехидного веселья.
     За драпировкой, освещенные янтарным  светом,  просачивающимся  сквозь
желтую материю, скрючились два  сухопарых  человека,  единственную  одежду
которых составляли набедренные повязки.  У  каждого  в  руках  был  мешок,
достаточно большой, чтобы его можно было накинуть кому-нибудь  на  голову.
Из мешков доносился запах какого-то сонного зелья, который Мышелов  уловил
еще раньше, но никак не мог определить, откуда он исходит.
     Улыбка Мышелова сделалась шире. Он бесшумно пододвинул к себе  удочку
и еще раз проверил леску, на конце которой вместо  крючка  были  привязаны
когти, намазанные чем-то липким.
     - Ну, показывай свой подарок! - велела Атья.
     - Сейчас, дорогая, - ответил Муулш. - Но по-моему,  прежде  нам  надо
закрыть все окна, включая и то, что выходит на крышу.
     - Вот еще! - возмутилась Атья. -  Стану  я  задыхаться  только  из-за
того, что какие-то старухи навыдумывали всяких глупых страхов!
     - Но, голубка моя, это вовсе не глупые страхи. Весь Ланкмар трепещет,
и не без оснований.
     Он собрался было кликнуть раба, но Атья капризно топнула ножкой.
     - Не смей, жирный трус! Я не хочу поддаваться детским испугам,  и  не
верю ни в одну из этих фантастических историй, какие бы знатные дамы их не
рассказывали, выдавая за чистую  правду.  И  не  вздумай  затворять  окна.
Немедленно показывай подарок, а не то... а не то я никогда больше не  буду
с тобою мила.
     Казалось, женщина вот-вот  забьется  в  истерике.  Муулш  вздохнул  и
сдался.
     - Как скажешь, моя прелесть.
     Неуклюже подныривая под птичьи клетки, он подошел к стоявшему у двери
инкрустированному столу и принялся шарить в небольшом ларце.  Четыре  пары
глаз внимательно следили за ним. Когда он подошел к жене, в  руке  у  него
было что-то сверкающее. Он положил предмет на  середину  стола  и,  отойдя
назад, проговорил:
     - Вот он. Я говорил, что подарок достоин императрицы,  и  так  оно  и
есть.
     На  какое-то  мгновение  все  в  комнате  затаили  дыхание.  Воры  за
драпировкой, мягко ступая по натертому полу босыми ногами, подались вперед
и принялись развязывать шнурки, которыми были стянуты мешки.
     Мышелов просунул тонкое удилище в окно и стал опускать его,  стараясь
не задеть  серебряные  цепочки  клеток,  пока  когти  на  конце  лески  не
оказались над центром стола, словно паук, приготовившийся упасть на ничего
не подозревающего большого красного жука.
     Атья смотрела на рубин завороженным взглядом. В выражении лица Муулша
появился оттенок достоинства и самоуважения. Рубин  сиял,  словно  жирная,
прозрачная и чуть дрожащая капля крови.
     Оба вора приготовились к прыжку. Мышелов чуть тряхнул удочкой,  чтобы
получше  прицелиться  перед  броском.  Нетерпеливо  вытянув   руку,   Атья
устремилась к столу.
     Но все эти действия были прерваны в самом зародыше.
     Раздалось хлопанье и свист могучих  крыльев.  Черная  птица  размером
чуть больше вороны, влетев  в  отворенное  окно,  устремилась  в  комнату,
похожая на вырванный из ночи  кусок  мрака.  Приземлившись  на  стол,  она
проехалась по нему когтями и оставила царапины  в  локоть  длиной.  Затем,
выгнув шею, она страшно заклекотала и бросилась на Атью.
     В комнате все завертелось. Намазанные клеем когти застыли, не долетев
до стола. Воры неуклюже барахтались, пытаясь удержать равновесие и не быть
увиденными. Муулш, размахивая руками, завопил:
     - Кыш! Кыш!
     Атья рухнула на пол.
     Пронесшись над нею, черная птица, задевая крыльями клетки, вылетела в
ночь.
     И снова в комнате  на  секунду  воцарилось  молчание.  Нежные  певчие
птички замолкли, ошеломленные вторжением своего  хищного  собрата.  Удочка
исчезла в верхнем окне. Воры за драпировкой бесшумно продвигались к двери.
Изумление и испуг на их лицах уступили место разочарованию профессионалов.
     Атья поднялась на колени, прижимая изящные ладони к лицу. По мясистой
шее Муулша пробежала судорога, и он двинулся к ней.
     - Она... она не сделала тебе больно? Она ударила тебя по лицу?!
     Атья опустила руки: лицо ее было цело и невредимо. Она уставилась  на
мужа и через секунду взгляд ее засверкал  -  так,  как  внезапно  закипает
висящий над огнем горшок.
     - Толстая, никому не нужная курица! - завопила она. - Еще немного,  и
она выклевала бы мне глаза! Почему ты ничего не сделал? Вопил только  свое
"кыш", пока она на меня налетала! А камень испарился! Каплун несчастный!
     Она встала на ноги  и  с  отчаянной  решимостью  сняла  туфлю.  Муулш
обратился в бегство и мгновенно запутался в птичьих клетках.
     Небрежно брошенный плащ Фафхрда еще лежал в том  месте,  где  Мышелов
расстался с приятелем. Подбежав к краю крыши, он различил массивную фигуру
Фафхрда, который был уже довольно далеко, на  кровле  одного  из  складов.
Варвар стоял, глядя в залитое лунным светом небо. Мышелов поднял его плащ,
перескочил на соседнюю крышу и направился к другу.
     Когда  Мышелов  подошел,  Фафхрд  довольно  ухмылялся,  обнажив  свои
крупные белые зубы. Размеры его гибкого мускулистого тела, а также  обилие
украшений из кожи, которые он носил на  кистях  и  талии,  резали  глаз  в
цивилизованном Ланкмаре точно так же, как и его длинные волосы цвета  меди
и красивое, но грубоватое лицо с бледной кожей уроженца севера,  призрачно
светившейся  в  лунном  свете.  Крепко  вцепившись  когтями  в   охотничью
перчатку, на руке у него сидел белоголовый орел; когда Мышелов подошел, он
взъерошил перья и издал неприятный горловой звук.
     - Попробуй теперь скажи, что я не умею ходить в полнолуние на орлиную
охоту! - радостно воскликнул Северянин. -  Я  не  знаю,  что  произошло  в
комнате и улыбнулась ли тебе удача, но что касается черной птицы,  которая
туда залетала... Смотри, вот она!
     С этими словами он пнул ногой лежавшую рядом кучку черных перьев.
     Свистящим  шепотом  Мышелов  перечислил  имена  нескольких  богов   и
спросил:
     - А камень?
     - Понятия не имею,  -  отозвался  Фафхрд,  не  желая  обсуждать  этот
вопрос. - Но видел бы ты, малыш, что это была за битва! - В голосе гиганта
вновь зазвучал восторг. - Та птица летела быстро  и  замысловато,  но  мой
Кускра взмыл в небо, словно северный  ветер  над  перевалом.  На  какое-то
время я потерял их из вида. Они, по-видимому, сцепились,  а  потом  Кускра
принес соперника к моим ногами.
     Встав на колени, Мышелов  тщательно  осмотрел  добычу  Кускры.  Затем
достал из-за пояса небольшой кинжал.
     - Подумать только! - продолжал Фафхрд, надевая на голову орлу кожаный
мешочек. - А мне ведь говорили, что это  не  то  демоны,  не  то  свирепые
фантомы тьмы. Тьфу! Это ж просто неуклюжие ночные вороны!
     - Ты говоришь слишком громко,  -  предупредил  Мышелов,  глядя  снизу
вверх на друга. - Но спору нет: сегодня орел превзошел  удочку.  Гляди-ка,
что я нашел у птицы в глотке. Она так и не отдала его.
     Свободной рукой Фафхрд выхватил у Мышелова рубин и  протянул  к  луне
ладонь с лежащим на ней камнем.
     - Вот это куш! - воскликнул он. - Мышелов, наше будущее обеспечено! Я
знаю, как мы сделаем. Станем выслеживать этих пернатых грабителей, а потом
Кускра будет отнимать у них добычу.
     Фафхрд расхохотался.
     На этот раз ничто не предвещало беды - не было ни  хлопанья  крыльев,
ни свиста рассекаемого воздуха. Стремительная тень лишь  чиркнула  Фафхрда
по поднятой ладони и бесшумно скользнула прочь. Чуть задержавшись на  краю
крыши, она стремительно взмыла в небо.
     - Клянусь кровью Коса! - взревел Фафхрд, очнувшись от охватившего его
столбняка. - Мышелов, она утащила рубин! -  Мгновенно  сдернув  мешочек  с
головы орла. Северянин рявкнул: - Взять ее, Кускра! Взять!
     Однако друзья с первого взгляда поняли: что-то  пошло  не  так.  Орел
махал крыльями как-то вяло и, казалось, с трудом набирал  высоту.  Тем  не
менее ему удалось постепенно нагнать добычу. Черная птица внезапно сделала
вираж, нырнула, потом снова взмыла вверх. Орел следовал за нею  по  пятам,
хотя и летел все так же неуверенно.
     Фафхрд и Мышелов молча  наблюдали  за  тем,  как  птицы  подлетают  к
высокой, массивной башне заброшенного храма; вскоре они стали четко  видны
на фоне древних светлых камней.
     Казалось, к Кускре вернулись силы. Он планировал над  противником,  а
тот отчаянно метался и кружился, пытаясь спастись.  И  тут  Кускра  камнем
рухнул на свою добычу.
     - Взял, клянусь Косом! - выдохнул Фафхрд и ударил кулаком по колену.
     Но он ошибся. Удар Кускры пришелся по воздуху. В последний миг черная
птица увернулась и скрылась в одном из верхних окон башни.
     И вот тут стало совершенно ясно, что с Кускрой что-то неблагополучно.
Он попытался проникнуть в отверстие, где скрылся его  противник,  но  лишь
потерял высоту. Затем внезапно развернулся и полетел прочь от  стены.  Его
крылья  двигались  судорожно,  с  трудом.  Фафхрд  в  тревоге  сжал  плечо
Мышелова.
     Оказавшись  над  головами  у  друзей,  Кускра   издал   дикий   крик,
разрезавший нежную ланкмарскую ночь, и стал  падать,  кружа,  как  опавший
лист. Он еще раз попытался совладать с крыльями, но тщетно.
     Орел тяжело приземлился  на  крышу  неподалеку  от  приятелей.  Когда
Фафхрд добежал до него, Кускра был уже мертв.
     Варвар опустился на  колени  и,  рассеянно  поглаживая  перья  птицы,
уставился на башню. Недоумение, гнев и печаль исказили его лицо.
     - Лети на север, птица, - хрипло  прошептал  он.  -  Лети  в  никуда,
Кускра. - Затем  обратился  к  Мышелову:  -  Но  он  не  был  ранен.  Могу
поклясться, что в этот раз никто до него даже не дотронулся.
     - Это случилось, когда он принес свою  предыдущую  добычу,  -  мрачно
ответил Мышелов. - Ты тогда не  обратил  внимания  на  когти  той  мерзкой
птицы. Они были  вымазаны  чем-то  зеленым.  И  через  какую-то  крошечную
царапину это зелье проникло в Кускру. Смерть уже находилась в  нем,  когда
он сидел у тебя на руке, а его полет за черной птицей лишь ускорил дело.
     Фафхрд кивнул, не отрывая глаз от башни.
     - Сегодня мы потеряли целое состояние и верного охотника. Однако ночь
еще не кончилась. Меня очень заинтересовали эти смертоносные тени.
     - Что ты хочешь сказать? - удивился Мышелов.
     - Что за угол этой башни нетрудно зацепить кошку с привязанной к  ней
веревкой, и как раз такая веревка обмотана  у  меня  вокруг  пояса.  С  ее
помощью мы поднялись на крышу Муулша, и я хочу опять  ею  воспользоваться.
Не трать лишних слов, малыш. Муулш? Нам нечего его  опасаться.  Он  видел,
что камень унесла птица.  Зачем  же  ему  посылать  стражников,  чтобы  те
обыскали крышу? Я знаю, что при моем появлении птица улетит. Но она  может
уронить камень, или тебе удастся сбить ее пращой. К тому же  у  меня  свое
мнение насчет всех этих дел. Отравленные когти? На мне  будут  перчатки  и
плащ с капюшоном, а в руке кинжал. Вот что, малыш, не спорь. Нам  подойдет
вон тот угол башни, на противоположной стороне от дома Муулша и реки.  Вон
тот, с маленьким обломанным шпилем. Берегись, башня, мы идем!
     И он потряс кулаком.
     Натягивая веревку, по которой Фафхрд  лез  на  стену  башни.  Мышелов
мурлыкал  что-то  под  нос  и  настороженно  погляд