два вооруженных  воина.
Унизанные сверкающими перстнями  смуглые  пальцы  герцога  крепко  сжимали
подлокотники кресла. Ноги  его  твердо  упирались  в  пол.  Лицо  выражало
упрямство. И только в его глазах  проскальзывала  не  то  тревога,  не  то
чувство беззащитности.  Они  бегали  из  стороны  в  сторону,  суетливо  и
непрестанно, словно подвешенные на шарнирах глазки куклы.
     - Моя дочь должна быть здесь, - глухо и отрывисто проговорил  герцог.
- Поторопите ее. Нечего ей там копаться.
     Один из стражников немедленно вышел.
     И тут появилась боль: она вспыхивала то в предплечье, то в спине,  то
в колене. Усилием воли Мышонок сделал бесстрастное лицо.  Он  сосредоточил
все свое внимание на окружавших его физиономиях, подробно рассматривал их,
словно перед ним была картина, отмечая блики  света  на  щеках  и  глазах,
созерцая колеблющиеся в свете факелов тени на низких стенах.
     И вскоре эти низкие стены стали  медленно  таять,  и  перед  Мышонком
открылись невиданные им доселе просторы, словно расстояния вовсе перестали
существовать: он увидел громадные леса, залитые светом янтарные пустыни  и
бирюзовые моря, увидел озеро Чудовищ, город Упырей, великолепный  Ланкмар,
Землю Восьми Городов, горы Пляшущих Троллей, сказочные  Стылые  Пустоши  и
там - спешащего куда-то рыжеволосого и высокого  юнца  с  открытым  лицом,
которого он приметил когда-то среди пиратов и с которым потом разговаривал
- увидел чужие места и чужих людей, но так ясно,  словно  перед  ним  была
гравюра, сделанная художником-миниатюристом.
     Боль вернулась внезапно и сделалась ощутимее. Коварная  длинная  игла
зашевелилась у него внутри, сильные пальцы поползли по  рукам  и  ногам  к
позвоночнику, словно пытаясь раздвинуть бедра. Мышонок отчаянно напряг все
свои мускулы.
     И тут послышался голос герцога:
     - Не так быстро. Погодите немного.
     Мышонку показалось, что он уловил в голосе герцога  панику.  Несмотря
на острую боль, он  повернул  голову  и  посмотрел  на  беспокойные  глаза
Джанарла. Они продолжали бегать туда и сюда, словно крошечные маятники.
     Внезапно, словно время перестало существовать, Мышонок увидел  сцену,
происходившую в этом подземелье когда-то раньше. Герцог  так  же  сидел  в
своем кресле, глазки у него бегали, как и сейчас, но выглядел он моложе, и
на лице его была нескрываемая паника и ужас. Рядом с ним сидела  вызывающе
красивая женщина в темно-красном платье с низким вырезом  и  вставками  из
желтого  шелка.  На   месте   Мышонка,   на   дыбе   лежала   здоровая   и
привлекательная, но жалобно стонущая девушка, которую  женщина  в  красном
невозмутимо и подробно  расспрашивала  относительно  любовных  свиданий  с
герцогом и попытки отравить ее, супругу герцога.
     Зазвучали шаги, и сцена исчезла - как будто в воду с  отражающимся  в
ней пейзажем бросили камень, прошлое уступило место настоящему. Послышался
чей-то голос:
     - Твоя дочь, о герцог.
     Мышонок собрал в кулак все свое  мужество.  Только  сейчас,  несмотря
даже на боль, он понял, как боится этой встречи. С горькой уверенностью он
осознал, что Ивриана не выполнит его просьбу. Она не злая, он знал это,  и
не хотела его  предать,  но  была  начисто  лишена  мужества.  Она  начнет
хныкать, своими страданиями лишит его остатков самообладания и развеет  по
ветру его последний невероятный замысел.
     Послышались легкие шаги - шаги Иврианы. Звучали они с  несвойственной
им размеренностью.
     Повернуть голову так, чтобы увидеть дверь, означало для Мышонка новую
боль, но он пошел на это и стал ждать,  когда  девушка  вступит  в  полосу
красноватого света факелов.
     И тут он увидел ее глаза.  Они  были  широко  раскрыты  и  пристально
смотрели прямо на него. И не убегали в сторону. Лицо девушки было бледным,
но совершенно спокойным.
     Мышонок увидел, что она одета в темно-красное платье с низким вырезом
и вставками из желтого шелка.
     Душа Мышонка возликовала: Ивриана  все-таки  выполнила  его  просьбу.
Однажды Главас Ро сказал: "Жертва может перекинуть боль  назад  на  своего
мучителя,  если  того  удастся  обманом  заставить   открыть   канал   для
ненависти". И теперь такой канал был открыт и вел к самой сути Джанарла.
     Мышонок жадно вперил взгляд в немигающие глаза  Иврианы,  словно  это
были заводи черной магии, мерцавшие в холодном свете луны.  Он  знал:  эти
глаза вберут в себя то, что он им пошлет.
     Мышонок смотрел, как девушка  села  подле  герцога,  как  тот  искоса
взглянул на дочь и подскочил, как будто увидел привидение. Однако Ивриана,
не глядя на отца, сжала пальцами его запястье, и он дрожа  рухнул  в  свое
кресло.
     - Продолжайте! - велел герцог палачам, и Мышонок по его голосу понял,
что паника Джанарла вот-вот прорвется наружу.
     Колесо повернулось еще немного. Мышонок услышал свой  жалобный  стон.
Но теперь в нем самом пробудилось нечто, что было выше  боли  и  не  имело
отношения к стону. Он  почувствовал,  что  между  его  глазами  и  глазами
Иврианы пролегла связующая нить - канал со стенами из камня,  по  которому
силы человеческого духа и даже другие,  более  могущественные  силы  могут
нестись, словно сокрушительный горящий  поток,  и  между  тем  Ивриана  не
отводила взгляда. Когда он застонал, на ее лице не дрогнул ни один мускул,
и только глаза стали темнее, и сама она побледнела. Мышонок  почувствовал,
как  преобразуются  ощущения  в  его  теле,  из  кипящих  пучин  боли   на
поверхность стала всплывать ненависть. Он толкнул ее  вдоль  по  каналу  с
каменными стенами и увидел, что она достигла Иврианы: лицо  девушки  стало
еще сильнее походить на смертную маску, пальцы сжались еще крепче на  руке
отца, который уже не мог побороть бившей его дрожи.
     Колесо повернулось еще немного. Откуда-то  издалека  Мышонок  услышал
ровный, душераздирающий стон. Но теперь часть его существа  находилась  за
пределами подземелья - высоко, в леденящей пустоте над  миром.  Он  увидел
под собою ночную панораму лесистых холмов и долин. На  вершине  одного  из
холмов  сгрудились  крошечные  каменные  башенки.  И,  словно   наделенный
волшебным ястребиным зрением, Мышонок, глядя сквозь  крыши  и  стены  этих
башенок, увидел в самом  низу  мрачную  комнату,  в  которой,  съежившись,
копошились крохотные человечки. Кое-кто из них что-то делал с  механизмом,
причинявшим боль существу, похожему на белого корчащегося муравья. И  боль
этого существа, слабые крики которого едва проникали в  сознание  Мышонка,
на этой высоте странно влияла на него: внутренние силы росли, а с глаз как
бы спала пелена, скрывавшая до этих пор всю черноту вселенной.
     Мышонок  услышал  вокруг  громкий   шепот.   В   бесплодной   черноте
раздавалось биение каменных крыл. Стальные лучи звезд,  словно  ножи,  без
боли врезались в его мозг. Он почувствовал, как мрачный  смерч  зла  стаей
мчащихся черных тигров обрушился на него из вышины,  но  юноша  знал,  что
способен повелевать ими. Он подождал, пока смерч  прокатится  по  телу,  и
затем швырнул его в две точки мрака, горевшие в маленькой  комнатке,  -  в
широко раскрытые глаза Иврианы, дочери герцога Джанарла.  Он  увидел,  как
черная сердцевина вихря чернильным пятном расползается  по  лицу  девушки,
вливается в ее руки, окрашивает  пальцы.  Он  увидел,  как  они  судорожно
сжались на руке отца.  Увидел,  как  она  протягивает  к  герцогу  руку  и
полуоткрытыми губами прикасается к его щеке.
     И  тогда,  в  тот  миг,  когда  пламя  факелов  сделалось  голубым  и
затрепетало в порыве самого  настоящего  ветра,  обрушившегося  на  старые
камни  подземелья...  в  миг,  когда  палачи  и  стража   побросали   свои
инструменты и  оружие...  в  неизгладимый  миг  ненависти,  которая  нашла
наконец выход, в миг свершившегося отмщения Мышонок увидел,  как  сильное,
квадратное лицо герцога Джанарла исказилось от невыразимого  ужаса,  черты
его сморщились, словно невидимые руки выжали его как тряпку, -  и  тут  же
обвисли: это было поражение, это была смерть.
     Нить, которая поддерживала Мышонка, лопнула. Душа его камнем  рухнула
в подземелье.
     Он почувствовал нестерпимую боль, но  она  предвещала  не  смерть,  а
жизнь. Над собою он снова увидел низкий каменный потолок. Руки  на  колесе
были белые и тонкие. И тут он понял: ему больно оттого,  что  дыба  больше
уже не растягивает его члены.
     Очень медленно Ивриана отстегнула кожаные браслеты на руках  и  ногах
юноши. Так же медленно она  помогла  ему  встать  на  пол,  изо  всех  сил
поддерживая его, и они поковыляли через  комнату,  откуда  все  уже  давно
убежали, охваченные ужасом, не считая  человека  в  драгоценных  каменьях,
съежившегося в резном кресле.  Они  немного  постояли  у  кресла:  Мышонок
разглядывал мертвеца холодным, сытым и безразличным взглядом кота. А затем
они двинулись прочь, Ивриана и Серый Мышонок, - двинулись по  опустошенным
паникой коридорам, прямо в ночную тьму.



                       4. ЗЛО ВСТРЕЧАЕТСЯ В ЛАНКМАРЕ

     Беззвучно,  как  привидения,  два   вора,   долговязый   и   толстый,
проскользнув мимо задушенного  удавкой  сторожевого  леопарда  в  отпертую
отмычкой дверь лавки Дженгао,  торговца  драгоценными  камнями,  двинулись
сквозь редкий ночной туман на восток по Чистоганной улице Ланкмара, Города
Ста Сорока Тысяч Дымов.
     И правильно сделали: немного западнее, на перекрестке  Чистоганной  и
Серебряной постоянно дежурили неподкупные стражники в кирасах и шлемах  из
вороненой стали, непрерывно постукивающие по земле своими  пиками,  а  дом
Дженгао не имел черного хода и ни одного окна в стенах в три пяди толщиною
и, кроме того, в его крыше и полу, почти таких  же  прочных,  не  было  ни
одного люка.
     Но длинный, с  плотно  сжатыми  губами  Слевьяс,  соискатель  степени
магистра в своей профессии, и быстроглазый  Фиссиф,  вор  второго  класса,
которого ожидало  за  эту  операцию  присвоение  первого  класса  и  ранга
"талантливый  шильник",  ни  в  коей  мере  не  беспокоились.  Все  шло  в
соответствии с планом. У каждого  в  кошеле  лежал  перевязанный  ремешком
маленький мешочек с камнями только чистой воды, поскольку Дженгао, который
валялся сейчас оглушенный у себя  на  полу  и  хрипло  дышал,  нужно  было
позволить и даже помочь вновь развернуть свое дело, чтобы дать ему созреть
для нового сбора урожая. Чуть ли не первой заповедью Цеха  Воров  было  не
убивать курочку, которая несет коричневые яички с рубинами  вместо  желтка
или белые, но с алмазным белком.
     Помимо удовлетворения от хорошо выполненной работы,  воры  испытывали
радость, что идут прямо домой, причем не к женам - избави Аарт! - и  не  к
родителям и детям - упаси от этого боги! - а в Дом Вора,  штаб-квартиру  и
казарму всемогущего Цеха, который был им отцом и  матерью  в  одном  лице,
хотя женщинам было запрещено входить во всегда открытые высокие ворота  на
Грошовой улице.
     Несмотря на то, что вооружение каждого состояло лишь из предписанного
правилами  воровского  ножа  с   серебряной   рукояткой   -   это   оружие
использовалось лишь в междоусобных разборках и  являлось  скорее  символом
принадлежности к Цеху - оба  вора  чувствовали  себя  в  безопасности:  их
сопровождали трое надежных профессиональных  убийц,  нанятых  на  вечер  в
Братстве  Душегубов,  причем  один  следовал  далеко  впереди  в  качестве
головного дозора, а двое других двигались  сзади,  составляя  арьергард  и
главную  ударную  силу;  все  трое  перемещались,  понятное  дело,   почти
незаметно, ведь эскорт подобного рода не должен бросаться в глаза  -  так,
по крайней мере, считал Кровас, великий магистр Цеха Воров.
     И словно всего  этого  было  недостаточно,  чтобы  Слевьяс  и  Фиссиф
чувствовали себя в полной безопасности, рядом  с  ними,  в  тени  у  домов
бесшумно скользило если  и  не  вполне  уродливое,  то  во  всяком  случае
какое-то  большеголовое  существо,  которое  могло  быть   или   крошечной
собачонкой,  или  котом-недомерком,  или  гигантской  крысой.  Порою   оно
довольно  бесцеремонно,  словно  желая  ободрить  воров,  подбегало  к  их
осторожным, обутым в войлочные туфли ногам, но тут же  снова  пряталось  в
самую густую тень.
     Да и нельзя сказать, что спутники были в  полном  восторге  от  этого
последнего стража.  Отойдя  шагов  на  сорок  от  лавки  Дженгао,  Фиссиф,
продолжая идти на цыпочках, изогнул свои пухлые губы и тихонько  шепнул  в
принадлежащее Слевьясу ухо с крупной мочкой:
     - Будь я проклят, если мне нравится этот выкормыш Христомило, который
болтается у нас под ногами, - неважно, охраняет он нас или нет. Плохо, что
Кровас взял на работу или вынужден был взять чародея весьма  сомнительной,
если не сказать сильнее, репутации и внешности, но...
     - Заткни хлебало! - еще тише прошипел Слевьяс.
     Пожав плечами, Фиссиф умолк и стал  с  еще  большей  настороженностью
озираться, особое внимание обращая на дорогу впереди.
     В той стороне, куда они направлялись, у перекрестка с Золотой улицей,
Чистоганную пересекала закрытая галерея, располагавшаяся на уровне второго
этажа и соединявшая два дома, в которых помещались  мастерские  знаменитых
каменотесов и скульпторов Роккермаса и Слаарга. Фронтоны обоих домов  были
украшены неглубокими  портиками  с  непропорционально  большими  колоннами
разнообразных   ордеров,    выполнявшими    скорее    рекламную,    нежели
конструктивную функцию.
     Из-под галереи  послышались  два  тихих  коротких  свистка,  которыми
шедший впереди наемник возвещал: засады или чего-либо подозрительного нет,
на улице Желтого Дьявола тоже чисто.
     Фиссиф  вовсе  не  обрадовался  этому  сигналу.  Сказать  по  правде,
толстому вору нравилось чувство настороженности и даже страха,  во  всяком
случае до известных пределов.  С  трудом  сдерживаемая  внутренняя  паника
заставляла его сердце биться чаще и ощущать всю полноту жизни даже острее,
чем забавы с женщинами, которые он время от времени себе позволял. Поэтому
он пристально уставился сквозь редкий, отдававший сажей смог, на  фронтоны
и галерею  домов  Роккермаса  и  Слаарга,  приближаясь  к  ним  вместе  со
Слевьясом с виду ленивым, но довольно быстрым шагом.
     В стене закрытой галереи было прорезано четыре  небольших  оконца,  а
между ними в нишах стояли - тоже в качестве рекламы - три гипсовые  статуи
в натуральную  величину,  несколько  изъеденные  многолетней  непогодой  и
окрашенные в различные оттенки серого цвета таким же  многолетним  смогом.
Проходя перед  ограблением  мимо  этих  домов,  Фиссиф  успел  рассмотреть
статуи, бросив на них через плечо быстрый,  но  проницательный  взгляд.  И
теперь ему показалось, что правая статуя  претерпела  какие-то  неуловимые
изменения. Она представляла человека среднего роста в плаще  с  капюшоном,
который задумчиво стоял, скрестив руки на груди. Впрочем, нет, происшедшие
изменения не были такими уж неуловимыми: теперь, как  показалось  Фиссифу,
плащ, капюшон и лицо статуи приобрели более  ровный  темно-серый  оттенок,
черты ее лица стали более резкими, менее изъеденными временем, и - толстый
вор готов был поклясться в этом - сама статуя сделалась ниже ростом!
     Более того: прямо под нишей появилась груда  серых  и  белых  камней,
которых прежде тут, вроде, не было. Фиссиф попытался припомнить: не слышал
ли он среди суматохи налета, среди всего этого оживления, когда они душили
леопарда, оглоушивали хозяина лавки, и всего прочего -  не  слышал  ли  он
какого-нибудь отдаленного грохота, и теперь ему казалось, что  так  оно  и
было. Живое воображение помогло ему представить дыру или даже дверь позади
статуи, откуда последняя могла получить сильный  толчок  и  обрушиться  на
какого-нибудь прохожего, к примеру, на него или Слевьяса; он подумал,  что
правая статуя была разбита в процессе испытания ловушки и  потом  заменена
ей подобной.
     Когда они  со  Слевьясом  будут  проходить  под  галереей,  нужно  не
спускать глаз со всех трех  статуй.  Если  он  увидит,  что  одна  из  них
покачнулась, отпрыгнуть в сторону не  составит  никакого  труда.  Но  если
такое случится, следует ли ему столкнуть Слевьяса с  опасного  места?  Это
нужно хорошенько обмозговать.
     Затем неуемное внимание Фиссифа переключилось на портики с колоннами.
Колонны,  очень  толстые  и  ярда  три  высотой,  были  расставлены  через
неправильные интервалы и различались между собой  формой  и  расположением
каннелюр, поскольку Роккермас и Слаарг слыли  авангардистами  и  придавали
большое   значение   впечатлению   незаконченности,   беспорядочности    и
неожиданности своих творений.
     Однако Фиссифу, который  был  уже  начеку,  показалось,  что  элемент
неожиданности усилился, поскольку под одним  из  портиков  стало  на  одну
колонну больше, по сравнению с тем, что было недавно,  когда  он  проходил
здесь. Которая из колонн была новой, он с точностью сказать не мог, но был
уверен, что таковая появилась.
     Поделиться своими подозрениями со Слевьясом?  Вот-вот,  а  тот  снова
зашипит на него, и в его тусклых глазках снова блеснет презрение.
     Поперечная галерея была уже совсем близко. Фиссиф  бросил  взгляд  на
правую статую и заметил еще кое-какие ее отличия от той, которую запомнил.
Несмотря на то, что она  была  ниже  ростом,  ее  осанка  сделалась  более
прямой, а в выражении темно-серого лица теперь присутствовало  не  столько
философское раздумье, сколько презрительная ухмылка, пронырливость и явное
самомнение.
     Впрочем, когда они со Слевьясом оказались под галереей,  ни  одна  из
статуй на них не рухнула. С Фиссифом случилось в этот миг совсем иное.
     Одна из колонн подмигнула ему.
     Серый Мышелов - так он теперь называл себя в разговорах с Иврианой  -
повернулся в своей правой нише, подпрыгнув, ухватился за карниз,  бесшумно
взобрался на плоскую крышу и прошел на ее другой край как раз в  тот  миг,
когда внизу показались оба вора.
     Не раздумывая ни секунды, он прыгнул вперед  и,  держась  прямо,  как
арбалетная стрела, полетел  вниз,  с  соответствующим  упреждением  целясь
подошвами башмаков из  крысиной  кожи  в  заплывшие  жиром  лопатки  более
приземистого вора.
     Когда Серый Мышелов прыгнул, долговязый вор глянул через плечо наверх
и выхватил нож, однако  не  пошевелил  и  пальцем,  чтобы  оттолкнуть  или
выдернуть Фиссифа из-под живого снаряда. Мышелов на  лету  пожал  плечами.
Просто ему придется побыстрее заняться долговязым вором, после того как он
собьет с ног толстого.
     Но тут Фиссиф гораздо быстрее, чем можно было подозревать,  обернулся
и пискнул:
     - Сливикин!
     Башмаки из крысиной кожи угодили ему прямо в  брюхо.  Мышелов  словно
приземлился на мягкую подушку. Уклонившись от первого выпада Слевьяса,  он
сделал сальто вперед и в тот миг, когда  голова  толстого  вора  с  глухим
стуком пришла в соприкосновение с мостовой, приземлился на него с кинжалом
в руке, готовый встретить долговязого.
     Но нужды в этом уже не было. Слевьяс с остекленевшим  взглядом  лежал
на земле.
     А произошло вот что.  Пока  Мышелов  делал  сальто,  одна  из  колонн
прыгнула  вперед,  волоча  за  собой  просторный  плащ.  Большой   капюшон
откинулся назад, открыв  юное  лицо,  обрамленное  длинными  волосами.  Из
широченных  рукавов,  образовывавших  верхнюю  часть  колонны,   вынырнули
мускулистые руки, и кулак,  которым  заканчивалась  одна  из  них,  хорошо
рассчитанным ударом врезался в подбородок Слевьяса.
     Фафхрд и Серый Мышелов  уставились  друг  на  друга,  возвышаясь  над
поверженными врагами. Оба были готовы к атаке, но на время замерли.
     Каждый из них увидел в облике соперника нечто неуловимо знакомое.
     - Похоже, мы оба оказались здесь по одной и той же причине, - заметил
Фафхрд.
     - Похоже? Да так оно и есть, - коротко  отозвался  Мышелов,  впившись
взглядом в своего потенциального недруга,  который  был  выше  долговязого