Фафхрд стоял  между  быстро  растущим  глазом  и
Мышеловом. Последний, осененный внезапной мыслью,  крепко  сжал  в  ладони
Скальпель, напрягся и крикнул Северянину:
     - Подбрось меня!
     Разгадав замысел друга, Фафхрд  стряхнул  с  себя  оцепенение,  сплел
пальцы ладоней и присел. Мышелов разбежался, оттолкнулся правой  ногой  от
ступеньки из ладоней Фафхрда и взлетел  стрелой  -  Северянин  помог  ему,
мощно вытолкнув его вверх и вскрикнув при этом от боли.
     Держа перед собой  меч,  Мышелов  влетел  прямо  в  красный  глаз  из
эктоплазмы, который тут же исчез, однако исчез  из  виду  и  сам  Мышелов,
словно угодил в громадный сугроб.
     Мгновение спустя вооруженные щупальца пришли в движение  и  принялись
колоть и рубить направо  и  налево,  словно  слепой  фехтовальщик.  Однако
поскольку их было штук десять,  некоторые  клинки  проносились  в  опасной
близости от Фафхрда, и тот заплясал, уклоняясь от ударов. Ориентируясь  по
стуку  его  подошв  по  мостовой,  щупальца  стали  действовать  точнее  -
опять-таки как слепой фехтовальщик, - и Фафхрду пришлось проявить все свое
проворство, что было не так-то просто при его  комплекции.  Окажись  рядом
сторонний и беспристрастный наблюдатель, он бы решил, что осьминог-призрак
заставляет Фафхрда откалывать какой-то немыслимый танец.
     Между  тем  Мышелов,  оказавшись  позади  белого   чудовища,   увидел
серебристо-розовый жгут и, высоко подпрыгнув - жгут попытался ускользнуть,
- рассек его концом Скальпеля.  Он  оказался  еще  плотнее,  чем  туманная
масса, и лопнул с неожиданно громким звоном.
     И сразу туманная масса скукожилась - гораздо быстрее, чем  проткнутый
рыбий пузырь, и скорее, как гриб-дождевик, на который наступили  громадным
сапогом; щупальца тоже разлетелись  в  прах,  мечи  и  кинжалы  со  звоном
посыпались на мостовую,  и  струя  такой  отвратительной  вони  ударила  в
друзей, что им пришлось срочно зажать носы и рты.
     Через несколько секунд Мышелов, осторожно  втянув  в  себя  воздух  и
найдя его уже сносным, радостно вскричал:
     - Вот так, мой друг! Я перерезал чудищу  его  тоненькую  глотку,  или
артерию, или главный нерв, или пуповину, или что там это у него было.
     - А откуда тянулся жгут? - осведомился Фафхрд.
     - У меня нет  ни  малейшего  желания  это  выяснять,  -  заверил  его
Мышелов, внимательно  глядя  через  плечо  в  сторону  улицы,  из  которой
появился туман. - Хочешь поплутать по Ланкмару -  милости  прошу.  Но  эта
штука, похоже, исчезла окончательно.
     - Ой! - внезапно взвизгнул Фафхрд и замахал рукой. - Вот негодяй,  ты
же вынудил меня подставить тебе обожженную ладонь!
     Мышелов ухмыльнулся и принялся разглядывать покрытые противной слизью
камни мостовой, трупы и разбросанное оружие.
     - Где-то здесь должен быть Кошачий Коготь, - пробормотал он. - К тому
же я слышал звон золота...
     - Да ты учуешь монетку, спрятанную под языком у человека, которого ты
душишь! - огрызнулся Фафхрд.


     В храме Злобы пять тысяч  идолопоклонников  с  кряхтеньем  и  стонами
начали подниматься с пола: каждый из них за это время похудел на несколько
унций. Барабанщики  поникли  над  своими  барабанами,  прислужники  -  над
колесами с красными свечами, тощий верховный жрец  устало  свесил  голову,
держа в корявых руках деревянную маску.


     Все на том же перекрестке  Мышелов  покачал  перед  носом  у  Фафхрда
кошельком, который он только что извлек из пояса Скела.
     - Ну что, мой благородный друг, преподнесем его в качестве свадебного
подарка нежной Иннесгей?  -  почти  пропел  он.  -  Разожжем  нашу  добрую
жаровенку  и  проведем  остаток  ночи  так  же,  как  и  начали  -  вкушая
несравненные радости ночного дозора и многообразные восторги...
     - Дай его сюда, идиот! - рявкнул Фафхрд, хватая  кошелек  обожженными
пальцами. - Я знаю одно местечко, где есть целительные бальзамы  и  иголки
для зашивания рваных воровских ушей. А какие там крепкие да свежие девки и
вино!



                        2. ГЛУХАЯ ПОРА В ЛАНКМАРЕ

     Однажды случилось так, что в невонском городе Черной  Тоги  Ланкмаре,
через несколько лет после года Пернатой  Смерти,  пути  Фафхрда  и  Серого
Мышелова разошлись.
     Что побудило рослого скандального варвара  и  худощавого  неуловимого
принца воров разойтись, в точности неизвестно; в свое время об этом ходило
множество всяческих пересудов. Одни утверждали, что они поссорились  из-за
девушки. Другие говорили нечто еще  более  невероятное:  будто  друзья  не
поделили драгоценные камни, отнятые у ростовщика  Муулша.  Скрит-летописец
предполагает, что их взаимное охлаждение было  лишь  отзвуком  невероятной
вражды, которую питали в ту  пору  друг  к  другу  демонический  наставник
Мышелова  Шильба   Безглазоликий   и   Нингобль   Семиокий,   недобрый   и
многоковарный покровитель Фафхрда.
     Однако  наиболее  правдоподобное  объяснение,  опровергающее,  кстати
сказать, гипотезу относительно ростовщика Муулша, заключается в  том,  что
Ланкмар в ту пору переживал тяжелые времена, соблазнительные авантюры  под
руку не подворачивались, и в жизни обоих героев настал  такой  час,  когда
загнанному  в  угол  человеку  хочется  совместить   даже   самые   редкие
приключения и удовольствия с какой-нибудь разумной деятельностью,  которая
обеспечила бы ему материальное благополучие или хотя бы душевный покой.
     Лишь эта теория - что скука и неуверенность в завтрашнем дне, а также
различие во  мнениях  относительно  того,  как  нужно  бороться  со  столь
гнетущими чувствами, лежали в основе  отчужденности  друзей,  -  лишь  эта
теория может объяснить нелепейшее предположение, что приятели  рассорились
из-за произношения имени Фафхрда: Мышелов якобы с завидным и злонамеренным
упорством  выговаривал  его  имя  на  упрощенный  ланкмарский   манер,   в
результате чего оно звучало как  Фафхрд,  тогда  как  сам  носитель  имени
настаивал на  том,  что  лишь  зубодробильное  сочетание  согласных  может
удовлетворить его слух, глаз и варварское чувство порядка вещей. Скучающие
и неуверенные в себе люди часто стреляют из пушек по воробьям.
     Несомненно одно: приятели если и не рассорились окончательно,  то  по
крайней мере сильно охладели друг к другу, и жизненные пути их,  хотя  оба
оставались в Ланкмаре, разошлись.
     Серый Мышелов поступил  в  подручные  к  некоему  Пульгу,  восходящей
звезде рэкета по части второстепенных религиозных культов, некоронованному
королю ланкмарского преступного мира, который облагал  данью  жрецов  всех
мелких божков, стремящихся выйти в боги, угрожая  в  случае  неповиновения
всяческими  неприятными  и  даже  скверными  последствиями.   Если   жрец,
отказывался  платить  Пульгу,  его  чудеса  не  срабатывали,   численность
прихожан и размер пожертвований резко уменьшались, а его самого  неминуемо
ждали синяки, а то и переломанные кости.
     Появлявшийся  в  сопровождении  нескольких  громил  Пульга,  а  также
одной-двух  стройных  танцовщиц,  Мышелов  стал  неотъемлемой  и  зловещей
принадлежностью улицы Богов, что тянется от  Болотной  заставы  вплоть  до
самых дальних доков и цитадели. Он продолжал ходить во всем сером,  носить
на голове клобук, а у пояса Кошачий Коготь и Скальпель, однако ни  кинжал,
ни тонкий меч не покидали ножен. Зная по собственному опыту,  что  угроза,
как таковая, гораздо эффективнее ее  исполнения,  Мышелов  ограничил  свою
деятельность ведением  переговоров  и  взиманием  наличности.  Начинал  он
обычно со слов: "Меня прислал Пульг - Пульг с буквой "г" на конце". Затем,
если человек святой жизни начинал упорствовать или торговаться слишком  уж
яростно и возникала необходимость повергнуть идолов  во  прах  и  прервать
богослужение, Мышелов давал громилам знак заняться  этими  дисциплинарными
мерами воздействия, а сам праздно стоял неподалеку,  ведя  неторопливую  и
остроумную беседу с танцовщицами и посасывая леденцы. Шли месяцы;  Мышелов
становился все толще,  а  очередные  танцовщицы  все  стройнее  и  на  вид
покорнее.
     Фафхрд же поступил по-иному: сломав о  колено  свой  длинный  меч  (и
жестоко при этом порезавшись), содрав с одежды остатки украшений  (скучные
и  ничего  не  стоящие  куски  позеленевшего  металла),  а  также  обрывки
полысевшего меха, он  отрекся  от  крепких  напитков  и  сопутствующих  им
радостей (хотя и так уже в  течение  некоторого  времени  не  брал  в  рот
ничего, кроме слабого  пива,  а  с  женщинами  не  знался  вовсе)  и  стал
единственным  последователем  некоего  Бвадреса,  единственного   апостола
Иссека Кувшинного. Фафхрд отрастил бороду, которая стала такой  же  длины,
что и спадавшие на плечи волосы, отощал, щеки и глаза  у  него  запали,  а
голос из баса превратился в тенор,  хотя  причиной  этого  была  вовсе  не
мучительная операция, которую, как утверждали  некоторые,  он  учинил  над
собой - эти трепачи знали, что он порезался, но нагло  лгали  относительно
травмированного места.
     А богов в Ланкмаре (тут имеются в виду боги и  кандидаты  в  таковые,
которые проживают или, если можно так выразиться,  стоят  биваком  в  этом
вечном  городе,  а  вовсе  не  боги  Ланкмара  -  материя  гораздо   более
таинственная и ужасная), - богов в Ланкмаре временами  бывало  не  меньше,
чем песчинок в Великой Восточной Пустыне. Большинство из них начинали  как
люди, вернее, как память о людях, ведших жизнь аскетов,  полную  всяческих
видений, и погибших мучительной, кровавой смертью. Создается  впечатление,
что с начала всех времен орды  служителей  и  апостолов  (или  даже  самих
богов, разница тут небольшая) хромали через  упомянутую  пустыню.  Зыбучие
Земли и Великую Соленую Топь, чтобы  сойтись  под  низкой  аркой  Болотной
заставы, подвергаясь по пути всевозможным и неизбежным мукам  оскоплениям,
ослеплениям,  побиваниям  камнями,   насаживаниям   на   кол,   распятиям,
четвертованиям  и  тому  подобному  со  стороны  восточных  разбойников  и
мингольских безбожников, которые, кажется, были созданы именно  для  того,
чтобы организовывать для  них  эти  жестокие  испытания.  В  толпе  святых
мучеников при желании можно было отыскать  нескольких  колдунов  и  ведьм,
стремившихся обрести  бессмертие  в  пекле  с  помощью  своих  сатанинских
квазибожеств, а также немногочисленных протобогинь  -  в  основном  девиц,
прославившихся тем, что десятилетиями они пребывали в рабстве у чародеев с
садистскими наклонностями и были изнасилованы целыми племенами минголов.
     Ланкмар и, в частности, вышеназванная его  улица  служат  в  качестве
театра или, вернее, испытательного полигона для протобогов, после того как
те пройдут более осязаемое, но отнюдь не более жестокое просеивание сквозь
руки  разбойников  и   минголов.   Новоиспеченный   бог   (то   есть   его
священнослужитель  или  священнослужители)  начинает  свой  путь  у  самой
Болотной заставы и медленно поднимается  вверх  по  улице  Богов,  нанимая
подходящий храм или  завладевая  очередными  несколькими  ярдами  булыжной
мостовой -  и  так,  пока  не  достигнет  приличествующего  уровня.  Очень
немногие из них добираются до района, примыкающего к цитадели, и вливаются
в ряды божественной аристократии Ланкмара, состав которой тоже переменчив,
хотя она и размещается на одном и том же месте  в  течение  веков  и  даже
тысячелетий  (настоящие  боги  Ланкмара  столь   же   ревнивы,   сколь   и
таинственны). Без преувеличения можно сказать, что немало божков  проводят
лишь одну ночь у  Болотной  заставы,  после  чего  внезапно  пропадают,  -
возможно, в поисках городов, где  аудитория  настроена  менее  критически.
Большая же их часть добирается примерно до середины вверх по улице  Богов,
а потом медленно начинает скатываться назад, отдавая с боем каждый дюйм  и
ярд, пока вновь не окажется у Болотной заставы, чтобы  навсегда  исчезнуть
из Ланкмара и памяти его жителей.
     Итак, Иссек  Кувшинный,  коего  Фафхрд  выбрал  в  качестве  предмета
поклонения, был одним из самых мелких и  неудачливых  богов,  вернее  даже
божков, во всем Ланкмаре. Он находился там уже около тринадцати лет  и  за
этот срок поднялся по улице Богов всего на два квартала и теперь  скатился
назад, уже готовый нырнуть  в  пучину  забвения.  Его  никоим  образом  не
следует путать  с  Иссеком  Безруким,  Иссеком  Обожженноногим  и  Иссеком
Освежеванным, равно как  с  прочими  многочисленными  и  весьма  живописно
искалеченными божествами, носящими такое же имя.  Не  исключено,  что  его
непопулярность отчасти объясняется тем, что его гибель - он  был  вздернут
на дыбу - многие сочли не слишком зрелищной. Некоторые ученые путают его с
Иссеком  Кувшиножителем,  совершенно   другим   святым,   притязавшим   на
бессмертие в связи с тем, что он в течение семнадцати лет был заточен в не
очень просторном глиняном кувшине. Кувшин же Иссека Кувшинного  был  якобы
наполнен Водой Мира из некоего Килливатского источника, однако  воды  этой
никто, по-видимому, не жаждал. В самом деле: займись  вы  поисками  яркого
примера бога, который никогда ничего собой не представлял, лучшего выбора,
нежели Иссек Кувшинный, вам нечего было бы и желать, тогда как Бвадрес был
образцом  неудачливого  священнослужителя  -  высохший,   дряхлый,   вечно
оправдывающийся и косноязычный. Причина,  по  которой  Фафхрд  примкнул  к
Бвадресу, а не к какому-нибудь другому  более  живому  святому  с  лучшими
перспективами, заключалась в том,  что  он  однажды  увидел,  как  Бвадрес
погладил по головке глухонемое дитя, причем  в  тот  миг,  когда  на  него
(насколько мог видеть  сам  Бвадрес)  никто  не  смотрел,  и  этот  случай
накрепко запал в душу варвара. Однако это не  мешало  Бвадресу  оставаться
самым заурядным старым маразматиком.
     Впрочем, когда Фафхрд стал его последователем, положение  дел  начало
понемногу меняться.
     Прежде всего, и это  само  по  себе  уже  немало,  Фафхрд,  когда  он
появился  в  первый  день  оборванный  и  окровавленный  (из-за   порезов,
полученных  при  ломке   меча),   сразу   образовал   коллектив   адептов,
внушительный, если не по численности - он был единственным его  членом,  -
то по внешним данным. Его все еще воинственная, почти  семифутовая  фигура
величественно  возвышалась  над   старухами,   детьми   и   разнообразными
подонками, составлявшими  благоуханную,  шумливую  и  крайне  переменчивую
толпу посетителей той части улицы Богов, что примыкала к Болотной заставе.
Всем невольно приходило в голову, что раз Иссек Кувшинный обзавелся  таким
поклонником,  значит,  этот  божок  обладает  какими-то  достоинствами,  о
которых никто и не подозревал. Благодаря своему громадному росту,  размаху
плеч и  мощному  сложению  Фафхрд  имел  и  другое  преимущество:  он  мог
претендовать на значительную  площадь  мостовой  для  Бвадреса  и  Иссека,
просто-напросто укладываясь спать после вечерней службы.
     Теперь всякие остолопы и негодяи перестали толкать Бвадреса локтями и
плевать на него.  В  новом  своем  воплощении  Фафхрд  держал  себя  очень
миролюбиво - в конце концов. Иссек Кувшинный ведь был  божеством  мира,  -
однако Северянин обладал ярко  выраженным  и  вполне  варварским  чувством
собственности. Если кто-то позволял себе вольности по отношению к Бвадресу
или нарушал ритуал поклонения Иссеку, то мгновенно оказывался  поднятым  в
воздух и переставленным на другое место, а если в этом была необходимость,
то даже с укоризненным и внушительным шлепком.
     В результате  столь  неожиданного  почтения,  оказанного  ему  и  его
божеству на самом пороге забвения, Бвадрес расцвел на удивление быстро. Он
начал есть чаще, чем дважды в  неделю,  и  стал  расчесывать  свою  редкую
бороденку. Вскоре дряхлость спала с  него,  словно  старый  плащ,  оставив
после себя лишь  безумный  и  упрямый  блеск,  сверкавший  глубоко  в  его
желтоватых,  обрамленных  коростой  глазах,  и  он   начал   проповедовать
евангелие от Иссека Кувшинного с небывалыми  до  той  поры  горячностью  и
верой.
     Между тем  очень  скоро  вклад  Фафхрда  в  дело  продвижения  Иссека
Кувшинного  перестал  ограничиваться  лишь  габаритами   Северянина,   его
присутствием и талантом вышибалы.  После  наложенного  им  самим  на  себя
двухмесячного обета молчания, который он  отказывался  нарушить  даже  для
того, чтобы ответить на незамысловатые вопросы Бвадреса,  поначалу  крайне
озадаченного своим новообращенным, Фафхрд добыл где-то небольшую сломанную
лиру, починил ее и начал регулярно, на  всех  службах,  исполнять  под  ее
аккомпанемент символ веры и житие Иссека Кувшинного. Он никоим образом  не
состязался с Бвадресом, никогда не пел литаний и не пытался  благословлять
людей именем Иссека; он молча стоял на коленях  как  прислужник  Бвадреса,
однако  по  окончании  богослужения,  пока   Бвадрес   медитировал   между
ритуалами, сидя во главе своей молитвенной площадки, Северянин  усаживался
на самом ее конце и под мелодичные аккорды, извлекаемые из крошечной лиры,
принимался  петь  довольно  высоким,  приятным  и  романтично  вибрирующим
голосом.
     Еще мальчишкой, живя в  Стылых  Пустошах,  лежащих  гораздо  севернее
Ланкмара, за Внутренним морем, лесистой Землей  Восьми  Городов  и  горами
Пляшущих Троллей, Фафхрд учился в школе поющих скальдов  (они  только  так
назывались, поскольку не пели, а скорее произносили слова нараспев высоким
тенором) и никогда не был приверженцем школы  ревущих  скальдов,  рычавших
низким басом. Вот этот-то возврат к усвоенной в детстве манере изъяснения,
к которой Фафхрд прибегал и тогда, когда смирение позволяло  ему  ответить
на чей-либо вопрос, и был настоящей и единственной причиной изменения  его
голоса - предмета  всяческих  сплетен,  распространяемых  теми,  кто  знал
Северянина как басовитого товарища Серого Мышелова.
     По мере того  как  Фафхрд  раз  за  разом  рассказывал  житие  Иссека
Кувшинного, история этого святого мало-помалу и настолько  незаметно,  что
Бвадрес при всем желании не смог бы ни к чему придраться,  превратилась  в
нечто вроде саги о каком-то северном герое, хотя кое в чем  и  смягченной.
Как выяснилось, в детстве Иссек не поражал драконов и чудовищ попроще, это
противоречило бы его символу веры, а только играл с ними: плавал  взапуски
с левиафаном, резвился  с  бегемотом  и  летал  по  необозримым  воздушным
пространствам на спине  то  у  крылатого  дракона,  то  у  грифона,  то  у
гиппогрифа. Кроме того. Иссек не разбивал наголову царей и  императоров  в
кровавых  битвах  -  он  просто   ошеломлял   их   вкупе   с   трепещущими
приближенными, преспокойно вышагивая по отравленным остриям мечей, стоя по
стойке смирно в пылающих печах, купаясь в резервуарах с кипящим  маслом  и
не забывая при этом произносить величественные проповеди о братской любви,
сложенные в совершенные, причудливо зарифмованные строфы.
     Иссек Бвадреса испустил дух довольно  быстро,  высказав  на  прощание
несколько мягких упреков  после  того,  как  ему  на  дыбе  вывернули  все
суставы. Иссек Фафхрда (теперь просто Иссек) сломал семь дыб,  прежде  чем
начал заметно терять силы. Когда все уже думали, что он умер  окончательно
и бесповоротно, Иссек вдруг поднялся и схватил за горло  главного  палача,
причем в руках у  него  оставалось  достаточно  силы,  чтобы  с  легкостью
задушить злодея, хоть тот и был чемпионом по борьбе в своей стране. Однако
Иссек Фафхрда не сделал этого - опять-таки потому, что такой поступок  шел
вразрез с его убеждениями, - а просто разорвал толстое  медное  кольцо  на
дрожащей  шее  негодяя,  принадлежность  звания  палача,  скрутил  его   в
изысканное изображение кувшина и только после этого  позволил  своей  душе
воспарить в вечное царство духа, чтобы продолжать уже там свои чудеснейшие
приключения.


     Поскольку подавляющее  число  божеств  в  Ланкмаре,  будучи  родом  с
Востока  или  по  крайней  мере  из  родственных  ему  по  духу  южных