На сей раз Мышелов был готов ко всему, но все равно наблюдал  не  без
ужаса за громадными кольцевыми вздутиями,  с  быстротой  стрелы  бегающими
вверх и вниз по трубе и напоминавшими перистальтику кишки зеленого  цвета.
Он твердо решил больше Фафхрда не окликать, но в этот  миг  тот  заговорил
голосом более приемлемой громкости -  кольца  на  стенках  были  не  толще
человеческой руки.
     - Спускайся, Мышелов! Это очень просто! Веревка  не  доходит  до  дна
всего на шесть футов!
     - Не прыгай, Фафхрд! - тут же отозвался Мышелов. - Поднимайся назад!
     - Да я уже! Спрыгнул, я хочу сказать. Я на дне. Ой, Мышелов!..
     В последнем восклицании Фафхрда было столько  трепета  и  восхищения,
что Мышелов тут же поинтересовался:
     - Что, Фафхрд? Что там такое?
     - Это чудесно, удивительно, потрясающе! - прозвучал ответ  снизу,  но
на сей раз очень приглушенно, как будто Фафхрд внезапно зашел за угол.
     - Да что там, Фафхрд? - снова спросил Мышелов,  и  по  стенкам  трубы
забегали кольца. - Не уходи далеко. Рассказывай: что ты там нашел?
     - Все что угодно! - уже несколько громче прозвучал ответ.
     - А девушки? - поинтересовался Мышелов.
     - Да тут целый мир!
     Мышелов вздохнул. Он понял: наступил тот миг - как это бывало всегда,
-  когда  внешние  обстоятельства  и  внутренний  голос  вынуждали  его  к
действию,  когда  любопытство  и  чары  перевешивали  осторожность,  когда
соблазн что-то увидеть и во что-то ввязаться цеплял его  так  сильно,  что
приходилось ему поддаться, чтобы не потерять самоуважение.
     К  тому  же  Мышелов  из  опыта  знал,  что  теперь  вытащить   этого
надушенного и вооруженного варвара из затруднительного положения он  может
только лично.
     Поэтому Мышелов вскочил, прицепил к  поясу  свое  обернутое  тюленьей
кожей оружие, привесил рядом свернутую в кольца веревку с узлами и удавкой
на конце, проверил, плотно ли задраены судовые люки и не грозит ли пожаром
огонь  в  камбузном  очаге,  после  чего,  наскоро   отбарабанив   молитву
ланкмарским богам, залез на  бушприт  и  начал  спускаться  в  зеленоватый
колодец.
     Там было прохладно, пахло рыбой, дымом и помадой Фафхрда. Едва  начав
спуск, Мышелов с удивлением обнаружил, что главная забота  у  него  теперь
одна: как бы не коснуться блестящих стенок колодца. У него было  ощущение,
что стоит ему лишь слегка дотронуться до  стенки,  как  волшебная  водяная
пленка прорвется и вода поглотит его - точно так же, как плавающая в  тазу
с водой смазанная маслом иголка тонет, если  проткнуть  поддерживающий  ее
тонкий поверхностный слой. Он спускался, быстро перебирая веревку  руками,
и молился, чтобы не началась качка и чтобы он мог с ней  справиться,  если
волна все же поднимется. Ему пришло в голову,  что  нужно  было  попросить
Фафхрда закрепить веревку внизу и, главное,  предупредить  его,  чтобы  он
помолчал, пока Мышелов спускается, - мысль о том, что его могут  раздавить
эти кошмарные водяные кольца, была просто невыносимой. Но  теперь  слишком
поздно: скажи он хоть слово, как Северянин тут же завопит в ответ  во  всю
глотку.
     Итак, разобравшись с первыми страхами,  но  отнюдь  их  не  отбросив,
Мышелов занялся осмотром того, что его  окружало.  Светящийся  зеленоватый
мир вовсе не был просто изумрудной пустотой, как ему  показалось  вначале.
Там текла жизнь, хотя и не слишком разнообразная тонкие иззубренные  ленты
бурых водорослей, полупрозрачные медузы  с  опаловой  бахромой,  маленькие
черные скаты, похожие на летучих мышей, сновавшие туда  и  сюда  крошечные
серебристые рыбки с  острыми  спинными  плавниками  -  некоторые  из  них,
собравшись в небольшой голубовато-желтый пестрый косяк, лениво плавали над
отбросами,  выкинутыми  утром  с  "Черного  казначея",   которые   Мышелов
распознал по громадному беловатому  мослу,  -  так  его  обглодал  Фафхрд,
прежде чем швырнуть за борт.
     Взглянув  вверх,  Мышелов  чуть  не  вскрикнул  от   ужаса.   Темный,
облепленный воздушными пузырьками корпус одномачтовика висел  раз  в  семь
дальше, чем должен был находиться по мнению Мышелова,  который  отсчитывал
преодоленное расстояние с помощью узлов на веревке. Однако взглянув  прямо
вдоль колодца, Мышелов  увидел,  что  голубой  кружок  неба  имеет  вполне
нормальные  размеры,  а  пересекающий  его  бушприт  успокоительно  толст.
Одномачтовик уменьшили искривленные стенки колодца - как несколько  раньше
акулу. И все же иллюзия была весьма причудливой и зловещей.
     Мышелов  продолжал  быстро  спускаться,  и  круг  над   его   головой
становился все меньше и меньше, все синее и синее:  сначала  он  выглядел,
как кобальтовая тарелка, потом - как  блюдце  цвета  павлиньего  пера,  и,
наконец, - как  нелепая  ультрамариновая  монетка,  которой  заканчивались
труба и веревка и в которой, как показалось Мышелову, блеснула звезда.  Он
поспешно послал ей несколько воздушных поцелуев и тут же подумал, что  они
очень напоминают последние пузыри  утопающего.  В  колодце  стало  темнее.
Цвета вокруг померкли: бурые водоросли превратились  в  серые,  на  рыбках
больше не было заметно желтых пятнышек,  а  руки  Мышелова  стали  синими,
словно у трупа. Он уже начал смутно различать морское дно, которое  сквозь
стенки колодца казалось таким же неожиданно далеким, как  и  корпус  судна
вверху; прямо внизу оно было застлано  какой-то  дымкой,  и  только  очень
далеко Мышелов угадывал торчащие скалы и длинные песчаные гребни.
     У него заныли руки и плечи. Ладони стало саднить. Чудовищных размеров
морской окунь подплыл  к  стенке  колодца  и  кругами  двинулся  вслед  за
Мышеловом. Тот грозно на него посмотрел, и  окунь,  перевернувшись  набок,
отворил невероятно громадную пасть. Мышелов увидел острые как бритва  зубы
и понял, что перед  ним  акула,  которую  он  видел  раньше,  или  другая,
уменьшенная изогнутой поверхностью стенки. Внезапно щелкнули зубы,  причем
частично внутри трубы, прямо у его бока. Но водяная оболочка  не  лопнула,
хотя у Мышелова создалось странное впечатление, что  после  укуса  немного
воды все же проникло в колодец. Акула отплыла немного и продолжала кружить
невдалеке; от дальнейших грозных взглядов Мышелов удержался.
     Между тем рыбный запах стал сильнее,  а  дым  гуще:  Мышелов  не  мог
удержаться от кашля, и по  трубе  снова  вверх  и  вниз  забегали  кольца.
Мышелов подавил готовое вырваться проклятие и вдруг  почувствовал  ногами,
что веревка кончилась. Отцепив от  пояса  припасенный  моток  веревки,  он
спустился вниз еще на три узла, затянул удавку на втором снизу и продолжил
спуск.
     Через пять перехватов руками его ноги погрузились в холодную жижу. Он
с облегчением разжал руки и, двигая онемевшими пальцами, тихо, но  сердито
окликнул Фафхрда. Потом принялся оглядываться по сторонам.
     Мышелов стоял посередине просторного, но  низкого  воздушного  шатра,
полом которому служил мягкий морской ил, доходивший ему  до  щиколоток,  а
потолком - отливающая свинцовым блеском нижняя  поверхность  воды,  но  не
гладкая, а вся складчатая, кое-где грозно выпучившаяся вниз.  У  основания
колодца шатер имел в высоту футов десять. Его диаметр был по крайней  мере
раз в двадцать больше, однако как далеко находились границы,  было  трудно
судить по нескольким причинам: потолок был слишком уж неровный,  по  краям
расстояние между полом и потолком составляло всего несколько дюймов, и где
они  сходились,  было  неясно;  лившееся  сверху  слабое  серое   свечение
позволяло рассмотреть предметы, находившиеся не далее двух дюжин футов, и,
наконец, в шатре от  факела  клубился  дым,  который  змеился  у  потолка,
собирался в причудливых углублениях и в конце концов  медленно  вытекал  в
колодец.
     Что за невидимые столбы поддерживали потолок, Мышелову  было  так  же
непонятно, как и причины, по которым существовал сам колодец.
     Морща нос от дыма и  сильной  рыбной  вони,  Мышелов  обвел  сердитым
взглядом шатер и в конце концов узрел тусклый красноватый свет и в  нем  -
черное пятно, которое через несколько мгновений  превратилось  в  Фафхрда.
Чадящее пламя соснового факела, который сгорел лишь  наполовину,  освещало
Северянина, заляпанного до бедер грязью и бережно  прижимающего  к  левому
боку согнутую руку с горстью чего-то мокрого и блестящего. Он  над  чем-то
склонился, и крыша над его головой выпятилась вниз.
     - Пустая ты башка! - приветствовал его Мышелов. - Выброси этот факел,
пока мы не задохнулись! Без него будет видно даже лучше. Ну и дубина:  дым
же скоро выест тебе глаза, а света от факела - чуть!
     Мышелов видел лишь один нормальный способ потушить факел - сунуть его
в мокрый ил под ногами, однако Фафхрд, рассеянной улыбкой признав  правоту
Мышелова,  рассудил  иначе.  Не  обратив  внимания  на  тревожный  возглас
приятеля, он ткнул горящей палкой прямо в водяную крышу шатра.
     Послышалось громкое шипение, вниз  брызнула  струя  пара,  и  на  миг
Мышелову показалось, что самые худшие его опасения сбылись,  поскольку  из
места, куда угодил факел, за шиворот Фафхрду полилась вода.  Однако  когда
пар рассеялся, стало ясно,  что  остальное  море  выливаться  в  шатер  не
собирается, по крайней мере прямо  сейчас,  хотя  над  головой  Фафхрда  в
потолке образовалась зловещая опухоль, и из нее тонкой струйкой продолжала
бежать вода, образуя в иле небольшую воронку.
     - Не делай этого! - с запоздалым гневом приказал Мышелов.
     - Вот этого, что ли? - мягко переспросил  Фафхрд,  погружая  палец  в
потолок рядом с сочащейся водой  опухолью.  Опять  сверху  брызнула  вода,
сразу же превратившаяся в тоненький ручеек, и  теперь  сверху  свешивались
два вздутия, напоминавшие женские груди.
     - Да-да, именно этого,  -  неестественно  тонким  голосом  подтвердил
Мышелов, с трудом  сдерживаясь,  чтобы  не  вскинуться  на  Фафхрда  и  не
спровоцировать его тем самым еще на какой-нибудь эксперимент.
     - Хорошо, не буду, - не стал возражать Северянин и добавил, задумчиво
глядя на две струйки. - Хотя с такой скоростью пещера не заполнится  водой
и за несколько лет.
     - Да кто говорит о том, чтобы провести здесь несколько лет?  -  взвыл
Мышелов. - Олух царя небесного! Медный лоб! Зачем ты мне наврал? Тут, мол,
есть все что угодно, целый мир! А что  я  вижу?  Ничего!  Какую-то  лужицу
вонючей грязи в мерзкой, тесной пещере!
     С этими словами Мышелов в  гневе  топнул  ногой,  в  результате  чего
окатил себя с ног до головы  грязью,  а  вздувшаяся  рыба  с  серебристыми
усиками, испускавшая у него под ногами дух, с укоризной взглянула вверх.
     - Вот так вот топая, - тихо заметил Фафхрд,  -  ты  можешь  расколоть
украшенный серебряной филигранью череп какой-нибудь принцессы. Ты говоришь
"ничего"? А вот взгляни-ка, Мышелов,  какие  сокровища  я  добыл  из  этой
вонючей лужи.
     Осторожно скользя  своими  подбитыми  шипами  башмаками  по  илу,  он
подошел к Мышелову и, вытянув левую руку, в которой лежала горсть  чего-то
блестящего, стал перебирать в ней правой рукой.
     - Да-да, - сказал он, - это драгоценности, о которых те, кто  плавает
наверху, не могут и мечтать; их я собрал в этой самой  грязи,  хотя  искал
кое-что другое.
     - Что еще другое, хрящеватый твой кумпол?  -  прохрипел  Мышелов,  не
сводя голодных глаз с самоцветов.
     - Тропинку, - ответил Фафхрд несколько  раздраженно,  словно  Мышелов
должен был знать, что он имеет в виду. - Тропинку, которая ведет из уголка
этого шатра к девам морского царя. Моя находка лишь  подтверждает  это.  А
теперь взгляни-ка сюда, Мышелов.
     С большой осторожностью кончиками пальцев  Северянин  вытащил  из-под
левой подмышки металлическую маску размером с человеческое лицо.
     В тусклом сероватом свете невозможно было  определить,  из  чего  она
сделана - из золота, серебра, олова или бронзы, так же как  и  прорезавшие
ее волнистые полосы были не то голубовато-зелеными следами от пота и слез,
не то патиной, не то просто илом. Одно было несомненно: маска представляла
собой  изображение  женского  лица   -   благородного,   всезнающего,   но
соблазнительного, любящего, жестокого и призрачно прекрасного.  Жадно,  но
не без злости Мышелов схватил маску, и вся ее нижняя  часть  скомкалась  у
него в руке; остался лишь гордый лоб да прорези для  глаз,  смотревшие  на
него трагичнее любых очей.
     Мышелов отскочил, боясь, что Фафхрд его ударит, но тут же увидел, что
Северянин повернулся и поднял правую руку  с  указующим  куда-то  перстом,
напоминая сигнальщика на корабле.
     - Ты был прав, о Мышелов! - радостно вскричал он. - Меня  ослепил  не
только дым от факела, но и сам его свет. Смотри: вот тропинка!
     Мышелов посмотрел, куда указывал Фафхрд. Теперь,  когда  дым  немного
рассеялся и не  было  оранжевых  лучей  факела,  стала  заметна  пятнистая
фосфоресценция ила  и  умирающих  морских  организмов,  даже  несмотря  на
лившийся сверху рассеянный свет.
     Однако  пятна   фосфоресценции   не   были   разбросаны   совсем   уж
беспорядочно. Начинаясь от колодца с висевшей в  нем  веревкой,  через  ил
тянулась  полоса   зеленовато-желтого   ведьмовского   свечения,   которая
пропадала в углу воздушного шатра, не сулившем ничего хорошего.
     - Не ходи  туда,  Фафхрд,  -  по  привычке  предостерег  Мышелов,  но
Северянин уже двигался широкими, медленными, как во сне, шагами.  Рука,  в
которой он держал добытые из ила драгоценности, постепенно выпрямилась,  и
сокровища стали падать назад в  грязь.  Он  дошел  до  тропки  и  двинулся
вперед, ставя свои подбитые шипами башмаки прямо посередине.
     - Не  ходи  туда,  Фафхрд,  -  повторил  Мышелов  безнадежно  и  даже
умоляюще. - Не ходи, говорю тебе. Она заманит тебя в смертельную  ловушку.
Давай лучше поднимемся назад и заберем с собой все, что ты нашел.
     Однако, произнося эти слова, Мышелов  уже  шел  следом  за  Фафхрдом,
поднимая - гораздо более осторожно, чем маску, - предметы,  которые  ронял
его друг. Но Мышелов решил, что игра не стоит свеч, хотя занятия своего не
бросал:  несмотря   на   соблазнительное   сверкание,   ожерелья,   тиары,
филигранные чашечки для грудей и броши с большими булавками были не  толще
и весили не больше, чем высохшие листья. Мышелов не обладал  осторожностью
Фафхрда, и они рассыпаясь, когда он к ним прикасался.
     Фафхрд  повернул  к  нему  сияющее  лицо  человека,  которому  снятся
неизъяснимые   наслаждения.   Когда   последняя   призрачная    безделушка
рассыпалась в пальцах у Мышелова, Северянин сказал:
     - Это все такая же ерунда, как и маска, -  съеденные  морем  призраки
сокровищ. Но что они сулят, Мышелов! Что они сулят!
     С этими словами он повернулся и наклонился, чтобы не  задеть  головой
внушительный бугор на свинцового цвета потолке.
     Мышелов  оглянулся  на  кусочек  яркого  дневного  света  с   висящей
посредине веревкой с узлами. Струйки воды из  двух  ран  в  потолке  стали
толще; там, куда они попадали,  из  грязи  поднимались  фонтанчики  брызг.
Мышелов вздохнул и двинулся вслед за Фафхрдом.
     Вскоре потолок снова стал выше человеческого роста, однако расстояние
между стенками шатра  сделалось  заметно  уже.  Теперь  друзья  шагали  по
настоящему подводному туннелю - коридору с полукруглым  потолком,  который
был не  шире,  чем  фосфоресцирующая  желтовато-зеленая  тропка  на  полу.
Туннель сворачивал то влево, то вправо, поэтому впереди  обзор  был  очень
ограничен. Время от времени Мышелову чудилось, что он  слышит  раздающиеся
впереди свисты и стоны. Он переступил через медленно ползшего боком  краба
и увидел рядом с ним торчащую из светящегося ила руку  мертвеца,  лишенный
плоти  палец  которой  указывал  направление,  в  котором   им   следовало
двигаться.
     Фафхрд слегка повернул голову и серьезно заявил:
     - Попомни мои слова, Мышелов, без магии тут не обошлось.
     Мышелов подумал, что в жизни не слышал более бесполезного  замечания.
Он чувствовал себя угнетенным. Он уже оставил бесплодные попытки уговорить
Фафхрда вернуться, потому  что  знал:  остановить  приятеля  можно  только
силой, а в драке, которая непременно завяжется, они обязательно рухнут  на
стену подводного туннеля, что Мышелова совсем не устраивало.  Конечно,  он
всегда может вернуться один. И все же...
     Мышелов двигался по бесконечному туннелю, ставя ноги одну за другой в
густой ил, который тихонько чавкал, когда он их вытаскивал, и  вскоре  его
начала гнести еще одна мысль  -  о  колоссальной  массе  воды  у  них  над
головой. Ему стало  казаться,  что  он  тащит  на  собственной  спине  все
существующие на свете корабли. Его  воображение  рисовало  одну  и  ту  же
картину - как внезапно обрушивается туннель. Он втянул голову в плечи: это
было единственное, что он мог предпринять, чтобы не броситься ничком в  ил
и не ожидать катастрофы лежа.
     Море у него над головой сделалось немного светлее, и  Мышелов  понял,
что туннель привел их к подножию кремовой скальной гряды, на которую они с
Фафхрдом  взбирались   накануне.   Это   воспоминание   словно   выпустило
воображение Мышелова из клетки - должно быть,  потому,  что  отвечало  его
желанию поскорее выбраться вместе с приятелем из переплета, в который  они
попали.
     Несмотря на то что светлые  скалы  оказались  прочными  и  надежными,
вчерашнее восхождение было трудным: на гладкой каменной поверхности  почти
не было никаких  уступов,  и  друзьям  пришлось  взбираться  по  ветвистой
расщелине с помощью веревки, время от времени вбивая в трещины  крюки  для
опоры; однако  они  очень  надеялись  найти  пресную  воду  и  даже  дичь,
поскольку так далеко на запад охотники из Уул-Хруспа обычно  не  заходили.
Наконец  они  добрались  до  вершины  -  усталые,  запыхавшиеся,   готовые
броситься на землю и, отдыхая,  любоваться  лугами  и  чахлыми  деревцами,
которые, насколько они знали, часто  встречались  в  других  частях  этого
пустынного полуострова, вытянувшегося  на  юго-запад  между  Внутренним  и
Крайним морями.
     Но вместо этого... они не обнаружили ничего. Даже хуже,  чем  ничего,
если такое возможно. Вершина, к  которой  они  так  стремились,  оказалась
просто-напросто горизонтальной каменной пластиной фута в  три  шириной,  а
кое-где даже уже, а с противоположной стороны был  такой  же,  только  еще
более крутой, обрыв в  некоторых  местах  с  отрицательным  уклоном.  А  у
подножия  этой  головокружительной  кручи,  вплоть  до  самого  горизонта,
простиралась дикая неразбериха из волн, пены и утесов.
     Словом, друзья оказались  на  верхушке  настоящей  каменной  стены  -
тонюсенькой по сравнению с ее  высотой  и  длиной,  -  стены,  разделявшей
Внутреннее и, как они поняли. Крайнее моря, которое прогрызло в этом месте
дикий полуостров, но пока еще не насквозь. Стена тянулась  в  обе  стороны
насколько  видел  глаз,  однако  Мышелов  разглядел,  что  в   направлении
Уул-Хруспа она немного утолщается.
     От  неожиданности  Фафхрд  рассмеялся  громовым  хохотом,  и  Мышелов
обложил его про себя как следует, боясь, что вершина скалы, на которой они
умостились, обвалится от сотрясения. Он до того разозлился на Фафхрда, что
вскочил и отколол на узкой скальной площадке яростную джигу, вспоминая при
этом мудрое изречение Шильбы: "Знает он это или нет, но человек всю  жизнь
ступает между двумя безднами по туго натянутому канату".
     Выразив, каждый по-своему, неожиданное потрясение, друзья стали более
осмысленно  разглядывать  пенистое  море.  Бешеные  буруны   и   множество
выступавших из воды скал  указывали  на  то,  что  глубина  в  этом  месте
небольшая, - Фафхрд даже высказал мнение, что при  отливе  тут  обнажается
дно, поскольку, судя по лунному календарю, они попали  как  раз  на  время
высокой воды. Среди торчавших из воды утесов особенно  выделялся  один:  в
двух  полетах  стрелы  возвышался  толстенный  каменный  столб  высотой  с
четырехэтажный дом. Вокруг с