вся процессия повернулась кругом, погрузилась
на корабль и поставила паруса так же быстро, как я пишу об этом.
   А Пальчики все еще не могла пошевелиться.
   Тем временем небо заметно посветлело, рассвет был уже близок, и волшебный
корабль со своей  удивительной  командой  понесся  на  запад,  как-то  сразу
сделавшись заметно прозрачнее, а музыка вскоре оборвалась взрывом смеха.
   И  только  тут  Пальчики  почувствовала,  что  свобода   движений   вновь
возвращается к ней. Она вскочила на ноги, кинулась вперед и в мгновение  ока
очутилась у небольшой ложбинки, куда веселые монахини опустили свою ношу.
   Там, на ложе из молочной нежности грибов, только  что  проклюнувшихся  из
земли, с умиротворенной улыбкой на устах покоился высокий красивый  мужчина,
известный ей под именем капитана Фафхрда, к которому она  испытывала  весьма
неоднозначные чувства. Он был вдвойне наг, так как волосы на всем  его  теле
были сбриты, за исключением бровей  и  ресниц,  но  и  те  были  значительно
укорочены. На нем не было никакой одежды, если не считать шести разноцветных
и одной белой ленты, переплетавших его обмякший член.
   "Памятные сувениры шести любовниц, что принесли его сюда,  и  их  хозяйки
или предводительницы", - сказала сама себе догадливая девочка.
   Профессиональным взглядом  оценив  безвольно  поникший  половой  орган  и
выражение удовлетворения на его лице, она одобрительно добавила:  "И  любили
они его тоже хорошо".
   Сначала она подумала, что он мертв, и сердце  ее  сжалось  от  горя,  но,
заметив,  что  его  грудь  мерно  вздымается  и  опускается   через   равные
промежутки, она опустилась перед ним на колени и, склонившись  к  его  лицу,
ощутила теплое дыхание.
   Коснувшись его плеча, она позвала:
   - Проснись, капитан Фафхрд.
   Его тело было удивительно горячим, но все же не настолько, чтобы  навести
на мысль о горячке.
   Что поразило ее более всего, так это необычайная гладкость его кожи.  Его
явно брили острейшей восточной сталью - она  и  не  подозревала,  что  можно
брить так гладко. Склонившись над ним в  первых  лучах  солнца,  она  смогла
разглядеть лишь  крохотные  крапинки,  цветом  напоминавшие  свеженачищенную
медь. Еще вчера ей бросились в глаза седые волоски в  его  гриве.  Тогда  он
вполне заслуживал присвоенное ему Гейл имя "дядюшка". Но теперь - теперь  он
выглядел совершенно преображенным, помолодевшим на  десятки  лет,  кожа  его
была столь же гладкой и нежной, как ее собственная. Он  продолжал  улыбаться
во сне.
   Пальчики схватила его за плечи и сильно встряхнула.
   - Проснись, капитан Фафхрд! - закричала она. - Восстань ото сна! - И  тут
же, подзадоренная его улыбкой, которая стала казаться ей просто глупой,  она
ехидно добавила:
   - Проститутка Пальчики прибыла для выполнения обязанностей.
   Но тут же раскаялась в своих словах, ибо Фафхрд, отвечая на ее энергичное
встряхивание, сел, не открывая глаз и не меняя выражения лица. Неожиданно ей
стало страшно.
   Чтобы дать себе время обдумать ситуацию  и  решить,  что  делать  дальше,
Пальчики встала на ноги и вернулась к лунным часам, где на  мокрой  от  росе
траве лежал  купальный  халат  Фафхрда.  Она  сомневалась,  чтобы  ему  было
приятно, если бы кто-нибудь увидел его голым,  а  в  особенности  украшенным
лентами своих дам. К тому же солнце уже поднялось и  в  любую  минуту  могла
появиться Афрейт, Сиф или кто-нибудь другой.
   -  Хотя  твои  прикидывающиеся  монахинями  дамы  и  имели  полное  право
афишировать  свою  связь  с  тобой  -  а  ты,   как   мне   кажется,   успел
продемонстрировать свою нежнейшую привязанность каждой из них, -  это  вовсе
не означает, что я должна им подыгрывать, хотя, признаюсь, их шутка  мне  по
нраву, - сказала девочка вслух, чтобы убедиться, в самом ли деле он спит или
просто притворяется. С этими словами она подняла с земли халат и поспешила к
нему.
   Между тем в голову ей пришло весьма  романтическое  сравнение  Фафхрда  с
Зачарованным Красавцем - ланкмарским эквивалентом нашей Спящей Красавицы,  -
прекрасным юношей, погруженным в  магический  сон,  от  которого  его  может
пробудить лишь поцелуй той, кто его истинно любит.
   Поэтому  она  решила  сопроводить  спящего  (и  странно,   даже   пугающе
помолодевшего) героя прямо к Афрейт для воскрешающего поцелуя.
   Ведь, в конце концов, ей вполне определенно дали  понять  (причем  вполне
приличные люди), что отношения между ними весьма близкие, а  если  Фафхрд  и
забрел случайно к своим лжемонахиням, так что ж, вполне естественно, с каким
мужчиной этого не бывает, как говаривала ее мать. Да и  напряжение,  которое
он  испытал,  руководя  поисками  пропавшего  друга,  надо  было  учесть,  а
необычная ситуация требует и необычных способов разрядки.
   Кроме того,  для  нее  самой  лучше  способа  отплатить  за  благодеяния,
оказанные ей здесь с момента побега с "Ласки", чем помочь Фафхрду  и  Афрейт
воссоединиться, и не придумаешь.
   Но Фафхрд между тем не подавал ни малейших признаков пробуждения. Помогая
себе ласковыми словами и уговорами, она кое-как ухитрилась натянуть на  него
халат.
   - Вставай же, капитан Фафхрд, - убеждала его  она,  -  а  я  помогу  тебе
одеться и провожу в тихое укромное местечко,  где  никто  не  помешает  тебе
выспаться вволю.
   Продолжая в том же духе, она подняла его на ноги (при этом  он  продолжал
крепко спать), запахнула на нем халат, скрыв полученные от любовниц награды,
оглянулась по сторонам, чтобы  убедиться,  что  их  никто  не  видит,  и,  с
облегчением вздохнув, повела его к дому Сиф.
   Поравнявшись с лунными часами, Пальчики задала себе вопрос: а где все?
   Ответить на него было не так просто.
   Можно  было  ожидать,  что  изумленные  новой  резкой  переменой   погоды
островитяне все до единого высыплют  на  улицу,  чтобы,  обливаясь  в  своих
зимних одежках потом под лучами летнего солнышка, обсудить небывалый  каприз
погоды.
   Но, куда ни глянь, ни одной живой души вокруг. Странно.
   Весь вчерашний день между холмом, где велись раскопки, казармой  и  домом
Сиф сновали люди и собачьи упряжки. Сегодня, с того самого момента, как  Сиф
вышла из дому, - а с тех пор минуло  уже  несколько  часов,  -  дорога  была
абсолютно пуста.
   Похоже, что заклятие сна поразило не только Фафхрда, но и всех  остальных
обитателей Соленой Гавани кроме нее самой, - подумала Пальчики. Что ж, может
быть, так оно и есть.
   И заклятие, похоже, не из шуточных: они  прошли  уже  половину  дороги  к
дому, а Фафхрд как спал, так и спит. А вдруг поцелуй Афрейт его не разбудит?
Может, ему и впрямь лучше лечь где-нибудь и выспаться как следует, как она и
предлагала с самого начала.
   А что  если  Афрейт  сочтет  ее  идею  насчет  Зачарованного  Красавца  и
пробуждающего поцелуя полным бредом? Или попробует, но у нее  не  получится?
Или они будут пытаться разбудить его вместе и у них не получится? И  госпожа
Афрейт обвинит в этом ее?
   Внезапно вся ее вера в истины, которые еще минуту назад представлялись ей
абсолютно неоспоримыми, исшрилась. Теперь ей казалось, что лучше всего будет
отвести Фафхрда в какое-нибудь укромное местечко (как она и обещала  ему  на
протяжении  всего  пути)  и  уложить  спать.   Ей   вспомнилось   снотворное
заклинание, которому научила ее мать. Чем скорее она  прочтет  его  Фафхрду,
тем лучше. Когда он вновь уснет, всякая ответственность за него упадет с  ее
плеч.
   Быть может, заклятие заодно подействует  и  на  нее  и  она  выспится  за
компанию с Фафхрдом - ей бы тоже не мешало как следует отдохнуть.
   Эта мысль показалась ей очень привлекательной.
   Они вернулись в дом Сиф, не встретив никого  по  дороге.  К  ее  радости,
дверь была по-прежнему открыта, А ей казалось, что она заперла ее за собой.
   Перестав уговаривать Фафхрда, но ни на минуту не отпуская его  руки,  она
широко распахнула массивную деревянную дверь и ввела его внутрь. В доме было
тихо, и их шаги - он был бос, а она обута в мягкие меховые сапожки  -  ничем
не нарушали тишины.
   Вдруг, как раз когда они достигли середины  кухни,  у  них  над  головами
раздались шаги. Афрейт, подумала девочка.
   В этот момент они были как раз рядом с лестницей, ведущей в погреб, и она
немедленно решила спрятаться там, тем более что именно в погребе она впервые
увидела Фафхрда. Северянин подчинился ее безмолвному руководству так  легко,
словно это был и его выбор.
   И вот они уже в погребе, и теперь остается  только  ждать,  последуют  ли
решительные твердые шаги Афрейт за ними или  нет.  Пальчики  отвела  Фафхрда
подальше от ступеней, которые были хорошо  видны  из  кухни,  и  усадила  на
скамью, хорошо видимую в свете наполненной  долго  горящим  жиром  левиафана
лампы. Ко потушить ее,  хотя  свет  явно  не  способствовал  глубокому  сну,
девочка не осмелилась, так  как  внезапно  наступившая  в  погребе  темнота,
безусловно,  привлечет  внимание  Афрейт  и  тогда  она   точно   спуститься
посмотреть, в чем дело.
   Было слышно, как женщина спускается по лестнице, делает  несколько  шагов
по направлению к погребу и замирает.  Заметила  свет?  Спустится  ли,  чтобы
погасить его?
   Но мгновения перерастали в секунды, секунды складывались в минуты,  время
тянулось невыносимо долго, а Афрейт все не шла. Умерла она там, что ли,  или
испарилась? Пальчики, устав сохранять неудобную позу, в которой ее  застигли
шаги Афрейт, и боясь обнаружить себя невольным движением, сделала  несколько
шагов назад и беззвучно опустилась рядом с Фафхрдом на скамью.
   С каждой секундой усталость все больше и  больше  одолевала  ее,  и  она,
забыв про Афрейт, принялась торопливо читать заклятие, чтобы  они  вместе  с
Фафхрдом могли вкусить блаженство сна.
   А между тем с Афрейт тоже произошло нечто очень странное, о чем девочка и
не подозревала.
   Проснувшись на заре в полном одиночестве, она услышала капель и поспешила
распахнуть окно, выходившее прямо на луг с лунными часами на нем. И тут  она
увидела улетавший воздушный  корабль  с  любовницей  Фафхрда  и  ее  пестрой
командой на борту, а также  услышала  последние  такты  веселенького  марша,
оборвавшиеся взрывом презрительного смеха.
   Затем Афрейт увидела, как коварная притворщица Пальчики  сначала  подняла
своего чудесным образом омолодившегося отца на  ноги  (а  Афрейт  давно  уже
подметила множество сходных черт между родителем и  отпрыском  помимо  цвета
волос), надела на него халат, а  потом  не  спеша  повел  его  к  дому  Сиф,
несомненно инструктируя того по дороге, как следует  отвечать  на  возможные
вопросы, чтобы его и ее история совпали, а  может  быть,  и  нашептывая  ему
слова инцестуальной любви (а  о  чем  еще  им  говорить?).  Пока  эти  мысли
метались в ее воспаленном ревностью мозгу, Афрейт надела платье, натянула  и
зашнуровала сапоги и пошла вниз, чтобы встретить парочку прямо на пороге.
   Не увидев никого в кухне, Афрейт, как  правильно  предположила  Пальчики,
тут же угадала источник света в погребе, задумалась на мгновение,  а  потом,
желая застать их врасплох,  нагнулась  и  развязала  шнуровку  своих  сапог,
которые еще недавно  так  тщательно  завязывала,  сняла  их  и  на  цыпочках
прокралась вниз.
   Но когда женщина внезапно выросла на последней ступеньке ведущей в погреб
лестницы, то обнаружила, что оба развратника сидят на скамье спиной  к  ней,
причем голова Фафхрда лежит на груди девочки - "покоится", как принято  было
говорить в старину, - а  та  звонким,  как  колокольчик,  голоском  нараспев
читает стихотворение - заклятие сна, которому, как она считает,  ее  обучила
мать,  на  самом  же  деле  (Афрейт  узнала  об  этом  случайно  -   девушка
проговорилась во второе холодное утро на Льдистом) не что иное, как одно  из
страшнейших квармаллийских заклятий смерти, которому ее под гипнозом  обучил
бесконечно  мстительный  и  столь  же  изобретательный  Квармаль,  правитель
Квармалла:

   - Певцов крылатых позовите.
   Пусть, бросив разные дела,
   Из рощ слетятся и цветами,
   Дубрав священными листами
   Непохороненных героев укроют мертвые тела.

   Мышь полевая, муравей и крот
   На тризну по героям пусть придет,
   Пускай постелет ложе им в земле,
   Чтоб те могли лежать в покое и тепле.



   И тут, пока Пальчики читала первые безобидные четверостишия - а всего  их
было восемь, - в ближнем к  ним  углу  не  закрытого  камнем  квадрата  пола
появилось  нечто,  отдаленно  напоминающее  змеиную  головку  или   щупальце
какого-то подземного существа. Почти сразу же по обе стороны от первого,  на
равном расстоянии от него, поднялись еще два таких же, немного погодя  слева
возникло еще одно, покороче, а справа, немного подальше, чем прежние, пятое,
потолще прочих. Тут выяснилось,  что  все  пять  отростков  соединены  внизу
перемычкой, и тут только  Афрейт  поняла,  что  пять  отростков  были  пятью
пальцами, а соединявшая их перемычка - ладонью  погребенной  в  земле  руки,
которая медленно, но верно прокладывала себе путь наверх сквозь крошащуюся и
стекающую с нее сухими струйками почву.
   Пока Афрейт, трясясь от страха при виде  этого  явления,  вслушивалась  в
невинные третье и четвертое четверостишия, до нее дошло,  что  Фафхрд  играл
куда более  пассивную  роль  в  этом  представлении,  чем  она  предположила
вначале. И тут, справа от  почти  совсем  уже  свободной  ладони,  из  земли
показалась голова.
   Волосы на голове были забиты землей, а от верхней части повернутого к ней
лица исходило желтое свечение, явно не имеющее никакого отношения к горевшей
бельм огнем лампе, что напомнило Афрейт о  сне  Сиф,  в  котором  та  видела
Серого Мышелова в светящейся желтой полумаске. Это воспоминание и подсказало
ей, кем был таинственный  подземный  путешественник.  Связь  между  рукой  и
головой стала между тем абсолютно очевидна,  и  Афрейт  не  нужно  было,  по
крайней мере, опасаться, что какая-то враждебная ни к чему не  прикрепленная
рука будет скакать по дому.
   Когда звенящий голосок девочки  принялся  заполнять  стоявшую  в  погребе
тишину  зловещими  словами  четвертой  строфы   заклятия,   на   поверхности
показались глаза. Они были широко открыты.
   Афрейт тут же узнала серые  глаза  Мышелова  и  прочла  в  них  страх  за
Фафхрда. Вне всякого сомнения, то был страх смерти. В ту минуту Афрейт много
отдала бы, чтобы узнать, были глаза ее любовника закрыты или открыты  и  как
Мышелов узнал о грозящей тому опасности: по выражению глаз или  по  смертной
бледности и другим физическим признакам. Ей и в голову не пришло  подойти  и
посмотреть самой - так велики были ее страх и изумление перед  совершавшимся
у нее на глазах чудом.
   Преодолей она овладевшее ею оцепенение, то увидела бы, что глаза его были
закрыты  под  действием  заклятия,  которое  работало  постепенно,  погружая
человека сначала в легкий сон,  который  с  каждой  строкой  становился  все
крепче и крепче, пока наконец не переходил в вечный покой.
   Пальчики читала наизусть заклятие,  которому  Квармаль  обучил  ее  после
похищения, внушив, что это всего лишь легкое заклятие сна, которое она якобы
знала от матери всю жизнь. Когда из-под земли показалась голова, она, так же
как  и  Афрейт,  увидела  ее,  но  не  придала  этому   никакого   значения,
понадеявшись лишь, что никто не помешает ей дочитать стихотворение до конца.
Может быть, это уже часть навеянного им сна.
   В последний раз сознание возвращалось к Мышелову, когда он оказался рядом
с заклинательным покоем Квармаля, где тот обучал своего сына  и  наследника.
Его мозг пытался найти ответ на вопрос, какая же связь  между  Квармаллом  и
его собственным островом.
   И вот теперь он обнаружил, что его голова, плечо и рука торчат из земли в
хорошо знакомом погребе на том самом острове,  а  перед  глазами  происходят
события, дающие ответы на все вопросы, которые он  себе  задавал:  его  друг
Фафхрд  умирает  в  объятиях  своей   дочери,   которую   родила   от   него
квармаллийская рабыня Фриска, а та, ничего не  подозревая,  читает  наизусть
заклятие смерти.
   Кто же еще мог быть тем убийцей, о котором  говорила  ярко-красная  точка
подле Соленой Гавани на карте мира в покое Квармаля? Так что  же  оставалось
делать бедному Мышелову, как не броситься выручать  друга  из  худшей  беды,
которая только может угрожать человеку  в  жизни,  не  успев  даже  вдохнуть
солидную порцию воздуха, которого  настоятельно  требовали  легкие,  размять
застоявшиеся мышцы и промочить глотку добрым вином, о котором он  так  долго
мечтал под землей? После  учебного  братоубийства,  которое  он  наблюдал  в
покоях Квармаля, он знал, что нужно делать.
   И насколько Мышелов разбирался в природе магических заклятий, три  щелчка
пальцами, которые могут спасти его друга, должны быть исполнены  немедленно,
быстро и в совершенстве, а иначе ищи-свищи потом душу Фафхрда!
   И вот, пока Пальчики произносила идиллические  пятую,  шестую  и  седьмую
строфы, приближаясь к страшному концу, который она уже выболтала в  приступе
усталости одним холодным утром, подземный путешественник энергично встряхнул
свободной от земли  левой  рукой,  точно  тряпкой,  из  которой  нужно  было
выколотить пыль, а потом плотно прижал подушечку среднего пальца к подушечке
большого, как раз  над  согнутыми  и  притиснутыми  к  ладони  безымянным  и
мизинцем, а потом привел напряженный средний в движение.
   Афрейт  никогда  в  жизни  не  доводилось  слышать  щелчка  громче.   Так
разгневанный бог мог бы призывать непонятно куда запропастившегося ангела.
   И, как  будто  этого  было  не  достаточно,  за  первым  щелчком  тут  же
последовал еще один и еще, каждый намного громче предыдущего,  -  результат,
которого, как всякому известно, очень трудно добиться без практики.
   Грохот, произведенный Мышеловом, по-разному повлиял на собравшихся, в том
числе и на него самого.
   Афрейт стряхнула охватившее ее  оцепенение.  Пальчики  умолкла,  заклятие
смерти утратило силу. Девочка упала навзничь, Фафхрд вытянулся во весь  рост
на скамье подле нее.
   Казалось бы, Афрейт должна была теперь яснее видеть Мышелова,  но  нет  -
сопротивление заклятию Квармаля отняло у него слишком много сил. Время точно
повернулось вспять, контуры его тела внезапно стали размытыми и прозрачными,
как той страшной ночью на Виселичном Холме, лампа в погребе мигнула,  и  он,
не выйдя из земли и до половины, начал погружаться обратно.
   Его глаза с мольбой устремились на  Афрейт,  губы  раскрылись,  и  с  них
сорвался чуть слышный  стон,  бесконечно  печальный,  -  так  может  стонать
призрак, почувствовавший приближение рассвета.
   Афрейт  плюхнулась  на  колени  перед  земляным  квадратом,  но  ее  руки
бесполезно  зарылись  в  рыхлую  сухую  почву.  Она  поднялась  на  ноги   и
повернулась к лежащим на скамье.
   Мужчина, с кожей как у  младенца,  и  девочка  лежали  как  мертвые.  Но,
приглядевшись внимательнее, она поняла, что они спят.

Глава 28

   Сиф четырежды провела деревянным совком по поверхности земляной  стены  в
дальнем конце туннеля.  К  ее  ногам  посыпались  комки  песка  и  отдельные
песчинки.
   Горевшая у нее за спиной лампа, заправленная жиром левиафана, отбрасывала
ее тень на открывшуюся взору свежую  поверхность.  Очередная  шкура  снежной
змеи, двадцать третья, если считать от  начала  туннеля,  поставляла  теплый
воздух снаружи, где два часа тому назад зашла Луна Сатиров и встало солнце.
   Все это время она работала в туннеле, углубив его  на  добрых  два  фута,
почему и потребовалось присоединить еще одну гибкую белоснежную трубу.
   Опустив  свободную  руку  в  свою  поясную  сумку,  она   с   облегчением
почувствовала,  что  медная  петля,  достаточно  большая  для  того,   чтобы
просунуть  в  нее  два  пальца,  была  на  месте.  Этой   находкой   Миккиду
приветствовал ее два часа тому назад, когда она приехала  на  раскопки.  Она
знала, что Мышелов имел обыкновение носить эту вещицу при себе