опоясанная кушаками Саманды  с
болтающимися на них ключами, цепями и кнутами, а ревущая в три ручья нагая
дворцовая экономка валяется перед ней.
     Между тем Хисвин заговорил нараспев:
     - Справиться с  этими  пагубными  мыслями  тебе  поможет  один  очень
действенный палиндром. Послушай:  "Атака  звезд  опала  под  зев  заката".
Повторяй его вслух и  про  себя,  когда  в  ожидании  решающей  схватки  с
мохнатыми  недругами  ты  впадешь  в  меланхолию,  о  мой   бесстрашнейший
командир.
     -  Ты  пичкаешь  меня  одними  словами,  а  мне  нужны  действия,   -
пожаловался Глипкерио.
     - Я пришлю к тебе свою дочь Хисвет. Она  выучила  очень  поучительным
эротическим штучкам новую дюжину белых крыс, сидящих в серебряной клетке.
     - Крысы, крысы, крысы! Ты что, хочешь свести меня  с  ума?  -  злобно
пропищал Глипкерио.
     - Я тотчас же велю ей уничтожить этих безобидных зверушек, хотя они и
крайне способны, - примирительно ответил Хисвин, склоняясь как можно ниже,
чтобы никто не увидел злобной гримасы на его лице. - А  потом,  буде  того
пожелает твое величество, моя дочь  успокоит  твои  истерзанные  ожиданием
битвы нервы  мистическими  ритмами,  которым  она  выучилась  в  Восточных
Землях. А ее служанка Фрикс весьма искусна в изысканном массаже, известном
только ей да еще нескольким мастерицам в Квармалле, Когнабе и Клеше.
     Глипкерио поднял плечи, надул губы и  издал  нечленораздельный  звук,
выражавший нечто среднее между безразличием и невольным удовлетворением.
     В этот миг с полдюжины офицеров и пажей, сбившись в  кучу,  направили
свои взоры и оружие в сторону двери,  в  которой  появилась  низкая  белая
тень.
     Поглощенная мысленным  созерцанием  того,  как  Саманда  с  визгом  и
стонами катается по кухне, а все  вокруг  таскают  ее  за  длинные  черные
волосы и колют вынутыми из них булавками, Рита, почесывая  своему  монарху
живот, нечаянно дернула за попавший ей под пальцы пучок волос.
     Монарх взвился, словно  пронзенный  кинжалом,  и  взвизгнул  тонко  и
пронзительно.
     Крошечный белый котенок, нервно топтавшийся  в  дверях  и  с  испугом
озиравшийся розовыми глазенками,  подскочил  и  унесся  прочь,  как  будто
сметенный невидимой метлой.
     Тяжело отдуваясь, Глипкерио покачал под  носом  у  Риты  указательным
пальцем. Девушка с трудом сдержалась, чтобы не укусить  мягкий  надушенный
кусочек плоти, казавшийся ей длинным  и  мерзким,  словно  белая  гусеница
гигантской лунной бабочки.
     - Отправляйся к Саманде! - приказал сюзерен. - И подробно  опиши  ей,
как ты меня оскорбила. Пусть она  заранее  известит  меня  о  часе  твоего
наказания.
     Вопреки обыкновению, Хисвин позволил себе скроить легкую  гримасу,  в
которой  сквозило  презрение  к  ухваткам  его  повелителя.  Серьезным   и
профессиональным тоном он проговорил:
     - Чтобы лучше подействовало, повторяй мой палиндром с конца к началу,
буква за буквой.
     Мышелов мирно похрапывал на толстом матрасе в крохотной  спальне  над
мастерской Джоха Ловкие Пальцы, а тем временем сам  портной,  сидя  внизу,
яростно скреб и чинил одежду  и  снаряжение  Мышелова.  На  полу  рядом  с
матрасом стояли два кувшина с  вином  -  один  полный,  другой  наполовину
опорожненный, - а под подушкой  лежала  полученная  от  Шильбы  бутылочка,
которую Мышелов для верности сжимал в левом кулаке.
     Было уже далеко за полдень, когда, совершенно выбившись  из  сил,  он
вылез из Великой Соленой Топи и миновал Болотную заставу. Джох предоставил
ему ванну, вино и постель, а также относительную безопасность -  насколько
он мог обеспечить таковую своему старому приятелю по трущобам.
     Мышелов сразу провалился в сон, и только теперь ему начали  грезиться
картины славы, которую он завоюет,  когда  докажет  Глипкерио,  что  может
справиться с крысами гораздо лучше,  чем  Хисвин.  Во  сне  он  как-то  не
принимал во внимание, что Хисвин - не враг крысам, а скорее союзник, если,
конечно, лукавый зерноторговец уже не решил, что пришел час  переметнуться
на другую сторону.


     Растянувшись на вершине холма  в  ложбинке,  залитой  светом  луны  и
костра, Фафхрд беседовал с  разлегшейся  неподалеку  упыриней-скелетом  по
имени Крешкра, которую, впрочем, он ласково называл  Костеночком.  Зрелище
было  незаурядное,  но  зато  могло  тронуть  сердца  всех,  не   лишенных
воображения, возлюбленных, а также  противников  расовой  дискриминации  в
любом из бесконечного множества миров.
     Необычные собеседники поглядывали друг на дружку с нежностью.  Куртка
Фафхрда была  распахнута,  и  белая  кожа,  просвечивающая  сквозь  буйную
поросль на его груди, составляла очаровательный контраст с бликами  костра
на теле Крешкры, которые вспыхивали то тут, то  там  на  фоне  ее  скелета
цвета слоновой кости. Губы девушки, словно две алые рыбки, головы и хвосты
которых склеились, то чуть подрагивали,  то  принимались  играть,  обнажая
жемчужные зубки. Груди вздымались над грудной  клеткой  двумя  половинками
персика - местами бледно-розовыми, местами пурпурными.
     Фафхрд задумчиво переводил взгляд с одного из этих ярких украшений на
другое.
     - Почему? - в конце концов осведомился он.
     Смех девушки рассыпался стеклянными колокольчиками.
     - Ах, Нечистый, как же ты мил и глуп! - проговорила она по-ланкмарски
с забавным акцентом. - Девушки, которые не принадлежат к племени упырей, -
все твои предыдущие дамы, насколько я понимаю, да порубят их в преисподней
на  фарш!  -  привлекают  внимание  к  своим  прелестям,  скрывая  их  под
роскошными тканями или драгоценными металлами. Мы же  обладаем  прозрачной
плотью и презираем всяческие одежды, поэтому нам  приходится  идти  другим
путем и пользоваться косметикой.
     Фафхрд лениво хмыкнул в ответ. Теперь он переводил  взгляд  со  своей
милой попутчицы с белым костяком  на  луну,  которая  просвечивала  сквозь
гладкие  светло-серые  ветви  сухого  колючего  дерева,  росшего  на  краю
ложбины,  и  любовался  этим  контрастом.  Ему  казалось  странным,  хотя,
впрочем, не слишком, что его чувства к Крешкре  изменились  столь  быстро.
Прошлой ночью, когда примерно  в  миле  от  горящего  Сархеенмара  девушка
пришла в себя после нокаута, он уже  было  хотел  прикончить  ее,  но  она
повела себя настолько отважно, а позже оказалась такой задорной,  милой  и
сообразительной  попутчицей,  хотя  и  суховатой,  как  то   приличествует
скелету, что когда розовая полоска зари сперва слилась с заревом пожара, а
потом и затмила его, Северянину показалось вполне  естественным,  что  она
едет вместе с ним по направлению к югу, сидя на крупе лошади. Он  подумал,
что  такая  попутчица  может  безо  всякого  оружия  обратить  в   бегство
разбойников, которые бесчинствовали  в  окрестностях  Илтхмара  и  считали
упырей мифом. От предложенного хлеба Крешкра отказалось, но  немного  вина
выпила. Ближе к вечеру ему удалось подстрелить из лука песчаную  антилопу,
и у них получился сытный ужин, причем свою  порцию  девушка  съела  сырой.
Все, что Фафхрд слышал о пищеварении упырей, оказалось  правдой.  Поначалу
Северянина беспокоило то обстоятельство, что Крешкра  отнеслась  к  потере
своих товарищей с виду совсем равнодушно, и он начал даже подозревать, что
она пытается дружелюбным поведением усыпить его  подозрения,  чтобы  потом
убить, но потом он решил, что жизнь и смерть не имеют слишком уж  большого
значения для упырей, которые так похожи на скелеты.
     Серая мингольская кобыла,  привязанная  к  колючему  дереву  на  краю
ложбины, внезапно вскинула морду и заржала.
     Где-то очень высоко в черном ветреном небе со спины  мощного  черного
альбатроса соскользнула летучая мышь и стала,  кружась,  словно  громадный
черный лист, спускаться на землю.
     Фафхрд вытянул руку и запустил пальцы в невидимые, но длинные  волосы
Крешкры.
     - Скажи, Костеночек, почему ты называешь меня Нечистым?
     Девушка безмятежно ответила:
     - Все ваше племя кажется нам грязным,  ведь  наша  плоть  чиста,  как
бегущая вода в ручье, который не мутят ни люди, ни дожди. Кости прекрасны.
Они созданы для того, чтобы их все видели. - Протянув свою  руку  скелета,
она мягко прикоснулась к груди Фафхрда, поиграла с волосами на ней,  потом
снова заговорила, серьезно глядя в звездное небо: - Мы, упыри,  испытываем
такое сильное эстетическое отвращение к грязной плоти, что  считаем  своим
священным долгом делать эту плоть кристально прозрачной, пожирая ее. Но  я
не имею в виду тебя, Нечистый, по крайней мере не сегодня, - добавила  она
и дернула за рыжий завиток.
     Фафхрд схватил ее легонько за запястье.
     - Выходит, твое расположение ко  мне  противоестественно,  во  всяком
случае по упырским меркам? - с некоторым вызовом спросил он.
     - Не смею спорить со своим повелителем,  -  с  язвительной  ноткой  в
голосе ответила девушка.
     - Не буду стоять, вернее, лежать на своем, -  пробормотал  Фафхрд.  -
Мне повезло, какими бы ни были твои побуждения и как бы мы их ни называли.
- Голос его зазвучал громче. - Скажи, Костеночек, как тебе удалось выучить
ланкмарский?
     - Ну и бестолочь ты все же,  Нечистый,  -  снисходительно  отозвалась
Крешкра. - Это ж наш родной язык. - В  ее  голосе  появились  мечтательные
нотки. - Мы заговорили на нем тысячу лет назад, когда Ланкмарская  империя
простиралась от Квармалла до гор Пляшущих Троллей и от Края Земли до  моря
Монстров, когда Кварч-Нар назывался Хваршмаром, а мы, одинокие упыри, лишь
пили кровь покойников в глухих переулках да на  кладбищах.  У  нас  был  и
другой язык, но ланкмарский оказался проще.
     Фафхрд отпустил руку девушки и, опершись ладонью о землю, заглянул  в
ее черные глазницы. Тихонько охнув, она провела  пальцами  по  его  бокам.
Сдерживая охватившее его желание, Фафхрд проговорил:
     - А скажи, Костеночек, как тебе удается что-то  видеть  -  ведь  свет
пронизывает тебя насквозь? Ты что, видишь задней стенкой черепа?
     - Вопросы, вопросы, одни вопросы, - простонала Крешкра.
     - Я просто хочу стать  немножко  менее  глупым,  -  покорно  объяснил
Фафхрд.
     - Но мне  нравится,  что  ты  глупый,  -  вздохнула  девушка.  Затем,
приподнявшись на локте и оказавшись лицом к  пылающему  костру  -  плотная
древесина колючего дерева горела медленно и ярко,  -  она  проговорила:  -
Посмотри как следует мне в глаза. Нет, не так, повернись спиной к  костру.
Видишь в каждом глазу маленькую радугу? Свет преломляется в них, и в мозгу
возникает изображение.
     Признав, что видит две радуги, Фафхрд нетерпеливо продолжал:
     - Погоди, продолжай смотреть на огонь, я хочу тебе что-то показать. -
Согнув пальцы одной руки в трубочку, он приставил ее одним концом к  глазу
Крешкры и, приложив пальцы к другому ее концу, сказал: -  Смотри!  Видишь,
как просвечивает огонь сквозь кончики моих пальцев? Значит,  и  я  немного
прозрачный, то есть местами чистый.
     - Да, вижу, вижу, - пробубнила девушка. Отвернувшись от Северянина  и
от костра, она сказала: - Но мне ведь  нравится,  что  ты  грязный.  -  И,
положив ладони ему на плечи, добавила: - Иди ко мне и будь еще грязнее.
     Глядя на ее череп с жемчужными зубами и различая в каждой глазнице по
крошечному переливчатому лунному серпу, Фафхрд вспомнил, что однажды некая
колдунья с севера сказала  им  с  Мышеловом,  что  они  крутят  любовь  со
смертью. Что ж, она оказалась права, по  крайней  мере  в  отношении  его,
вынужден был признать Фафхрд, все сильнее прижимаясь к Крешкре.
     В  этот  миг  послышался  тонюсенький  свист,  очень  высокий,  почти
неразличимый, однако ввинчивающийся в уши двумя иглами толщиной  с  волос.
Фафхрд резко обернулся, Крешкра подняла голову, и возлюбленные обнаружили,
что кроме мингольской кобылы за ними наблюдает еще и летучая мышь, висящая
вверх ногами на высокой ветви колючего дерева.
     Движимый смутным предчувствием, Фафхрд вытянул указательный  палец  в
сторону черной летуньи, и та немедленно перепорхнула на этот новый насест.
Северянин снял у нее с лапки пергаментную трубочку, пружинящую, словно она
была сделана из листка тончайшей закаленной стали, отшвырнул мышь назад на
дерево, развернул черный пергамент и, пододвинувшись  к  костру,  прочитал
написанный белыми буквами текст:
     "Мышелов в ужасной опасности. Ланкмар тоже. Посоветуйся  с  Нингоблем
Семиоким. Главное - быстрота. Не потеряй оловянный свисток".
     Вместо подписи стоял неправильной формы овал - один из знаков  Шильбы
Безглазоликого.
     Положив белую челюсть на белые же костяшки пальцев, Крешкра наблюдала
своими непроницаемо черными глазными впадинами, как Фафхрд  стал  надевать
пояс с мечом.
     - Ты покидаешь меня, - безучастно проговорила она.
     -  Да,  Костеночек,  я  должен  лететь  быстрее  ветра,  -  торопливо
согласился Северянин. - Моему лучшему другу грозит страшная беда.
     -  Он,  разумеется,  мужчина,  -  все  таким  же  бесцветным  голосом
проговорила  девушка.  -  У  нас,  упырей,  мужчины  не   покидают   своих
возлюбленных ради товарищей по оружию.
     - Это совсем иная любовь, -  возразил  Фафхрд,  отвязывая  от  дерева
кобылу и ощупывая свисавший  с  луки  кошель,  чтобы  удостовериться,  что
оловянный  цилиндрик  не  пропал.  Затем  он  перевел  разговор  в   более
практическую плоскость: - У нас еще осталась половина антилопы, так что на
дорогу домой еды тебе хватит. Она сырая.
     - Стало быть, ты считаешь мой народ пожирателем мертвечины, а я значу
для тебя ровно то же, что и половина антилопы?
     - Ну, я часто слышал, что упыри... Да нет, у меня и в мыслях не  было
расплачиваться с тобой... Послушай, Костеночек, я  не  собираюсь  спорить,
все равно мне тебя не переубедить. Просто поверь, что мне  нужно  одинокой
молнией  лететь  в  Ланкмар  и   по   дороге   посоветоваться   со   своим
наставником-чародеем. Я не могу взять тебя - да и вообще никого - с собой.
     Крешкра с любопытством огляделась по сторонам:
     - А кто просит тебя ехать? Летучая мышь, что ли?
     Закусив губу, Фафхрд проговорил:
     - Вот, я оставляю тебе свой охотничий нож. - Девушка не  ответила,  и
Северянин, положив нож возле ее руки, спросил: -  Ты  умеешь  стрелять  из
лука?
     Словно обращаясь к какому-то невидимому  собеседнику,  девушка-скелет
сказала:
     - А сейчас Нечистый поинтересуется, сумею ли я  вырезать  у  человека
печенку. Да чего там, все равно он уже завтра мне надоел бы,  и  я,  делая
вид, что хочу поцеловать его в шею, прокусила  бы  ему  артерию  за  ухом,
выпила бы из него кровь и съела бы его грязную мертвую плоть, оставив лишь
его глупый мозг, чтобы не заразиться и самой не стать идиоткой.
     Воздержавшись  от  комментариев,  Фафхрд  положил  лук  и  колчан  со
стрелами рядом с охотничьим ножом. Затем он присел и хотел было поцеловать
девушку на прощание, но та в последний миг отвернулась  и  подставила  ему
холодную щеку.
     Фафхрд поднялся и заметил:
     - Хочешь верь, хочешь нет, но я вернусь и отыщу тебя.
     - Ты не сделаешь ни того ни другого, - возразила Крешкра, -  меня  не
будет нигде.
     - И все равно я тебя поймаю, -  сказал  Северянин.  Он  уже  распутал
лошади ноги и теперь стоял рядом с ней. - Потому что ты подарила мне такое
небывалое и удивительное наслаждение, что с тобой  не  сравнится  ни  одна
женщина в мире.
     Глядя куда-то в ночь, девушка-упыриня проговорила:
     -  Поздравляю  тебя,  Крешкра.  Ты  сделала  человечеству  подарок  -
невыразимые восторги. Давай, Нечистый, лети как молния, я тоже страсть как
люблю сильные ощущения.
     Сжав губы, Фафхрд несколько мгновений смотрел на девушку, потом одним
движением завернулся в плащ, и летучая мышь, подлетев, тут же  прицепилась
к нему.
     Крешкра кивнула:
     - Вот я и говорю - летучая мышь.
     Фафхрд вскочил в седло и поскакал вниз по склону.
     Вскочив на ноги, Крешкра схватила лук  и  стрелу,  подбежала  к  краю
ложбины и прицелилась Фафхрду в спину; простояв так три удара сердца,  она
выпустила стрелу в сторону  колючего  дерева.  Стрела  вонзилась  в  самую
середину серого ствола.
     Услышав звон тетивы, свист стрелы и ее удар о дерево,  Фафхрд  быстро
обернулся. Костлявая рука ласково махала ему и не опустилась, пока  он  не
достиг дороги у подножия холма, где он пустил кобылу в мощный галоп.
     В течение двух ударов  сердца  Крешкра  постояла  в  задумчивости  на
вершине холма, затем, отцепив нечто невидимое от пояса,  бросила  в  самую
середину догорающего костра.
     Среди фейерверка искр  в  воздух,  футов  на  двенадцать,  взметнулся
ярко-голубой язык пламени и горел примерно столько же ударов сердца. В его
свете  скелет  Крешкры  казался  сделанным  из  вороненого  железа,  а  ее
мерцающая плоть - из клочков ночного тропического  неба,  но  полюбоваться
этой красотой было некому.
     Оглянувшись на всем скаку, Фафхрд увидел острый и тонкий язык огня  и
нахмурился.


     В эту ночь крысы в Ланкмаре уже убивали. Коты погибали от  выпущенных
из арбалетов крошечных стрел,  которые  проходили  через  узкий  вытянутый
зрачок и впивались в мозг. Разложенный на полу крысиный яд каким-то хитрым
способом попадал в собачью еду. Мартышка  Элакерии  погибла,  распятая  на
изголовье кровати из сандалового  дерева  этой  жирной  распутницы,  прямо
напротив серебряного зеркала до потолка, которое  полировалось  ежедневно.
Младенцев находили в колыбелях закусанными до смерти.  Несколько  взрослых
были ранены глубоко вонзившимися стрелками,  намазанными  какой-то  черной
гадостью, и скончались после многочасовых конвульсий. Многие  пили,  чтобы
заглушить страх, однако некий одинокий старик,  упившись  вусмерть,  истек
кровью, так как его артерии были в нескольких местах аккуратно перерезаны.
Тетушка Глипкерио, мать Элакерии, задохнулась, попав в  петлю,  повешенную
над крутой темной лестницей, ступени которой для скользкости  были  политы
маслом.  Некую  отважную  проститутку  съели  заживо  на  площади   Тайных
Восторгов, причем никто не обратил внимания на ее вопли.
     Крысы расставляли столь замысловатые ловушки  и,  судя  по  косвенным
уликам, так умело владели оружием, что многие  жители  твердили,  будто  у
некоторых из грызунов, в особенности у неуловимых белых альбиносов, вместо
передних лап настоящие руки, заканчивающиеся  пальцами  с  когтями,  -  не
говоря уж о том, что люди неоднократно  видели  крыс,  бегущих  на  задних
лапах.
     Хорьков целыми стаями загоняли в крысиные норы. Ни один не  вернулся.
Устрашающего вида солдаты в коричневых доспехах и масках-мешках на головах
целыми  отрядами  носились  по  улицам,  тщетно  выискивая  врага,  против
которого они смогли бы применить  свое  хваленое  новое  оружие.  В  самые
глубокие городские колодцы был насыпан  яд  -  в  предположении,  что  они
доходят до подземного крысиного города и грызуны  берут  из  них  питьевую
воду. Крысиные норы так немилосердно заливались горящей серой,  что  потом
приходилось  отрывать  солдат  от  исполнения  основных  обязанностей  для
тушения пожаров.
     На следующий день начался исход, который продолжился  и  ночью:  люди
уходили морем - на яхтах, баржах, лодках и плотах, и сушей -  в  экипажах,
повозках или пешком через Зерновую заставу  на  юг  и  через  Болотную  на
восток,  однако  Глипкерио  по  совету  Хисвина,  а   также   дряхлого   и
жестоковыйного главнокомандующего  Олегния  Мингологубца  силой  прекратил
бегство, не остановившись даже перед кровопролитием. Галера Льюкина вместе
с другими военными кораблями  окружила  беглецов  и  погнала  их  назад  к
причалам, не считая, естественно, яхт богачей, которым удалось  откупиться
золотом.  Вскоре,  со  скоростью  вести  об  изобретении   нового   греха,
распространился  слух,  что  раскрыт  заговор,  имевший  целью   умертвить
Глипкерио и посадить на трон любимого в народе, его  неимущего  и  ученого
кузена  Радомикса  Кистомерсеса  Н