ормалу,  казалось,  всегда   удавалось   добиться
невозможного.
     Брилла был обеспокоен также, и гораздо более остро, осознанием  своей
вины в том, что наложница Квормала Кевисса  избежала  пламени.  Его  могут
обвинить в этом официально, хотя он не видел, где он мог опустить хотя  бы
одну,  требуемую  обычаем  предосторожность.  А  смерть  в  огне  была  бы
практически безболезненной по сравнению с тем, что бедной девушке придется
вынести теперь за свой проступок. Он сильно надеялся, что она покончила  с
собой при помощи кинжала или яда, хотя за это ее душе  пришлось  бы  вечно
скитаться в ветрах, дующих между звездами и заставляющих их мерцать.
     Брилла осознал, что ноги привели его к гарему,  и  остановился,  весь
дрожа. Он вполне может найти там Кевиссу, а ему не хотелось  бы  быть  тем
человеком, который выдаст ее страже.
     И однако, если он останется в этой центральной секции Главной  Башни,
он каждую минуту может налететь на Флиндаха - а Брилла знал, что не сможет
утаить ничего, когда его пробуравит суровый, завораживающий  взгляд  этого
архиволшебника. Брилле придется напомнить ему об отступничестве Кевиссы.
     Так  что  Брилла  придумал  себе  дело,  которое  заставило  бы   его
спуститься в самую нижнюю часть Главной  Башни,  как  раз  над  владениями
Хасьярла. Там была кладовая, за которую он был ответственным и которую  он
не проверял уже целый месяц. Брилла не любил Темные Уровни Квармалла  -  и
гордился тем, что принадлежит к элите, работающей при свете солнца или, по
меньшей мере, недалеко от него, - но теперь Темные Уровни начали  казаться
евнуху более чем привлекательными.
     Приняв такое решение, Брилла слегка воспрял духом.  Он  отправился  в
путь немедленно,  двигаясь,  несмотря  на  свою  слоновью  тушу,  довольно
быстро, с особой, присущей евнухам, энергией.
     Он дошел до кладовой без всяких  происшествий.  Когда  он  зажег  там
факел, то первое, что увидел, была маленькая, похожая на девочку, женщина,
которая,  съежившись,  прижималась  к  тюкам  тканей.  Она  была  одета  в
блестящее свободное желтое платье;  у  нее  было  обаятельное  треугольное
личико, зеленые, как мох, волосы и ярко-голубые глаза илтхмарки.
     - Кевисса, - потрясенно,  однако  с  материнской  теплотой  в  голосе
прошептал евнух. - Цыпленочек мой...
     Она подбежала к нему.
     - О Брилла, я так боюсь, - воскликнула она  тихо,  прижимаясь  к  его
толстому животу и прячась под широкими рукавами обхвативших ее рук.
     - Я знаю, я знаю, - бормотал он, издавая негромкие кудахчущие  звуки,
в то время как его руки приглаживали ее волосы и похлопывали ее по  спине.
- Я вспоминаю теперь, ты всегда  боялась  стая.  Ничего,  Квормал  простит
тебя, когда вы встретитесь с  ним  по  ту  сторону  звезд.  Дослушай,  моя
уточка, я подвергаюсь огромному риску, но я тебя очень люблю,  потому  что
ты была фавориткой старого владыки. У меня есть яд, который  не  причиняет
боли... всего несколько капель на язык, и потом - темнота и ветры, гудящие
в проливах... Длинный прыжок, это правда, но гораздо лучше,  чем  то,  что
должен будет приказать Флиндах, когда он откроет...
     Она, вырвалась из его объятий.
     - Это Флиндах приказал мне не следовать  за  моим  господином  к  его
последнему очагу! - широко раскрыв глаза, с упреком  поведала  она.  -  Он
сказал мне, что  звезды  распорядились  иначе,  и  еще,  что  такова  была
предсмертная воля Квормала. Я сомневалась, боялась Флиндаха - у него такое
ужасное лицо и  глаза,  так  страшно  напоминающие  глаза  моего  дорогого
господина, - но я не могла не повиноваться...  и  должна  признаться,  мой
дорогой Брилла, что даже немного была ему благодарна.
     - Но по каким  причинам  на  земле  или  под  землей?..  -  заикаясь,
выговорил Брилла, мысли которого закружились вихрем.
     Кевисса глянула в обе стороны, потом прошептала:
     - Я ношу плод семени Квормала.
     На какой-то миг эта новость только усилила смятение Бриллы.  Как  мог
Квормал надеяться, что сможет добиться признания сына  наложницы  владыкой
всего Квармалла, когда существовало два, взрослых законных наследника? Или
он так мало заботился о безопасности страны, что  оставил  в  живых  пусть
даже еще не рожденного бастарда? Потом Брилле пришло  в  голову  -  и  его
сердце заколотилось при этой мысли - что Флиндах может пытаться  захватить
верховную власть, используя  как  предлог  ребенка  Кевиссы  и  выдуманную
предсмертную волю Квормала, а  также  эти  свои,  похожие  на  Квормаловы,
глаза. Дворцовые революции не  были  совершенно  незнакомы  Квармаллу.  По
правде говоря, существовала легенда, что  нынешняя  правящая  линия  много
поколений назад поднялась к  власти  именно  по  этой  дороге,  с  помощью
кулаков и кинжалов, хотя повторять эту легенду означало  подписывать  себе
смертный приговор.
     Кевисса продолжала:
     - Я пряталась в гареме. Флиндах сказал, что я буду в безопасности. Но
потом в отсутствии Флиндаха пришли оруженосцы Хасьярла и начали обыскивать
гарем в нарушении всех обычаев и приличий. Я убежала сюда.
     Все продолжало сходиться самым пугающим образом, думал  Брилла.  Если
бы  Хасьярл  заподозрил,  что  Флиндах  непочтительно  пытается  захватить
власть,  он  ударил  бы  инстинктивно,  превращая  ссору  двух  братьев  в
треугольник раздора,  в  который  вошла  бы  даже  -  о,  всем  несчастьям
несчастье! - залитая солнцем вершина Квармалла, которая до  этого  момента
казалась так хорошо защищенной от тревог войны.
     В этот самый миг, словно страхи Бриллы  сами  вызвали  к  жизни  свое
собственное воплощение, дверь кладовой  широко  отворилась,  и  на  пороге
вырос грубо сколоченный человек, который казался символом всех  варварских
ужасов битвы. Он был так высок,  что  его  голова  задевала  за  притолоку
двери; его  лицо  было  красивым,  но  суровым,  а  взгляд  -  испытующим;
спутанные красновато-белокурые волосы спускались до  самых  плеч;  одеждой
ему служила усаженная бронзовыми украшениями туника из  волчьей  шкуры:  с
его пояса свисали меч и массивный топор с короткой рукояткой, а  на  самом
длинном пальце его правой руки взгляд Бриллы  -  натренированный  замечать
все детали декора, а теперь еще обостренный страхом  -  увидел  кольцо  со
сжатым кулаком - знаком Хасьярла.
     Евнух и девушка, дрожа, приникли друг к другу.
     После  того  как  новоприбывший   убедился,   что   эти   двое   были
единственные, с кем ему предстояла  иметь  дело,  его  лицо  расплылось  в
улыбке,  которая  могла  бы  быть  ободряющей  у  менее   громадного   или
экипированного с меньшей свирепостью человека. Потом Фафхрд сказал:
     - Привет, дедуля. Мне нужно только, чтобы ты и твой  птенчик  помогли
мне  выбраться  на  дневной  свет  и  к  конюшням  этого   благословенного
королевства. Идем, мы устроим  все  так,  чтобы  вы  могли  помочь  мне  с
наименьшей опасностью для себя.
     Он быстро шагнул к ним - бесшумно, несмотря на свои размеры -  и  его
взгляд заинтересованно вернулся к Кевиссе, когда он заметил,  что  она  не
дитя, а женщина.
     Кевисса  почувствовала  это  и,  хотя  ее  сердце  трепетало,  храбро
заговорила:
     - Не смей насиловать меня! У меня под сердцем  ребенок  от  человека,
который умер!
     Улыбка Фафхрда слегка скисла. Возможно, сказал  он  себе,  ему  стоит
чувствовать себя польщенным, что девушки начинали думать  о  насилии,  как
только их взгляд падал на него; и все же он испытывал легкое  раздражение.
Они, что, не считали его способным цивилизованно соблазнить женщину только
потому, что он носил меха и не был карликом? Ну что ж, они быстро понимали
свою ошибку. Но каким отталкивающим способом она пыталась запугать его!
     В это время толстый как бочка дедуля, который, как  дошло  теперь  до
Фафхрда, вряд ли был приспособлен, чтобы  быть  таковым  (и  отцом  тоже),
жеманно-боязливо сказала:
     - Она говорит истинную правду, о капитан. Но я буду как нельзя  более
рад помочь тебе в чем бы...
     В коридоре послышались торопливые  шаги  и  резкий  скрежет  стали  о
камень. Фафхрд повернулся,  как  тигр.  В  комнату,  толкаясь,  лезли  два
стражника в темных кольчугах, которые носила охрана Хасьярла.  Только  что
вытащенная шпага одного из них царапнула  косяк  двери,  издав  тот  самый
скрежет.  Позади  них  был  еще  один  стражник,  который   теперь   резко
воскликнул:
     - Хватайте этого северного перебежчика! Убейте его,  если  он  начнет
сопротивляться. Я займусь наложницей старого Квормала.
     Двое стражников хотели было подбежать к Фафхрду, но  он,  еще  больше
напоминая тигра, сам прыгнул на них в два  раза  быстрее.  Выхваченный  из
ножен  Серый  Прутик  взметнулся  вбок  и  вверх,  отбивая  шпагу  первого
стражника, в то время как на подъем его ступни со всего размаха опустилась
нога Фафхрда. Потом рукоять Серого Прутика наотмашь  ударила  стражника  в
челюсть, и тот качнулся назад, на своего  напарника.  В  это  время  топор
Фафхрда оказался в его левой  руке,  и  Северянин  с  близкого  расстояния
рубанул им по черепам своих  врагов,  потом  оттолкнул  их  падающие  тела
плечом, отвел назад топор и швырнул его в третьего стражника, который  как
раз повернулся посмотреть, что случилось. Топор вонзился ему в  лоб  между
глаз, и стражник упал мертвым.
     Но вдалеке слышались бегущие шаги четвертого, а  возможно,  и  пятого
стражника. Фафхрд с ревом прыгнул к двери, остановился,  топнув  ногой,  и
так же быстро вернулся обратно, тыкая  окровавленным  пальцем  в  Кевиссу,
которая, съежившись, прижималась к массивной туше побледневшего Бриллы.
     - Девушка старого Квормала? Ребенок от него? - выпалил  он  и,  когда
она торопливо кивнула, с трудом проглатывая слюну, продолжал:
     - Тогда ты идешь со мной. Сейчас же! Кастрат тоже.
     Он спрятал Серый Прутик в ножны, вырвал  топор  из  черепа  сержанта,
схватил Кевиссу за руку над локтем и с диковатым рычанием шагнул к  двери,
делая головой знак Брилле следовать за ним.
     Кевисса закричала:
     - О, пощади, господин! Из-за тебя я потеряю ребенка.
     Брилла повиновался знаку Фафхрда, однако защебетал при этом:
     - Добрый капитан, мы не принесем тебе никакой  пользы,  только  будем
обременять тебя при...
     Фафхрд внезапно обернулся снова и  бросил  ему  несколько  торопливых
слов, для убедительности потрясая окровавленным топором:
     - Если ты думаешь,  что  я  не  понимаю  ценность  даже  нерожденного
претендента на престол как объекта для выкупа или заложника,  то  в  твоем
черепе так же мало мозгов, как в твоих чреслах - семени. Что  же  касается
тебя, девочка, - сурово добавил он, обращаясь к Кевиссе,  -  то  если  под
твоими зелеными кудряшками есть еще что-нибудь, кроме  бараньего  блеяния,
то ты сообразишь, что с чужестранцем ты будешь в большей безопасности, чем
с головорезами Хасьярла, и что лучше пусть у тебя будет выкидыш, чем  твой
ребенок попадет к ним в руки. Пошли, я понесу тебя.
     Он подхватил девушку на руки.
     - Следуй за мной, евнух;  и  если  ты  любишь  жизнь,  шевели  своими
толстыми бедрами.
     И Фафхрд зашагал по  коридору;  Брилла  тяжеловесно  трусил  сзади  и
благоразумно  делал  глубокие  судорожные  вдохи  в  предвидении  грядущих
усилий. Кевисса обвила руками шею Фафхрда и глядела на него снизу вверх  с
восхищением знатока. Саман теперь  дал  выход  двум  замечаниям,  которые,
очевидно, приберегал для свободной минутки.
     Первое, горько-саркастическое: "...если он будет сопротивляться!"
     Второе, со злобой, направленной  против  себя  самого:  "Эти  чертовы
вентиляторы, должно быть,  оглушили  меня,  потому  что  я  не  слышал  их
приближения!"
     Сделав сорок гигантских шагов, Фафхрд  прошел  мимо  ведущего  наверх
пандуса и свернул в более узкий и темный коридор.
     За самой его спиной Брилла тихо и торопливо  проговорил  задыхающимся
голосом:
     - Этот пандус ведет в конюшню. Куда мы идем, мой Капитан?
     - Вниз! - не замедляя шага, резко ответил Фафхрд.  -  Не  паникуй,  у
меня есть тайник, где можно спрятать вас обоих - и еще подружку  для  этой
маленькой зеленовласой Мамы Принца.
     Потом он проворчал, обращаясь к Кевиссе:
     - Ты не единственная девушка в Квармалле,  которую  надо  спасать,  и
даже не самая любимая.


     Мышелов, напрягая всю  свою  волю,  опустился  на  колени  и  оглядел
смердящую кучу, которая некогда была принцем Гваэем.  Вонь  была  ужасающе
сильной, несмотря на разбрызганные Мышеловом духи и на фимиам, которым  он
окуривал помещение меньше часа назад. Мышелов прикрыл всю  омерзительность
Гваэя  шелковыми  простынями  и  меховыми  одеждами,  оставив  только  его
разъеденное чумой лицо. Единственной чертой этого лица, избежавшей  явного
окончательного разрушения,  был  узкий  красивый  нос,  с  конца  которого
медленно, капля за каплей, стекала прозрачная жидкость; это было похоже на
звук,  издаваемый  водяными  часами.  А  откуда-то  из-под  носа  исходили
непрерывные, тихие, омерзительные звуки, которые напоминали отрыжку и были
единственным знаком, с достаточной достоверностью оказывающим на  то,  что
Гваэй еще не умер совсем.  В  течение  некоторого  времени  Гваэй  издавал
слабые  натужные  стоны,  похожие  на  шепот  немого,  но  теперь  и   они
прекратились.
     Мышелов подумал, что, по правде говоря, очень трудно служить хозяину,
который не может ни говорить, ни писать, ни жестикулировать - особенно  во
время борьбы оврагами, теперь переставших  казаться  тупыми  и  достойными
презрения. По всем расчетам, Гваэю  уже  несколько  часов  следовало  быть
мертвым. Вероятно, только его стальная воля  волшебника  и  всепоглощающая
ненависть к Хасьярлу удерживали его душу от бегства  из  того  страдающего
ужаса, в котором она ютилась.
     Мышелов поднялся и, вопросительно пожав плечами, повернулся к Ививис,
которая в  эту  минуту  сидела  у  длинного  стола,  подшивая  две  черные
свободные мантии с капюшонами, какие носили волшебники:  она  выкроила  их
под руководством Мышелова  для  него  и  для  себя.  Мышелов  считал,  что
поскольку он теперь не только воитель Гваэя, но и вроде  как  единственный
оставшийся у него волшебник, то  ему  следует  подготовиться  и  появиться
одетым согласно своей второй роли и иметь хотя бы одного прислужника.
     В ответ на его пожатие плечами Ививис только сморщила  носик,  зажала
его двумя изящными пальчиками и пожала плечами в ответ. И правда,  подумал
Мышелов, вонь становится  сильнее,  несмотря  на  все  попытки  как-то  ее
замаскировать.  Серый  подошел  к  столу,  налил  половину  кубка  густого
кроваво-красного вина, которое  понемногу  и  против  его  воли  -  начало
Мышелову нравиться, хотя он уже знал, что его действительно делают из алых
грибов. Серый сделал маленький глоток и суммировал происходящее:
     - Перед нами дьявольски запутанный клубок проблем. Гваэевы волшебники
испепелены - хорошо, я признаю, что в этом был виноват я. Его оруженосцы и
солдаты бежали - в самые нижние, отвратительные,  сырые,  темные  тоннели,
как я думаю; или же перешли на сторону Хасьярла.  Его  девушки  исчезли  -
все, кроме тебя. Даже его доктора боятся подойти к нему - тот, которого  я
притащил, свалился в глубоком обмороке. Его рабы ни к  чему  не  пригодны,
так они напуганы - только тот  шагающий  скот  у  вентиляторов  не  теряет
головы, и то только потому, что у них ее нет! На наше послание Флиндаху  с
предложением объединиться против Хасьярла не последовало ответа. У нас нет
пажей, с которыми можно было бы отправить еще одно послание  -  и  нет  ни
одного патруля, который предупредил бы нас, если Хасьярл начнет атаку.
     - Ты бы мог сам перейти на сторону Хасьярла, - указала Ививис.
     Мышелов обдумал это.
     - Нет, - решил он, - в таком безнадежном положении,  как  наше,  есть
что-то слишком зачаровывающее. Мне всегда хотелось покомандовать  в  таких
условиях. А предавать интересно только  богатых  победителей.  И  все  же,
какую стратегию я смогу применить, не имея даже скелета армии?
     Ививис нахмурилась.
     - Гваэй часто говорил, что так же, как война мечей - это  всего  лишь
средство продолжения  дипломатии,  так  и  волшебство  -  это  всего  лишь
средство продолжения войны мечей. Война заклинаний. Так что ты можешь  еще
раз попробовать свое Великое  Заклинание,  -  заключила  она  без  особого
убеждения.
     - Только не я! - отказался Мышелов. - Оно даже не коснулось  двадцати
четырех волшебников Хасьярла, иначе болезнетворные заклинания против Гваэя
прекратились бы. Либо они - волшебники Первого Ранга,  либо  я  читаю  это
заклинание задом наперед - и в этом случае, если я попробую прочитать  его
снова, то, может быть, на меня обвалится потолок тоннеля.
     - Тогда используй другое  заклинание,  -  предложила  сообразительная
Ививис. - Выпусти против Хасьярла армию из настоящих скелетов. Сведи его с
ума или наложи на него заклятие, чтобы он  спотыкался  на  каждом  шагу  и
ушибал пальцы. Или преврати мечи его солдат в сыр. Или  заставь  их  кости
исчезнуть. Или преврати всех его девушек в  кошек  и  подожги  им  хвосты.
Или...
     - Прости, Ививис, - торопливо перебил Мышелов, видя, как нарастает ее
энтузиазм. - Я не сознался бы в этом никому другому, но...  это  было  мое
единственное заклинание. Мы должны полагаться только на  нашу  смекалку  и
оружие. И я  снова  спрашиваю  тебя,  Ививис,  какую  стратегию  применяет
генерал, когда его левый фланг разбит наголову, правый обращен в  бегство,
а в центре десять раз истреблен каждый десятый?
     Мышелова прервал тихий нежный звук, словно где-то звякнул  серебряный
колокольчик, или кто-то задел высокую серебряную струну арфы. Несмотря  на
то, что звук был очень слабым, он, казалось,  на  мгновение  заполнил  всю
комнату  воспринимаемым  на  слух  светом.  Мышелов  и.  Ививис  изумленно
огляделись вокруг, а потом в один и тот же момент посмотрели на серебряную
маску  Гваэя  в  нише  над  арочным  проемом,  перед  которым  разлагались
прикрытые шелком бренные останки Гваэя.
     Сверкающие металлические губы  статуи  улыбнулись  и  раздвинулись  -
насколько можно было разглядеть в  полумраке  -  и  раздался  тихий  голос
Гваэя, говорящий самым оживленным тоном:
     - Ответ на твой вопрос: он нападает!
     Мышелов моргнул. Ививис уронила иголку. Статуя - ее глаза,  казалось,
поблескивали - продолжала:
     - Приветствую тебя, мой капитан без войска! Приветствую тебя, дорогая
девочка. Прости, что исходящая от  меня  вонь  оскорбляет  тебя  -  да-да,
Ививис, я заметил, как весь последний час ты зажимала нос, поворачиваясь к
моим бедным останкам - но ведь весь мир кишит отвратительными вещами. Это,
случайно, не смертоносная черная  гадюка  скользит  сейчас  сквозь  черную
мантию, которую ты шьешь?
     Ививис, у которой от ужаса перехватило дыхание,  быстро,  как  кошка,
вскочила на  ноги  и  отшатнулась  от  материала,  лихорадочным  движением
стряхивая что-то со своих ног.
     Статуя засмеялась естественным серебристым  смехом,  а  потом  быстро
сказала:
     - Я прошу у тебя прощения, моя нежная девочка, это  была  всего  лишь
шутка. У меня слишком хорошее,  слишком  хорошее  настроение  -  возможно,
потому, что моему телу так плохо. Нам  нужно  начать  составлять  планы  -
тогда я смогу обуздать это странное возбуждение. А теперь тихо! Тихо!


     В Хасьярловом Зале Волшебства  двадцать  четыре  чародея  отчаянно  -
неподвижным  взглядом   -   смотрели   на   огромный   магический   экран,
установленный параллельно их длинному столу; они  изо  всех  сил  пытались
сделать так, чтобы изображение на нем стало четким. Сам Хасьярл,  зловещий
в своих темно-красных погребальных одеждах, смотрел  на  экран  поочередно
открытыми глазами и сквозь расширенные колечками отверстия в верхних веках
- словно это могло сделать изображение более резким - и, заикаясь,  бранил
волшебников за их  не