е незажженную лампу.
   Ничего не понимая, он вновь обернулся к утешавшей девочек Сиф и поверх их
голов увидел Пшаури: его лицо искажала гримаса боли и гнева, он раскачивался
взад и вперед и буквально рвал на себе волосы. Кос побери этого наглеца,  он
что, уже решил надеть траур по Мышелову?
   Тут истерзанный взгляд молодого помощника остановился на Сиф. Зрачки  его
расширились, тело перестало раскачиваться  из  стороны  в  сторону,  а  руки
перестали прореживать шевелюру и в немой мольбе протянулись к ней.
   Она немедленно оставила девочек и двинулась было к нему, но тут к Фафхрду
вернулся дар речи.
   - Ни шагу больше! - скомандовал он. -  Стой,  где  стоишь,  а  не  то  мы
потеряем место, где Мышелов ушел под землю.
   И он решительно шагнул к ней, здоровой рукой вытаскивая из чехла топорик,
висевший у него на поясе.
   - Нужно копать здесь, - с нажимом произнес он, опускаясь рядом с  ней  на
колени.
   Увидев, что он достает топор, она испугалась, как бы он не начал  крошить
им мерзлую землю, и закричала:
   - Нет, не надо, ты можешь поранить его! Он отрицательно мотнул головой и,
взявшись за соединение топорика и рукоятки, начал подгребать к себе  верхний
слой земли, одновременно просеивая ее крюком левой руки. Вскоре ему  удалось
высвободить пространство с небольшой люк величиной,  и  тогда  он  осторожно
принялся снимать следующий слой почвы.
   Тем временем Пшаури сам подошел к Сиф, нашаривая что-то в  своей  поясной
сумке и несвязно лопоча:
   - Добрейшая госпожа, я виноват в несчастье, случившемся с  капитаном,  на
мне одном вина. Вот, позволь, я покажу тебе...
   Не прерывая работы, Фафхрд резко бросил:
   - Забудь об этом, Пшаури, и иди сюда. У меня есть для тебя поручение.
   Но, видя, что тот ничего не слышит и лишь продолжает умоляюще глядеть  на
Сиф, Фафхрд сделал ей знак отвести обезумевшего капрала  в  сторонку  и  там
выслушать его бредни, а сам скомандовал:
   - Скаллик, тогда поди сюда ты!
   Скаллик, бросив на  товарища  тревожный  взгляд,  повиновался.  Продолжая
грести землю, Фафхрд отдавал распоряжения:
   - Беги в казарму что есть  мочи.  Найди  Скора  и  Миккиду.  Пусть  берут
одного-двоих человек каждый и несут сюда рабочие рукавицы, заступы,  лопаты,
ведра, фонари и веревки. Не трать время  на  объяснения  -  на,  возьми  мое
кольцо. Сам соберешь по одному человеку из людей Мышелова, моих и минголов и
привезешь сюда доски, колья, еще веревки, лебедки, еду, дрова,  воду,  флягу
бренди, одеяла, бинты. Грузи все на собачью упряжку и приезжай,  как  только
будешь готов. Маннимарк остается в казарме за  старшего.  Все  понял?  Тогда
иди!
   Скаллик ушел. На его месте тут же возникла Рилл.
   - Фафхрд, - начала она  настойчиво,  -  Афрейт  и  Гронигер  велели  тебе
передать, что то, что мы видели или нам  показалось,  будто  мы  видели,  на
самом  деле  обманутые  фантомом,  со  сверхъестественной  скоростью  унесло
Мышелова  к  Эльвенхольму  и  там  укрылось.  Они  идут  искать  его  там  и
настаивают, чтобы ты послал за фонарями и собаками, а потом присоединился  к
ним. И  прикажи  еще  принести  что-нибудь  из  нестираных  носильных  вещей
Мышелова.
   Фафхрд перестал грести и взглянул на стоявших рядом.
   - Капитан, он ушел в землю как раз  там,  где  ты  роешь,  -  заявил  Урф
Мингол. - Я видел.
   - Верно, - проворчала матушка Грам, - хотя в тот момент он и сам  походил
на призрак.
   Сиф вырвала свою руку из цепкой хватки Пшаури и уверенно заявила:
   - Он провалился здесь. Я успела коснуться его макушки и волос, прежде чем
он совсем исчез. Пшаури, однако, не отставал:
   - Посмотри, госпожа, я нашел его. Вот доказательство того, что  я  солгал
капитану вчера вечером, сказав, будто ничего не достал из Мальстрема.
   На его ладони лежал кубик из гладких  металлических  прутьев,  с  кулачок
ребенка размером. Внутри него торчало что-то черное  и  зернистое.  В  свете
луны металл был похож на серебро, но Сиф знала, что  это  золото  и  не  что
иное, как почитаемая на острове святыня, при помощи которой Мышелов  усмирил
Мальстрем после того, как в нем безвозвратно погиб мингольский флот.
   - Я вытащил его из самого сердца Мальстрема, чтобы порадовать капитана, -
заявил Пшаури, переводя  безумный  взгляд  с  одного  на  другого  из  своих
слушателей. - А вместо этого он  стал  для  него  роковым.  И  ведь  капитан
опасался, что это может произойти. О Боги, случалось  ли  кому-нибудь  столь
жестоко заблуждаться?
   - Зачем же ты солгал? - спросил Фафхрд. - И почему тебе самому так  нужен
был этот куб?
   - Я не могу вам этого сказать, - отвечал несчастный Пшаури. - Это частное
дело, только между мною и капитаном. Боги мои, что же теперь делать? Что  же
делать?
   - Копать, - отозвался Фафхрд, переходя от слов к  делу.  -  Рилл,  сообщи
Гронигеру и Афрейт мое решение.
   - Сначала позволь мне помочь тебе немного, - ответила та и,  поставив  на
землю рядом с вырытым Фафхрдом  углублением  в  пять-шесть  дюймов  глубиной
наполненную жиром левиафана лампу, трижды щелкнула пальцами правой руки.
   - Гори без жара, - произнесла она одновременно.
   Нехитрая магия сделала свое дело.
   Белый, как только что выпавший снег, жир левиафана, чистый бисторий,  тут
же занялся ровным холодным пламенем, точно на землю упал кусок луны.  В  его
свете даже мельчайшие частички земли в вырытой Фафхрдом яме внезапно  обрели
индивидуальность.
   Фафхрд должным образом поблагодарил женщину, и та, развернувшись,  скорым
шагом двинулась в сторону Эльвенхольма.
   Фафхрд повернулся к Пшаури и приказал:
   - Садись напротив меня и просеивай землю после  каждого  моего  движения.
Две руки проворнее, чем один крюк. Гейл! Ты и Пальчики тоже, садитесь по обе
стороны от меня и начинайте отбрасывать землю, которую я  выгребаю  топором.
Мерзлый грунт кончился, так что теперь дело пойдет быстрее. Пшаури, пока  ты
пытаешься нащупать голову Мышелова, расскажи нам, спокойно и ясно, все,  что
можешь, о твоем пребывании в Мальстреме.
   - Думаешь, он еще жив? - прерывающимся голосом спросила Сиф, точно  боясь
обмануться надеждой.
   - Госпожа, - ответил Фафхрд, - я не первый день знаю Мышелова.  Не  стоит
недооценивать его изобретательность и хладнокровие в минуту опасности.

Глава 11

   Стоя зажатый в тисках земли, точно погребенный заживо на островной манер,
Мышелов ощутил комок в горле, который, как  он  чувствовал,  становился  все
больше и плотнее, так что вскоре у него стало покалывать  небо  и  заныло  в
груди. Легкие его напряглись так, что  зазвенело  в  ушах.  Ощущение  удушья
нарастало.
   Он вспомнил, что в последний раз его легкие заполнялись воздухом еще  при
свете луны.
   Мощным усилием воли он поборол настойчивое желание сделать глубокий вдох,
который, как он прекрасно понимал, наверняка стал бы для него последним, так
как его рот и нос тут же заполнились бы  грязью  и  пылью  и  он  немедленно
задохнулся бы. Вместо этого  он  принялся  очень  медленно  (можно  было  бы
сказать - в качестве эксперимента, если бы это не было абсолютно необходимо)
выдыхать, сначала через нос, а потом и сквозь слегка приоткрытые уголки губ.
При  этом  его  язык  непрестанно  двигался,  увлажняя  поверхность  губ   и
отталкивая от них мелкие частички земли, норовившие попасть ему в рот.  Этот
процесс напомнил  ему  общепринятую  технику  курения  гашиша,  когда  через
приоткрытые  уголки  губ  в  рот  впускают  тонкие  струйки  воздуха,  чтобы
разбавить густой дурманящий дым. ("О, восхитительная свобода движений  языка
во рту! Как недооценивают ее люди", -  подумал  Мышелов.)  Впитывая  в  себя
драгоценные крупинки воздуха,  сохранявшиеся  между  мельчайшими  крупинками
почвы даже на такой глубине, и старясь заглатывать при этом как можно меньше
земли, Мышелов мрачно размышлял, что если его  пребывание  здесь  затянется,
то, может быть, он научится глотать землю вместо еды и через некоторое время
начнет оставлять за собой след из земляных экскрементов.
   Но тут комок в горле вновь настойчиво заявил о  себе.  Он  выдохнул  одну
порцию  воздуха  (на  это  потребовалось  порядочное   количество   времени,
поскольку среда оказывала сопротивление) и медленно  (запомни,  медленно!  -
предостерег он сам себя) сделал второй вдох.
   Повторив всю процедуру  несколько  раз,  он  решил,  что  при  надлежащей
тренировке, не тратя времени попусту, но и не спеша, он научится справляться
как с приступами удушья, так и с желанием сделать хороший вдох.
   В обозримом будущем все, что не имело отношения к  дыханию,  отодвигалось
для Мышелова на второй - нет, даже на третий план.
   Он повторил себе, что, как только процедура дыхания  будет  отработана  и
войдет в привычку, его голова освободится и он сможет обдумать свое нынешнее
положение.
   Но тут вставал вопрос, а захочется  ли  ему  думать  об  этом,  когда  он
получит такую возможность? Что он выиграет от этих размышлений?
   По  мере  того  как  к  Мышелову  возвращалась  способность  воспринимать
окружающее, он заметил, что  сквозь  его  сомкнутые  веки  сочится  какой-то
красноватый свет - так бывает, когда, закрыв глаза, повернешь лицо к солнцу.
Но ведь здесь нет даже луны, - напомнил он  себе  несколько  вдохов  спустя.
(Тут он чуть было не всхлипнул, но "вовремя сообразил, что малейший  перебой
в  ритме  дыхания   грозит   весьма   неприятными   последствиями.)   Однако
любопытство, раз пробудившись, не  желало  оставить  его  в  покое  (даже  в
могиле, мелькнула у него мелодраматическая мысль),  и  еще  через  несколько
вдохов он рискнул оглядеться сквозь слегка приоткрытые ресницы.
   В глаза ему не попало ни единой песчинки,  а  вокруг  и  впрямь  струился
какой-то желтоватый призрачный свет.
   Немного погодя он рискнул открыть глаза пошире - не  забывая  о  дыхании,
разумеется - и принялся разглядывать то, что его окружало.
   Судя по тому, что его поле зрения было окружено желтой  каймой,  свечение
исходило от его лица. Ему вспомнился странный сон Сиф, в котором она  видела
его в светящейся полумаске с черными провалами вместо глаз. Возможно, то был
и вправду вещий сон, так как сейчас на нем была именно такая маска.
   Вот что ему удалось разглядеть в ее фосфоресцирующем свете:  перед  самым
его  носом  находилась  коричневая  стена  -  она  была  так   близко,   что
расплывалась у него перед глазами, но в то же время достаточно далеко, чтобы
не повредить его глазные яблоки.
   Однако,  вглядываясь  в  стену,  он,  к  своему  несказанному  удивлению,
обнаружил, что может видеть на несколько  дюймов  вглубь  нее,  так  что  за
размытой поверхностью  различает  отдельные  кусочки  земли,  словно  к  его
собственному зрению добавились еще какие-то сверхъестественные способности.
   Именно  благодаря  этой  волшебной  способности  удалось  ему  разглядеть
фрагмент черной гальки на глубине  шести  дюймов  от  шероховатой  стены,  в
которую  упирался  его  земной  взгляд;  рядом  с  первой   лежала   вторая,
темно-зеленая,  с  его  большой  палец  размером,  а  подле  нее   виднелось
безглазое, лишенное всякого  выражения  красноватое  лицо  земляного  червя,
ротовое отверстие которого беспрестанно открывалось и закрывалось.
   И тут впервые за  все  время  его  пребывания  под  землей  что-то  вроде
галлюцинации посетило его. Ему показалось, будто червяк  обращается  к  нему
высоким писклявым голосом: "О смертный, что за сила покровительствует  тебе?
Почему я не могу приблизиться и полакомиться твоими глазами?"
   В то же время впечатление  было  настолько  ярким  и  убедительным,  что,
забывшись, Мышелов заговорил низким хриплым голосом:
   - Привет тебе, собрат по заключению...
   На этом поток его красноречия прервался. Его собственный голос, как он ни
старался  говорить  потише,  отразился  от  стенок  более   чем   замкнутого
пространства и таким  мощным  эхом  отозвался  в  голове  и  во  рту  самого
Мышелова, что тот понял, как чувствует себя  колокол  во  время  урагана,  и
посочувствовал ему. К тому же он чуть было не сбился с дыхания.
   Неожиданное сотрясение, вызванное неосторожной попыткой завязать беседу с
земляным червем, очевидно, нарушило  хрупкое  равновесие  в  окружающем  его
вязком мире почвы: две гальки и червяк понеслись вверх, хотя на этот раз  он
и не почувствовал ничьей хватки вокруг своих  лодыжек.  По  всей  видимости,
учиться разговаривать под землей было еще слишком рано.
   Он  вновь  осторожно  сомкнул  глаза  и  сосредоточил  свое  внимание  на
медленных вдохах и  выдохах,  решительно  игнорируя  факт  углубления  своей
могилы.

Глава 12

   Наверху поиски Мышелова приняли впечатляющий  размах  и  сделались  более
организованными.  Из  казарм  прибыли  помощники:  рослые,  поджарые  бывшие
берсерки из отряда Фафхрда, все, как и  он,  северяне,  и  перевоспитавшиеся
воры Мышелова, малорослые и жилистые. Молодая энергия, с которой они взялись
за дело, вселила новую надежду в  сердца  присутствовавших.  Ездовые  собаки
привезли воду, еду и доски и теперь, выпряженные из оглобель, сидели поодаль
и внимательно следили за происходящим. На небольшом,  но  справном  костерке
весело  пыхтела   подливка,   а   наваристый   суп   из   баранины   издавал
умопомрачительный аромат. Мамаша Грам и старый Урф жались поближе к огню.
   Вырытая Фафхрдом дыра стала намного шире и глубже, так что  работавших  в
ней людей уже не было видно.  Фафхрда  сменил  его  верный  лейтенант  Скор;
Пшаури продолжал просеивать  землю,  Мара  и  Клут  помогали  ему.  Один  из
северян, стоя на краю ямы, то и дело принимал снизу полное ведро  и  широким
жестом, напоминающим взмах косаря, разбрасывал его  содержимое  вокруг  ямы.
Другой лейтенант Мышелова, Миккиду,  и  еще  один  вор  принялись  укреплять
стенки ямы, деревянными молотами загоняя в  землю  восьмифутовые  доски.  Их
лица отчетливо выделялись в свете ярко горящего бистория,  наполнявшего  две
опущенные в яму лампы. С  того  момента,  когда  начался  посвященный  Скаме
сакральный танец, прошло три часа, и луна высоко висела в небе.
   Фафхрд и Сиф стояли у костра и вместе со стариками потягивали вздрог. Для
Северянина это была первая передышка. Гейл и Пальчики держались несколько  в
стороне, стараясь не привлекать к себе внимания, чтобы их,  как  и  Мэй,  не
отослали в собачьей упряжке домой оповестить родителей. К  группе  у  костра
присоединились также Афрейт, Гронигер и Рилл, вернувшиеся  от  Эльвенхольма.
Все вместе обсуждали дальнейшую стратегию поисков и спорили,  какой  вариант
предпочесть.
   Афрейт совершенно спокойно обратилась к Фафхрду:
   - Дорогой мой, я очень ценю и уважаю твою преданность старому товарищу  и
веру в его силы. Я  понимаю,  что  именно  эти  чувства  заставляют  тебя  с
завидным упорством идти по одному-единственному следу, не учитываю того, что
результатом твоих отчаянных усилий может  стать  труп  твоего  друга.  Но  я
обращаюсь к твоей логике. Раз уж существует другой след - а мы с  Гронигером
оба можем это подтвердить - след, обещающий  более  утешительный  результат,
почему бы не потратить хотя бы часть наших усилий и не воспользоваться этим?
Почему бы даже не приложить все силы к поиску в этом направлении?
   - По-моему, очень резонно, - поддержал ее Гронигер.
   - Так вы думаете, я копаю здесь потому, что это логично  или  разумно?  -
ответил Фафхрд с ноткой нетерпения в голосе. - Я  видел,  как  он  ушел  под
землю здесь, говорю вам. И другие  тоже  видели,  Сиф  прикоснулась  к  нему
здесь.
   - Я тоже видел, - присоединился к нему Урф. - Раз было одно чудо,  почему
бы не случиться и другому? Афрейт не отступалась:
   - Но все вы, кто говорит, что видели, как  Мышелов  погружался  в  землю,
заметили, что под конец  он  стал  прозрачным.  И  когда  нам  с  Гронигером
показалось, что он скрылся в сторону Эльвенхольма, все было  точно  так  же.
Разве это не говорит о необходимости одинаково  напряженно  искать  в  обоих
направлениях?
   Фафхрд устало отвечал:
   - Меня тоже беспокоит эта прозрачность Мышелова. Может  быть,  он  как-то
раздвоился, и тогда имеет смысл искать его не только здесь,  но  и  в  любом
другом месте на острове. Вы слышали, что я приказал Джибу Минголу прихватить
что-нибудь из вещей Мышелова и пару собак-ищеек, когда послал его за  второй
партией леса.
   - А я все ломаю голову,  нельзя  ли  как-нибудь  использовать  в  поисках
Мышелова золотой куб, который Пшаури достал из Мальстрема, - заговорила Сиф.
- Он наполнен золой бога Локи, который, я уверена, и навлек на Мышелова  эту
беду. Я достаточно долго имела с ним дело, чтобы понять, какой это  коварный
и злопамятный бог.
   - В этом ты безусловно права, - мрачно подтвердила матушка  Грам,  однако
прежде,  чем  она  успела  вымолвить  еще  хоть  слово,   из   ямы   донесся
пронзительный вопль Скора:
   - Капитан, на глубине семи футов я нашел то, что  вы  наверняка  захотите
увидеть. Сейчас пошлю наверх.
   Фафхрд  тут  же  очутился  у  края  ямы,  взял  что-то  из  поднятого  на
поверхность ведра, встряхнул и начал пристально рассматривать.
   - Это плащ, который был на Мышелове сегодня вечером, - объявил он  минуту
спустя. - Теперь никто не убедит меня в том, что  он  не  провалился  сквозь
землю на этом самом месте! - победоносно добавил он.
   Сиф выхватила предмет у него из рук и после недолгого осмотра подтвердила
опознание.
   Афрейт воскликнула:
   - Снегоход! - и, присев на корточки рядом  с  неслышно  подошедшим  белым
волкодавом, запустила пальцы  глубоко  в  его  лохматую  шкуру  и  начала  с
серьезным видом нашептывать что-то ему прямо в  ухо.  Тот  вдумчиво  обнюхал
пропитанный грязью плащ и принялся бродить вокруг ямы, уткнув нос  в  землю.
Пес подошел к самому краю ямы,  долго  глядел  в  нее,  принюхиваясь,  потом
уселся и, подняв  морду  к  небу,  завыл  громко  и  протяжно,  словно  рог,
сзывающий плакальщиков на похороны героя.

Глава 13

   Серый Мышелов на всю жизнь сохранил  привычку,  проснувшись,  прежде  как
следует прислушаться и принюхаться к  окружающему,  а  потом  уже  открывать
глаза. В конце концов, кто знает, какие опасности могут подстерегать  рядом,
только и дожидаясь, когда  он  обнаружит  себя  неосторожным  движением  или
восклицанием, чтобы напасть, пока он еще не собрался с мыслями.
   А потому когда он обнаружил,  что  со  всех  сторон  окружен  мельчайшими
частичками песка и земли и вспомнил события, приведшие к такому бедственному
положению, то не стал  делать  резких  движений  и  предпринимать  отчаянные
попытки  вырваться  из  тисков  смерти,  а  лишь  продолжал;  насколько  это
оставалось возможным, обследовать свою темницу - что, безусловно, говорит  в
пользу его ума и присутствия духа.
   Насколько он помнил, его второй провал - или скорее скольжение  -  длился
недолго, и, остановившись во второй раз, он так сосредоточился  на  процессе
дыхания и так старался побороть желание глубоко вдохнуть,  что  монотонность
его действий наконец усыпила его.
   И вот теперь, проснувшись и чувствуя себя  отдохнувшим,  хотя  и  изрядно
замерзшим,  Мышелов  понял,  что  ему  все  еще  удается  дышать   медленно,
размеренно и неглубоко - желание глотнуть воздуха полной  грудью  больше  не
мучило его, - а его язык привычным  движением  время  от  времени  увлажняет
пересохшие губы и стряхивает с них особенно навязчивые частички  земли.  Что
же, отлично! Значит, вся процедура стала для него настолько  привычной,  что
уже не требовала участия разума, и, следовательно, если его  пребывание  под
землей затянется - что, следует признать, отнюдь не исключено, -  он  сможет
расслабиться и отдохнуть.
   Он заметил, что его руки, по-прежнему прижатые к телу, слегка согнулись в
локтях во время последнего спуска, так  что  теперь  его  ладони  находились
где-то на уровне пояса, неподалеку от того места, где в своих ножнах висел у
него на ремне  верный  кинжал  Кошачий  Коготь.  Это  открытие  придал