ным  взмахом  руки  он  отбросил  простыни  и  как  был,
нагишом, ринулся через гостиную в спальню Фафхрда.
     Северянина там не было.
     Мышелов долго смотрел на пустую измятую постель.  Затем  одним  махом
влил  в  себя  полбутылки  крепленого  вина,  после  чего  сварил  котелок
обжигающего вздрога тройной крепости. Отхлебнув, он почувствовал, что  его
начинает трясти. Тогда  он  накинул  шерстяной  халат,  туго  подпоясался,
натянул шерстяные носки и, хотя у него все еще  зуб  на  зуб  не  попадал,
допил дымящийся напиток.
     Весь день он то мерил шагами гостиную, то валялся в большом кресле и,
чередуя крепленое вино со вздрогом, ожидал возвращения Фафхрда,  время  от
времени поеживаясь и кутаясь в теплый халат.
     Но Северянин так и не появился.
     К вечеру, когда окна,  в  которые  были  вставлены  тонкие  сероватые
пластинки из рога, пожелтели, мысли Мышелова  приняли  более  практическое
направление. Ему пришло в голову, что единственным волшебником, с  кем  он
еще не советовался относительно своего  кошмара  с  Иврианой,  висящей  на
потолке, - Мышелов решил не упускать последний шанс, поскольку считал, что
именно этот чародей может оказаться не мошенником и не шарлатаном,  -  был
Шильба Безглазоликий, живший в пятиногой хижине на Великой  Соленой  Топи,
что лежала на восток от Ланкмара.
     Скинув шерстяные одежды, он поспешно облачился в свою серую тунику из
толстого шелка, обул башмаки из крысиной кожи, привесил к поясу  тонкий  и
длинный меч Скальпель и кинжал  Кошачий  Коготь  (еще  раньше  он  обратил
внимание, что повседневная одежда Фафхрда и его оружие - меч Серый  Прутик
и кинжал Сердцеед - отсутствуют), подхватил плащ с  капюшоном,  сшитый  из
той же материи, что и туника, и выскочил  из  жуткого  домика,  охваченный
внезапным страхом, что  печальный  призрак  Иврианы  явится  ему  снова  и
исчезнет, не сказав ни слова и даже не прикоснувшись к нему.


     Солнце уже спустилось к самому  краю  горизонта.  Мальчик  из  "Угря"
чистил отхожие места. Едва сдерживая ярость, Мышелов осведомился:
     - Фафхрда сегодня видел?
     Парнишка вздрогнул и ответил:
     - Ага. Он рано утром ускакал на большой белой лошади.
     - Никакой лошади у Фафхрда нет, - хрипло и грозно проговорил Мышелов.
     Парнишка снова вздрогнул.
     - В жизни не видал такой крупной кобылы. На ней было коричневое седло
и украшенная золотом сбруя.
     Мышелов зарычал и начал вытаскивать Скальпель  из  ножен,  сшитых  из
мышиной кожи. Но тут за спиной у мальчишки  он  увидел  поблескивающего  в
сумраке громадного вороного коня в сбруе накладного серебра и  под  черным
седлом.
     Мышелов рванулся  и,  стрелою  промчавшись  мимо  парня,  который  от
неожиданного толчка полетел в грязь, взметнулся в седло, схватил  поводья,
сунул ноги в стремена - по высоте они оказались ему в самый раз - дал коню
шенкеля, и тот, с места в карьер пронесшись Тусклым переулком, свернул  на
север, на извозчицкую, затем  на  запад,  на  улицу  Богов  (толпа  только
шарахалась в стороны), и вылетел из города через Болотную заставу,  прежде
чем стражники успели занести для броска копья с зазубренными наконечниками
или хотя бы преградить ими дорогу.
     За спиной у Мышелова было заходящее солнце, впереди -  ночь,  влажный
ветер обвевал разгоряченное лицо, и все это ему нравилось.
     Черный конь проскакал по Насыпной дороге  шестьдесят  полетов  стрелы
или около того,  то  есть  примерно  триста  шестьдесят  полетов  копья  и
внезапно свернул с дороги к югу, да так неожиданно, что  Мышелов  чуть  не
вылетел из седла. Однако он усидел и продолжал скакать,  уворачиваясь  как
мог от опасных колючих кустов и ветвей ястребиных деревьев. Не успел он  и
сотню раз судорожно глотнуть воздух, как конь встал: перед Мышеловом  была
хижина Шильбы, а в  низком  дверном  проеме,  чуть  выше  головы  Мышелова
виднелась раскорячившаяся фигура в черном балахоне  с  надетым  на  голову
клобуком.
     Мышелов громко проговорил:
     - Что ты замыслил, лукавый колдун? Я знаю, это ведь ты послал за мною
коня.
     Шильба не промолвил ни слова и не шелохнулся, хотя его позу  вряд  ли
можно было назвать удобной - разве что вместо ног у  него  росли,  скажем,
щупальца.
     Через несколько мгновений Мышелов осведомился уже громче:
     - Ты посылал сегодня утром за  Фафхрдом?  Громадную  белую  лошадь  с
украшенной золотом коричневой сбруей?
     На сей раз Шильба чуть вздрогнул, однако  тут  же  снова  застыл,  не
проронив ни слова: лишь то место, где должно  было  помещаться  его  лицо,
густо чернело даже на фоне его черных одежд.
     Смеркалось.  Подождав  чуть  подольше.   Мышелов   промолвил   тихим,
пресекающимся голосом:
     - О, великий волшебник Шильба, окажи мне благодеяние, или я  сойду  с
ума. Верни мне мою возлюбленную Ивриану, верни всю, целиком, или же избавь
меня от нее, но так, как будто ее никогда не было вовсе.  Сделай  или  то,
или другое, и я заплачу любую назначенную тобою цену.
     Голосом сухим, как шорох гальки, на которую накатила внезапная волна,
сидевший в дверях Шильба ответил:
     - Будешь ли ты верой и правдой служить мне всю жизнь?  Исполнять  все
мои повеления? Со своей стороны я обязуюсь призывать тебя не чаще  раза  в
год, самое большее дважды, и пользоваться твоими услугами три луны в  году
из  тринадцати.  Ты  должен  мне  поклясться  костями  Фафхрда  и   своими
собственными, что, во-первых, пустишься на любую уловку, как бы постыдна и
унизительна она ни была, чтобы добыть для  меня  из  царства  теней  маску
Смерти, и, во-вторых, что убьешь любого, кто попытается  воспрепятствовать
тебе в этом, будь это хоть твоя мать, которой  ты  не  знаешь,  хоть  само
Великое Божество.
     После долгого молчания Мышелов едва слышно ответил:
     - Обещаю.
     - Прекрасно, - проговорил Шильба. - Оставь коня  себе.  Поскачешь  на
восток, мимо Илтхмара, города Упырей, моря Монстров и Выжженных гор,  пока
не доберешься до царства теней. Там разыщешь голубой  огонь,  возьмешь  со
стоящего рядом спим трона маску Смерти и привезешь мне. Или же сорвешь  ее
с лица у Смерти, если та окажется дома. Кстати, в царстве теней ты найдешь
свою Ивриану. В особенности опасайся некоего герцога Даниуса, чей  садовый
домик вы недавно стянули - между прочим, вовсе не случайно - и чьи книги о
смерти, должно быть, уже  обнаружили  и  просмотрели.  Этот  самый  Даниус
боится смерти сильнее, чем любое существо, когда-либо жившее или описанное
человеком, демоном либо божеством, поэтому он вознамерился совершить набег
на царство теней, дабы убить самое Смерть (впрочем,  я  понятия  не  имею,
какого она рода, так далеко не простираются даже мои знания) и  уничтожить
все, чем она владеет, включая и маску, которую ты взялся для меня  добыть.
А теперь отправляйся выполнять задание. Это все.
     Оцепеневший, изумленный, но при этом несчастный и  полный  подозрений
Мышелов уставился в темный  дверной  проем  и  смотрел  в  него,  пока  не
поднялась луна и на  ее  фоне  не  вырисовались  корявые  ветви  высохшего
ястребиного дерева. Шильба больше не проронил ни звука, не  шелохнулся,  и
Мышелов тщетно ломал голову, какой бы не слишком глупый вопрос еще задать.
В конце концов он тронул каблуками  бока  вороного  коня,  тот  сейчас  же
повернулся, осторожно ступая, взобрался на  Насыпную  дорогу  и  неспешным
галопом поскакал на восток.
     Почти в то же самое  время  -  ведь  чтобы  добраться  через  Великую
Соленую Топь и Зыбучие Земли до гор, что позади Илтхмара, города с  дурной
славой, нужно скакать целый день - и после почти такой  же  беседы  Фафхрд
заключил точь-в-точь такое же соглашение с Нингоблем Семиоким, сидевшим  в
своей обширной, имевшей массу разветвлений пещере, - с тем разве отличием,
что Нингобль со своею склонностью к празднословию произнес  в  тысячу  раз
больше слов, чем Шильба, но в конечном итоге сообщил столько же.
     Словом,   оба   героя,   люди   сомнительной   репутации   и   весьма
беспринципные, отправились в царство теней, причем  Мышелов  осмотрительно
придерживался прибрежной дороги и только севернее  Сархеенмара  свернул  в
глубь суши, тогда как  Фафхрд  безрассудно  гнал  коня  через  Отравленную
пустыню прямо на северо-запад. Тем не менее обоим удалось в один и тот  же
день пересечь Выжженные горы -  Мышелов  двигался  северным  перевалом,  а
Фафхрд - южным.
     После Выжженных гор небо заволокли густые  тучи,  которые  опускались
все ниже и ниже, но ни дождя, ни даже намека на туман  не  было.  Студеный
воздух  дышал  влагой,  вероятно  испарявшейся   из   какого-то   далекого
подземного источника, на фоне густой зеленой травы чернел редкий  кедровый
лес. Стада черных антилоп и черных северных оленей пощипывали на  лужайках
траву, однако ни пастуха, ни других людей не было видно. Мало-помалу  небо
сделалось еще более мрачным, казалось,  вот-вот  наступит  полярная  ночь;
вдалеке  выросли  причудливые  низкие  холмы,  усыпанные  грудами   черных
валунов, горизонт осветился множеством огней всех цветов и оттенков, кроме
голубого, которые по мере приближения исчезали, не оставляя после себя  ни
золы, ни какого-либо  иного  следа.  Тут  Мышелов  и  Фафхрд  окончательно
поняли, что находятся в  царстве  теней,  которого  на  севере  до  смерти
боялись не знающие жалости минголы, на западе - упыри с толстыми  бежевыми
костями и невидимой плотью, на  востоке  -  сам  Царь  Царей,  взявший  за
непреложное  правило  предавать  смерти  любого   человека,   пусть   даже
собственного визиря, возлюбленного  сына  или  наидрагоценнейшую  из  жен,
который осмелится хотя бы шепотом  произнесли  запретные  слова:  "Царство
Теней", не говоря уже о том, чтобы так или иначе обсуждать столь  зловещее
место.
     Через какое-то время Мышелов увидел черный шатер, подскакал  к  нему,
спешился со своего вороного коня и раздвинул шелковые занавеси у входа: за
столиком из черного дерева, равнодушно  потягивая  из  хрустального  кубка
белое вино, одетая в любимое  ими  обоими  фиолетовое  шелковое  платье  с
накинутым на плечи горностаем сидела его возлюбленная Ивриана.
     Но она отсутствующим взглядом смотрела в пространство,  а  ее  узкие,
изящные руки имели мертвенный голубовато-серый оттенок,  да  и  лицо  было
того же цвета. Только волосы,  черные  и  блестящие,  казались  такими  же
живыми, как прежде, хотя, как почудилось Мышелову, немного отросли  -  так
же как и ногти.
     Ивриана пристально уставилась на Мышелова - ее глаза, как  он  теперь
заметил, были слегка подернуты матовой белой пленкой,  -  чуть  раздвинула
почерневшие губы и монотонно заговорила:
     - Я не в силах выразить, Мышелов, как счастлива видеть  тебя,  любовь
моя вечная, ведь ради меня ты не побоялся ужасов царства теней  и  все  же
остался живым и невредимым, а я вот мертва. Никогда больше не приходи сюда
и не тревожь меня, мой ненаглядный. Радуйся жизни. Радуйся.
     Мышелов бросился к ней, опрокинув по пути хрупкий черный  столик,  но
Ивриана как-то сразу потускнела и в мгновение  ока  погрузилась  в  землю,
словно под ней был прозрачный, мягкий и неопасный с виду зыбучий песок,  а
не плотный дерн, как убедился, вцепившись в него пальцами, Мышелов.
     Тем временем, в нескольких ланкмарских лигах к югу, Фафхрд  испытывал
те же самые ощущения, пребывая  в  обществе  своей  драгоценной  Вланы,  с
блестящими каштановыми локонами и тоже синюшными лицом и руками - ах,  эти
милые, длинные сильные пальцы! - и  одетой,  словно  лицедейка,  в  черную
хламиду и красные чулки, - с тою, однако, разницей, что  прежде  чем  уйти
под землю, она, будучи  женщиной  несколько  более  резкой,  чем  Ивриана,
голосом безжизненным, монотонным и  составлявшим  разительный  контраст  с
энергическим содержанием ее речи, проговорила:
     - А теперь ноги в руки  и  марш  отсюда,  олух  ты  мой  обожаемый  и
единственный в мире живых и царстве теней! Постарайся выполнить  идиотское
поручение Нингобля, хотя это почти что верная смерть, а ты -  болван,  раз
за него взялся. А потом скачи как угорелый на  юго-запад.  И  если  ты  по
дороге все же сыграешь в ящик и повстречаешь меня в царстве теней, я плюну
тебе в рожу, никогда больше не скажу с тобой ни словечка, и ты  больше  не
увидишь меня в своей черной замшелой постели. Смерть есть  смерть,  ничего
не попишешь.
     Вылетев, словно  перепуганные  мыши,  из  черных  шатров.  Мышелов  и
Фафхрд,  хотя  и  разделенные  несколькими  лигами,  увидели  на   востоке
голубовато-стальное  пламя,  взметнувшееся  в   небо   длинным   блестящим
стилетом, гораздо более высокое, чем огни,  что  они  прежде  встречали  в
царстве теней - узкий ярко-голубой язык огня, глубоко вонзившийся в черные
тучи. От Мышелова пламя находилось немного к югу, а от Фафхрда - чуть-чуть
к северу. Друзья яростно замолотили каблуками по  бокам  своих  лошадей  и
понеслись во весь опор, причем их дороги  постепенно  сближались.  В  этот
тяжкий миг,  когда  сердце  каждого  еще  кровоточило  после  разговора  с
любимой, они более всего на свете желали встречи со  Смертью,  чтобы  либо
убить это самое ужасное во всей вселенной создание, либо погибнуть самим.
     Однако по пути Фафхрд никак не мог избавиться от  мысли  о  том,  что
Влана, в сущности, старше него на десять лет и в царстве  теней  выглядела
уж никак не моложе своего возраста, а Мышелов был не в силах выбросить  из
головы воспоминания о некотором скудоумии и снобизме Иврианы.
     Но они продолжали скакать - упорно, с отчаянной радостью - к голубому
пламени, становившемуся все шире и ярче, пока наконец не увидели, что бьет
оно из громадной трубы стоявшего на длинном невысоком взгорье  замка,  все
ворота и двери которого были распахнуты настежь.
     Бок о бок въехали они в широкие ворота, а затем и в двери  замка,  не
замечая друг друга. В черной гранитной стене перед  ними  зияло  отверстие
огромного очага, в котором пламя, сиявшее ослепительно, как  само  солнце,
вздымалось вверх по трубе - его-то они и увидели  издалека.  Перед  очагом
стояло эбеновое кресло, обтянутое черным бархатом, а на этом изящнейшем из
сидений лежала блестящая черная маска на все лицо с  широкими  отверстиями
для глаз.
     Погребальным набатом загудели по черным плитам пола  восемь  железных
подков вороной и белой лошадей.
     Спешившись, Фафхрд и Мышелов приблизились - один с северной  стороны,
другой с южной - к  эбеновому  креслу  с  черным  бархатным  сиденьем,  на
котором лежала усыпанная блестками маска Смерти. Наверное  на  их  счастье
сама Смерть была где-то далеко - то ли отлучилась по делам, то  ли  уехала
на отдых.
     И в этот миг Фафхрд и Мышелов поняли, что согласно клятве, данной ими
Нингоблю и Шильбе, каждый из них должен умертвить своего товарища. Мышелов
мгновенно извлек  из  ножен  Скальпель.  С  неменьшим  проворством  Фафхрд
выхватил Серый Прутик. Приятели стояли лицом к лицу, готовые поразить друг
друга.
     Но тут между ними, быстрый как молния, сверкнул длинный меч, и черная
маска Смерти распалась на две равные части - от  черного  лба  до  черного
подбородка.
     В ту же секунду  стремительный  клинок  герцога  Даниуса  метнулся  в
сторону Фафхрда. Северянин с  трудом  парировал  удар  аристократа,  глаза
которого пылали бешенством. Сверкающий меч обрушился на  Мышелова,  и  тот
тоже насилу отбил его.
     Оба героя скорее всего погибли бы - ведь в конечном итоге, кто  может
одолеть безумца? - но тут Смерть вернулась к себе домой, в черный замок  в
царстве теней, и, схватив  своими  черными  пальцами  герцога  Даниуса  за
горло, задушила его - на это ей потребовалось  время,  за  которое  сердце
Фафхрда сократилось семнадцать  раз.  Мышелова  -  двадцать  один  раз,  а
герцога Даниуса - несколько сотен.
     Ни один из героев не осмелился взглянуть в лицо Смерти. Не успело это
удивительнейшее и жутчайшее из созданий покончить  со  своим  безрассудным
недругом Даниусом и на треть, как они  схватили  по  половинке  сверкающей
маски, взлетели в седла и, словно два умалишенных  брата-близнеца,  причем
из самых буйных, понеслись на своих белой и вороной лошадях через  царство
теней кратчайшей дорогой на юго-запад, но  еще  быстрее  настигал  их  сам
Страх, лучший наездник космоса.
     В Ланкмаре и его окрестностях, куда не мешкая  вернулись  друзья,  им
пришлось несладко. Нингобль и Шильба страшно рассвирепели, получив  только
по половине маски, хотя та принадлежала самому могущественному существу во
всех известных и неизвестных вселенных. Довольно эгоцентричные, без царя в
голове колдуны, по уши погруженные в свою междоусобицу - хотя они и  слыли
самыми хитрыми и мудрыми волшебниками из когда-либо живших в стране Невон,
- ни в какую не желали принять во внимание четыре весьма веских аргумента,
которые Фафхрд и  Мышелов  приводили  в  свою  защиту.  Во-первых,  друзья
утверждали,  что  не  отступили  от  условий,  навязанных  им   чародеями,
поскольку прежде всего озаботились тем, чтобы  вывезти  из  царства  теней
маску Смерти (в таком объеме, в каком это представилось  возможным),  даже
ценою частичной потери самоуважения. Ведь если бы они вступили между собою
в схватку, как того требовало второе условие, то скорее всего просто убили
бы друг друга, и тогда Шиль и Нинг не получили бы даже клочка маски, а что
касается Смерти, то какой же здравомыслящий человек  станет  рассматривать
ее как противника? Герцог Даниус самое убедительное  тому  доказательство.
Во-вторых, половинка волшебной масли все же лучше, чем ничего.  В-третьих,
чародеи, обладая половинкой маски каждый, будут вынуждены прекратить  свою
дурацкую войну и начать сотрудничать друг с другом, в результате чего их и
без того огромное могущество удвоится. И  в-четвертых:  вопреки  обещанию,
чародеи  не  вернули  друзьям  их  прекрасных  возлюбленных  живыми  и  не
уничтожили их во времени, так чтобы от них не осталось и  воспоминания,  а
только вытянули из героев все кишки - и, видимо, из девушек  тоже  -  этим
страшным последним свиданием. Однако в раздражении, совершенно недостойном
столь великих волшебников,  Нингобль  заколдовал  все,  что  находилось  в
похищенном Фафхрдом и Мышеловом домике, а Шильба спалил сам  домик  дотла,
так что его пепел невозможно было отличить  от  пепла  обиталища,  в  коем
погибли Влана и Ивриана.
     Но это, вероятно, было и к лучшему: мысль поселиться  на  пустыре  за
"Серебряным Угрем" - так сказать, на кладбище, где покоились  возлюбленные
героев, была с самого начала нездоровой.
     Впоследствии Шильба и Нингобль, не выказав и тени благодарности и  не
испытывая ни малейших угрызений совести по поводу своей ребяческой  мести,
настоятельно домогались от Фафхрда и Мышелова верной службы, как  то  было
обусловлено договором, который они заключили с друзьями.
     Тем не менее восхитительные и роскошные  Влана  и  Ивриана  перестали
являться Фафхрду и Мышелову, а воспоминания о  них  остались  у  приятелей
самые мирные и благостные. Короче говоря, не прошло и нескольких дней, как
Мышелов  закрутил  бурный  роман  с  еще  несовершеннолетней,  но   весьма
обольстительной  племянницей  Карстака  Овартомортеса,  тогда  как  Фафхрд
приударил за невероятно  похожими  сестрами-близнецами,  дочерьми  герцога
Даниуса - девицами в высшей степени привлекательными  и  богатыми,  однако
находившимися  на  грани  проституции,  поскольку  их  якобы  интересовали
сопутствующие ей переживания.
     А вот что думали обо всем этом Влана  и  Ивриана  в  далеком  царстве
теней, месте своего вечного упокоения - это касается только них  самих  да
еще Смерти, в чей ужасный лик они могли заглядывать теперь  без  малейшего
трепета.



                         10. СКЛАД СТРАННЫХ УСЛАД

     Тускловатые и причудливые невонские звезды  густо  усыпали  небо  над
черневшим крышами городом Ланкмаром, в котором одинаково часто звенят мечи
и монеты. Для разно