ыль. Затем дверь затворилась: Фафхрд и
Мышелов ушли.
     Никто не видел, как они пересекли весь Ланкмар и оказались у  больших
каменных пристаней на восточном берегу реки  Хлал.  Никто  не  видел,  как
одномачтовик Фафхрда с красными парусами и оснасткой по  образцу  кораблей
северян вышел по течению в шквалистое Внутреннее море. Ночь была темна,  а
пыль заставляла людей сидеть дома. Но на следующий день в городе  не  было
ни их самих, ни судна, ни его мингольской команды - четырех взятых в  плен
рабов, поклявшихся всю жизнь служить Фафхрду и  Серому  Мышелову,  которые
привезли их из неудачного во всех остальных отношениях набега на Запретный
Город Черных Идолов.
     Недели через две  из  Последней  Земли,  небольшого  порта,  лежащего
западнее всех других городов, у самой кромки пустынного Крайнего моря,  до
Ланкмара донеслась весть о том, как  одномачтовик  с  оснасткой  северного
типа зашел туда и взял на борт необычно большой запас провизии  и  воды  -
необычайно большой для шестерых  человек:  угрюмого  белокожего  северного
варвара, неулыбчивого маленького человечка в сером и четверых приземистых,
бесстрастных, черноволосых минголов. Потом  одномачтовик  ушел  в  сторону
заката. Люди из Последней Земли до самой ночи следили за красным парусом и
качали головами, дивясь столь  дерзкой  затее.  Когда  этот  рассказ  стал
ходить по Ланкмару, и там нашлись люди, которые качали головами, а кое-кто
многозначительно вспоминал о странном  поведении  двух  товарищей  в  ночь
накануне отъезда. Недели сливались в месяцы,  месяцы  неторопливо  сменяли
друг друга, и многие стали говорить о Фафхрде  и  Сером  Мышелове,  как  о
покойниках.
     Затем появился мингол Урф и рассказал  обитателям  ланкмарских  доков
прелюбопытную историю. Относительно  ее  достоверности  мнения  разошлись:
хотя Урф и владел певучей ланкмарской речью вполне сносно, но  все  же  он
был чужак, и к тому же никто не  мог  подтвердить,  что  во  время  своего
отсутствия в Ланкмаре он  вместе  с  тремя  другими  минголами  плавал  на
одномачтовике с северной оснасткой. Более того,  в  его  истории  не  было
ответов на некоторые животрепещущие вопросы, и поэтому многие  считали  ее
враньем.
     - Они  были  безумцы,  -  рассказывал  Урф,  -  а  может,  их  кто-то
заколдовал, этих двух людей, высокого и маленького.  Я  начал  подозревать
это еще тогда, когда они сохранили  нам  жизнь  у  самых  стен  Запретного
Города. И я знал это уже наверняка, когда они все плыли и плыли на  запад,
ни разу не взяв рифов, ни разу не сменив курса,  так  что  звезда  ледяных
пустынь была у нас всегда справа по борту.  Они  почти  не  разговаривали,
почти не спали и не смеялись вовсе.  Как  пить  дать,  над  ними  тяготело
проклятие, да еще какое! Что же до нас четверых - Тивза, Ларлта,  Увенийса
и меня, - то они не обращали на нас внимания, хотя нас это и оскорбляло. А
у нас были с собой амулеты от сглаза. Мы поклялись служить им  до  смерти.
Мы - люди из Запретного Города. И мы не бунтовали.
     Много дней длилось наше плавание. Море  вокруг  нас  было  спокойным,
пустынным и на вид очень маленьким, казалось, оно как бы загибается  книзу
на севере, и на юге, и на страшном западе, словно за час  можно  добраться
до его конца. А вскоре оно стало таким и  на  востоке.  Но  рука  высокого
Северянина лежала на рулевом весле, словно проклятие, и рука  человечка  в
сером была такой же твердой. Мы вчетвером чаще  всего  сидели  на  носу  -
работы с парусами было немного - и бросали  кости  ночью  и  утром,  чтобы
угадать нашу судьбу, и проигрывали друг другу наши амулеты и одежду  -  не
будь мы рабами, мы поставили бы на кон даже собственную кожу и кости.
     Чтобы не потерять счет дням, я завязал на большом пальце правой  руки
веревку и каждый день надевал ее на соседний палец, так что она  дошла  до
правого мизинца, перешла на левый мизинец и в конце  концов  оказалась  на
большом пальце левой руки. Тогда я надел это  веревочное  кольцо  Тивзу  -
тоже на большой палец правой руки. Когда пальцы закончились и у  него,  он
передал веревку  Ларлту.  Так  мы  и  считали  дни.  И  каждый  день  небо
становилось все более пустым,  а  море  все  уменьшалось,  пока  не  стало
казаться, что его край находится всего в полете  стрелы  от  нашего  носа,
бортов и кормы. Тивз утверждал, что мы вошли в заколдованную полосу  воды,
которая тянется по воздуху к красной звезде,  и  имя  этой  звезды  -  Ад.
Похоже, Тивз был прав. Не может быть на западе  столько  воды.  Я  пересек
Внутреннее море и море Монстров и знаю, что говорю.
     Когда веревка была у  Ларлта  на  левом  безымянном  пальце,  на  нас
налетел с юго-запада страшный шторм. Три дня ветер  все  крепчал,  вздымая
воду громадными бурлящими волнами; вокруг нас громоздились покрытые  пеной
водные утесы высотой в  мачту  и  разверзались  пенные  провалы  такой  же
глубины. Никто таких волн не видел и не увидит - они не для нас и  не  для
наших океанов. И тут я еще раз убедился в том, что  над  нашими  хозяевами
тяготеет проклятие. Они не замечали шторма и позволяли  ему  самому  брать
рифы у наших парусов. Они  не  заметили,  как  Тивза  смыло  за  борт,  не
заметили, как корабль наш чуть не затонул, по самый планширь  наполнившись
водой и пеной, так что  ведра,  которыми  мы  вычерпывали  воду,  казались
просто пивными кружками. Они  стояли  на  корме,  навалившись  на  рулевое
весло, мокрые до нитки, и глядели прямо перед собой  нам  чудилось,  будто
они переговариваются с существами, которых может слышать  лишь  одержимый.
Они были прокляты, да еще как! Их охраняли злые демоны по  какой-то  своей
непонятной причине. Как же иначе мы пережили бы этот шторм?
     А когда веревка была у Ларлта на большом пальце левой руки, громадные
волны и соленая пена уступили место черной зыби - ветер покрыл небо рябью,
но пены уже не было. Когда на  закате  мы  впервые  увидели  это,  Увенийс
закричал, что чье-то колдовство несет нас по морю из черного песка;  Ларлт
утверждал, что во время шторма мы провалились в океан  из  адского  масла,
который, как говорят некоторые, лежит под землей, - а Ларлт, надо сказать,
встречал в свое время далеко на востоке черные  пузырящиеся  озера;  я  же
вспомнил слова Тивза и подумал быть может, водная полоса уже привела нас в
море иного мира? Но человечек в сером, услышав наши  разговоры,  зачерпнул
из-за борта ведро и окатил нас из него, и мы поняли, что корабль  наш  все
еще плывет по воде и вода эта  соленая  даже  здесь,  в  месте,  куда  нас
занесло.
     И потом он попросил  нас  залатать  паруса  и  придать  одномачтовику
приличный вид К полудню мы уже летели на запад даже быстрее, чем шторм, но
волны были такими длинными и так быстро двигались вместе с  нами,  что  за
весь день мы одолели всего пять или шесть из них. Ну  и  длинные  же  были
волны, клянусь Черными Идолами!
     А веревка уже передвигалась по пальцам  Увенийса.  Но  странное  море
вокруг нас все зыбилось, а тучи над нами были  свинцово-серыми,  и  мы  не
знали, что это светит над нами - солнце или какая-нибудь чародейская луна,
а когда нам удавалось увидеть звезды,  они  выглядели  совсем  чужими.  Но
белая рука Северянина продолжала крепко сжимать рулевое  весло,  и  они  с
человечком в сером все смотрели и смотрели вперед. Однако на  третий  день
нашего  полета   по   черному   простору   Северянин   нарушил   молчание.
Безрадостная, жуткая улыбка исказила его губы, и я услышал,  как  он  тихо
проговорил: "Черный берег". И все. Человечек в сером кивнул, словно в этих
словах заключалась могущественная магия. Четырежды я слышал, как Северянин
произносил эти слова, поэтому они врезались мне в память.
     Дни становились все темнее и холоднее,  тучи  грозно  опускались  все
ниже,  будто  своды  огромной  пещеры.  А  когда  веревка   оказалась   на
указательном пальце Увенийса, мы  увидели  впереди  свинцовое  неподвижное
пространство, похожее на черную зыбь, но выступающее из нее, и мы  поняли,
что подошли к Черному берегу.
     Берег поднимался из моря  все  выше  и  выше,  и  вот  мы  уже  могли
различить высокие базальтовые утесы, скругленные сверху, словно  волны,  и
усеянные серыми валунами, на которых виднелись белые  пятна,  напоминавшие
птичий помет, а между  тем  птиц  мы  нигде  не  видели,  ни  больших,  ни
маленьких. Над утесами чернели тучи, внизу белела полоска песка - и больше
ничего. Северянин навалился на рулевое весло и  направил  судно  прямо  на
берег, как будто желал нашей погибели, но в последний миг он провел нас на
расстоянии мачты от округлого  рифа,  едва  заметного  среди  волн,  и  мы
оказались в бухте. Брошенный якорь надежно зацепился за дно.
     Тогда Северянин и человечек в сером, двигаясь словно во  сне,  начали
снаряжаться: каждый надел легкую  кольчугу  и  круглый  шлем  без  гребня,
которые были белы от соли,  попавшей  на  них  с  брызгами  и  пеной.  Они
опоясались мечами, накинули сверху просторные плащи, взяли немного пищи  и
воды и попросили нас спустить на воду маленькую шлюпку. Я сел на  весла  и
отвез их на берег; они вышли на песок и зашагали к утесам. Тогда, несмотря
на сильный  испуг,  я  крикнул  им  вдогонку  "Куда  вы  идете?  Нам  тоже
высаживаться? Что нам делать?" Несколько мгновений ответа не  было.  Потом
человечек в сером, не оборачиваясь, проговорил тихим, хриплым,  но  хорошо
слышным шепотом: "За нами не идите. Мы -  мертвецы.  Возвращайтесь  назад,
если сумеете".
     Услышав эти слова, я  вздрогнул,  склонил  голову  и  стал  грести  к
кораблю. Увенийс, Ларлт и я долго смотрели, как они карабкаются по большим
круглым утесам. Их фигуры делались все меньше и меньше, и в  конце  концов
Северянин стал не больше крошечной мошки, а его серого товарища было видно
лишь тогда, когда он пересекал  очередное  белое  пятно.  С  утесов  задул
ветер, отогнал зыбь от берега,  и  мы  поняли,  что  можем  плыть.  Но  мы
остались - разве мы не рабы, которые дали клятву? И разве я не мингол?
     Когда спустился вечер, ветер задул крепче, и наше желание пуститься в
путь - пусть даже, чтобы найти  смерть  в  неведомых  водах  -  стало  еще
сильнее. Нам не нравились круглые базальтовые утесы Черного берега, нам не
нравилось, что мы не видим в свинцовом  небе  чаек,  ястребов  или  других
птиц, что на берегу нет никакой растительности. И нам, всем  троим,  стало
казаться, что на вершинах утесов что-то стало поблескивать. Но  только  на
третьем часу ночи мы подняли якорь и оставили Черный берег.
     После нескольких дней  пути  снова  разразился  ужасный  шторм;  быть
может, он-то и вынес нас в знакомое море.  Увенийса  смыло  волной,  Ларлт
сошел с ума от жажды, и к концу пути я сам уже не понимал, что происходит.
Меня выбросило на южный берег неподалеку  от  Квармалла,  и  после  многих
тягот мне удалось добраться до Ланкмара.  Но  мне  все  время  снятся  эти
черные скалы, видятся побелевшие кости моих хозяев, видятся их  оскаленные
черепа, уставившиеся пустыми глазницами на нечто странное и смертоносное.


     Не отдавая себе отчета в страшной усталости, сковавшей все его  тело,
Серый Мышелов, цепляясь руками и ногами за едва заметные уступы в  граните
и черном базальте, прополз мимо последнего валуна и наконец выпрямился  на
верхушке самого высокого из круглых утесов, окаймлявших Черный  берег.  Он
чувствовал, что Фафхрд стоит рядом - смутно различимая  сутулая  фигура  в
побелевшей кольчуге и шлеме. Он различал Фафхрда с трудом, как будто через
множество  толстых  стекол.  Единственное,  что  он  видел  отчетливо   и,
казалось, уже целую вечность - это два запавших, похожих на тоннели черных
глаза, а за ними -  нечто  пустынное  и  смертельно  опасное,  что  раньше
находилось за Крайним морем, а теперь - в двух шагах. Так  продолжалось  с
тех пор, как он встал из-за игорного стола в низкой  ланкмарской  таверне.
Смутно припоминал он  удивленные  взгляды  людей  Последней  Земли,  пену,
яростный шторм, покатую черную зыбь и  выражение  ужаса  на  лице  мингола
Урфа: эти воспоминания доходили до него тоже как  будто  сквозь  множество
стекол. Он неясно сознавал, что над ним и его товарищем висит проклятие  и
теперь они оказались у источника этого проклятия.
     А простирающийся перед ними ландшафт был лишен каких бы  то  ни  было
признаков жизни. Базальтовая скала перед ними спускалась вниз,  к  широкой
ложбине, покрытой черным песком - мельчайшими частичками железной руды. Из
песка выглядывало несколько десятков совершенно  черных  овальных  валунов
разного размера - так во всяком случае показалось Мышелову. Но для валунов
они  были  слишком  округлы,  слишком  правильной  формы,  и  до  Мышелова
постепенно стало доходить, что это никакие не валуны, а чудовищные  черные
яйца - некоторые небольшие, другие такой величины, что человеку их было бы
не обхватить, а одно размером с шатер.
     На песке валялись крупные и мелкие кости. Мышелов узнал кабаний череп
с торчащими клыками и два черепа поменьше - волчьих. Чуть  дальше  валялся
скелет какого-то крупного  хищника  из  семейства  кошачьих.  Рядом  лежал
лошадиный скелет, за ним грудные кости  то  ли  человека,  то  ли  большой
обезьяны. Все они ярко-белой полосой опоясывали громадные черные яйца.
     Зазвучавший неизвестно  откуда  бесцветный  и  тонкий,  но  отчетливо
слышный голос проговорил:
     - Воинам - участь воинов.
     Мышелов знал этот голос, он звучал у него в ушах уже несколько недель
- с тех пор, как с ними  заговорил  бледный  человечек  с  выпуклым  лбом,
одетый в черный балахон и сидевший рядом с ним в  ланкмарской  таверне.  А
другой, совсем уже едва слышный голос зазвучал где-то у него внутри:
     -  Он  постоянно  ищет  повторения  прошлого  опыта,  который  всегда
оказывался для него удачен.
     И тут Мышелов увидел, что картина перед его глазами не совсем  лишена
признаков жизни. На Черном берегу началось  какое-то  движение.  Появилась
трещина сначала в одном исполинском черном яйце, потом в  другом;  трещины
змеились, кусочки скорлупы начали падать на черный песок.
     Мышелов понимал, что это происходит как бы в ответ на  слова  первого
тоненького голоса. Он знал, что это  -  конец,  к  которому  тонкий  голос
призывал его через все Крайнее море.  Не  в  силах  двигаться  дальше,  он
угрюмо наблюдал за медленным  процессом  этого  чудовищного  рождения.  Он
видел, как под темнеющим свинцовым небом появляются на свет две  смерти  -
его и Фафхрда.
     Первый намек на облик этой смерти  появился  в  виде  когтя,  который
вылез из трещины и сделал ее еще шире. Кусочки скорлупы стали отваливаться
быстрее.
     Два создания, которые появились в  сгущающихся  сумерках,  показались
огромными даже Мышелову  с  его  затуманенным  рассудком.  Неуклюжие,  они
стояли прямо,  как  человек,  но  были  вдвое  выше,  их  черепа  рептилий
напоминали  шлемы,  увенчанные  гребнями,  их  задние  лапы  заканчивались
когтями, как у ящериц, на плечах были остроконечные костяные наросты, а на
передних конечностях - по одному  когтю  длиною  в  ярд.  В  полутьме  они
походили на жутких карикатурных рыцарей в латах и с мечами. Мигающие глаза
светились желтым огнем.
     Снова послышался голос:
     - Воинам - участь воинов.
     При этих словах словно лопнули оковы, которые опоясывали Мышелова. На
миг ему показалось, будто он просыпается после страшного сна.  Но  тут  он
увидел, что вылупившиеся существа бегут к нему; из их  продолговатых  морд
вырывался пронзительный скрежещущий вой. Мышелов услышал, как меч  Фафхрда
со свистом вылетел из ножен. Мышелов последовал примеру друга, и через миг
его клинок ударил по казавшемуся стальным когтю, который устремился к  его
горлу. Одновременно Фафхрд парировал такой же удар второго чудовища.
     Потом  начался  кошмар.  Длиннющие  когти  кололи  и  рубили.  Друзья
успевали отражать их  удары  даже  несмотря  на  то,  что  на  каждый  меч
приходилось по  два  смертоносных  когтя.  Все  контратаки  разбивались  о
крепчайшую костяную броню.  Внезапно  оба  чудища  развернулись  и  вдвоем
напали на Мышелова, но Фафхрд спас его, налетев на одного  из  них  сбоку.
Друзья медленно отступали к краю утеса. Чудовища  не  знали  усталости  и,
казалось, состояли из  кости  и  металла  без  малейших  признаков  плоти.
Мышелов  уже  предвидел  конец.  Еще  какое-то  время   они   с   Фафхрдом
продержатся, но уже скоро усталость возьмет свое, они будут отбиваться все
слабее и медленнее и в конце концов чудища их прикончат.
     И как бы предвещая близкую гибель, коготь одного из монстров оцарапал
Мышелову запястье. И тут ему вспомнились черные  запавшие  глаза,  которые
привели его и Фафхрда сюда, за Крайнее  море,  вспомнился  голос,  который
предрек им роковой конец. Мышелова охватила странная и бешеная ярость,  но
направлена она была не на чудовищ, а на их хозяина.  Ему  почудилось,  что
мертвые темные глаза смотрят на него из черного песка. Он вконец  перестал
соображать, что делает. Когда чудовища набросились вдвоем на  Фафхрда,  он
вместо того, чтобы поспешить другу на помощь,  пронесся  мимо  и  бросился
вниз, в ложбину с полузарытыми в песок яйцами.
     Оставшись один, Фафхрд продолжал сражаться с чудовищами как безумный;
напрягая остатки сил, он заставлял свой меч молниеносно отражать  удар  за
ударом. Одно из чудищ повернулось и бросилось за его товарищем, но  Фафхрд
этого даже не заметил.
     Мышелов стоял среди яиц, устремив взор на одно из них,  которое  было
меньше остальных и казалось более блестящим.  Он  занес  меч,  и  карающий
клинок обрушился  на  яйцо.  Рука  Мышелова  мгновенно  онемела,  но  яйцо
треснуло.
     И тут Мышелов понял, что источник зла лежит здесь, на Черном  берегу,
а дух его витает где-то далеко и посылает людей на гибель. Позади себя  он
услышал царапанье когтей по песку и пронзительный визг твари, которой было
предначертано его убить. Но он не обернулся, а  поднял  меч  и  с  размаху
опустил его на заморыша, злобствующего здесь, в  одиночестве,  глумящегося
над людьми, которых он обрек на смерть, и хрустнул  под  стальным  клинком
выпуклый лоб бледного человечка с тонкими губами.
     Мышелов распрямился, ожидая, что ему вот-вот будет нанесен  последний
удар, но удара не последовало. Повернувшись, он  увидел  распростертое  на
черном песке чудовище. А вокруг смертоносные яйца медленно  рассыпались  в
пыль. Четко вырисовываясь на фоне более светлого неба,  к  Мышелову  бежал
Фафхрд, бежал спотыкаясь и гортанно выкрикивая какие-то  бессвязные  слова
радости  и  удивления.  Смерть  покинула  Черный  берег,  проклятие   было
выкорчевано. В ночи прозвучал ликующий  крик  какой-то  морской  птицы,  и
Фафхрд с Мышеловом подумали о долгой и пока непроторенной обратной  дороге
в Ланкмар.



                             5. ВОЮЩАЯ БАШНЯ

     Звук был негромким,  но,  казалось,  наполнял  собою  всю  бескрайнюю
темнеющую равнину и высокое бледное небо:  какой-то  стонущий  вой,  такой
тихий и монотонный, что его не было слышно вовсе, если  б  не  равномерные
пульсирующие  всплески;  древний,  зловещий  звук  был  под  стать  дикому
ландшафту со скудной растительностью и  варварской  одежде  трех  человек,
лежавших в крошечной ложбинке вокруг догорающего костра.
     - Волки, наверное, - сказал Фафхрд. - Они выли примерно так же, когда
я спасался от них в Стылых Пустошах. Во от Стылых  Пустошей  нас  отделяет
целый океан, да и звук тогда был все же немного не такой, Серый Мышелов.
     Мышелов закутался поплотнее  в  шерстяной  плащ,  и  они  с  Фафхрдом
повернулись к третьему спутнику, который продолжал молчать. Это был  бедно
одетый человек, его плащ явно знавал лучшие времена, ножны короткого  меча
давно протерлись. Друзья  с  удивлением  увидели,  что  обведенные  белыми
кругами глаза на  узком  продубленном  лице  расширились,  а  сам  человек
задрожал.
     - Ты много раз бывал на этих ра