рый
никто, кроме него самого, никогда не слышал, не считая того случая,  когда
он испепелил Гваэевых волшебников - и если как следует  подумать,  то  это
закончилось тем, что все равно его никто не  слышал.  Мышелов  развлекался
вовсю, сам необычайно удивляясь своей собственной смелости.
     Он выдержал паузу, как раз необходимо долгую, затем  медленно  указал
жезлом на невысокую горку  на  носилках,  выбросил  вверх  другую  руку  в
повелительном жесте, ладонью вперед, и приказал:
     - Все на колени, черви, и поклонитесь своему единственному  законному
правителю, владыке Гваэю, имя которого заставляет отступать демонов!
     Несколько  болванов  из  тех,  что  стояли   впереди,   действительно
повиновались ему - по-видимому, Хасьярл запугал их даже слишком хорошо - в
то  время  как  остальные  в  передних  рядах,  боязливо  выпучив   глаза,
уставились на закутанную фигуру на носилках; по  правде  говоря,  то,  что
Гваэй  лежал  распростертым  без  движения  и  был  похож  на   ужаснейшее
воплощение Смерти, было преимуществом: это делало его  более  таинственной
угрозой.
     Разглядывая зал поверх голов стражников из  пещеры  своего  капюшона,
Мышелов заметил человека, который, как он догадался, был воителем Хасьярла
- боги, ну и громадиной же он бал, ростом с Фафхрда! И к тому же сведущ  в
психологии, если эта красная шелковая  маска-мешок  была  его  собственным
изобретением. Мышелов не был в восторге от идеи сразиться с  таким  типом,
но, если все будет хорошо, то до этого не дойдет.
     Потом  сквозь,  ряды  охваченных  благоговейным  ужасом   стражников,
разметая их в стороны ударами короткой плетки, прорвалась горбатая  фигура
в темно-алых одеждах - Хасьярл. Наконец! И впереди своих войск, как того и
требовал замысел.
     Уродство  и  бешенство  Хасьярла  превзошли  все  ожидания  Мышелова.
Властитель  Верхних  Уровней  выпрямился,  стоя  лицом  к   носилкам,   на
протяжении тревожного мгновения  только  дергаясь,  заикаясь  и  брызгаясь
слюной, как самый настоящий идиот. Потом внезапно к нему вернулась речь, и
он залаял как нельзя более внушительно и, без сомнения, громче, чем  любой
из его огромных псов:
     - По праву смерти - уже свершившейся или  долженствующей  свершиться:
свершившейся с моим отцом, который был поражен звездами  и  сгорел  дотла;
долженствующей свершиться с моим нечестивым братом,  который  был  поражен
моим волшебством и который не осмеливается говорить сам за себя, а  потому
вынужден платить шарлатанам  -  я,  Хасьярл,  объявляю  себя  единственным
владыкой Квармалла... И всего сущего в его стенах... демонов или людей!
     Потом Хасьярл начал поворачиваться,  скорее  всего  для  того,  чтобы
приказать нескольким охранникам выступить вперед и схватить  Гваэя  и  его
свиту, а может быть,  для  того,  чтобы  сделать  знак  своим  волшебникам
уничтожить противников магическим  способом;  но  в  этот  момент  Мышелов
громко хлопнул в ладоши. По его сигналу  Ививис,  шагнувшая  между  ним  и
носилками, отбросила назад капюшон, распахнула  мантию  и  уронила  их  за
спину в одном плавном движении -  и  открывшееся  зрелище  заставило  всех
замереть в ошеломлении, как и рассчитывал Мышелов.
     На Ививис была надета прозрачная туника из черного шелка -  не  более
чем черное опаловое сияние вокруг бледной кожи и по-юному гибкой фигуры  -
но лицо ее было скрыто белой маской,  изображающей  лицо  ведьмы;  женское
лицо, однако с открытыми в ухмылке клыками и свирепым пристальным взглядом
глаз с красными белками и белой радужкой (Мышелов  быстро  перекрасил  эти
глаза, следуя указаниям Гваэя, говорящего  из  своей  серебряной  статуи).
Длинные зеленые с проседью волосы спадали  с  маски  на  спину  Ививис,  а
несколько тонких прядей лежало у нее на плечах. В правой руке она,  словно
выполняя ритуал, держала вертикально перед собой большой садовый нож.
     Мышелов указал прямо на Хасьярла -  к  которому  уже  были  прикованы
глаза маски - и скомандовал своим самым глубоким голосом:
     - Приведи ко мне вот этого, о Мать-Ведьма!
     Ививис быстро выступила вперед.
     Хасьярл  сделал  шаг  назад  и,  скованный   ужасом,   уставился   на
приближающуюся немезиду -  воплощение  материнского  каннибализма  сверху,
изящная, как эльф, снизу; глаза его  отца,  взгляд  которых  обескураживал
Хасьярла, и жуткий нож, который, казалось, выносил ему  приговор  за  всех
тех девушек, которых он с наслаждением довел до смерти  или  искалечил  на
всю жизнь.
     Мышелов понял, что успех уже у него в руках, и остается только  сжать
пальцы.
     В этот миг с другого конца комнаты раздался мощный, глухой удар гонга
-  настолько  же  глубокий,  насколько  высоким  был  звук  гонга   Гваэя,
сотрясающий кости своей вибрацией. Потом по  обе  стороны  узкого  темного
сводчатого проема, расположенного на противоположной от  Гваэевых  носилок
стороне зала, с глухим ревом поднялись к потолку два столба  белого  огня,
приковывая к себе все взгляды и разрушая чары Мышелова.
     Первой реакцией Мышелова было выругать про  себя  такие  великолепные
сценические эффекты.
     Дым заклубился, скрывая  огромные  черные  квадраты  потолка,  столбы
опали и превратились в бьющие на высоту человеческого роста белые струи, и
между ними выступила вперед фигура Флиндаха в богато вышитых одеждах  и  с
Золотым Символом Власти у пояса; но Капюшон  Смерти  был  отброшен  назад,
открывая покрытое пятнами и бородавками лицо и глаза, похожие на  те,  что
сверкали на  маске  Ививис.  Верховный  Управитель  широко  раскинул  руки
жестом, выражающим гордую мольбу, и глубоким, звучным голосом, заполняющим
Зал Призраков, произнес следующее:
     - О Гваэй! О Хасьярл! Во имя вашего отца, сгоревшего и ушедшего по ту
сторону звезд, и во имя матери вашего отца, чьи  глаза  унаследовал  и  я,
прошу: подумайте о Квармалле! Подумайте о безопасности вашего  королевства
и о том, как раздирают его ваши войны. Забудьте о своей вражде, откажитесь
от  ненависти  и  вытащите  сейчас  жребий,   чтобы   определить   порядок
престолонаследия - выигравший будет здесь Верховным Владыкой,  проигравший
немедленно отправится с большой свитой и сундуками,  полными  сокровищ,  в
путешествие через Горы Голода, пустыню и Море  Востока,  и  проживет  свою
жизнь в Землях Востока с полным комфортом и достоинством. Или, если вы  не
хотите тянуть обычный жребий, то пусть ваши воители бьются насмерть, чтобы
решить это; а все остальное - как было предложено  раньше.  О  Хасьярл,  о
Гваэй, я сказал.
     И он сложил  руки  на  груди,  стоя  между  двумя  столбами  бледного
пламени, все еще пылающими вровень с его головой.
     Фафхрд воспользовался тем преимуществом, которое давало ему  всеобщее
потрясение, чтобы выхватить меч и топор у вяло держащих оружие  стражников
и протолкнуться  вперед  мимо  Хасьярла,  словно  для  того,  чтобы  лучше
защитить его, стоящего одиноким и безоружным перед своим воинством. Теперь
Фафхрд  слегка  подтолкнул  Хасьярла  локтем  и  прошептал   сквозь   свою
маску-мешок:
     - Тебе лучше всего поймать его на слове. Я выиграю тебе твое  душное,
мерзкое  подземное  королевство  -  да;  а  после  того,   как   ты   меня
вознаградишь, я исчезну отсюда еще быстрее, чем Гваэй!
     Хасьярл  скорчил  сердитую  гримасу  и,  повернувшись   к   Флиндаху,
прокричал:
     - Верховный Владыка здесь - я, и нет  никакой  нужды  тянуть  жребий,
чтобы определить это! Да - и у меня есть мои архимаги, которые повергнут в
прах любого, кто осмелится угрожать мне волшебством! И  есть  мой  великий
воитель, который изрубит в фарш всякого, кто бросит мне вызов мечом!
     Фафхрд выпятил грудь и свирепо оглядел зал сквозь окаймленные красным
прорези для глаз, чтобы поддержать Хасьярла.
     Тишина, которая последовала  за  похвальбой  принца,  была  разрезана
словно  острейшим  ножом,  когда  пронзительно-сладкий  голос  донесся  со
стороны  неподвижной  низкой  кучи  на   носилках,   окруженной   четырьмя
бесстрастными рабами-боннами, - или из точки, находящейся прямо  над  этой
кучей.
     - Я, Гваэй, властитель Нижних  Уровней,  являюсь  Верховным  Владыкой
Квармалла - а вовсе не  мой  несчастный  брат,  чью  обреченную  душу  мне
искренне жаль. И у меня есть чары, спасшие мою жизнь от  самых  зловредных
его чар, и у меня есть воитель, который сотрет его воителя в порошок!
     Все были слегка устрашены этим, как казалось, магическим  голосом,  -
все, кроме Хасьярла, который хихикнул, брызнув  слюной,  дернул  рукой,  а
потом, словно он и его брат были детьми и один на один в комнате для  игр,
воскликнул:
     - Лгун и лживая пискля! Женоподобный хвастун! Ничтожный шарлатан! Где
же этот твой  великий  воитель?!  Пусть  он  выйдет  вперед!  Прикажи  ему
показаться! Или признайся сразу, что он - всего лишь плод твоего  скудного
воображения! Ах-ха-ха-ха!
     При этих словах все начали с любопытством оглядываться  по  сторонам,
кое-кто задумчиво, а кое-кто - с опасением. Но когда ни одна фигура, и, уж
конечно, ни одна воинственная фигура  не  появилась,  некоторые  из  людей
Хасьярла начали хихикать вместе с ним. Остальные последовали их примеру.
     У Мышелова не было желания рисковать своей шкурой - по крайней  мере,
не с Хасьярловым воителем, который с каждой  минутой  выглядел  все  более
страшным врагом, был вооружен топором, как Фафхрд, а теперь,  по-видимому,
выступал еще и в роли советника своего властелина - возможно, что-то вроде
закулисного главнокомандующего, каким сам Мышелов был для Гваэя; однако  у
Мышелова возникло  почти  непреодолимое  искушение  увенчать  свою  победу
главным сюрпризом.
     В этот момент снова прозвучал потусторонний голос-колокольчик  Гваэя,
исходящий не из его голосовых связок, потому что они уже полностью сгнили,
но созданный силой его  бессмертной  воли,  выстраивающей  в  определенном
порядке невидимые атомы воздуха:
     - Из самых темных глубин, невидимый для всех, в самом центре  зала...
Появись, мой воитель!
     Это было слишком для Мышелова. Пока  Флиндах  говорил,  Ививис  снова
натянула свою черную мантию с капюшоном, понимая, что ужас,  вызванный  ее
маской ведьмы и девичьими формами, был мимолетным; теперь она снова стояла
рядом с Мышеловом как его помощник.
     Одним церемонным жестом, не глядя на нее, он вручил ей свой  жезл  и,
подняв руки к вороту мантии, отбросил ее вместе с капюшоном назад, на пол;
после этого он выхватил из ножен свистнувший в воздухе Скальпель и прыгнул
вперед, пристукнув каблуками, на верхнюю из трех ступенек; пригнувшийся  и
свирепо озирающийся по сторонам, с поднятым над  головой  мечом,  в  серых
шелковых  одеждах  с  серебряными  украшениями,  он  выглядел  устрашающе,
несмотря на маленький рост и на то, что на  его  поясе  рядом  с  кинжалом
висел еще и мех с вином.
     В это время Фафхрд, который стоял  раньше  лицом  к  Хасьярлу,  чтобы
обменяться с ним последними перед  боем  словами,  сорвал  с  головы  свою
красную маску-мешок, выхватил лязгнувший Серый Прутик из ножен  и  прыгнул
вперед, так же устрашающе топнув при этом.
     Потом приятели увидели и узнали друг друга.
     Последовавшая  за  этим   пауза   была   для   зрителей   еще   одним
свидетельством грозности каждого противника: один такой ужасающе  высокий,
другой - превратившийся в воителя из волшебника.  Очевидно,  они  наводили
друг на друга ни с чем не сравнимый страх.
     Фафхрд отреагировал первым, возможно, потому, что все это  время  ему
чудилось что-то навязчиво знакомое в манерах и речи Черного Волшебника. Он
захохотал было смехом Гаргантюа, но в  самый  последний  момент  умудрился
превратить этот смех в ревущий вопль:
     - Обманщик! Болтун! Маг-недоучка! Вынюхиватель заклинаний! Бородавка!
Ничтожная жаба!!!
     Мышелов, который, возможно, был больше удивлен как  раз  потому,  что
отметил и отбросил сходство замаскированного воителя  с  Фафхрдом,  теперь
последовал примеру своего приятеля - и как раз вовремя, потому что он тоже
чуть было не расхохотался - и загремел в ответ:
     - Хвастун! Неумелый уличный забияка! Неуклюжий обхаживатель  девушек!
Бревно! Деревенщина! Большеногий!!!
     Напрягшимся  в  ожидании  зрителям  эти  колкости  показались  слегка
слабоватыми, однако энтузиазм, с которым они  преподносились,  больше  чем
искупал эту слабость.
     Фафхрд с топотом продвинулся еще на шаг, выкрикивая:
     - О, я мечтал об этом мгновении. Я  изрублю  тебя  от  твоих  толстых
ногтей на ногах до твоего скисшего мозга!
     Мышелов  отскочил  от  наступающего  Фафхрда,  чтобы,  спускаясь   по
ступенькам, не потерять преимущества в высоте; при  этом  он  пронзительно
выкрикивал:
     - Вот лучший выход для моей ярости! Я выпущу из тебя вместе с кишками
каждое твое лживое слово, особенно те, насчет твоих северных путешествий!
     Потом Фафхрд воскликнул:
     - Вспомни об Уул-Хруспе!
     А Мышелов ответил:
     - Вспомни о Литквиле!
     И они сошлись.
     Для большинства жителей Квармалла, Литквил и Уул-Хрусп могли быть  и,
без сомнения, были местами, где оба героя раньше встречались  в  бою,  или
полями сражений, где они дрались на  противоположных  сторонах,  или  даже
девушками, из-за которых  они  вступали  в  поединок.  Но  на  самом  деле
Литквилом  звали  Безумного  Герцога  города  Уул-Хруспа;  однажды,  чтобы
ублажить его, Фафхрд и Мышелов поставили крайне реалистичную  и  тщательно
отрепетированную  дуэль,  которая  длилась  добрых  полчаса.  Так  что  те
квармаллийцы, которые ожидали увидеть долгую и зрелищную схватку, не  были
ни в коей мере разочарованы.
     Сначала Фафхрд нанес Мышелову три мощных рубящих  удара,  каждого  из
которых было бы достаточно, чтобы перерезать Серого  пополам;  но  Мышелов
парировал их в последний момент сильным и искусным ударом  Скальпеля,  так
что Серый Прутик со свистом пронесся в дюйме над головой, исполняя  резкую
хроматическую песню стали, ударяющейся о сталь.
     Потом Мышелов сделал три выпада в  сторону  Фафхрда,  сопровождая  их
скользящим, как у летучей рыбы, прыжком и  каждый  раз  уводя  меч  из-под
ответного удара Серого Прутика. Но Фафхрду все время удавалось  уклониться
в сторону со скоростью, почти невероятной  для  такого  большого  тела,  и
тонкое лезвие, не причинив вреда, проносилось милю него.
     Этот обмен ударами и  выпадами  был  всего  лишь  прологом  к  дуэли,
которая теперь перенеслась к бассейну высохшего фонтана и начала  казаться
по-настоящему бешеной - зрители были вынуждены не раз отступить  назад;  а
Мышелов  сымпровизировал,  выдавив  небольшое  количество  своего  густого
кроваво-красного  вина,  когда  они  с  Фафхрдом  оказались  на  мгновение
прижатыми друг к другу в свирепой атаке, так  что  оба  приятеля  казались
теперь серьезно раненными.
     В Зале Призраков было  три  человека,  которых  не  интересовал  этот
кажущийся шедевр дуэльного искусства и которые практически не смотрели  на
него. Ививис не была одной из них - она вскоре  отбросила  назад  капюшон,
сорвала с себя маску с ведьминым лицом, пробралась поближе и наблюдала  за
схваткой, криками подбадривая Мышелова. Ими не были и  Брилла;  Кевисса  и
Фриска - потому что, услышав удары мечей, девушки настояли на  том,  чтобы
немножко приоткрыть дверь,  несмотря  на  заботливые  опасения  евнуха;  и
теперь они все глядели в щель, одна голова  над  другой;  Фриска,  которая
была посередине, испытывала настоящую  агонию  при  мысли  об  опасностях,
которым подвергался Фафхрд.
     Глаза  Гваэя  были  полны  сгустков  гноя,  залепившего  ресницы,   и
сухожилия, с помощью которых принц мог бы поднять голову, уже разложились.
Не пытался он и исследовать то направление, откуда доносился шум  схватки,
своими колдовскими чувствами. Он был привязан к существованию только нитью
своей огромной ненависти к брату: однако в этой ненависти содержались  для
него все чудо, вся сладость и все радостное восхищение жизни - этого  было
достаточно.
     Зеркальное отображение этой ненависти в  душе  Хасьярла  было  в  тот
момент достаточно сильным, чтобы полностью подчинить себе все инстинкты  и
весь голод его здорового тела, все замыслы и образы в  его  потрескивающих
мыслях. Он увидел первый удар схватки, увидел, что носилки Гваэя  остались
без охраны, а потом, словно перед его глазами полностью встала  выигрышная
шахматная комбинация, которая загипнотизировала его, сделал свой  ход  без
дальнейших раздумий.
     Обойдя место схватки широким полукругом и  передвигаясь  среди  теней
быстро, как хорек, он поднялся на три ступеньки у стены и направился прямо
к носилкам.
     В его мозгу не было ни одной мысли, лишь какие-то туманные искаженные
образы, словно увиденные с большого расстояния - один из них  был  образом
самого Хасьярла, маленького мальчика,  ковыляющего  ночью  вдоль  стены  к
колыбели Гваэя, чтобы оцарапать его иголкой.
     Хасьярл даже не удостоил взглядом  рабов-бегунов,  а  их  мозги  были
настолько рудиментарными, что сомнительно, увидели ли  они  принца  вообще
или, по крайней мере, осознали ли, что они его увидели.
     Стоя  между  двумя  рабами,  Хасьярл  нетерпеливо  наклонился   и   с
любопытством оглядел своего брата. Ноздри сузились, почувствовав смрад,  а
рот сжался сильнейшей судорогой, но тем не менее продолжал улыбаться.
     Хасьярл вытащил из ножен широкий кинжал вороненой стали и  занес  его
над лицом брата, которое было настолько обезображено  болезнями,  что  его
уже практически нельзя было назвать таковым. На отточенных  краях  кинжала
были  небольшие  зазубрины,  направленные  в  противоположную  от   острия
сторону.
     Звон мечей внизу достиг одной из своих кульминаций, но Хасьярл  этого
не заметил.
     Он тихо сказал:
     - Открой глаза, брат. Я хочу, чтобы ты заговорил - один  раз,  прежде
чем я убью тебя.
     Ответа Гваэя не  последовало  -  ни  движения,  ни  шепота,  ни  даже
булькающей отрыжки.
     - Ну хорошо, - грубо сказал Хасьярл, - тогда умри  с  чопорно  сжатым
ртом.
     И опустил кинжал.
     Кинжал  резко  остановился  в  волоске  от  скулы  Гваэя,  и  мускулы
направляющей его  руки  Хасьярла  пронзила  острая  парализующая  боль  от
полученного толчка.
     Теперь Гваэй открыл глаза. Зрелище это было не из приятных, поскольку
в глазницах не было ничего, кроме зеленого гноя.
     Хасьярл немедленно  закрыл  свои  глаза,  но  продолжал  подглядывать
сквозь отверстия в веках.
     Потом он услышал над ухом голос Гваэя, похожий на звон комара.
     - Ты кое-что упустил из виду, дорогой братец. Ты выбрал не то оружие.
После сожжения нашего отца ты поклялся мне, что моя жизнь будет  для  тебя
священной - если ты не раздавишь меня насмерть. "Пока я не выдавлю  ее  из
тебя", - сказал ты. Боги  слышат  только  наши  слова,  Брат,  а  не  наши
намерения. Если бы ты подошел ко мне, таща с  собой  каменную  глыбу,  как
потешный гном, каким ты и являешься в действительности, ты мог бы добиться
своей цели.
     - Тогда я раздавлю тебя! -  отпарировал  разъяренный  Хасьярл,  ближе
придвигая лицо и почти крича. - Да! И я буду сидеть рядом и  слушать,  как
трещат твои кости - те, которые у тебя остались! Ты такой же болван, как и
я, Гваэй, потому что ты тоже после похорон нашего отца пообещал не убивать
меня. Да! И ты еще больший  болван,  чем  я,  потому  что  ты  только  что
выболтал мне свой маленький секрет - то, как я могу убить тебя.
     - Я поклялся не убивать тебя заклинаниями, или сталью, или ядом,  или
своей рукой, - ответил звонкий комариный голос Гваэя. - В отличие от тебя,
я абсолютно ничего не сказал о раздавливании.
     Хасьярл почувствовал странное покалывание во всем теле, а его  ноздри
наполнились едким запахом, похожим на запах озона, смешавшимся со  смрадом
разложения.
     Внезапно ладони Гваэя высунулись из-под роскошного  покрывала.  Плоть
сползала с костей пальцев, которые торчали вертикально вверх, в  п