дивленной улыбкой, она ответила:
   - Честно говоря, я гадала, что  такого  вы  сказали  Миккиду,  отчего  он
теперь летает как на крыльях, - да и сейчас не совсем  понимаю.  Но,  должна
признаться,  помню  я  не  больше,  чем  он,  и  не  могу  оправдаться  даже
стаканчиком неизвестного вина. В голове у меня вдруг стало пусто, время  как
будто остановилось, и из всей вашей речи я  тоже  слышала  только  последние
указания насчет экспедиции  Афрейт  и  водоворота.  Но  все  кругом  были  в
восторге, и я притворилась, что  слышала  все,  не  желая  вас  обидеть  или
показаться  дурочкой.  Повела  себя,  как  овца  в  стаде!  Потом  я  хотела
признаться в этом Афрейт и жалею, что не призналась, потому что у  нее  было
тогда такое странное выражение лица... Вы, наверно, подозреваете,  как  и  я
теперь, что она тоже?.. Мышелов уверенно кивнул.
   - Я подозреваю, что ни одна душа не слышала ни  слова  из  главной  части
моего выступления - вернее, выступления Локи, но все притворились потом, что
слышали, и впрямь, как стадо овец - во главе со мною, черным  козлом.  Стало
быть, только Локи знает, что сказал Локи, и мы плывем  сейчас  на  минголов,
доверившись сами не зная кому.
   - Что же теперь делать? - спросила она с интересом. Мышелов, глядя  ей  в
глаза, улыбнулся, покорно и в то же время комично пожал плечами и сказал:
   - Что ж, продолжим плавание, ибо вы этого хотели и для этого наняли меня.
   Тут "Бродяга", в борт коего ударила волна, сильно накренился, Сиф толчком
бросило к Мышелову, он подхватил ее, и губы их встретились  -  трепетно,  но
ненадолго, ибо Мышелову должно было поспешать на палубу, дабы выяснить,  что
произошло (вернее, подтвердить свою догадку), и Сиф побежала за ним.
   "Бродяга" вышел из порта Соленой Гавани и из-под  укрытия  соляной  скалы
вошел в Крайнее море, где восточный ветер  задувал  резче  и  волнение  было
сильнее, а солнце щедро заливало паруса и палубу. Мышелов  встал  к  румпелю
вместо печального Урфа, и тот вместе с Гибом  и  Миккиду  поднял  парус  для
встречного галса на восток. И этот маневр, следуя  за  "Бродягой",  один  за
другим повторили "Морской Ястреб" и причудливо  снаряженные  суда  рыбачьего
флота.

***

   Этот же восточный ветер, с которым боролся  "Бродяга",  гулял  над  южной
половиной Льдистого острова и далеко в море подгонял на запад корабли идущих
за солнцем минголов. Их  было  великое  множество,  этих  зловещих  галер  с
квадратными парусами, резавших носом волны, и на них  то  и  дело  слышалось
ржание жеребцов, когда клети из черных, диковинно изогнутых прутьев заливала
морская вода. Все глаза были устремлены на запад, и трудно было  сказать,  в
коих из них полыхало большее безумие - в глазах скаливших зубы людей, одетых
в меха, или в глазах несчастных коней с оскаленными зубами.
   На корме флагмана это безумце приобретало философскую окраску - там Гонов
беседовал со своим лекарем-колдуном и прочими мудрецами, предлагая им  такие
вопросы, как  "достаточно  ли  сжечь  город  дотла  или  его  должно  еще  и
растоптать?", и размышляя над ответами вроде  "достойнее  всего  растоптать,
превратить в добрую, плодородную землю, а сжигать не Надобно вовсе".
   Над северной же половиной Льдистого дул  тем  временем  сильный  западный
ветер, отчего вдоль линий раздела образовалась  зона  ураганных  шквалов,  и
этот ветер гнал с запада на восток такую  же  армаду  идущих  против  солнца
минголов, вождь которой, Идумир, тоже  беседовавший  со  своими  философами,
задал им следующий вопрос: "Как предпочтительнее убить себя - бросившись  на
вражеское копье в первой же атаке или выпив яд по завершении последней?"
   Он выслушал их тщательно аргументированные  ответы  и  встречный  вопрос:
"Коли смерть столь желанна, что превосходит наслаждение  любовью  и  грибным
вином, как удалось нашим благородным  и  достойным  предкам  уцелеть,  чтобы
породить нас?" и ответил на него, жадно глядя на восток  обведенными  белыми
кругами глазами: "Все это лишь теории. На Льдистом  мы  еще  раз  подвергнем
проверке практикой правильность ответов на всякие мутные вопросы".
   А над всеми ветрами парил в своей ледяной сфере Кхахкт, неотрывно  изучая
карту и передвигая по ней время от времени фигурки, изображавшие  корабли  и
мужчин, лошадей и женщин - и даже богов, - столь низко  склонив  над  картой
свое щетинистое лицо, что ни одна,  самая  крохотная  пешка,  не  смогла  бы
избежать его пристального, испытующего внимания.

***

   Солнце вставало, дул сильный  ветер,  когда  Афрейт,  шагавшая  в  полном
одиночестве по вересковым холмам, где лишь изредка  встречались  низкорослые
кедры,  миновала  последнюю  из  брошенных  жителями  ферм  с   покосившейся
серо-зеленой дерновой крышей и приблизилась к Холодной Гавани.  Ноги  у  нее
были стерты, она очень устала (даже петля Одина на шее  казалась  ей  тяжким
грузом), ибо отряд шел всю ночь,  сделав  лишь  две  короткие  остановки  на
отдых, и на полпути к тому же им пришлось пробиваться  через  полосу  между,
юго-восточной  половиной   острова,   где   задувал   восточный   ветер,   и
северо-западной, где правил западный, в котором бушевали  переменные  ветра,
достигавшие шквальной силы. Но девушка должна была проверить, кто впереди  -
друзья или враги, поскольку сама назначила себя впередсмотрящим Гронигера  с
его тяжело нагруженными нелепыми маршировалыциками.  Еще  до  рассвета  она,
оставив носилки, подошла к Гронигеру и указала ему на необходимость  выслать
кого-то вперед, поскольку цель  путешествия  близка  и  следовало  опасаться
засады. Он же как будто не сознавал  опасности  и  был  столь  равнодушен  и
беспечен, словно и сам он, и все воины его собирались топать и топать вперед
с остекленелым взглядом, скандируя марш, сочиненный Гейл, пока не  наткнутся
на, минголов или на Фафхрда с его отрядом. А не  наткнутся,  поняла  Афрейт,
так зашагают  прямехонько  в  холодный  Западный  океан,  не  дрогнув  и  не
запнувшись, словно стая спятивших леммингов. Однако возражать  против  того,
что она пойдет на разведку, Гронигер не  стал  -  равно  как  и  не  выразил
никакого беспокойства относительно ее безопасности. Куда только  делись  его
здравомыслие и осмотрительность?
   Вскоре ее зоркие глаза разглядели Скора, караулившего Холодную Гавань  из
рощицы карликовых кедров, откуда  Фафхрд  обстрелял  вчера  минголов.  Когда
Афрейт его окликнула,  Скор  стремительно  развернулся,  натягивая  лук,  но
увидел знакомый голубой наряд и вскочил на ноги.
   - Леди Афрейт, откуда? Вид у вас усталый, -  сказал  он  быстро.  Он  сам
выглядел усталым - глаза ввалились, лоб и щеки над клочковатой рыжей бородой
вымазаны сажей, чтобы легче было переносить ослепительный блеск ледника.
   Она  коротко  поведала,  что  следом  за  нею  в   помощь   им   движется
подкрепление.
   И пока она говорила, усталость его как будто развеялась.
   - Замечательная весть, - сказал он. - Вчера, еще до заката, мы объединили
наши силы с защитниками Холодной Гавани (я как раз сейчас обхожу наш  строй)
и заперли на  берегу  передовой  отряд  минголов  -  всего  лишь  с  помощью
хитрости! Я думаю, что один только вид войска, о котором вы  говорите,  если
его выстроить стратегически, заставит их сесть на корабли и убраться  -  нам
даже пальцем шевелить не придется!
   - Извините, капрал, - возразила она, чувствуя, как перед  его  оптимизмом
отступает и ее собственная усталость, -  но  разве  вас  и  ваших  товарищей
именуют берсерками не за то, что, как я слышала, при виде врага  вы  тут  же
бросаетесь в бой в чем мать родила и завывая, как волки?
   - По правде говоря, я тоже так когда-то  думал,  -  ответил  он,  потирая
тыльной стороной ладони свой сломанный нос, - но капитан изменил мое мнение.
О, наш капитан мастер насчет всяких хитростей и  уловок!  Заставляет  врагов
видеть то, чего нет,  обращает  против  них  их  же  намерения,  никогда  не
вступает в бой, если можно  обойтись  без  этого  -  и  крохи  его  мудрости
просыпались и на нас.
   - А почему меч Фафхрда у вас? - спросила она, внезапно  заметив  знакомое
оружие.
   - О, он отправился вчера утром за девчонкой на Адову гору,  оставив  меня
за командира, и пока не вернулся, - беззаботно ответил Скор, хотя на лбу его
появилась беспокойная морщинка, и  рассказал  Афрейт  о  странном  похищении
Мары.
   - Удивительно, что он оставил вас так надолго всего лишь из-за девочки, -
нахмурившись, заметила Афрейт.
   - По правде сказать, я и сам удивляюсь, - признался Скор. -  Но  я  то  и
дело спрашивал себя, а как бы поступил капитан на моем месте, и так и делал,
и все получалось - пока, во всяком случае, - и скрестил пальцы.
   Тут послышались топот и  хриплое  пение,  и,  повернувшись,  они  увидели
спускавшиеся с холма первые ряды войска островитян.
   - Что ж, выглядят довольно грозно, - сказал Скор после паузы. - И странно
к тому же, - добавил он, когда в поле зрения появились носилки  и  виселица.
Рядом с носилками шли девочки в красных плащах.
   - Да, - сказала Афрейт.
   - Какое у них оружие? - спросил он. - Я имею в виду, кроме пик, дубинок и
острог?
   Афрейт ответила, что, насколько ей известно, другого оружия нет.
   - Тогда им против минголов не выстоять, ибо,  чтобы  атаковать,  им  надо
сначала подойти к врагу, - рассудил он.  -  Однако,  если  мы  их  правильно
расставим и разместим среди них несколько лучников...
   - Труднее всего, я думаю, будет удержать их от атаки, - сказала Афрейт. -
Или хотя бы остановить.
   - Ах, вот как! - сказал он, подняв бровь.
   - Кузина Афрейт! Кузина Афрейт! -  закричали  вдруг  пронзительно  Мэй  и
Гейл, замахав ей руками. Потом девочки стали показывать куда-то вверх:
   - Смотрите! Смотрите! - И побежали  с  холма  вдоль  колонны  островитян,
продолжая кричать и тыкать руками в небо.
   Афрейт и Скор вскинули головы и увидели ярдах в  ста  над  собою  летящие
мужскую фигуру и девичью в  красном  плаще,  которые,  распластавшись  лицом
вниз, неслись, крепко вцепившись друг в друга и во что-то невидимое,  и  это
быстро опускалось в сторону  Холодной  Гавани.  Они  описали  большой  круг,
постепенно снижаясь, и направились прямо к Скору и Афрейт. То были Фафхрд  и
Мара, и Афрейт поняла, что сама она выглядела, должно быть,  точно  так  же,
когда невидимые горные принцессы спасали их с Сиф от снежной  бури  Кхахкта.
Задохнувшись от волнения, она схватила Скора за руку и быстро проговорила:
   - С ними все в порядке. Они лежат на летучей  рыбе,  похожей  на  толстый
ковер, живой, но невидимой. Ею управляет невидимая женщина.
   - Может быть, - неопределенно  ответил  тот.  Обоих  захлестнуло  порывом
ветра, когда Фафхрд и Мара, по-прежнему распластанные в воздухе,  пронеслись
чуть не над самой головой - оба возбужденно ухмылялись,  Фафхрд,  во  всяком
случае, точно скалил зубы, как успела заметить Афрейт. Они  зависли  в  футе
над  землей  на  полпути   между   ней   и   Гронигером,   войско   которого
приостановилось, вытаращив глаза, и вереск под ними смялся большим  овальным
пятном, словно Фафхрд и Мара  возлежали  на  невидимом  тюфяке,  толщиною  и
шириной достойном королевского ложа.
   Затем летуны встали на ноги,  прошли,  пошатываясь,  несколько  шагов  по
воздуху и спрыгнули на землю. С одной стороны к ним поспешили Скор и Афрейт,
с другой подбежали Мэй и  Гейл,  остальные  же  островитяне  так  и  стояли,
открывши рот. Мара крикнула своим подружкам:
   - Меня похитил ужасный демон, но Фафхрд  меня  спас!  Он  отрубил  демону
руку!
   А Фафхрд обнял Афрейт (тут она сообразила,  что  протянула  к  нему  руки
первой) и сказал:
   - Афрейт, благодарение Косу, что вы здесь. Что это такое у вас на шее?  -
и не отпуская ее, повернулся к Скору:
   - Как ребята? Как у вас дела?
   Все это время островитяне, не сводя с них глаз,  продолжали  маршировать,
медленно и как-то тягостно, словно во сне, захваченные  зрелищем  очередного
кошмара.
   И тут раздался голос, от которого  все  замерли  и  Фафхрд  разжал  руки,
выпустив Афрейт, голос,  который  она  слышала  в  последний  раз  в  пещере
Мрачного вулкана, звонкий, как серебряная труба:
   -  Прощай,  девочка.  Прощай,  варвар.  В  следующий  раз  не  забывай  о
надлежащей учтивости и помни о своих недостатках. Мой долг выплачен,  ты  же
только начинаешь выплачивать свой.
   После  чего  с  того  места,  где  приземлились  Фафхрд  и  Мара  (из-под
невидимого тюфяка, как могло показаться), с силой вырвался  ветер,  так  что
даже вереск пригнулся и взметнулись  красные  плащи  девочек,  а  до  Афрейт
донеслось зловоние некоего животного, не рыбы, не птицы и не  четвероногого,
что-то незримое, большое взлетело в воздух и понеслось прочь,  и  серебряный
смех растаял в вышине.
   Фафхрд, вскинув на прощание руку, опустил ее  отметающим  жестом,  словно
желая сказать: "Давайте забудем об этом!". Лицо его, пока говорила  Хирриви,
было встревоженно-мрачным, но когда  он  посмотрел  на  колонну  островитян,
медленно  маршировавшую  вниз  по  склону   холма,   сделалось   жестким   и
решительным.
   - Мастер Гронигер! - резко сказал он.
   - Капитан Фафхрд? - ответил тот неуверенно, словно пробуждаясь от сна.
   - Остановите своих  людей!  -  приказал  Фафхрд  и  повернулся  к  Скору,
который,   пока   островитяне,   постепенно   замедляя   шаги,    собирались
беспорядочной толпой вокруг Гронигера, доложил своему командиру  с  большими
подробностями, чем рассказывал Афрейт, обо всем, что без него произошло.
   Афрейт же, встав на колени возле Мары, проверяла тем временем, не  ранена
ли девочка, и слушала с изумлением, как та  гордо  рассказывает  подругам  о
своем похищении и спасении.
   - Он сделал пугало из моего плаща и черепа последней  маленькой  девочки,
которую он съел, и трогал меня  везде,  совсем,  как  Один,  но  тут  Фафхрд
отрубил ему руку, а утром принцесса Хирриви вернула мне мой  плащ.  По  небу
лететь было просто здорово. У меня даже голова не закружилась.
   Гейл сказала:
   - А мы с Одином сочинили марш. Про убийство мин-голов. И  все  его  поют.
Мэй сказала:
   - А я сплела петли с цветами. Это почетный знак Одина. Мы все  их  теперь
носим. Я и для тебя сплела и одну большую для  Фафхрда.  Сейчас  отдам  ему.
Перед великим сражением он обязательно должен ее надеть.
   Фафхрд выслушал девочку терпеливо, ибо хотел знать, что это за  уродливая
штука на шее у Афрейт. Но когда Мара попросила его нагнуть голову, он поднял
взгляд на занавешенные  носилки  и,  увидев  позади  них  виселицу,  сердито
сказал, содрогнувшись от отвращения:
   - Нет, я это носить не буду. Не собираюсь  садиться  на  его  восьминогую
лошадь. И вы все снимите с себя эти штуки!
   В глазах Мары появилось  обиженное,  недоверчивое  выражение,  и  девочка
запротестовала:
   - Но петля придаст вам силы в бою. Это же знак Одина.  В  глазах  Афрейт,
когда та показала на носилки с развевавшимися на ветру  занавесками  (оттуда
исходила эманация некой зловещей святости), он тоже увидел беспокойство,  да
и Гронигер со всеми остальными островитянами в ожидании смотрели на него,  и
это заставило  его  переменить  мнение.  Фафхрд,  вложив  в  голос  побольше
энтузиазма, сказал:
   - Вот что я сделаю - я надену ее на запястье, чтобы его укрепить, - затем
протянул левую руку, и Мэй быстренько затянула на ней петлю.
   - Левая рука у меня, - объяснил он, несколько привирая, - всегда  была  в
бою гораздо слабее, чем правая. Теперь она станет сильнее. Я возьму  и  вашу
тоже, - сказал он Афрейт с многозначительным видом.
   Та расслабила петлю на своей  шее  с  чувством  облегчения,  сменившемся,
впрочем, предчувствием чего-то нехорошего, когда она увидела ее на  запястье
Фафхрда.
   - И твою, и твою, и твою, - сказал он по очереди всем трем девочкам. -  Я
буду носить все ваши петли. Ну, неужто вы хотите, чтобы левая  рука  подвела
меня в бою?
   - Вот и славно. - Заполучив все  пять  петель,  он  зажал  в  левой  руке
свисающие концы и взмахнул ими. - Мы прогоним минголов с Льдистого плеткой!
   Девочки,  несколько  приунывшие  после  расставания  со  своими  петлями,
радостно   засмеялись,   а   прочие   островитяне    внезапно    разразились
приветственными криками.
   После того как Скор вернул Фафхрду меч и отправился вперед на разведку, а
Фафхрд навел среди островитян относительный порядок,  пытаясь  заставить  их
прекратить пение - по  счастью,  ветер  относил  голоса  от  берега,  -  они
зашагали дальше. Девочки и Афрейт отошли от носилок, правда, не так  далеко,
как хотелось бы Фафхрду. По дороге отряду встретились два берсерка,  которые
доложили, что все минголы собрались на берегу вокруг своих кораблей. Наконец
они добрались до защитников Холодной Гавани, расположившихся строем к югу от
крепостной насыпи, и Фафхрду и его  людям  пришлось  удерживать  островитян,
вновь воспылавших рвением ринуться в бой. Тут с берега  донеслись  отчаянные
вопли, и глазам их  открылось  на  редкость  приятное  зрелище  -  вражеские
галеры, спешно уходящие на веслах в  море,  и  маленькие  фигурки  минголов,
подталкивающие в корму последнюю из них и карабкающиеся на борт. Почти сразу
в Холодной Гавани раздался тревожный крик, и, всмотревшись в  морскую  даль,
они увидели на западном горизонте скопище парусов - то  приближалась  армада
идущих против солнца минголов. Одновременно послышалось  отдаленное,  слабое
громыхание, походившее на топот копыт  бесчисленных  табунов,  несущихся  по
степи.  Островитяне  сказали,  что  это  голос  Адовой  горы,   предвещающий
извержение на севере Льдистого. На юге меж тем появились и начали  сгущаться
высокие тучи, обещая перемену ветра и погоды.

***

   Серый Мышелов вполне отдавал себе отчет в том, что оказался  в  одном  из
самых рискованных положений, какие только выпадали на его долю за всю полную
опасностей жизнь - с той только разницей, что на сей раз риску вместе с  ним
подвергались триста дружески настроенных и даже дорогих его сердцу (говоря о
Сиф) людей, а заодно и несметное множество  врагов,  ибо  армада  идущих  за
солнцем минголов сейчас вовсю их догоняла. Он увлек минголов в  погоню,  что
должна была завершиться их погибелью, без малейшего труда, рыбачья  флотилия
успешно развернулась, и "Бродяга" теперь шел  последним  вслед  за  "Морским
Ястребом", а за ним всего лишь в полете  стрелы  неслись,  вспенивая  волны,
галеры преследователей, с коих доносились  непрерывно  вопли  и  ржание.  На
глазах у Мышелова одна из галер,  не  справившись  с  управлением  парусами,
пошла ко дну, и никто из соратников не подумал прийти ей на помощь. Лигах  в
четырех впереди простиралось безжизненное побережье Льдистого, виднелись две
скалы  с   соблазнительной   бухтой   и   за   ними   Мрачный,   указывавшие
местонахождение Большого водоворота. На  севере  сгущались  тучи,  предвещая
перемену погоды. Основной  проблемой  было,  конечно,  заманить  минголов  в
водоворот, избежав его самому (равно как и всем остальным  островитянам),  и
никогда еще Мышелов не осознавал опасности так остро. Хорошо  бы,  водоворот
закружился  сразу  после  того,  как  пройдут  рыбаки,  "Морской  Ястреб"  и
"Бродяга", и заглотил хотя бы авангард флотилии минголов.  Рассчитать  время
точно было под силу разве что богам, поскольку те и другие шли  сейчас  чуть
ли не вперемешку, но Мышелов старался, как мог, да и, в конце концов,  разве
боги были не на его стороне - по меньшей мере двое из них?
   Мингольские галеры были так близко, что Миккиду и прочие воры уже держали
наготове заряженные свинцовыми шариками пращи, хотя  им  было  приказано  не
пускать их в ход, пока  не  начнут  стрелять  минголы.  Слышалось  отчаянное
ржание жеребцов в клетях. Мысль о водовороте заставила Мышелова заглянуть  в
кошель. Золотой усмиритель был в полном порядке, только внутрь его  каким-то
образом забился огрызок факела-Локи. Крохотный черный уголек -  вот  и  все,
что от него