могу показать,  если  хочешь.  К  примеру,  бич,
якобы доставленный из Дальнего Кираая и покрытый крупно толченым  стеклом.
А еще  шестизубое  серебряное  стрекало  с  хорошенькой  гравировкой,  оно
предназначено для быков и доставлено сюда из...
     - А, стало быть, тебе  нужна  компания,  как  любому  напуганному,  -
перебила его Саманда. - Я бы и рада удружить тебе, сюзеренчик, вот  только
инквизиторы велели всю ночь не спускать  глаз  с  этой  девчонки,  которая
стакнулась с крысиным предводителем.
     Глипкерио долго что-то бекал, мекал и наконец проговорил:
     - Ну, если это так уж необходимо, ты могла бы взять ее с собой.
     - Могла бы, могла бы, - сердечно согласилась Саманда и оторвала  свою
затянутую в черное платье тушу от кресла. - Кстати, испробуем на ней  твои
новые приобретения.
     - Нет, что ты, - снова  запротестовал  Глипкерио.  Потом  нахмурился,
пожал узкими плечами и задумчиво добавил: -  Хотя  иногда,  чтобы  освоить
новый пыточный инструмент, просто необходимо...
     - ...просто необходимо, - повторила Саманда и,  отстегнув  серебряную
цепь от ошейника Риты, взяла девушку на  короткий  поводок.  -  Веди  нас,
сюзеренчик.
     - Ступайте сперва ко мне в спальню, - отозвался  тот.  -  А  я  пойду
вперед и удалю стражников. - И он  бросился  вон  из  кухни,  чуть  ли  не
разрывая тогу длинными ногами.
     - Да не нужно,  сюзеренчик,  твои  привычки  ведь  всем  известны,  -
крикнула ему вслед Саманда и рывком подняла Риту на ноги. - Пошли,  девка,
тебе оказали большую честь. Радуйся, что я  -  не  Глипкерио,  иначе  тебя
натерли бы сыром и бросили в подвал к крысам.
     Когда по пустынным, увешанным шелками коридорам они добрались наконец
до спальни  Глипкерио,  тот  в  беспокойстве  и  раздражении  стоял  перед
открытой, усеянной самоцветами толстой дубовой дверью  и  нервно  шелестел
тогой.
     - Я по пути не встретил ни единого стражника,  -  пожаловался  он.  -
Похоже, мой приказ был по чьей-то дурости неверно истолкован,  и  в  южные
казармы вместе с солдатами и  стражами  порядка  отправили  и  мою  личную
охрану.
     - На кой ляд тебе охрана, если для защиты у  тебя  есть  я?  -  браво
осведомилась Саманда и похлопала по дубинке, висевшей у нее на поясе.
     - Это верно, - с некоторым сомнением в голосе согласился Глипкерио  и
вынул из складок тоги большой золотой ключ сложной формы. -  Давай  запрем
девушку здесь, Саманда, и пойдем смотреть мои приобретения, ладно?
     - И решим, какое из  них  испробовать  на  ней?  -  громко  и  хрипло
добавила экономка.
     Разыгрывая возмущение, Глипкерио неодобрительно  покачал  головой  и,
бросив последний взгляд на Риту, проговорил серьезно и по-отечески:
     - Нет, конечно нет. Просто я подумал, что бедной девочке будет с нами
скучно и неинтересно.
     Но,  несмотря  на  все  старания,   Глипкерио   не   удалось   скрыть
прозвучавшее в голосе нетерпение и блудливый огонек в глазах.
     Отстегнув поводок, Саманда втолкнула девушку в спальню.
     Почувствовав в последний миг опасение, Глипкерио предупредил:
     - Не вздумай прикасаться к моему ночному питью. - С этими словами  он
указал на золотой  поднос,  стоявший  на  серебряном  ночном  столике.  На
подносе возвышались большие хрустальные графины и кубок на длинной ножке с
вином бледно-абрикосового цвета.
     - Не вздумай ничего трогать, или я заставлю тебя молить о  смерти,  -
подтвердила Саманда, на сей раз грубо и без тени юмора. - Встань на колени
у изножья кровати и нагни голову -  поза  покорности  номер  три  -  и  не
двигайся, пока мы не вернемся.
     Как только  массивная  дверь  затворилась,  щелкнул  язычок  замка  и
звякнул вынутый с той  стороны  золотой  ключ,  Рита,  подойдя  к  ночному
столику, подвигав немного щеками, плюнула в ночное питье и стала  следить,
как пузырчатый плевок медленно оседает на  дно.  "Эх,  будь  у  меня  хоть
несколько волосков", - с яростью подумала она, но в комнате не было ничего
мехового или шерстяного, а ее саму утром тщательно выбрили.
     Она вынула пробку из самого соблазнительного хрустального графина  и,
время  от  времени  грациозно  отпивая  глоточек,  принялась   осматривать
спальню, обшитую панелями из редких пород дерева, привезенного  из  Восьми
Городов, а также находящиеся в ней  еще  более  редкие  сокровища.  Дольше
всего она простояла у тяжелого  золотого  ларца,  полного  ограненных,  но
неоправленных  драгоценных  камней  -  аметистов,  аквамаринов,  сапфиров,
гагатов, топазов, огненных опалов, рубинов,  кимпи  и  ледяных  изумрудов,
которые сверкали и переливались, словно осколки радуги.
     В одном углу она увидела вешалку  с  женскими  платьями,  сшитыми  на
очень высокую и худую особу, и рядом, как ни странно, стойку  с  вороненым
оружием.
     Довольно долго Рита разглядывала полки с фигурками из дутого стекла и
наконец выбрала, по ее  мнению,  самую  изящную  и  дорогую  -  нет  нужды
говорить, что это была фигурка стройной  девушки  в  сапогах,  коротенькой
курточке и с бичом в руке. Рита смахнула фигурку с полки, и  та  вдребезги
разбилась о натертый пол, а бич превратился и вовсе в пыль.
     Что они могут сделать с ней такого, чего до сих  пор  не  было  в  их
планах? - спрашивала она себя со скупой улыбкой на губах.
     Затем, забравшись в постель, Рита вытянулась во  весь  рост  и  стала
нежиться, наслаждаясь мягкими прикосновениями тонких льняных  простыней  к
ее бритым конечностям, телу  и  голове  и  время  от  времени  выливая  из
хрустального графина несколько капель нектара себе в рот,  которому  шутки
ради она придала высокомерный  изгиб.  Черт  побери,  она  будет  пить  до
последнего мига, чтобы стать мертвецки пьяной! И  тогда  пусть  Саманда  и
Глипкерио сколько угодно терзают ее бесчувственное  тело  и  отключившийся
мозг, если, конечно, им это понравится...



                                    13

     Мышелов ехал в паланкине,  откинувшись  чуть  набок;  хвост  передней
крысы-носильщика находился на почтительном расстоянии в руку от его  лица.
Мышелов обратил внимание, что, не покидая пятого этажа, они  добрались  до
широкого коридора, в котором неподвижно замерли копейщики и куда  выходило
тринадцать забранных тяжелыми шторами  дверей.  Первые  девять  штор  были
бело-серебряные, следующая - черно-золотая и последние три - бело-золотые.
     Несмотря на усталость и радостное чувство  безопасности,  Мышелов  на
протяжении всего пути был настороже, подозревая, хотя и не совсем всерьез,
что Скви или лорд Незаметный могут установить за ним слежку;  кроме  того,
не следовало забывать о Гристе,  который  мог  обнаружить  в  ватерклозете
какую-нибудь улику, невзирая на весь артистизм, с каким  Мышелов  проделал
свою неприятную работу. Время от времени  он  замечал  крыс,  быть  может,
следивших за его паланкином, но все они раньше  или  позже  сворачивали  в
какое-нибудь из ответвлений лабиринта коридоров.  Последними  его  ленивые
подозрения пробудили  две  стройные  крысихи  в  черных  шелковых  плащах,
капюшонах, масках и перчатках, но и те, не взглянув на него, скрылись  под
ручку за черно-золотыми шторами, явно перемывая кому-то шепотом косточки.
     Его  паланкин  остановился  у  следующей  двери,  третьей  от  конца.
Выходило, что Скви и Сисс выше рангом, чем Григ, но Григ выше, нежели лорд
Незаметный. Это было не вредно знать,  хотя  именно  такое  впечатление  и
сложилось у Мышелова на Совете.
     Несколько мгновений он продолжал сидеть,  потом  встал,  опираясь  на
жезл и немного утрируя судорогу в ноге, и бросил одной  из  крыс-носильщиц
монету с венком из колосьев, извлеченную из кошелька Грига. Мышелов решил,
что такая вещь, как чаевые, свойственна любым живым существам,  тем  более
крысам. Не оглядываясь, он проковылял за тяжелые шторы, отметив мимоходом,
что они были сотканы из тонкой золотой нити и  расшиты  белым  шелком.  За
шторами оказался короткий полутемный проход, также занавешенный с  другого
конца. Мышелов раздвинул вторые, шторы и оказался в уютной, но не  слишком
богато обставленной квадратной комнате с забранными занавесками дверьми во
всех остальных трех стенах, над каждой из которых светился огненный жук  в
бронзовой клетке. В комнате были два закрытых буфета,  письменный  стол  с
табуретом  перед  ним,  множество  свитков  в  серебряных  чехлах,  весьма
смахивавших на наперстки из верхнего мира, два скрещенных  меча  и  боевой
топор на тусклых стенах, а также очаг, в котором  сквозь  слой  золы  алел
один-единственный кусок угля. Над очагом,  точнее,  нишей  с  жаровней  из
стены торчало оправленное в бронзу полушарие величиной почти с  теперешнюю
голову   Мышелова.    Оно    было    желтоватого    цвета,    с    большим
зеленовато-коричневым кругом,  в  середине  которого  находился  еще  один
черный кружок. Охваченный внезапным ужасом Мышелов догадался,  что  это  -
мумифицированный человеческий глаз.
     Посреди  комнаты  стояло  мягкое  ложе  с   высокой   спинкой,   явно
предназначенное для  существа,  которое  много  читает  лежа,  а  рядом  -
довольно большой низкий стол, совершенно  пустой,  если  не  считать  трех
колокольчиков - медного, серебряного и золотого.
     Выкинув испуг из головы как эмоцию  совершенно  бесполезную,  Мышелов
взял серебряный  колокольчик  и  громко  позвонил,  решив  для  начала  не
бросаться в крайности.
     Едва  он  успел  заключить,  что  комната  принадлежит   закоренелому
холостяку с научными наклонностями, как из двери в  дальней  стене  вышла,
пятясь, толстая старая крыса в безукоризненно белом длинном халате и белой
шапочке. Она повернулась, и Мышелов  увидел  седую  морду  со  слезящимися
глазками,  равно  как  и  серебряный  поднос  с  дымящимися  тарелками   и
серебряным кувшином.
     Мышелов кивнул в сторону стола. Повар - а это он, пожалуй,  и  был  -
поставил поднос и неуверенно подошел к Мышелову, словно желая  помочь  ему
снять плащ. Мышелов отрицательно махнул рукой и твердо  указал  на  заднюю
дверь. Будь он проклят, если даст себе труд шепелявить в доме у  Грига.  К
тому же слуги скорее, чем кто-либо другой, распознают чужой  голос.  Повар
неловко поклонился и вышел.
     Мышелов удобно расположился на ложе, но решил перчатки и сапоги  пока
не снимать. Маску он тем не менее снял и положил рядом - было приятно хоть
ненадолго дать отдых глазам - после чего принялся за Григов обед.
     В дымящемся кувшине  оказалось  подогретое  вино  с  пряностями.  Оно
приятно успокаивало его пересохшее горло  и  истерзанные  нервы,  но  было
слишком уж ароматным - в кувшине плавала гвоздичина  величиной  с  хорошую
грушу, а палочка корицы была размером с  пергаментный  свиток.  С  помощью
Кошачьего Когтя и двузубой вилки, которая оказалась  на  подносе,  Мышелов
начал расправляться с телячьими отбивными - его нос сообщил  ему  со  всей
достоверностью, что это именно телятина, а не  мясо  грудного  младенца  к
примеру. С другой дымящейся тарелки он отведал что-то похожее  с  виду  на
сладкую  картофелину.  Оказалось,  что  это  вареное   зернышко   пшеницы.
Желтоватый кубик, размером с игральную кость, оказался крупинкой сахарного
песка, а черные шарики величиной с ногтевую фалангу его большого пальца  -
черной икрой. Он принялся накалывать их по одному на вилку и отправлять  в
рот, перемежая с кусками телятины. Было очень странно есть  чудную  нежную
телятину, волокна которой были толщиной с его палец.
     Покончив с самой существенной частью  обеда  Грига,  равно  как  и  с
вином, Мышелов надел маску и откинулся на  подушки,  намереваясь  наметить
план бегства из Нижнего Ланкмара. Однако  золотой  колокольчик  все  время
отвлекал его от практических вопросов, поэтому  Мышелов  протянул  руку  и
позвонил в него. Сразу идти туда, куда тебя влечет любопытство,  чтобы  ум
не успел взбунтоваться, было одним из девизов Мышелова.
     Не успел замереть нежный звон, как тяжелые шторы на одной из  боковых
дверей раздвинулись и появилась стройная крыса - нет, пожалуй, крысиха - в
платье, капюшоне, маске, туфельках и перчатках из тонкого  желто-лимонного
шелка.
     Первой реакцией Мышелова было удовлетворение. Выходит, у Грига все же
была любовница, и его, Мышелова, мгновенный ответ  на  недоуменный  вопрос
Скви относительно жены был блестящим проблеском интуиции. Какого бы  роста
он ни был, все равно он может перехитрить кого угодно. У него ум Мышелова,
равного которому нет во всей вселенной.
     Мышелов встал и подошел к изящной фигурке в желтом. Во всем ее облике
было нечто ужасно знакомое. Быть может, это она  и  была  той  крысихой  в
зеленом, что вела на сворке землероек? Судя по гордой стати, очень похоже.
     Используя уловку, уже опробованную им на  поваре,  он  молча  показал
служанке на дверь, пропуская ее вперед. Она возражать не стала, и  Мышелов
двинулся вслед за ней по мрачному петляющему коридору.
     К тому же она ужасно миловидна, решил  он,  разглядывая  ее  стройный
силуэт и вдыхая аромат ее пахнувших мускусом духов. Немного  запоздало  он
напомнил себе, что перед ним крыса, которая  должна  внушать  ему  крайнее
отвращение. "Но почему обязательно крыса? Я же претерпел превращение,  так
почему такое не могло произойти и с другими? А если это простая  служанка,
то какова же ее госпожа? Наверно, какая-нибудь жирная ведьма",  -  цинично
подумал он. Но его возбуждение, несмотря на это, росло.
     Отвлекшись ненадолго от этих мыслей, чтобы сориентироваться,  Мышелов
понял, что боковая дверь, через которую они вышли, ведет, скорее всего,  в
занавешенные черными шторами покои лорда Незаметного, а  не  к  Сиссу  или
Скви.
     Наконец крысиха в желтом раздвинула тяжелые, расшитые золотом  черные
шторы, затем легкие  занавеси  из  фиолетового  шелка.  Пройдя  мимо  нее,
Мышелов стал сквозь прорези в маске Грига разглядывать просторную спальню,
весьма красивую и изящную, но при этом самую причудливую и  жутковатую  из
всех, что ему доводилось видеть.
     Драпировки, ковры, обивка потолка и мебели были в ней серебряные либо
фиолетовые, причем последний цвет прекрасно сочетался с цветом одежды  его
сопровождающей.  Комната  освещалась  рассеянным   светом,   лившимся   из
расставленных вдоль стен узких и глубоких сосудов со склизкими  мерцающими
червями размером с хорошего угря. Перед этими  сосудами  стояло  несколько
туалетных столиков с большими серебряными  зеркалами,  в  которых  Мышелов
увидел свое отражение в белом плаще и отражение его  стройной  провожатой,
задвигавшей  шелковые  фиолетовые  занавеси.  Все  столики  были  завалены
всяческой косметикой и прочими средствами для поддержания красоты, разными
эликсирами и крошечными баночками - все, кроме одного, находившегося подле
другой двери с серебряными шторами и  уставленного  несколькими  десятками
черных и белых флаконов.
     Между  туалетными  столиками,  ярко   освещенные   снизу   мерцающими
слизняками, с потолка  на  цепях  свисали  большие  серебряные  клетки,  в
которых  сидели  скорпионы,  пауки,  богомолы  и  прочая  нечисть,  каждый
размером со щенка или кенгуренка. В одной из просторных клеток  свернулась
клубком громадная, как питон, квармаллийская малая гадюка. Все они клацали
челюстями  или  шипели,  в  зависимости  от  того,  к   какому   семейству
принадлежали, один из скорпионов яростно гремел жалом о  блестящие  прутья
своей клетки, а гадюка то и  дело  выпускала  изо  рта  узкий  и  дрожащий
раздвоенный язычок.
     На одной из более коротких  стен  висели  лишь  две  картины,  каждая
размером с дверь: на первой на  темном  фоне  были  изображены  девушка  и
крокодил, которые сплелись в любовном  объятии,  на  второй  -  мужчина  и
леопардица, занятые примерно тем же самым.
     Почти посреди комнаты стояла большая  кровать,  накрытая  лишь  белой
простыней, на вид грубой, как мешковина, но тем не менее  соблазнительной;
в головах лежала пышная белая подушка.
     Привольно развалившись на постели и откинув голову на подушку,  чтобы
удобнее было разглядывать Мышелова сквозь прорези маски,  лежала  девушка.
которая была чуть стройнее, чем служанка, но во всем  остальном  очень  на
нее похожа, включая и одежду, правда, не желтого, а  фиолетового  цвета  и
еще более тонкую.
     - Добро пожаловать под землю. Серый Мышелов, - нежно проворковала она
очень знакомым  серебристым  голоском.  Затем,  бросив  взгляд  куда-то  в
сторону,  добавила:  -  Милая  рабыня,  помоги  нашему  гостю   устроиться
поудобнее.
     Послышались  мягкие  шаги.  Мышелов  обернулся  и  увидел,  что   его
проводница сняла желтую маску, под которой оказалось веселое  и  вместе  с
тем грустное черноглазое личико Фрикс. На этот раз ее темные  волосы  были
убраны в две длинные косы с вплетенной в них тонкой медной нитью.
     Без какой бы то ни было суеты,  а  лишь  улыбнувшись,  она  принялась
ловко расстегивать длинный белый плащ Грига. Мышелов чуть приподнял руки и
позволил служанке заниматься собой, словно был во сне, не обращая  на  эту
процедуру ни малейшего внимания, поскольку пристально рассматривал  фигуру
в фиолетовой маске, лежавшую на кровати. Невзирая  ни  на  что,  он  точно
знал, кто это: в виске у него пульсировала серебряная стрелка, а  желание,
которое смутно преследовало Мышелова все это время, накинулось на  него  с
удвоенной силой.
     Ситуация была странная, почти необъяснимая.  Мышелов  догадался,  что
Фрикс и ее госпожа приняли какой-то  эликсир,  вроде  того,  что  дал  ему
Шильба, но при этом он мог бы поклясться, что  все  они  были  нормального
человеческого роста, если  бы  не  эта  громадная,  бегающая  и  ползающая
нечисть.
     Мышелов поднял сперва одну ногу, потом другую и с радостью дал  Фрикс
стащить с себя тесные сапоги. Покорно отдавшись в руки служанки, он тем не
менее  оставил  при  себе  пояс  с  мечом  Скальпелем  и  -  по  какому-то
непонятному наитию - маску  Грига.  Ощупав  висевшие  на  поясе  маленькие
ножны, он с тревогой обнаружил, что оставил Кошачий Коготь в покоях  Грига
на столе, рядом с вилкой, отделанной слоновой костью.
     Но эти тревоги растаяли, как последний  снег  под  весенним  солнцем,
когда с кровати прозвучал вкрадчивый голосок:
     - Не хочешь  ли  немного  освежиться,  гость  дорогой?  -  Мышелов  с
радостью согласился, и девушка,  приподняв  руку  в  фиолетовой  перчатке,
приказала: - Милая Фрикс, принеси сласти и вино.
     Пока Фрикс возилась у дальнего столика,  Мышелов  с  громко  бьющимся
сердцем прошептал:
     - Ах, восхитительнейшая Хисвет... Ведь, я полагаю, ты - Хисвет?
     - Это ты должен решить сам, - кокетливо прозвенел голосок.
     - Тогда я буду называть тебя  Хисвет,  -  смело  ответил  Мышелов,  -
признавая в тебе свою королеву королев и принцессу принцесс.  Знай  же,  о
очаровательнейшая барышня, что с тех пор, как наши восторги  под  укромным
деревом были столь грубо прерваны вмешательством минголов, все мои помыслы
- нет, все движения моей души были связаны лишь с тобой.
     - Уж не  знаю,  -  сладострастно  откидываясь  на  подушку,  отвечала
девушка, - верить этим комплиментам или нет.
     - Ты должна им верить, - подходя поближе, властно заявил  Мышелов.  -
Более того, знай, что сегодня я намерен вести  беседу  с  тобой  не  через
плечо Фрикс - как бы привлекательна она ни была,  -  а  на  более  близком
расстоянии. Я тверд  в  своем  желании  освежиться  всеми  доступными  мне
способами.
     - Ты не можешь считать, что я  -  Хисвет!  -  воскликнула  девушка  с
негодованием, как надеялся Мышелов, притворным.  -  Иначе  ты  никогда  не
осмелился бы произнести столь святотатственные речи?
     - Моя смелость простирается гораздо дальше! - с нежным любовным рыком
возвестил Мышелов и быстро приблизился к постели. Висевшая вокруг  нечисть
сердито зашевелилась, стала биться  о  прутья  клеток,  раскачивая  их,  и
принялась громко клацать, пощелкивать и  шипеть.  Тем  не  мене