м  пальцем  в  сторону
Мышелова. - Откуда тебе стало известно все, о чем  ты  тут  трепался  -  о
Невидимой Семерке и прочем? Отвечать быстро, прямо и без словоблудия!
     Мышелов бойко затараторил:
     - На Бардачной поселилась новая куртизанка, зовут Тьярья  -  высокая,
хороша собой, но горбатая, что как ни странно, нравится  многим  клиентам.
Недавно она ко мне воспылала - то ли потому, что мы оба увечные, то ли  из
жалости, что я такой молодой, а уже слепой -  она-то  в  это  верит!  -  а
может, это сочетание заводит красотку, точно так же, как ее  кривая  спина
возбуждает некоторых клиентов. Ну вот, а один из ее покровителей, торговец
по имени Мурф, недавно приехавший из Клелг-Нара, обратил внимание  на  мой
ум, смелость и тактичность, а также на те же качества моего  приятеля.  Он
принялся нас прощупывать и в конце концов заявил,  что  мы,  должно  быть,
ненавидим Цех Воров за то, что он держит в руках Цех Нищих. Чувствуя,  что
у нас появился шанс помочь вам,  мы  ему  подыграли,  и  неделю  назад  он
записал нас в ячейку из  трех  человек,  которая  находится  на  периферии
заговорщицкой сети, сплетенной Семеркой.
     - И вы намеревались действовать на свой страх и риск? - ледяным тоном
спросил Кровас, выпрямившись и крепко сжав подлокотники.
     - Ну, нет, - без тени коварства возразил Мышелов.  -  Мы  сообщали  о
каждом нашем шаге дневному нищмейстеру, он нас хвалил, велел  вылезти  вон
из кожи, но собрать как можно больше сведений и слухов о заговоре Семерки.
     - А мне он не сказал  ни  слова!  -  возмутился  Кровас.  -  Если  вы
говорите правду, Баннат поплатится головой! Во вы ведь лжете, не так ли?
     Мышелов  с  обиженным  видом  уставился  на  Кроваса,  готовя  в  уме
возражение подостойнее, но тут, опираясь на  золоченый  посох,  в  дверном
проеме показался  осанистый  мужчина,  шедший  по  коридору.  Несмотря  на
хромоту, двигался он бесшумно и  уверенно,  однако  Кровас  сразу  же  его
заметил.
     -  Ночной  нищмейстер!  -  резко  окликнул  он.  Хромой  остановился,
развернулся и величественно переступил через порог. Указав пальцем сначала
на Мышелова, затем на Фафхрда, Кровас  спросил:  -  Флим,  ты  знаешь  эту
парочку?
     Ночной нищмейстер не  спеша  оглядел  обоих  и  отрицательно  покачал
головой, увенчанной тюрбаном из золотой материи.
     - Не встречал. Кто они? Стукачи из нищих?
     - Но Флим и не может нас знать, - принялся оправдываться  Мышелов,  в
отчаянии чувствуя, что им с Фафхрдом пришел  конец.  -  Мы  держали  связь
только с Баннатом.
     Флим безмятежно произнес:
     -  Последние  десять  дней  Баннат  валяется  в   приступе   болотной
лихорадки. Все это время обязанности дневного нищмейстера выполнял я.
     В этот миг в комнату  влетели  Слевьяс  и  Фиссиф.  На  подбородке  у
долговязого вора голубела шишка. Голова толстяка была перевязана.  Он  тут
же указал на Фафхрда и Мышелова и завопил:
     - Это они напали на нас, забрали добычу из лавки Дженгао  и  перебили
охрану.
     Мышелов чуть приподнял локоть, и зеленый флакон разбился вдребезги  о
мраморный пол. В воздухе тошнотворно запахло гарденией.
     Мгновенно вырвавшись из рук изумленного головореза. Мышелов  бросился
к Кровасу, занеся над головой обернутый тряпками меч, словно дубинку. Если
ему удастся захватить главного вора врасплох  и  приставить  ему  к  горлу
Кошачий Коготь, появится возможность выторговать  жизнь  себе  и  Фафхрду.
Разве что воры сами хотят, чтобы их главаря прикончили,  чему  Мышелов  не
удивился бы.
     С поразительным  проворством  Флим  выставил  вперед  свой  золоченый
посох, и Мышелов полетел кверху тормашками, успев,  впрочем  превратить  в
полете вынужденное сальто в умышленное.
     Тем временем Фафхрд,  отшвырнув  стоявшего  слева  стражника,  заехал
ручкой Серого Прутика прямехонько в  челюсть  второму  головорезу.  Мощным
усилием удержавшись на одной ноге, он поскакал к стенке, на которой висели
образчики воровской добычи.
     Слевьяс кинулся к  стене  с  инструментами  и,  напрягшись,  так  что
хрустнули мускулы, вырвал из запертых на висячий  замок  колец  чудовищных
размеров лом.
     Вскочив на ноги после не слишком удачного приземления перед Кровасом,
Мышелов обнаружил, что царь воров присел за креслом, сжимая в руке  кинжал
с  золоченой  рукояткой  и  яростно  сверкая  ледяными  глазами.   Мышелов
обернулся и увидел, что один из стражей Фафхрда лежит бездыханный на полу,
другой  начинает  потихоньку  приподниматься,  а  сам  могучий  Северянин,
прислонившись спиной к стене с причудливыми  драгоценностями,  размахивает
Серым Прутиком и длинным кинжалом, который он уже  успел  выхватить  из-за
спины.
     Вытащив Кошачий Коготь, Мышелов зычным,  как  боевая  труба,  голосом
возопил:
     - Все назад! Он сошел с  ума!  Я  сейчас  подрежу  ему  сухожилия  на
здоровой ноге!
     Бросившись  между  двумя  своими  стражами,  которые   до   сих   пор
поглядывали на него с известной опаской. Мышелов со сверкающим кинжалом  в
руке оказался перед Фафхрдом,  молясь  в  душе,  чтобы  тот,  несмотря  на
опьянение битвой, равно как вином и ядовитыми духами, узнал его и разгадал
только что придуманную уловку.
     Мышелов пригнулся, и Серый Прутик  просвистел  у  него  над  головой.
Новый друг не только все понял, но и подыгрывал -  Мышелов  надеялся,  что
промазал он не случайно. Низко склонившись, он разрезал  веревку,  которой
была притянута к бедру левая лодыжка Фафхрда. Серый Прутик и  длинный  нож
Северянина продолжали мелькать перед  ним.  Вскочив,  Мышелов  бросился  в
коридор и крикнул через плечо Фафхрду:
     - Смываемся!
     Христомило  стоял  поодаль,  невозмутимо  наблюдая  за  происходящим.
Фиссиф трусливо удрал в безопасный уголок. Кровас сидел  на  корточках  за
креслом и вопил:
     - Догнать их! Схватить!
     Три еще не выведенных из строя головореза, к которым наконец вернулся
боевой дух, двинулись на  Мышелова.  Но  он,  ловко  размахивая  кинжалом,
остановил стражей, проскочил между ними и  в  мгновение  ока  сшиб  с  ног
мощным боковым ударом Скальпеля. Между тем Флим снова  попытался  зацепить
его своим золоченым посохом.
     Подоспевший тем временем Слевьяс замахнулся на Мышелова сорванным  со
стены страшным ломом. Но не успел он нанести удар,  как  вылетевший  из-за
плеча Мышелова длиннющий меч, зажатый в не менее  длинной  руке,  шарахнул
Слевьяса прямо в грудь; тот отлетел назад, и лом в его руках  лишь  слегка
дернулся, не нанеся никому вреда.
     Мышелов выскочил в коридор,  Фафхрд  бросился  за  ним,  по  какой-то
таинственной причине все еще прыгая на одной ноге. Мышелов ткнул пальцем в
сторону лестницы. Фафхрд кивнул, но задержался на секунду,  чтобы  сорвать
со стены с десяток  локтей  тяжелой  драпировки  и  бросить  ее  под  ноги
преследователям.
     Добежав до лестницы, они бросились вверх. Мышелов несся  впереди.  За
спинами друзей слышались приглушенные крики.
     - Хватит тебе скакать, Фафхрд! - сварливо приказал Мышелов. - У  тебя
снова две ноги.
     - Да, и одна из них одеревенела, - жалобно ответил  Фафхрд.  -  Бр-р!
Вроде бы начинает отходить.
     Между ними просвистел нож, глухо ударился острием  в  стену  и  выбил
облачко каменной пыли. Приятели нырнули за поворот лестницы.
     Еще два пустынных коридора, еще  два  пролета  -  и  они  увидели  на
верхней площадке прочную лестницу, приставленную к черной квадратной  дыре
в крыше. Какой-то вор с убранными под яркий платок волосами - похоже,  это
был  опознавательный  знак  ночной  стражи  -  выхватил  меч  и  попытался
преградить Мышелову путь, но,  увидев,  что  на  него  наступают  двое  со
сверкающими кинжалами и странного вида то ли палками, то  ли  дубинками  в
руках, бросился наутек в последний пустынный коридор.
     Мышелов, преследуемый по пятам  Фафхрдом,  проворно  вскарабкался  по
лестнице и, не замедляя темпа, выскочил через люк в звездную ночь.
     Он оказался на неогражденном краю шиферной крыши, достаточно покатой,
чтобы  внушить  страх  новичку,  но  для  человека   бывалого   совершенно
безопасной.
     На коньке крыши Мышелов увидел еще одного вора в  платке,  державшего
потайной фонарь. Он  быстро  закрывал  и  снова  открывал  окошко  фонаря,
сигнализируя слабым зеленым лучом кому-то в северной стороне, где в  ответ
мигала еле заметная красная точка - то ли на  дамбе,  то  ли  на  верхушке
мачты корабля, стоящего на рейде во Внутреннем море. Контрабанда?
     Завидя Мышелова, вор выхватил меч и,  чуть  покачивая  фонарем,  стал
приближаться с угрожающим видом. Мышелов не спускал с него глаз:  потайной
фонарь с пламенем внутри и  резервуаром  горючего  мог  при  необходимости
стать опасным оружием.
     Но тут из  люка  выкарабкался  Фафхрд  и  встал  рядом  с  Мышеловом,
наконец-то на двух ногах. Противник начал медленно отступать  к  северному
концу конька. У Мышелова промелькнула мысль, что там, вероятно,  есть  еще
один люк.
     Услышав стук, он обернулся: осмотрительный Фафхрд вытаскивал из  люка
лестницу. Едва он поднял ее,  как  из  люка  вылетел  нож.  Следя  за  его
полетом.  Мышелов  нахмурился,  невольно  восхищаясь  ловкостью,   которая
требовалась для того, чтобы метнуть нож вверх более или менее точно.
     Нож упал рядом с ними и заскользил вниз по шиферу.  Мышелов  большими
скачками понесся  к  южному  концу  крыши;  когда  он  был  на  полпути  к
находившемуся там люку, слабый звон возвестил о том, что  нож  приземлился
на камни Убийственного проулка.
     Фафхрд едва поспевал за товарищем: у него не было опыта в лазаний  по
крышам, его левая нога еще не совсем отошла, и к тому же он нес на  правом
плече тяжелую лестницу.
     - Не нужна она нам, - крикнул через плечо Мышелов.
     Не долго думая, Фафхрд с удовольствием скинул  лестницу  с  крыши.  К
тому моменту, когда она достигла Убийственного проулка, Мышелов уже  успел
пролететь два ярда, отделявшие его от соседней крыши - менее покатой  и  с
наклоном в другую сторону. Фафхрд приземлился рядом с ним.
     Почти  бегом  Мышелов  повел  его  сквозь  прокопченный  лес  труб  с
колпаками  и  без  оных,  вентиляционных  раструбов,   которые   благодаря
хвостовому оперению всегда были повернуты в сторону ветра,  водяных  баков
на черных ножках, крышек люков, голубятен  и  ловушек  на  птиц.  Так  они
проскочили через пять крыш, четыре из которых опускали их все ниже и ниже,
а пятая снова подняла на фут; расстояния между крышами были  невелики,  не
больше трех ярдов, так что прыгать было нетрудно,  друзья  легко  обошлись
без лестницы-мостика, и только одна крыша оказалась более покатой, чем  на
Доне Вора. Таким манером Мышелов и Фафхрд добрались до улицы Мыслителей  и
оказались как раз в том месте,  где  над  нею  проходила  крытая  галерея,
похожая на ту, что связывала дома мастерской Роккермаса и Слаарга.
     Когда друзья,  пригнувшись,  бежали  по  ней,  мимо  них  просвистела
какая-то штука и упала впереди. Друзья спрыгнули с крыши  галереи,  и  тут
над их головами просвистели еще  три  таких  же  штуки,  одна  из  которых
отскочила от трубы и упала к ногам Мышелова. Он поднял ее, думая, что  это
камень, и очень удивился, когда увидел в  руке  тяжелый  свинцовый  шарик,
размером почти с куриное яйцо.
     - Быстро они выгнали своих пращников на крышу, - заметил он, указывая
большим пальцем себе за спину. - Ребята работают неплохо, стоит их  только
поднять по тревоге.
     И снова друзья побежали сквозь черный лес труб в сторону Грошовой,  в
то место, где верхние этажи почти  смыкались  над  улицей  и  перепрыгнуть
разделяющий их промежуток было проще простого. И тут волна ночного  смога,
да такого густого, что друзья принялись кашлять и отплевываться,  накатила
на них; Мышелову пришлось сбавить темп и двигаться чуть ли  не  ощупью,  а
Фафхрд шел сзади, положив ему руку на плечо. У самой Грошовой улицы  туман
внезапно  кончился,  и  друзья  вновь  увидели  звезды,  а  черная   волна
покатилась дальше на север.
     - Что за  дьявольщина?  -  спросил  Фафхрд,  но  Мышелов  лишь  пожал
плечами.
     А козодой увидел бы сверху, как толстое кольцо черного ночного  смога
расползается из точки где-то неподалеку от "Серебряного  Угря",  становясь
все шире и шире.
     Немного восточнее Грошовой друзья наконец спустились на землю  -  это
было на Чумном Подворье, за узким домиком портного по имени Джох -  Ловкие
Пальцы.
     И тут они наконец посмотрели друг на друга, увидели  свои  спеленутые
мечи, чумазые  лица,  выпачканную  сажей  одежду  и  принялись  неудержимо
хохотать; не переставая ржать, Фафхрд стал массировать себе левую ногу  от
голени до бедра. Друзья продолжали давиться от смеха и  подтрунивать  друг
над другом и когда освобождали от ленты мечи - Мышелов делал это с  видом,
словно держал в руках сверток с сюрпризом, - и когда  пристегивали  их  на
место. Напряжение последних часов до  последней  капельки  выжгло  из  них
хмель от крепкого вина и еще более крепкие вонючие духи, но пить им больше
не хотелось: друзья чувствовали настоятельную потребность оказаться  дома,
поесть  в  три  горла,  запивая  пищу  горьким  обжигающим  "вздрогом",  и
рассказать возлюбленным о своем невероятном приключении.
     Они быстро шли рядом, время от времени  переглядываясь,  ухмыляясь  и
посматривая, нет ли погони или засады, хотя были почти уверены, что ничего
такого быть не должно.
     Теперь, когда ночной смог исчез  и  все  вокруг  было  залито  светом
звезд, узкие улочки казались им не такими зловонными и  мрачными,  как  по
пути к Дому Вора. Даже Навозный бульвар дышал какой-то свежестью.
     И  только  на  несколько  секунд   разговор   их   принял   серьезное
направление.
     Фафхрд сказал:
     - Сегодня ты был пьяным гением, но все же  и  идиотом  тоже,  а  я  -
просто пьяным пентюхом.  Это  же  надо  -  подвязать  мне  поит!  Обмотать
тряпками мечи, так что мы могли пользоваться ими лишь как дубинками!
     Мышелов пожал плечами:
     - Но в противном случае мы порешили бы сегодня не одного человека.
     Не без некоторой горячности Фафхрд возразил:
     - Когда лишаешь человека жизни в бою - это не убийство.
     Мышелов снова пожал плечами:
     - Убийство есть убийство, как его ни назови. Точно так  же,  как  еда
есть еда, а пьянство есть пьянство. О всемогущие боги, как я устал, как  я
хочу жрать и пить! Ничего мне не нужно -  только  мягкие  подушки,  еда  и
дымящийся "вздрог"!
     Друзья  беззаботно  взбежали  по  скрипучей  лестнице  со  сломанными
ступеньками, и Мышелов резко толкнул дверь, чтобы та распахнулась быстро и
неожиданно.
     Но дверь не шелохнулась.
     - Заперто, - лаконично сообщил  Мышелов.  В  щели  под  дверью  и  за
ставнями было заметно лишь какое-то оранжево-красное  мерцание.  С  нежной
улыбкой Мышелов ласково проговорил, хотя в его голосе сквозила тревога:  -
Наши девицы безмятежно спят! - Он трижды  постучал  в  дверь  и,  приложив
ладони рупором к щелке, тихонько позвал: - Эй, Ивриана! Я уже дома. Влана!
Ты должна гордиться своим мужчиной -  он  поразил  бесчисленное  множество
воров Цеха, стоя на одной ноге!
     За дверью не раздалось ни звука  -  если  не  считать  шороха,  столь
слабого, что друзья не были уверены, что он им не померещился.
     Фафхрд наморщил нос:
     - Откуда-то тянет дымом.
     Мышелов снова ударил кулаком в дверь. Безрезультатно.
     Фафхрд отодвинул приятеля в сторону, намереваясь вышибить дверь своим
могучим плечом.
     Но Мышелов покачал головой и несколькими ловкими  движениями  вытащил
кирпич, который, казалось, весьма прочно сидел в  стене  рядом  с  дверью.
Затем он просунул в отверстие руку,  послышался  скрежет  одной  задвижки,
потом  второй,  потом  третьей.  Мышелов  вытащил  руку  назад,  и   дверь
распахнулась от легкого толчка.
     Но они с Фафхрдом не бросились внутрь, как только  что  намеревались:
вместе с дымом, чуть тошнотворным ароматом чего-то женского, но только  не
духов, и прокисшим звериным запахом из комнаты потянуло чем-то неизвестным
и крайне опасным.
     Комната  была  освещена  лишь  оранжевым  мерцанием,   исходящим   из
приоткрытой дверцы печки, однако  дверца  была  неестественно  перекошена:
печку явно кто-то опрокинул к задней стенке камина.
     Одна маленькая деталь несла в себе весь ужас перевернутой вверх  дном
вселенной.
     В оранжевом мерцании виднелись странно вздыбившиеся ковры  с  черными
кругами с ладонь величиной, разбросанные под полками свечи,  кувшинчики  и
шкатулки и прежде всего - две непонятные черные бесформенные груды, одна у
камина, вторая частью на кушетке, частью на полу.
     Из  каждой  груды  на  Мышелова  и  Фафхрда  смотрело  множество  пар
крошечных, широко посаженных красных глазок.
     На ковре по  другую  сторону  камина  серебряной  паутинкой  блестела
клетка, но попугайчики в ней больше не чирикали.
     Внезапно послышался тихий  металлический  скрежет:  Фафхрд  проверял,
свободно ли выходит из ножен Серый Прутик.
     И словно этот тихий  звук  был  условным  сигналом  к  атаке,  друзья
одновременно выхватили мечи и, осторожно пробуя перед собою пол,  вошли  в
комнату.
     При звуке вынимаемых мечей горевшие красным  огнем  глазки  замигали,
забегали, а когда друзья начали приближаться, рассыпались на пары,  каждая
из которых находилась в передней части  небольшого,  длинного  безволосого
туловища с длинным хвостом, - и скрылись в черных дырах, зиявших в коврах.
     Дыры эти были без сомнения  крысиными  норами,  прогрызенными  совсем
недавно, а красноглазые существа - черными крысами.
     Рыча и сыпля проклятиями,  Фафхрд  с  Мышеловом  бросились  вперед  и
принялись рубить и колоть направо и налево.
     Но  атака  оказалась   почти   бесплодной.   Крысы   разбегались   со
сверхъестественной быстротой, и большинству из них удалось юркнуть в  норы
у стен перед камином.
     К тому же после первого яростного удара Фафхрда  пол  проломился  под
его мечом, а на третьем шагу он и сам с оглушительным  треском  провалился
чуть ли не по пояс. Мышелов хладнокровно пролетел мимо него.
     Не обращая внимания на царапины, Фафхрд  вытащил  застрявшую  в  полу
ногу; он тоже не замечал,  что  половицы  продолжают  потрескивать.  Крысы
исчезли. Северянин подошел к товарищу, который  бросал  в  печь  растопку,
чтобы в комнате стало хоть немного светлее.
     Самое  ужасное  было  то,  что  хотя   крысы   и   разбежались,   две
продолговатые груды остались лежать,  став,  впрочем,  гораздо  меньше.  В
желтом свете пламени, прыгавшего за перекошенной черной дверцей, груды эти
изменили свой цвет: они не  были  больше  черными  и  усеянными  огненными
точками, а представляли собою смесь множества цветов - блестящего черного,
темно-коричневого,     тошнотворного     пурпурно-синего,     фиолетового,
бархатисто-черного и белоснежного - груды окровавленной  плоти  и  костей,
алевшие пятнами крови и красных чулок.
     Руки и ноги девушек были обглоданы  до  костей,  тела  прогрызены  до
сердец, но  лица  остались  нетронутыми.  И  это  было  страшное  зрелище:
сине-фиолетовые трупные пятна, зубы оскалены, глаза вылезли из орбит,  все
черты искажены дикой болью. Только все так же сияли  черные  и  каштановые
волосы, да зубы, ослепительно белые зубы.
     Не  в  силах  отвести  глаз  от  возлюбленных,  друзья,  несмотря  на
вздымающиеся в них волны ужаса,  горя  и  ярости,  заметили  вокруг  горла
каждой  из  девушек  черную  петлю,  конец  которой,  редея,  скрывался  в
распахнутой двери - две петли ночного смога.
     Внезапно пол посреди комнаты с треском просел еще пяди на три, однако
тут же вновь на какое-то время обрел устойчивость.
     В воспаленном мозгу  каждого  из  друзей  запечатлевались  отмеченные
краем  глаза   подробности:   кинжал   Вланы   с   серебряной   рукояткой,
пригвоздивший к полу крысу - хищник,  очевидно,  подошел  слишком  близк